Медсестра. Кабак

В кадре появилась мать девочки и, схватив её за руку, стала отчитывать трубача. Гитарист сдерживал смех и комментировал:

– Вы можете наблюдать прогресс. В стародавние времена детей воровали, чтобы сделать их рабами. Ещё какое-то десятилетие назад, чтобы забрать их органы. Но теперь… Теперь культура превыше всего в обществе, и детей воруют, чтобы учить их танцевать.

Танцовщица искренне смеялась и под конец выступления, когда трубач подал ей руку, наградила его совсем другим взглядом: весьма простым и человечным. В нём не было ни уверенности, ни хищности, ни напускного флирта, а только «ха-ха». И трубач смог увидеть её настоящую в этот краткий миг. Это была какая-нибудь Катя, учившаяся где-нибудь в экономическом и либо не имевшая парня в силу своего заработка, либо имевшая очередного безмозглого кретина. Она не знает ни хороших фильмов, ни интересных книг, любит громкую и простую музыку. И ей каждый день приходится бороться с желанием съесть что-то сладкое. Трубачу стало её жалко. Он посмотрел на другую танцовщицу, она казалась немного старше и скучнее. Её, наверно, звали как-нибудь Эльвира, или она очень хотела, чтобы её так звали. Она казалась серьёзной, в том смысле, что её интересуют деньги и вещи. Трубачу стало жаль и её, ведь она столько прекрасного упускает в жизни.

Мама вернула назад свою дочку и стала ссориться с отцом семейства. Результатом оказалось то, что он вовсе вышел из-за стола и устало плюхнулся за барную стойку, заказав водки. Музыканты вновь продолжили играть, и в паузе отец спросил, глядя на пустую рюмку:

– А «Рюмку водки» можете?

– Можем, – не сразу ответил гитарист с неопределённой интонацией.

– Сыграйте тогда.

– Сыграем, – гитарист не отводил глаз от мужчины.

– А, понятно, – он полез в карман и достал 500 рублей. – Достаточно?

– А следующая композиция посвящается мужчине за барной стойкой! – сказал гитарист в микрофон, забирая деньги, и добавил уже в сторону. – И его семье.

Грянул Лепс, и семья стала воссоединяться. Отец станцевал с матерью медленный танец. Пока звучало аутро, они расплатились и ушли из этого «похабного заведения». Мать напоследок подошла к гитаристу и, протянув ещё 500 рублей, сказала:

– Спасибо за песню. Только своему трубадуру ни рубля из этих денег не давай. Ты пел, ты их и заслужил.

Гитарист доигрывал соло и не мог их взять.

– Спасибо, положите на стойку, пожалуйста, – ответил он. – Не беспокойтесь, трубач у меня за еду играет.

Директор бара сидел всё это время абсолютно не замеченный и, улыбаясь, тихонько наблюдал за происходящим. Ему нравилось быть этаким сторонним наблюдателем. А когда ушла эта семья, он решил, что ничего веселее за вечер не случиться и подошёл попрощаться с музыкантами.

– Неплохо играете. Повезёт, будем ещё сотрудничать, – и он добавил, глядя на трубача. – Миша скоро придёт, ему тоже понравилось, как вы играете. Может ещё случится – вместе заиграете. В общем, успехов! – попрощался он и пошёл на пару слов к администратору, после чего вышел на свежий воздух. После слов директора администратор осталась стоять и глядеть на музыкантов уже с откровенной злобой. Никто и не подозревал, но её корыстную схему сегодня разрушили.

А схема очень простая. Она ищет как можно больше разных групп, дуэтов и одиночек. И каждому предоставляет возможность сыграть. Директор не против, он считает это довольно интересным и гуманным – всякий раз новое, и у всякого есть шанс показать себя. Директор выделяет под это дело по шесть тысяч за выступление, и закрывает глаза, что администратор берёт себе одну из этих тысяч за «труды». Но он и не подозревает, что каждой новой группе платят ещё на тысячу меньше просто потому, что они новенькие, «не проверенные».

