Медсестра. Кабак

– Не, не, это я так, на всякий случай. Ну и короче, пришли туда, Семёнов говорит – по-быстрому работаем, пока никого нет. Ну и мы сделали вроде под провод колею. Семёнов уже штукатурку замешал, мы провод кидаем, а он сразу следом замазывает. Заделали, ура, говорит, красавцы. Ну и короче, – засмеялся Гусев. – Включаем, а света в бане как не было, так и нет. Семёнов аж покраснел от злости. Я залез на верх, смотрю, мы не тот провод кинули, этот вообще пустой. Сказал Семёнову, он и вырвал его, штукатурка по сторонам. А под потолком провод проведён был за плинтусом таким, так он так дёрнул, что плинтус этот отскочил и на гвоздике одном висит. Ну и что? А в этот самый момент командир то и зашёл, – улыбался Гусев, остальные тоже вежливо поддерживали рассказчика. – Ну и короче, после этого его и выгнали из бани. Вернулся в роту, теперь с нами пашет. Не очень то его любят за то, что полгода рассасывался. Теперь всю рабочку на него скинули. Аккумы сбегать зарядить – Семёнов. Колёса перекатить – Семёнов. Бокс убрать – туда же.

– Давайте уже, – нетерпеливо вставил слово Максимов, которого вообще не интересовали ни истории, ни медсёстры. Он просто хотел нажраться и как можно сильнее.

Осушили ещё по стаканчику и запили соком. Только Алиев не запивал. Вместо этого он смело опустил свою руку на колено Королёвой, от чего медсестра сначала вспыхнула и недовольно глянула на Алиева. Но его взгляд полный смелости и уверенности прогнал всё её недовольство, и больше медсестра не противилась ухаживаниям этого грубого и глупого, но уверенного и смелого юнца.

«Наверно, я ошибалась, – думала Королёва. – Зачем мне эти умники? Какой из этого Сосова мужик? И правда, с такой-то фамилией. А ещё и сама за ним пришла, вот дура-то. Да и Агапкин такой же, чего я в них всех находила? Алиев хоть и дурак, зато у него яйца есть. А по сути, для чего мне ещё все эти щеглы нужны? Должна же и я удовольствие получить, и мне праздника хочется».

Королёва заметила на себе одобряющий взгляд Марии. Мол, наконец-то ты, Наташенька, всё поняла. Наконец-то нормальных мужиков выбирать стала, а не всяких заунывных и тощих выпендрёжников. Королёва ответила лёгким кивком головы – да, теперь я всё поняла, ты была права, Машенька, зря я тебя не слушала раньше. И с этими мыслями она с лёгкостью отдавалась приставаниям Алиева, уничтожая все свои оставшиеся принципы. В этот вечер Королёва окончательно и бесповоротно изменила свою жизнь. А в какую сторону и зачем она не знала и даже не интересовалась.

Сосов лежал на кровати, отложив книгу, и жалел об упущенной возможности.

Кабак

«Музыка нас связала, тайною нашей стала»

Ибрагим и Настя тяжело дышали. Он нежно и крепко прижимал её к себе и нюхал ещё волосы. Ему казалось, они пахнут макаронами с сыром. Полежав так минуту другую, он понял, что пора уже собираться, и лёгкая грусть легла ему на душу. Ему вовсе не хотелось отрываться от любимого потного тела Насти. И всё же работа звала.

– Теперь точно пора, – сказал Ибрагим и, поцеловав Настю в лоб, отправился в душ.

Она посмотрела в след на его голую задницу и с наслаждением промотала в памяти предыдущий час. Ей хотелось ещё, ей хотелось всегда. Это была доминирующая мысль в её голове – секс с Ибрагимом. Движимая любовью и заботой, она вскочила с кровати, накинула на себя одну из футболок Ибрагима и полезла в шкаф за его одеждой и утюгом.

Когда Ибрагим вылез из душа, всё было готово. Чай стоял на столике и уютно дымился.

– Спасибо, милая моя, – приторно сказал он, прижимая её к себе и целуя.

