скачать книгу бесплатно
Куролесовы страсти
Алексей Кутафин
Страшно весёлые приключения подростков на летних каникулах в деревенской глухомани.
Алексей Кутафин
Куролесовы страсти
Деревня «Куры» находилась вдали от больших городов и асфальтированных автомобильных трасс. В окружении дремучих лесов, топких болот, чистых озерков и мелких речушек.
Каждый год на летние каникулы родители забрасывали сюда десант из городских детей к своим деревенским родственникам. В относительную глушь вдали от цивилизации, где даже телефоны не работали – для поправки здоровья и общего развития своих чад.
Не избежал такой участи ещё с малолетства и Лёнька. Наряду с некоторыми другими прикомандированными, он с раннего детства посещал эти места. Но тогда он жил здесь под родительским присмотром. А сейчас был брошен в самостоятельную жизнь, на произвол судьбы в экстремальных условиях неблагоустроенного наследственного родового поместья.
Отец взял у соседей десяток кур с петухом. И наказал Лёньке их воспитывать. Чтобы тот не очень уж расслаблялся и радовался обретённой свободе в самостоятельной жизни.
Двоюродный брат Сенька, в отличии от другой многочисленной родственной братии, проживал постоянно в деревне, со своими родителями по соседству.
Хозяйство у Сенькиных родителей было небогатое, но основательное, с многочисленным домашним скотом. В числе двух коров, десятка овец, изрядным количеством кур и уток, семейством гусей. А также одноглазой лошадкой, по имени «Доходяга». Глаза она лишилась от бича ещё у прежних хозяев, потому что злые люди любят иногда понапрасну махать кнутом, понукая добрую скотинку.
«Доходягу» Сенькина семья неимоверными усилиями отвоевала у колхоза в частную собственность, спасая её от списания в расход «по причине одноглазости». Она, в благодарность за это, как могла, посильно помогала вести домашнее сельское хозяйство. Несмотря на свою инвалидность, Доходяга была коняга статная, грациозная и даже по-своему красивая. И притом ещё, очень доброго нрава.
Лёнька ещё по весне подружился с ней. И подкармливал её изредка, то огрызком яблока или морковки, то хлебной краюшкой или кусочком рафинированного сахара.
Она принимала всё с заметной благодарностью. При встрече она непременно кивала ему губастой головой и трясла длинноволосой рыжей гривой. И, обнажая белые крупные зубы в своеобразной улыбке, неизменно приветствовала его негромким ржанием.
Семён был младше Лёньки на год. Но этой разницы не ощущалось по причине его умудрённости житейским опытом деревенской жизни. Да и по комплекции он был, хотя и ниже ростом, но гораздо шире в плечах и мускулатуре, по сравнению со своим долговязым городским собратом. Так что вдвоём им было не скучно. И, вне школьной жизни они чувствовали себя ровесниками.
Лёнька понимал, что он находится «под колпаком». Все ближайшие дома были заселены различной дальности родственниками, под бдительным оком которых он незримо находился почти круглосуточно. И кур отец навязал ему не случайно, наверняка по их совету: «Будет, чем заняться и для хозяйства прибыльно. Опять же, и пропитание. Какое никакое, но своё – подножное и экологически диетически чистое».
Но радость предвкушаемой свободы самостоятельной жизни затмила заранее все напрасные назидания.
Да и с курами особых хлопот не было. По совету Сеньки, умудрённого опытом сельской жизни – Лёнька выпилил небольшую брешь в стайке, прибил в ней округлые палки-насесты на разной высоте, и расставил тазики и плошки для питья во дворе, там где стекала с крыши дождевая вода. Всего и делов-то! И каждый цельный божий день, и ночь тоже – это сладкое слово Свобода!!! Гуляй – не хочу! Козырно!.. Здоровско!.. Ништяк!
Молодой большой краснопёрый кочет ревниво оберегал свой куриный гарем от назойливых старых соседских петухов. И быстро навёл порядок в округе и в своём разноцветном семействе.
Кормились куры на подножном корму, коего было предостаточно в обширном деревенском дворе. Семён принёс им маленьких гладеньких камушков-голышей, чтобы они их склевали и лучше переваривали грубую пищу, перетирая зёрнышки сорняков своеобразными жерновами в своих зобах. Чтобы неслись они только крутыми яйцами, по своей вкусноте и крутизне – круче самых крутых – раскрученных инкубаторских городских, со штампиками или разрисованных, хоть белых, хоть красных, сырых или сваренных, хоть всмятку, хоть вкрутую.