Но только что директор сказал администратору: «Заплати им все шесть. Я проверю».

Дождавшись очередного выхода танцовщиц, трубач сразу уселся за столик и стал названивать поочерёдно то Дане, то этому Косте. Оба аппарата абонента были выключены или вне зоны действия сети. Гитарист стал получать удовольствие от вечера, он умудрился заставить себя не думать о доме и развлекаться, поэтому смотрел на оголяющихся девиц и блаженно расплывался в улыбке.

С каждым разом танцы были всё откровеннее, и на этот раз тема сисек раскрылась. Послышались пьяные свистки. Какие-то мужики пританцовывали перед барной стойкой, маслеными глазами глядя на уверенных и независимых женщин. Та, что постарше – типо, Эльвира – охотно заигрывала с этой компанией и получала приличное вознаграждение красными бумажками. Которая помладше – типо, Катя – тоже была профессионалом своего дела, и отзывалась на взгляды и пошлые выкрики посетителей, но тихонько косилась на трубача и злилась, что он смотрел в свой телефон, а не на неё. Это задевало в ней и женщину, и профессионала. Поэтому в конце танца она широкими и громкими шагами подошла к первому столику, где сидели музыканты, села на колени трубачу и взяла его за затылок. Он моментально оценил ситуацию, картинка бархатного, чистого, гладкого и голого тела фотографией ударила ему в память. После чего он с наигранно ироничным взглядом, спрашивающим: «А что дальше?», глянул в глаза танцовщицы. А она только этого взгляда и ждала. «Вот что!» – подумала она и приложила ладонь к его лицу так, что большой палец её руки лёг поперёк его губ, а затем медленно и, глядя ему прямо в глаза, облизала свой большой палец снизу вверх. А когда дошла до края своего длинного ноготка, резко соскочила языком и задела самый кончик носа трубача.

Её глаза коварно улыбнулись. Музыка завершилась, она уходила, виляя бёдрами сильнее обычного.

Гитарист катался по столу от смеха, глядя на потерянное лицо трубача. Тот от неожиданности совсем растерялся и трогал свой обслюнявленный кончик носа.

– Ау, – сказал гитарист. – Ты тут?

– Да, – покраснев, усмехнулся трубач. – Тут Даня всё трубку не берёт.

– Зато ты отхватываешь.

– Нет, серьёзно, с ним наверняка что-то случилось.

– Интересно, что бы сказала Настя?

– Да причём тут она?

– Нет, она конечно тут не при чём. Давай вставай, нам ещё доигрывать.

– После этого отделения надо будет по улице пройтись.

– Слушай, а может Насте видео скинуть?

– А ты снимал, что ли?

– А как же. Такое необходимо увековечивать.

– Ой, хватит чушь нести.

– Хорошо. Так что, я скину ей?

– Ты лучше помоги мне Даню найти.

– Как я тебе помогу?

– Не знаю, придумай. Я же вот думаю.

– Да-а-а, – протянул гитарист, включая очередного Ляписа. – Думает он. Доиграй сначала.

У трубача пропало настроение, и мысли были совсем не о музыке, отчего он много лажал. Трубач переживал за друга и стыдился за все эти танцульки перед Настей, хотя она и не знала ничего. Во всех своих перерывах он докапывался до Юли, куда они могли пойти, и просил её постоянно звонить. Юле это быстро надоело, и она стала игнорировать все его просьбы.

Под конец второго отделения вернулся Михаил, тот самый усач-трубач, и принёс долгожданную сурдину.

– Вот, смотрите, я принёс, – сказал он, подавая сурдину словно бокал.

– Я вижу, – безрадостно сказал трубач.

– Сыграйте что-нибудь. Какой-нибудь джаз с сурдинкой, – с затаённым восхищением сказал Михаил, а затем обратился к администратору. – Лиза, пускай они хотя бы одну песенку для меня сыграют, пожалуйста.

– Да пусть играют, что хотят, – ответила администратор, даже не глядя на Михаила.