– Всегда пожалуйста, любимый.

Она обнимала его голое чистое тело и изо всех сил мешала одеваться.

– А когда ты вернё-ё-ёшься? – нараспев спрашивала Настя.

– Да, я думаю, часов в десять.

– Хорошо, я буду ждать тебя в десять.

– Ты так сказал, будто я не имею права опоздать.

– А ты собрался опаздывать?

– Нет, как раз наоборот, я собрался вернуться раньше, но, увы, я не рулю маршрутками.

– Едь на такси тогда.

– Ага, денег дай тогда. Мне же с пригорода ехать, дорого выйдет, а Гриха не согласится скидываться.

– Ох, ох, ох, – по-детски вздыхала Настя. – Ну ладно, тогда в десять. И не опаздывай, а не то-о… накажу.

– Это я тебя накажу, – сказал Ибрагим, шлёпнув её.

Они поцеловались и вышли в коридор, где ещё с обеда его ждала «другая». Настя облокотилась на стену и смотрела, как Ибрагим одевается. Последний шнурок заправлен, шарф надет, шапка поправлена заботливыми руками Насти, «другая» на плечах. Объятья, я тебя люблю, Настенька, я тебя люблю, Ибрашка. Улыбки, взгляды, лестница, двор-колодец, станция метро Василеостровская, наушники и русский рэп, так плохо сочетающийся с трубой за плечами.

Было ровно пять вечера. Ибрагим ехал к Грише помочь собраться, а затем выехать вместе. Они были хорошими друзьями, не смотря на разницу в возрасте, в музыкальном вкусе, в образовании, в росте, весе и т.д.

Гриша же в это время боролся за свою независимость, или за что-то ещё, но точно боролся. Об этом говорила его интонация.

– Я не могу поехать, – говорил он своей жене. – У меня «кабак».

– А я могу, по-твоему? – спрашивала Лена, показывая глазами на грудного ребёнка на своих руках. – Съезди быстро, туда-сюда.

– Да пока я буду ездить, мы уже должны будем начать.

– Ну, ничего, опоздаете. Вы же музыканты, чего от вас ещё ждать?

– Да? А потом мне скажут: «Хуй тебе, а не деньги».

– Не ругайся при ребёнке!

– А они и так всего 4000 платят за три часа. Это же днище.

– И что ты предлагаешь?

– Пускай сам едет, не маленький уже.

– Ему восемь лет!

– Ну и отлично, давно пора самому на метро ездить.

– Какое самому? Тебе за сына совсем не страшно?

– Да что с ним будет? И вообще, это ты его в это школу отдала. Я же говорил надо рядом с домом.

– Зато там учителя хорошие.

– О да, единственная школа с хорошими учителями.

– Получше чем та, в которой ты учился.

– Короче… Мне реально некогда. Неужели ты не видишь всё это барахло?

Гриша показал на хаотично разбросанные по комнате провода и стал их собирать. От гитары до примочки, от примочки до пульта, от пульта на колонки по одному, два провода под микрофоны и ещё по одному запасному, стойки, ноутбук с блоком питания и «колокольчиками», планшет с зарядкой, пюпитр, сама гитара и тюнер. Собирая всё это, Гриша думал: «И это ещё там аппарат свой есть. Везёт этому педику, принёс трубу и больше ему ничего не надо. А тут помимо того, что всё собрать, ещё и проверить, подбить порядок песен в планшете под новый трек-лист, который мы только сегодня днём составили. Ещё бы и распеться не помешало, но, наверное, не стоит, Лена и так близка к бешенству…»

– Я звонила твоему отцу, – сказала Лена, вернувшись в комнату уже без дочки на руках. – Он заберёт Лёшу… Хочешь узнать, что он мне сказал?

– Нет, – коротко, скрывая раздражение, сказал Гриша.

Лена закатила глаза, потрясла головой и ушла на кухню смотреть свой сериал.