И была теперь, пожалуй единственной заботой хозяина – выуживать со всех укромных закоулков отложенные курами яйца. А неприятностью – каждый день просыпаться рано утром на заре от не отключаемого «будильника» – «Кукареку»…
***
С утра Сенька вышел на улицу с коркой хлеба, намазанного свежим мёдом. И имел неосторожность пройтись с ней мимо дома деда Кузьмы, где за плетнём огорода располагалась небольшая пасека из десятка ульев.
Заметив, что кто-то уплетает мёд за обе щёки, дружная пчелиная семья атаковала незадачливого проходимца, пожирающего плоды их повседневного труда.
Семён сначала как мог, отбивался от крылатого войска. Но несколько болезненных укусов в незащищённые одеждой места и постоянное нарастание численности раздражённых пчёл – повергли его ретироваться с поля боя. Так и не дойдя до Лёнькиного дома, он с воплями и ругательствами, отмахиваясь руками, бегом скрылся за воротами своей усадьбы.
Сенькина фигура замелькала в окне собрата Лёньки только ближе к полудню. В руках у него, вместо привычного деревенского пирожного – хлебной краюхи густо сдобренной деревенской сметаной и посыпанной сахаром – красовался огурец огромных размеров. Он откусывал его непривычно осторожно. Было видно, что это даётся ему с заметным трудом.
Только выскочив из дома и с разбегу перемахнув через ограду, Лёнька понял в чём дело.
Семеновская физиономия напоминала одутловатую тыкву с двумя узкими щёлками глаз и неимоверно толстой верхней губой на фоне сплошной опухоли от многочисленных укусов пчелиного роя.
Без смеха на него смотреть было невозможно.
Семён тоже попытался улыбнуться. Но болезные ощущения от покусов быстро вернули его лицу серьёзное выражение. Сквозь зубы он в сердцах пробормотал, объясняясь:
– Да пчёлы покусали, будь они не ладны. Злые, как я сегодня.
Он осторожно откусил тёмно-зелёный остаток огурца, и тут же выплюнул несладкий огрызок. Но не забыл предложить Лёньке оставшийся объедок:
– Будешь?
– Нет, – отказался благодарный Лёнька, скривившись.
– Горький… – согласился Сенька, и зашвырнул невкусный огурец в стайку гусей.
Крупный вожак гусиного семейства не смог простить такого пренебрежения в свой адрес. И распластав крылья, со змеиным шипением ринулся к Сенькиной босой ноге с задранной штаниной.
Сенька спиной почуял опасность гусиного щипка. Даже не оборачиваясь, он невозмутимо вытянул руку с двумя растопыренными пальцами в сторону разбежавшегося гусака. И, искоса бросив взгляд на притормозившую птицу, со знанием дела приказал:
– Стоять! Назад! – и самодовольно заключил: – Ты ещё мне на нервы будешь капать.
Гусак и правда остепенился. Он шипел и щёлкал клювом у самых кончиков раздвоенных пальцев, оглядываясь для поддержки атаки на своих пернатых соплеменников. Но жёлтые гусята, сгруппировавшись внутри стайки, поочерёдно щипали брошенный огрызок огурца. Он им понравился. И вожак, громко гогоча и хлопая крыльями, вернулся к успокоившимся сородичам.
– Что делать будем? – спросил Лёнька, привыкнув к уморительной Сенькиной физиономии.
– Будем помогать, кому делать нефиг! – интригующе сморозил Сенька, обрисовав незадачу в подробностях: – Мамка велела помочь деду Кузе картошку окучить. Как ты не против? Вдвоём как-то веселее… – и потрогав опухшую щёку, он промямлил себе под нос, добавив ясности: – За мёд рассчитаться надо.
Усадьба деда Кузьмы располагалась напротив, наискось, аккурат перед Семёновским домом. До неё было рукой подать.
У ворот помощников встретила, с весёлым повизгиванием – серая собачонка-лаечка.
Семён ласково потрепал её пушистую шерсть на загривке.
Лёнька тоже почесал ей за ухом и пошаркал ладонью её розовое пузо.
Она, подпрыгнув, лизнула в щёку их по очереди. И с заливистым звонким лаем побежала вглубь двора, возвещая хозяев о появлении гостей.
На этот своеобразный звонок, из-за калитки дальнего огорода появилась внучка деда Кузьмы – старая знакомая Алёнка. Свежий загар её покрасневших плеч свидетельствовал о сегодняшнем долгом пребывании на солнышке.