– Прекрасно! Ребята, сыграйте. Но попробуйте пару нот с сурдинкой сначала, чтобы понять.

Музыканты переглянулись. Трубач ничего не хотел, а гитарист хотел денег.

– О-о-о! Конечно, конечно, – заторопился усач. – Вот вам за труды.

Гитарист забрал очередные 500 рублей и стал искать подложку, сказав трубачу: «Караван». Тот ответил: «Насрать», выдул пару нот и подумал: «М-да, сам себя не слышу, как играть то?». Из колонок зазвучали квинты на контрабасе. Гитарист с неподдельным удовольствием стал кивать головой в такт и чесать гитару, согнувшись всем телом. Трубач не мог понять, притворяется гитарист, или он действительно кайфует. Так и не разгадав этой загадки, он сделал полный выдох, чтобы сделать свободный вдох, и через мгновение дребезжащий и пронзительный звук трубы с сурдиной бальзамом на сердце лёг усачу.

Гитара была уже расстроена после все сыгранной попсы, настраивать её, конечно же, никто не собирался. Сурдина завышала и без того сомнительное интонирование трубача. Короче говоря – не джаз, но усачу нравилось. Гостям тоже было интересно послушать первые две минуты.

«Как же это просто, – думал гитарист. – Как же это легко. Что им вообще надо? Я каждый день всё свободное время посвящаю музыке. Сам занимаюсь сольфой, гитарой, теорией, вокалом. И даже на своём днищенском уровне вижу и слышу все свои бесконечные косяки. А они нет, они верят всему, что слышат. Будто так и должно быть. Получается, я зря трачу своё время. И к чему эта гонка за саморазвитием? Видимо я уже нахожусь на нужном уровне. Сомневаюсь, что если бы мы лучше играли, нам больше платили. Имеет смысл лишь расширять репертуар, чтобы в любую тематику зайти…»

Усач хлопал, публика просила попсы и потихоньку расходилась. Кое-как доиграли отделение, трубач потерял силы из-за волнения и, даже не дожидаясь пока закончит гитарист, положил трубу и сел за стол звонить. На этот раз Насте.

– Приве-е-ет, – раздался её радостный голос. – Неужели ты уже закончил?

– Привет, Настя, привет. Не, ещё отделение осталось, – грустно ответил Ибрагим. – Тут такое дело случилось странное и нехорошее.

– Что случилось? – испуганно спросила Настя, она была очень участлива и все переживания Ибрагима переносила как свои помноженные на два.

– Даня пропал куда-то. Он пришёл к нам на выступление, вышел с каким-то Костей покурить, и его нету уже второй час.

Громко заиграла музыка и вышли танцовщицы.

– О боже… – отреагировала Настя на слова Ибрагима.

– Так что когда мы доиграем, я пойду его искать.

– Да, да, понятное дело. А что за Костя?

– Это видимо парень официантки.

Одна из танцовщиц – «Катя» – широко зашагала к Ибрагиму, но он сразу замахал ей рукой, давая понять, что ему не до танцев.

– Я им обоим звоню, не берут трубки, – продолжал Ибрагим. – Не нравится мне всё это.

– Мне тоже не нравится, – сказала Настя.

– Пойдём, красавчик, – сказала танцовщица, взяв за руку Ибрагима.

– Ты не видишь, я занят? – ответил он ей.

– Что? – спросила Настя. – Ты мне?

– Нет, нет. В общем, я не знаю, когда приду.

– Умоляю, спаси нас, – неожиданно сказала танцовщица дрожащим голосом ему на ухо.

– Извини, тут всё не угомонятся, – сказал Ибрагим Насте, вставая из-за стола.

– Ладно, ничего, я всё равно буду ждать тебя, – подбадривала Настя. – Целую, обнимаю, люблю тебя, скучаю.

– Целую, обнимаю, люблю тебя, скучаю, – с улыбкой ответил Ибрагим и повесил трубку.