Да, Ибрагим и Григорий были разными людьми. Ибра ещё был студентом последнего курса какого-то задрипанного экономического института, в котором не появлялся уже с прошлого ноября, то есть чуть больше года. Он всё своё время тратил на любимые дела: поиграть на трубе, на пианино, на гитаре, посмотреть сериалы, дождаться с института Настю и трахнуть её изо всех сил. У него было три источника заработка: пособие по потери кормильца; всякие свадьбы, кабаки и корпораты; перекуп музыкальных инструментов. Пока эти инструменты искали новых хозяев, он учился играть на них. В общей сложности он имел тысяч пятнадцать в месяц, и его всё устраивало. На музыке он зарабатывал меньшую часть суммы, но такая жизнь стала уже привычкой – куда-то ехать, кого-то веселить, шум, толпа…

У Гриши судьба была более трагичной. Его друзья шутили над ним, да и он сам признавал, что он испортил всю свою жизнь, когда не успел высунуть. Гриша смеялся только потому, что плакать не умел, а в 30 лет этому уже поздно учиться. По окончанию института у него уже была собственная семья и достаточно хорошая работа, где он получал около шестидесяти тысяч. «Вот раньше я получал шестьдесят, – рассказывал как-то Гриша. – А денег всё равно не было. Теперь я еле-еле двадцать за месяц поднимаю, а денег вижу столько же. Зачем тогда работать?» На самом деле он ушёл с работы благодаря длинной цепи событий и причин. Ещё с института он много пил и употреблял, а потом в этот набор штопором вошла семейная жизнь и работа. Сначала он хотел со всем завязать и стать примерным семьянином. Выходило плохо, Гриша часто срывался, затем ссоры с семьёй, родителями, начальством. А потом просто не выдержал, кинул кружку с кофе в бухгалтера, который в очередной раз сказал фразу – «Извините, мы всё ещё не можем выплатить зарплату за весну» – и попросил закрыть дверь с «той» стороны. В тот день он вернулся домой, купил билеты на родину – в Краснодар – и уехал с маленьким сыном на всё лето к деду. Там он всё переосмыслил и обрёл равновесие и цель-мечту, а именно – зарабатывать музыкой. Гриша резко перестал пить, курить и употреблять. На некоторое время в его доме наступил мир

Зазвенел домофон, это пришёл Ибра.

– Хочешь, чаю пока попей с печеньем, – сказал Гриша встречая коллегу.

– А что, у тебя есть печенье?

– Нет, наверно, нет. Тогда просто с сахаром.

– Да ладно, я взял печенюх.

Гриша ответил неопределённым жестом и пошёл в комнату подбивать текста, а Ибра разулся и осторожно пошёл на кухню. Осторожно потому, что не хотел встречаться с Леной, они не очень ладили. Но, увы:

– Привет, Лен.

– Привет, привет, – Лена говорила, не отрываясь от планшета.

– Гриха отослал пить чай с сахаром.

– А, ну-ну, вон чайник.

«Спасибо технологиям, – думал Ибрагим. – Она занята своими сериалами и на меня не будет обращать внимания». Он поставил чайник на плиту и стал искать чай и сахар.

– Сахара нет, кстати, – сказала Лена.

Ибра взял кружку, которая в этом доме уже числилась за ним – жёлтая с цветочками, закинул туда пакетик чая и, не дожидаясь, пока вскипит чайник, налил себе тёплой воды. Теперь он со спокойной душой мог уйти в комнату к Грихе.

– Чего делаешь-то? – спросил Ибра, заходя с кружкой в руках.

– Текста подбиваю.

– А чего ты раньше не подбил? – без претензий спросил Ибра и поставил кружку на край стола.

– Не ставь сюда кружку.

– Да ладно, не упадёт, обещаю, – улыбнулся Ибра, почувствовав в словах Гриши раздражение.

– Ты ещё и жрать здесь собрался? – воскликнул Гриша, увидев как Ибра ест печенье.

– Я не накрошу. Вот, над пакетиком ем. Сейчас и кружку уберу.

– Есть же кухня. Почему ты там не можешь чай попить?