Завидев знакомых с малолетства пацанов, Алка поспешила навстречу.
– Привет! – поздоровалась она, подойдя поближе. И, не скрывая улыбки, смешливо спросила: – Ой, что это с тобой, Сенечка?
– Пчёлы покусали, твои кстати, – недовольно буркнул Семён, исподлобья покосившись на плетень бокового огорода.
– Не мои, а дедушкины, – попыталась оправдаться Алка. И переводя разговор в другое русло, как бы между прочим отрешённо проговорила, вздыхая: – Мы с ним с утра картошку огребаем, устали уже. А я сгорела уже на работе!.. Наверно облазить буду. Надо сметаной намазаться.
– Не вздумай сметаной, тогда точно облезешь! – предостерёг её Сенька. И выдал свой фирменный секрет для сохранения чрезмерного загара, без ошкуривания: – Спиртом надо натираться, или самогонкой. На худой конец и одеколон завалящий пойдёт. Враз больнота пройдёт, пошелушишься только маленько.
Лёнька тоже посочувствовал:
– А мы как раз помочь пришли.
Алка заметно обрадовалась. И благодарно глянув, не мешкая проводила их к дальнему забору.
Хитрая собачка, повертевшись возле ног, мышью проскочила в приоткрытую калитку. И с бешеной скоростью устремилась в простор обширного картофельного поля.
Алка, всплеснув руками, запоздало закричала ей вслед:
– Туман, ты куда?!
И Лёнька недоумённо поинтересовался:
– Алён, а почему вы её «Туманом» зовёте?.. Она же женского рода.
Аленка, усмехнувшись, терпеливо объяснила:
– Дедушка подслеповатый у нас. Когда щеночка брал, думал, что он самец. И назвал «Туманом». А он подрос и оказался самкой. Так и зовём до сих пор.
«Туманша» меж тем добежала до конца поля и кругами понеслась вокруг маячившей фигуры деда Кузьмы, размахивающего тяпкой. Издали донеслись его беззлобные ругательства в адрес любимицы:
– Опять шкодничаешь?.. Ух я тебя!
Сенька, призадумавшись, деловито заявил:
– Ни Туман, ни Туманша ей не подходит. Будем звать её «Шкода»!
Отмерив босыми ногами почти 35 соток стандартного деревенского огорода, помощники добрались до необработанной его части.
Лёнька вспомнил недавнюю картофельную эпопею в своём, схожем по размерам, огороде. И с удовлетворением заметил, что «трудолюбивый» дед Кузьма оставил для помощников чисто символическую межу, размером в три-четыре сотки, не более.
– Хитрый Дед Кузьма не знал, что мы придём, – подтвердил тихонько Сенька Лёнькину догадку.
И это очень обрадовало пацанов, настроенных было на рабский труд в картофельной плантации в течении всего оставшегося дня.
Дед Кузьма ласково трепал подбежавшую «Шкоду», поглаживая её, и приговаривая:
– Туман, хороший. Первый по хвосту!
Она, сложив на его груди лапы, с собачьей преданностью заглядывала в глаза хозяину и улыбалась всей своей весёлой мордой, высунув язык от удовольствия. И, размахивая загнутым в кольцо хвостом, в щенячьем восторге повизгивала в ответ.
– Дедушка, мальчишки помогать пришли! – объяснила Алёнка, подойдя поближе.
– Как раз вовремя, почти закончил всё уже. Ох, умаялся. С утра и который день уже горбатимся, – поздоровался Кузьма, передавая Шкоду за шкирку внучке: – Забери Тумана, отнеси во двор. А то побьёт весь картошин цвет и стебли поломает. Да скажи Марусе, чтобы на стол собрала!
Алёнка подхватила Шкоду под передние лапы и волоком потащила, её упиравшуюся, вон из огорода.
Приглядевшись намётанным взглядом к подошедшему Семёну, дед Кузьма, отдавая ему тяпку, поинтересовался:
– Никак пчёлы покусали? – и получив в ответ лаконичный утвердительный кивок, поспешил успокоить: – Ничего, пройдёт, полезно даже!.. В разумном количестве. Сейчас баньку затопим, как рукой всё снимет!
Посмотрев как шибко-загорелая молодёжь ухватилась за тяпки и, встав наискось напротив друг друга, со знанием дела рьяно принялась за работу – дед Кузьма торопливо потопал топить баню.