Тут он обнаружил, что его одевают в костюм Деда Мороза. Танцовщицы накинули на него шубу, шапку и нацепили бороду. А затем резко толкнули на стул и стали извиваться по нему, ёрзать на его коленях и кокетливо прикрывать ему глаза. Ибрагим сгорал от стыда, но не противился. Публика свистела, хлопала, Гриша смеялся и снимал на видео. Девицы были топлесс и тёрлись с обеих сторон грудями об лицо Ибрагима. Затем они властно взяли его за руки и стали ими водить по всем изгибам своего тела. Как бы говоря ему: «Трогай! Чего ты тут расселся? Трогай!» Ибрагим плохо соображал из-за стыда и не испытывал ни возбуждения, ни удовольствия. С него сняли костюм Деда Мороза и напоследок поцеловали в горящие щёчки с обеих сторон. Музыка прекратилась, танцовщицы ушли, публика смеялась над жалким видом Ибрагима.

– Почему всегда я? – спросил он, негодуя.

– Да-а-а! – смеялся Гриша. – Действительно, бедняга.

– Нет, правда. Почему всегда я? Практически каждое выступление что-то подобное случается.

– Ну, прям-там каждое.

– Вон на Хэллоуин меня просила обмазать её шоколадным маслом.

– Ну, обмазал – ничего такого.

– А потом-то заставили слизывать!

– Ты там не один слизывал вообще-то.

– Тем более. Вот ты слизывал? Нет. А я? Да. Почему?

– Да кто меня попросит слизывать? Я-то уже старик никому не нужный. И вообще, тебя там особо никто не уговаривал.

– Да, да, да. Не важно… Удали видео.

– Как?

– Вот так. Просто нажми delete.

– Не-е-е, я его до свадьбы твоей сберегу. Чтобы гостей порадовать.

– Какая свадьба? Удали просто. Все и так будут рады.

– Конечно, если она вообще состоится.

– Ну, всё когда-нибудь случается.

– На Насте?

– Не знаю, всё возможно.

– Или ты уже взял телефончик у этой, что палец облизала?

– Удали все эти видосы.

– Да что ты паришься? Не буду я их никому показывать. Лене может только…

– Понятненько.

– Чего ты злишься? Впервые вижу мужика недовольного, что ему станцевали приват сразу две стриптизёрши. Две!

– Ты и довольных не видел.

– И то правда.

– Я-то доволен, но не этим, а знаешь чем?

– Ну-ка?

– Мы всё-таки не за 4000 сегодня сыграем. Уже минимум 5500 выходит. Значит, мы не так уж и плохи.

– Я тоже думал об этом. Мне кажется, мы даже слишком хороши для «Пивного Зала».

– О да-а-а! Будем тут каждые выходные играть, – разразился сарказмом Ибрагим.

– Да-а-а! Договор с ними заключим, – вторил ему Гриша.

– Конечно. Мерча наделаем и обогатимся.

– Диски запишем.

– Диски! Да-а-а.

– Я себе гитару новую куплю.

– Само собой, а я новую трубу. Нет, две!

– Да, жизнь в гору пойдёт.

Друзья, смеясь над своим сарказмом, отстранились от гнетущих мыслей. Они всё ещё смеялись, когда в очередной раз порог бара переступили рыжая и шатенка.

– Вы сели за наш столик, – ринулась рыжая в бой.

– Хорошо, хорошо, – сказал Ибрагим, резко встав, а за ним встал и Гриша.

– Нет, нет, всё нормально, – успокаивала шатенка. – Сидите, сидите, вы нам не помешаете.

– Нам всё равно третье отделение пора начинать, – сказал Гриша.

– А, ну в таком случае начинайте, пожалуйста, – сказала шатенка. – Нам очень нравится, как вы играете. Поэтому мы и вернулись.

Музыканты пошли к своим местам готовиться. Вышли танцовщицы, и «Катя» легонько помахала пальчиками на прощанье Ибрагиму. Он покраснел, усмехнулся и стал чесать затылок. Увидев это, рыжая вскочила, но еле удержанная шатенкой, села на место.