– Я думал, может, тебе чем помочь надо.

– Зачем тогда пошёл за чаем?

– Так ты сам сказал идти его заваривать.

– Ага, прямо-таки заставил тебя.

– Короче, чего делать-то надо? Вот я убрал, – и он положил всё на Ленин стол.

– Зачем ты ей на стол кружку поставил… Убери, а, пожалуйста.

– Да куда убрать-то? Если никуда поставить нельзя.

– На кухню, блядь!

– Если я тебе мешаю, так бы и сказал сразу.

– Да ничем ты мне не мешаешь. Просто я не хочу срач устраивать в своей комнате. Ты ещё в кровать иди покроши.

Ибрагим коротко окинул комнату взглядом и сделал вывод: хуже уже не будет. На линолеуме по ногами лежали комья земли – видимо Лена опять сажала какие-то цветы. Оба стола были захламлены бумагами и всякой канцелярской мелочью, а под ними валялись клубни проводов, принтеры, мониторы, вентиляторы и т.д. Что-то из этого было даже рабочим. На всех горизонтальных поверхностях блестели коричневые круги от кружек с кофе. Порванные обои прикрывал обшарпанный стенной шкаф. Разломанная кровать, на которой комком лежало сальное постельное бельё и блестело в грязном свете лампочки на сорок ватт. Григорий однозначно не хотел срача.

– А чего тогда я так рано приехал? – спросил Ибра.

– Понятия не имею.

– Нет, просто обычно я всегда приезжал, чтобы помочь тебе всё собрать. Позвонил бы хоть, сказал, что не надо помогать. Или написал бы.

Гриша ничего не сказал, он продолжал копошиться в планшете. Ибра достал ещё одну печенюшку и продолжил чаепитие, но тут его коллега снова попросил выйти на кухню. На этот раз без слов – глазами полными ярости. Ибрагим подчинился и вернулся на кухню, где из приличия он предложил печенья Лене. К счастью, она отказалась, но не успел Ибра приняться за следующее печенье, как у него зазвонил телефон.

– Да, Даня.

– Здарова, Ибра, делаешь чего?

– Чай пью, а что?

– Погнали пиво пить. У меня выходной сегодня оказывается.

– Ты только узнал об этом?

– Нет, но только сейчас я понял, что было бы неплохо попить пивка.

– Это всегда отличная идея. У меня к тебе встречное предложение. Давай, ты будешь пить пиво, а я играть на трубе.

– О! У тебя сегодня опять концерт?

– Да, нас позвали в пригороде сыграть. Бар «Пивной зал», слышал о таком?

– Нет. Дорогой?

– Понятия не имею. Глянь в инете.

– Ну, уж наверно не как в Джагере?

– Ну, уж наверно. Так что, придёшь? Там, кстати, после нас ещё и стриптиз будет.

– Воу-воу-воу. И ты останешься?

– Нет конечно, у меня есть свой стриптиз.

– С Блэк Джэком и шлюхами?

– Не без этого. Ты то оставайся, женатый уже, тебе по статусу положено.

– Ага, десять раз. Как туда доехать.

– А не знаю. Со мной же Гриха, он шарит. Зачем тебе инет вообще? Там и ценник, и дорогу посмотри.

– Ладно, ладно.

– Так ты приедешь?

– Куда деваться? Приеду.

–Возьми фотик с собой тогда. Нам бы в группе фотки обновить.

– Не вопрос.

– Спасибо, давай.

–Давай.

Теперь у них точно будет один слушатель. Часто случается так, что всё первое отделение слушают лишь официантки и бармен. Ко второму и третьему ещё кто-то приходит. С этой радостной новостью Ибра пошёл делиться с Гришей. Он предусмотрительно не стал заходить с кружкой, а встал на пороге и обрадовал друга, но эта новость никак не подействовала на Гришу. Оно только сказал «хорошо», посмотрел на кружку в руках Ибры, на его ноги и, увидев, что Ибрагим стоит ровно за порогом комнаты, глубоко вздохнул, чтобы немного снять раздражение.