Лёнька еле успевал за сноровистым Семёном, идущим спереди. И закончив очередной из многочисленных рядков, отдыхая – поинтересовался у поджидающего деревенского собрата:
– Сень, давно хотел тебя спросить. Почему у нас картошка мелкая, а у вас крупная?
– Так вы какие семена заготовляете? – прищурил глаз Семён, как будто сам не знал.
– Размером с яйцо примерно. Ты же нам помогал, – благодарно напомнил ему Лёньчик.
– Да видел я, вместе же сажали, – согласился Сенька, – вот именно, с яйцо. И вырастает она у вас не больше нашего гороха. Надо для саженцев выбирать длинно-худосочную! Потом чик её повдоль-напополам, для экономии! А то и четвертовать. Главное, глазки не повредить. Такую и надо сажать. Она когда вырастает, почти вся таким же цельным размером получается, только намного толще и мосластее! Гены, дээнка, наследственность… Уловил разницу? – подробно выдал фирменный деревенский секрет потомственный сельчанин Сенька.
– Ага! Обязательно научу Батю, в следующем годе только. Сейчас уже поздно пересаживать. Да и неохота… – пообещал ему и себе, умудрённый мудрым советом, Лёнька. Поспешно поспешая за ловкими и привычными телодвижениями деревенского собрата.
Когда Лёнька с Сенькой закончили окучивать последний рядок, со двора уже давно доносился вкусный запах дыма от сгораемых берёзовых поленьев. И над рубленой баней, из кирпичной трубы курился белый столбик дыма.
Дед Кузьма успел уже попариться, и дожидался ребят сидя на крыльце в расшитой льняной рубахе, утирая пот со лба накинутым полотенцем. Он добавил в печку изрядную порцию дров и хитрым глазом наблюдал теперь – насколько хватит терпения молодым пацанам, юркнувшим в натопленную жару парилки.
Как он и предполагал – первым выскочил, держась за обожжённые уши, городской житель Лёнька.
Сенька, более привычный к такой терапии – похлестался берёзовым веником более продолжительное время. Но, выйдя, и, опрокинув на себя ушат холодной воды – не отважился во второй раз сунуться в раскалённое пекло парилки.
– Ну как, уши в трубочку свернулись? – поиронизировал над молодёжью Кузьма.
– Нормально… – отшутился Лёнька.
– Хорошо!.. Даже опухоль пчелиная выпарилась, – крякнул Семён, ощупывая своё почти первозданное лицо. И ненавязчиво добавил, потирая живот: – Попить бы, а то есть так хочется.
– А как же, остыньте только маленько, – обнадёжил Дед Кузьма.
Немного выждав, пока разгорячённые лица ребят поостынут, он повёл их в избу.
В просторной горнице суетилась, собирая на стол, бабка Марья.
Аккуратно причёсанная Алка помогала бабушке расставлять последние атрибуты застолья. Она вся аж светилась послебанной чистотой, улыбчиво поглядывая на пацанов. …И резко пахла, по совету друзей – сивушным запахом самогона.
Советчиков аж передёрнуло, и они брезгливо поморщились, принюхиваясь к своеобразному одеколону.
На столе было уже почти всё поставлено. И взгляды проголодавшихся помощников скользили по приготовленным яствам, под ритмичное урчание голодных животов.
На чугунной сковороде шкворчали крупные пескари, в окружении оранжевых яичных желтков и белых белков. А рядом располагалась ещё одна, с зажаренными в сливочном масле грибами-подберёзовиками. В стоявшем поодаль чугунке дымилась рассыпчатая картошка, сдобренная сметаной. Глубокая глиняная чашка доверху была наполнена варениками, политыми вареньем. На широком плоском подносе высилась внушительная горка пирогов с различной начинкой. Не говоря уже об окружении разных салатов из овощей, нарезанных крупными ломтиками; тарелок с белоснежным творогом, залитых свежим мёдом; и крупнокалиберной клубники-виктории под густыми деревенскими сливками. И холодная окрошка с домашним квасом!
Всё это приковывало взгляды ребят и предвещало незапланированный праздник живота. Без лишних слов и излишних приглашений за столом воцарилось безмолвное затишье, сопровождающееся дружным почавкиванием…
А под столом вертелся белый пушистый котяра, прозванный за свою неимоверную упитанность «Батоном». Он поочерёдно приставал к трапезничающим, щекоча их босые ноги длиннющими усами, и царапался, если на него не обращали внимания, выпрашивая так лакомства с хозяйского стола.