«Какая нелепая ревность, – думал трубач. – Да и вообще, разве я проявлял к ней симпатию? Чего они трутся тут?»

Официантка наехала на девушек, что те ушли, не расплатившись, но спор быстро решился деньгами. Подруги заказали ещё по пиву, сразу оплатив, и нервно пили его маленькими глоточками, демонстрируя ожидание.

Третье отделение прошло на одной волне. Без остановок, замечаний и предложений. Усач-трубач-Михаил всеми известными жестами сказал «спасибо» и вышел из бара уже на второй песне. Посетители танцевали и пели, казалось, что музыканты здесь уже давно свои в доску. Радостную атмосферу немного нарушила администратор, которая сделала звук тише. «Мы в жилом доме, вообще-то, – пояснила она». Но тише не стало. Трубач теперь уже стал обижаться на Даню, который своей пропажей портит весь вечер.

За 15 минут до конца отделения официантка Юля с участием в усталых глазах и жестах манила трубача. Тот её понял и в перерыве подошёл узнать о своём друге, но узнал лишь о её Косте.

– Он пошёл в «Шум»! – повторяла криком Юля.

Это был клуб недалеко от «Пивного Зала», и Юля объяснила, как проще до него добраться. Возможно, там будет и Даня, а если нет, то он найдёт хотя бы Костю и всё выяснит.

– Спасибо за чудесный вечер! С вами был кавер-дуэт «Грибра». Надеюсь, мы ещё встретимся, вы отличная публика. И, конечно же, спасибо бару «Пивной Зал»! Мы уходим, а вы оставайтесь, вечер только начался. Заказывайте пиво, веселитесь. Вы это заслужили. До новых, волнующих встреч.

– Короче, я сразу ухожу, – сказал Ибрагим, как только Гриша закончил свою пламенную речь. – Я пошёл Даню искать.

– Ну, отлично, а я это всё тащить буду?

– Тебе не кажется, что у меня дела посерьёзнее?

– Кажется, кажется. Иди, конечно, а я наверно тогда такси возьму. Хорошо, что сверху есть.

– Мальчишки приве-е-ет, – ворвалась в разговор шатенка, позади которой стояла рыжая. – Вы так классно играете. А как вас найти можно?

– Он главный, – Гриша тыкал пальцами в Ибрагима. – К нему все вопросы.

– Отлично, как тебя зовут?

– Ибрагим.

– О-о, редкое имя, – полувопросом сказала шатенка, подтягивая рыжую.

– Знаете ли, я очень тороплюсь. Вот наша визитка. Там группа в ВК, номера телефонов и т.д.

– Нет! – громко сказала рыжая. – Я так не хочу.

– Спасибо, что слушали нас, – сказал Ибрагим, не обращая внимания на рыжие закидоны. – Всегда приятно, когда кто-то ценит твоё творчество. Пока.

– Стой! – крикнула рыжая, когда Ибрагим уже дошёл до двери. – Поехали вместе. Тебе куда? В Питер?

– Нет, – раздражённо ответил Ибрагим. – Езжайте с Грихой, у меня дела.

Ибрагим шёл по улице, а ему в спину долетали выпады рыжей: «Грубиян! Хамло! Только со шлюхами танцующими тебе и место! Свинья бесчувственная! Мразота!»

– С чего? Боже мой, с чего она решила, что я как-то с ней связан? – спрашивал шёпотом Ибрагим у тёмного неба.

Клуб был всего в двух кварталах от «Пивного Зала», и мимо него тяжело было пройти. Огромная вывеска над подвальным помещением освещала всю улицу. На входе стоял парень с жидкой бородёнкой в пиджаке на два размера больше и изо всех сил старался придать себе устрашающий вид: хмурил брови, играл челюстями, щурил глаза, опускал уголки губ, вздёргивал нос и вдыхал неестественно глубоко. Увидев его, Ибрагим закатил глаза: «Ну что ещё?» И, конечно же:

– Вы не проходите, – сказал секьюрити Ибрагиму.