– Да ладно, я же не в комнате, – сказал Ибра, заметив вздох друга. – Тем более чая почти не осталось. Ты закончил, или мне обновить стаканчик?

– Закончил.

– Проверять будем? – и, встретив нервный взгляд друга, он пояснил. – Ну, там, провода всякие. Ничего не забыли? Вдруг что.

Гриша посмотрел на часы, на сумки, и ему очень захотелось ответить «нет», но:

– Я вроде всё взял… Ладно, да, давай чекним. Только назад всё аккуратно клади, а то потом весь час будем распутывать.

И музыканты принялись за проверку. Но далеко она не продвинулась потому, что Ибрагим, узнав, что Гриша не хочет брать лупер, стал возмущаться.

– Да зачем он? – устало спрашивал Гриша.

– Как зачем? Ты же сам хотел с ним поучиться.

– Ну, так учиться, а не выступать.

– Ой, да ладно! Там никто не заметит косяков. Барабаны и бас с компа играют ровно и хватит. Чё, ты не сможешь в долю попасть?

– Зачем лишние напряги? У нас и так всё кое-как отрепетировано, а ты ещё предлагаешь с лупером ехать.

– Так, а если кто закажет песню не из нашего списка? С лупером вообще отлично будет. Гармонию на него сыграл, а потом можно и соляков нарубить.

– Да кто у на заказывать что-то будет? Друган твой?

– Как вариант.

– Ой, да-а… Короче, давай дальше проверять.

– А смысл? Ты же лупер не взял.

– А ты сурдину взял?

– А у меня её нет.

– Тогда у меня лупера нет.

– Но я же вижу его, – Ибрагим взял его в руки. – Вот, я держу его в руках. Хочешь, я даже сам его понесу.

– Зачем нам лишний стаф? Положи на место.

– Сделай его не лишним.

– Да ты надоел. Говорю же, бери его, не бери, не буду я с ним играть. Нам сначала надо нормально программу обкатать, а уже потом экспериментировать.

– Ты весь год это говоришь.

– А ты не можешь весь год соло в «Васе» сыграть.

– Конечно, оно же там гитарное.

– Так ты же сам хочешь экспериментов, вот и сыграй его на трубе. Как только выучишь, я сразу за лупер возьмусь. Спать с ним буду, на все халтуры его брать стану.

– Ну… Я вряд ли «Васю» сыграю, там есть нота одна, не могу до неё достать.

– Хорошо, не вопрос. Давай сальтерируем вниз. Сразу на терцию, чтобы наверняка.

– Так всё переучивать придётся.

– Ты же великий экспериментатор, неужели тебя пугает какая-то жалкая альтерация?

– Так не только мне понижаться. Тебе тоже переучивать.

– За меня не беспокойся, мне всего руку на грифе подвинуть.

– А мне что тогда? Губы подвинуть?

– Анус свой подвинь, пёс.

– Не хочу ничего двигать. Хочу, чтобы ты лупер взял. У нас же там есть джазуха. Вдруг придёт какой-нибудь интеллигент и попросит All of me.

– Да-а-а. А потом сам трубу возьмёт и соляк играет.

– Как вариант.

– Короче, уже идти пока. Давай, складывай всё, и выходим.

– А лупер? – улыбнулся Ибрагим.

– Залупер. – ответил Гриша.

Они взяли сумки и инструменты и, не прощаясь с Леной, ушли. До остановки шли молча, погружённые в свои мысли. Ибрагим думал, как ему надоели эти каверы, эта нелепая спешка, бесконечные и безрезультативные репетиции. «Зачем я выбрал трубу? – думал он. – Вот каждый раз еду играть и не знаю, получится ли вообще. Постоянно косячу, либо мимо ноты, либо другая нота, либо вообще никакой. Надо было брать саксофон. Может и правда? Денег скопить и параллельно на нём заниматься. Нормальный план вроде. Правда, Настю жалко. Она меня и так почти не видит, скучает всегда. Да, она эталон ждуна, может хоть всю ночь прождать и в 4 часа встретить… Эх, за это я её и люблю. Хотя, она меня любит гораздо сильнее… А можно ли любить чуть-чуть и любить чуть больше?»

«Jack, jack, xlr… – думал Гриша. – Блоки, ноут, переходники… Планшет зарядил? Ой, да насрать, приедем – узнаем, что взяли, что забыли. Этому трубачу вообще без разницы, по его мнению, нам только лупер и нужен, чтобы «Рюмку водки» в вонючем кабаке сыграть. Как будто мне это не надоело. Каверы, каверы, каверы… Когда в последний раз играли своё? На днюху мою наверно только, но там не то. Все накуренные, играть никто не умеет, просто кнопки жмут, а я reverb накладываю и миксую. Хочется нормально поиграть, лады выучить, наконец джазухой заняться. Можно будет тогда на всяких велкомах играть. Ща опять приедем в очередное днище. «А что-нибудь Цоя?», «Ехай-нахуй, надо братишка, душа прямо просит, давай «Ехай-нахуй». Фантазёров своих… А я это всё говно, по их мнению, знать должен. Этому трубачу всё просто, выучил четыре ноты и всё – вся партия на песню. Так он их даже сыграть не может нормально без косяков. Зато – «Давай под лупер поимпровизируем, давай музыкой уже займёмся, а не каверами!» Знаю я таких… Сколько уже повидал я этих. В грудь кулаками бьют, орут: «Музыка – моя жизнь!» А где они все теперь? Почему они не со мной? Говорят, дом, жена, дети. А у меня что, нету всего этого? Да, просто не хотят. К чему тогда были все эти понты, эти оры и удары в грудь? А, может, они правы? С этой музыкой у меня долгов в ЖКХ на тридцать тысяч. Да и ладно бы долги, там ещё вон, Маша у Лены… Да уж, лучше даже и не думать, только настрой испорчу. Как-нибудь всё уладится. Не знаю, правда, как. Вместо пяти всего четыре сегодня платят. Вот, я уверен, какой-нибудь саксофонист с ноутом в одиночку у них пять получает, а за меньше и не приедет. Потому что труба, нахер он её купил вообще? Играл бы на саксофоне. А тут, видите ли, диапазона ему не хватает…»

Они уже стояли на остановке и ждали маршрутку. Оба по-прежнему молчали, будто всё уже было сказано. Гитарист и трубач стояли рядом и смотрели на снег, который приобретал удивительное множество форм. Вот он падает поодиночке, вот снежинки слепились комочком… Снег стелется ковром, кто-то по нему прошёл, и он обрёл рисунок подошвы. Сугробы, заваленные снегом машины и т.д. Жёлтый свет фонарей делал всё грязным, а люди – курящие, харкающие, болтающие – делали всё живым. Заснеженный, грязный и живой питерский вечер начался.

Маршрутка подъехала, и музыканты стали занимать места. На входе трубач услышал, как радио пело «Женское счастье – был бы милый рядом. Ну, а больше ничего не надо нам».

– Кстати, – сказал трубач, когда они сели. – Крутая же песня. Надо тоже выучить.

– Какая? – спросил гитарист.

– Ну, эта. Был бы милый рядом, женское счастье. Сейчас по радио играла.

– Да, нормальная песня. Можно выучить.

– Думаешь, сделаем её?

– Думаю, нет. У нас уже, наверно, сотня другая песен, которые надо делать помимо этой.

– Жаль, жаль. Может её вне очереди сделать?

– Не, она совсем уж узконаправленная. Кто же её в баре захочет слушать? Надо сначала драйвовое всё выучить.

– Это понятно. А как ты думаешь, это и есть всё женское счастья?

– Что?

– Был бы милый рядом, – ответил трубач.

– Я думаю, мы им надоедаем чаще, чем они по нам скучают.

– А может это так только с немилыми.

– Чё?

– Ну, пока ты милый, ты должен быть рядом. Вот ты милый?

– Я нежный.