– А кто проходит? – устало спросил Ибра и огляделся вокруг. На улице не было ни души.

– Все уже зашли.

– Как же все? Я же здесь.

– Это бесполезно. Просто уйди отсюда.

– Не могу, у меня там друзья. Они позвали меня.

– Зря звали, значит.

– Ты чё, не понимаешь? – злился Ибра.

– Это ты не понимаешь. Ты не пройдёшь и точка.

Ибра пытался пройти, но рука секьюрити остановила его вместе с нервной фразой «Не надо». Драться Ибрагиму не хотелось. Он был пацифист и трус.

– Мне реально надо пройти, – охранник не отвечал. – Может, есть кто-то, с кем я могу договориться о проходе?… Может тебе денег дать?… У меня там друзья, понимаешь? Они зашли и ждут меня.

– И кто же тебя там ждёт? – усмехнулся секьюрити, окинув взглядом внешний вид Ибрагима.

– Костян и Данёк. Костян – местный, парень Юли из «Пивного Зала», а Данёк со мной с Питера приехал.

– Костян говоришь… – сказал, призадумавшись, секьюрити. – Ну, жди тогда.

– Чего ждать?

– Кого… Его, Костяна твоего. Сейчас он придёт, посмотрим, какие вы друзья.

Ибрагим ждал, мысленно ускоряя течение времени. И правда, через несколько минут в компании ещё трёх человек Костя вырулил из ближайшего двора.

– Костян, знаешь этого?

– Нет. Почему я должен его знать?

– Стой, стой, – возразил Ибрагим. – Я играл в «Пивном Зале» на трубе, а ты вышел с моим другом покурить, и он так и не вернулся.

– Конечно, он же здесь, – ответил Костя. – А тебе что надо?

– Забрать его.

– А я тут при чём вообще, понять не могу?! Иди, забирай!

– Так вот, видишь, не пускают.

– Хах, а мне какое дело? – сказал Костя и со своими друзьями зашёл в клуб. Ибрагим пошёл вслед за ними, но секьюрити снова остановил его.

– Да в чём проблема?!

– В тебе. Ты не проходишь.

Ибрагим пытался приложить логику к убеждениям, он распинался изо всех сил и дошёл даже до прав человека, демократии и свободы. Ещё бы чуть-чуть и речь коснулась бы Иисуса, Гитлера и, бог знает, кого ещё. Но все его слова не приносили никакого результата. Внезапно из дверей клуба вышла полуголая девица и торопливо стала расспрашивать секьюрити:

– Где тут клей можно купить? Срочно! Где ближайший магазин?

Она держала в одной руке туфлю, а в другой длиннющую отломанную шпильку. Ибрагим сделал два шага влево, чтобы рассмотреть её лицо, и его догадки оказались правдой. Это была та самая «Катя».

– У меня есть эпоксидка, – улыбаясь, сказал Ибрагим.

Танцовщица обернулась на голос и тут же узнала трубача.

– Что ты тут делаешь? – с недоверием и даже страхом спросила она.

– За другом пришёл, – танцовщица выжидающе молчала, её напрягала эта случайная встреча. – Нет, правда, за другом. У тебя туфля сломалась? Я могу эпоксидкой тебе склеить.

– Ты что, всегда ходишь с эпоксидкой? – усмехнулся секьюрити.

– Да. Когда хожу с трубой, она у меня всегда в чехле.

– Нахрена?

– Короче, помоги мне пройти, и я тебе склею каблук.

Танцовщица неуверенно согласилась с предложением и стала взглядами и междометиями просить этого «цербера» впустить Ибрагима. Секьюрити нехотя согласился и впустил Ибрагима на 10 минут внутрь, пригрозив:

– Опоздаешь, и я пойду тебя искать. И лучше бы мне тебя не найти.

Эти слова прозвучали комично, учитывая напускной вид секьюрити. Ибрагим зашёл, посмеиваясь, а за ним зашла и «Катя».

– Я бы не доверял парням, которые всегда ходят с эпоксидкой, – сказал ей секьюрити.

– Я даже не знаю, что это такое.

«Шум» – весьма точное название. Людей было не много, но и помещение не большое, так что казалось людно и атмосферно. На стенах висели указатели в курилку, и Ибрагим нашёл ответ на свой вопрос – «Почему перед входом никого не было?». Оказалось, что есть выход во дворик, где можно курить. Эта курилка была обнесена решёткой, видимо, чтобы не бродили по двору. «Катя» провела Ибрагима за бар в подсобку, очень похожую на ту, где совсем недавно был Ибрагим. Он сел и стал заниматься туфлей, а «Катя» осталась в дверном проёме и, опираясь плечом на косяк, внимательно следила за всеми его движениями.

– Знаете, – сказал Ибрагим, пытаясь сгладить неловкое молчание. – Лучше, конечно, для начала зачистить поверхности, обезжирить спиртом, например. Может быть, у вас есть? Водка не подойдёт, здесь нужен семидесяти процентный спирт. Можно ещё бензином, но я думаю нам и так сойдёт… Здесь нет никакого пакетика или досочки, чтобы на ней эпоксидку замешать?…

– Нет.

– Тогда сразу на каблуке смешаю. Вы садитесь, всё равно надо будет подождать пару минут. Скажите, вы не видел здесь парня моего возраста с короткой стрижкой? Синяя такая кофта с надписями…

– Не видела, – сказала она и села на стул у стенки напротив Ибрагима, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу.

Ибрагиму было забавно видеть её такой. Ещё недавно она была сама уверенность, метала хищные взгляды и водила его рукой по своей груди. А теперь сидит и видит в нём очередного преследователя и не верит ему. Он это чувствовал, поэтому сказал:

– Не знаю, почему вы мне не верите, но я, правда, пришёл за другом.

– А кто сказал, что я не верю?

– Это и так видно. К тому же я дал такое описание, под которое подходит, наверно, половина посетителей. Кого-то похожего вы точно видели. Может, всё же поможете мне?

– Долго будет сохнуть?

– Я думаю, минут через пять можно смело надевать.

Молчали. Он изучающе всматривался в её лицо, она изучала потолок.

– Знаешь, что забавно? – заговорил Ибрагим. – Вот там-то в баре вы вышли, и я подумал: «Да, это искусство!» Вы были такие смелые, я даже завидовал. Народу от силы пять человек, а вы выкладываетесь на полную. Тяжело это. Мне вообще тяжело играть, если никого нет или публика равнодушна. Сразу кажется, что всё зря. Все мои труды, моё, так сказать, искусство на ветер, в трубу. Вы меня прямо замотивировали. А ведь вам ещё сложнее, вам приходится быть максимально откровенными и открытыми. Я танцы вообще никогда не любил и не воспринимал их как искусство. Так, думал, чисто, девочек полапать под музыку, просто ритмичный флирт. Но сегодня я понял, что и танцы можно назвать искусством.

– А музыка чем-то лучше? – нервно спросила она, видимо Ибра задел её своими рассуждениями. – Пальцами тыкаете в кнопки и делаете вед, что у вас там, – она ткнула себя в висок.– Закипает всё от натуги. Музыка вообще придумана только чтобы было подо что танцевать.

– Вот как? Вообще-то немного наоборот. Когда впервые человек услышал музыку, его душа от наслаждения пустилась в пляс, и тело вместе с ней. Так что музыка – это первооснова.

– Да кто тебе такое сказал?

– А зачем это кому-то говорить? Это и так понятно. К тому же музыка легко объединяет людей, а это важная черта любого искусства. Вон собрались разные музыканты, гармонию определили и погнали все лабать. А с танцорами долго всё. Там каждый раз надо договариваться, кто куда ногу ставит и т.д.

– Да? А сейчас за стеной они договариваются? Как раз наоборот – заиграла музыка, которую вы придумываете днями и ночами, а танцор сразу начал под неё двигаться.