– Вот именно. Значит, наверно, правду поёт. А из этого следует, что если женщина счастлива, когда ты рядом, значит ты милый. Логично?

– Вообще дичь какую-то несёшь. Ничего не понимаю, но ты продолжай, не стесняйся.

– Да какая дичь… Забей короче. Мы назад как поедем? На такси?

– Какое там такси? Как простые смертные – на этой же маршрутке. Нам и так на косарь меньше платят, а ты ещё и на такси собрался ехать.

– Чего? – удивился трубач, услышав такую новость. – С чего бы на косарь меньше?

– Я тебе разве не говорил?

– Ничего ты мне не говорил. А когда ты узнал?

– Да, она сразу сказала.

– А ты ответил, мол, окей, классно, я и за тысячу вам сыграю?

– Нет. Я ответил, это плохо… А что я мог сказать? Четыре тысячи лучше, чем ноль.

– Но пять ещё лучше. Они сейчас ещё нам скажут, мол, мы играли как-то не так, вот вам три и из них ещё чай оплатите.

– Так ты играй нормально, и будет нормально.

– Пускай, тогда и платят нормально.

– Слушай, за такую игру как у нас… радуйся, что мы вообще деньги получаем.

– А что не так? Нормально мы играем.

– Ага, вспомни свою «Январскую вьюгу» на корпорате, или Miserlou в Royalty.

– Да это ерунда. Пару раз было.

– Зато, почему нас в Роялти больше не зовут?

– Потому что мы знаем мало Ленинграда. Там только шнура и просят.

– Выучить то не проблема. Проблема – научиться играть.

– Да-да-да… Почему ты сразу не сказал, что нам всего четыре тысячи заплатят?

– Забыл. А что, ты отказался бы играть?

– Не знаю, возможно.

– М-м-м, и чтобы я делал тогда.

– А тебе-то что?

– У меня, на минуточку, жена и двое детей.

– Я это уже давно заметил…

– Тебе-то, ясное дело, деньги не нужны. В общаге за косарь в месяц живёшь, и Настя кормит тебя. А ты, когда захотел, пришёл к ней, захотел, на точке нашей ночуешь. И я ведь с тебя только половину оплаты беру.

– Потому что у нас уговор был.

– Какой там уговор?

– Я тебе помог басуху продать, мелодику подогнал.

– Басуху ты сам купил, а потом перепродал просто дороже.

– Нихера не дороже.

– А что, дешевле?

– Да.

– Зачем тогда у меня её покупал?

– Ну… Тебе деньги нужны были. Я подумал, куплю и перепродам. А за ту же цену продать не вышло.

– И что, я виноват теперь?

– Нет. Причём тут вообще эта басуха?

– А что, ты хочешь про четыре тысячи поговорить?

– Я совсем не против поговорить про четыре тысячи, но хотелось бы всё-таки про пять.

– Да тебе-то что? 500 рублей больше, 500 меньше.

– Это просто вопрос имиджа. Так мы совсем скатимся.

– Ой, да какой имидж, чего ты глупости говоришь? Приехали, отыграли пару часов и уехали с двумя кусками каждый.

– Нет, я согласен, если мы всего два часа будем играть. По рублю за час каждому – это логично. Но мы же едем с тремя отделениями.

– Сколько можно ныть? Ну, хочешь, я тебе 500 рублей из своих накину.

– Да причём тут это? Я же тебе про имидж.

– Хорошо, имидж, так имидж. Приедем, ты с ней переговори. Может, она и передумает, но только давай так, если она нас пошлёт, то ты мне две тысячи отдаёшь в любом случае. И мне плевать, можешь своим имиджем заниматься хоть весь вечер.

– Я же тебе про будущее наше говорю. Нельзя же так сразу опускаться.

– Да где я опустился то?

– Ясно, ладно, отдаёмся в музыкальное рабство, значит. Мы и так на днище, а теперь ещё и начнём выкапывать в нём яму.

– Ну а кто мы с тобой? Разве мы хорошо играем, чтобы требовать чего-то.