Провинциалы. Книга 2. Уроки истории

скачать книгу бесплатно


В предложенных эскизах писателям не понравились две высотные башни по обеим сторонам остроконечного польского костела, такой же достопримечательности города, как и дома, где жили или бывали декабристы, по этому поводу завязалась оживленная дискуссия, итогом которой стало согласие архитекторов изменить конструкцию данных сооружений, придав им более органичный для города характер.

После этого архитекторы скатали эскизы, главный архитектор поблагодарил творческую интеллигенцию города за внимание к их работе и, сопровождаемый помощниками, ушел.

Вторым вопросом стало обсуждение содержания альманаха «Ангара», который, судя по горячим выступлениям более молодых писателей (того же Скифа), не устраивал большинство ни содержанием, ни качеством публикуемых произведений, и, тем более, своим невниманием к молодым талантливым авторам. Обсуждение было страстным. В нем приняли участие и Геннадий Машкин, и Валентин Распутин, и Дмитрий Сергеев. Они не столь напористо, как Скиф, но аргументированно поддержали мнение, что альманах прежде всего должен быть площадкой для молодых, а известные авторы – члены Союза могут печататься в центральных толстых журналах.

– Если бы их там публиковали, – выкрикнул кто-то из зала.

– А их и так публикуют, – ответил за всех обиженный этой репликой секретарь. – Наша организация на высоком творческом счету, в ней состоят талантливые, известные авторы. И опытные, и молодые, как тот же Геннадий Машкин или Валентин Распутин, еще совсем недавно ходившие в начинающих… Так что не надо сеять раздор и делить… – И анонимно посоветовал: – Дотягивайтесь до уровня, поднимайте важные темы, социально востребованные…

– Конъюнктурные тоже можно, – ехидно подсказал Черников.

– И конъюнктурные, а что в том плохого?.. Ты, Борис, сам пишешь то, что требуется, на злобу дня, – отпарировал секретарь. – Задача нашей социалистической литературы – воспитание людей на положительных примерах, и тут нельзя не откликаться на общественные проблемы…

Черников хмыкнул, но в спор вступать не стал, только выговорил свое последнее слово благостно кивнувшему Распутину.

– А что касается качества публикаций в альманахе, оно действительно оставляет желать лучшего. И правильно критикуют наши товарищи. Члены редколлегии, главный редактор должны это учесть, сделать выводы, – подвел черту секретарь.

– Пока главным будет нынешний главный, ничего не изменится, – выкрикнул кто-то из задних рядов.

– Вопрос о главном редакторе мы сегодня рассматривать не планировали и не будем, – заявил секретарь. – Соберется бюро, там и рассмотрим, есть в этом необходимость или нет. – И, глядя на пожилого, краснолицего, с сединой на висках мужчину, вероятно, главного редактора или сотрудника альманаха, поинтересовался: – А рукописи-то молодых есть в редакции?

– Есть рукописи, – не стал кривить душой тот. – Но качество…

Договорить ему не дали. В центральной и задней части зала, в которой и сосредоточились те, кто относил себя к молодым (хотя большинство из них почти годилось Сашке в отцы или, по крайней мере, в старшие братья), загудели, запротестовали, забивая голос редактора альманаха. С мест стали выкрикивать фамилии тех, кому было уже отказано без объяснения причин, кого вот уже многие месяцы не удосужились прочесть, у кого даже не приняли рукописи на рассмотрение, опять же, не объяснив причину. Краснолицый пытался что-то отвечать, потом еще больше запунцовел и, махнув рукой, сел на место. Поднявшийся на выручку секретарь воздел руку вверх и так подождал, пока гам стихнет, затем негромким голосом, заставляя всех вслушиваться, а оттого еще больше успокаиваться, стал объяснять непростые финансовые проблемы, не позволяющие увеличить периодичность или же объем альманаха, дабы он мог вместить всех желающих опубликоваться, загруженность членов редколлегии, не успевающих прочесть все рукописи, наконец, сослался на художественную слабость и неактуальность значительной части предлагаемых произведений, что опять вызвало бурю негодования. Эта перепалка, наверное, продолжалась долго, если бы за тонкой стенкой, отделяющей зал от коридора, не сорвался с гвоздя висевший у двери огнетушитель и не завертелся на полу, поливая белой пеной стены и доставая разгоряченных спорщиков.

Задние ряды повскакивали, ринулись вперед, выплескивая накопившуюся энергию нервным смехом и едкими репликами по поводу случившегося. Это разрядило возникшее раздражение, крики «Заканчивай бодягу!» и «Пора в буфет!» перекрыли все остальные, и народ, не ожидая команды, стал потихоньку вытекать в коридор, группируясь в кружки и продолжая теперь уже свое, кулуарное обсуждение.

Сашка вышел вслед за Баяром, который уверенно направился в сторону Черникова, разговаривающего с той самой журналисткой из «молодежки». Тут же недалеко обменивались мнениями Распутин с Машкиным. Сергеев что-то обсуждал со спокойным и чинным Иоффе. Баяр молча встал рядом с Борисом Ивановичем, и Сашка пристроился рядом, не зная, как себя вести.

– Вот, Лилечка, кстати и тот самый Жовнер, который сие нащелкоперил, – вдруг сказал Черников и громогласно добавил: – Валя, иди, я тебя с твоим юным критиком познакомлю.

Чувствуя, что стремительно и неудержимо краснеет, Сашка попытался спрятаться за Баяра, но Распутин уже шагнул в их сторону, с мягкой, заведомо прощающей улыбкой оглядел всех сразу, поздоровался с журналисткой и поинтересовался, глядя на Черникова, но держа в поле зрения и Сашку:

– И как, разгромно покритиковал?

– Ну да, ты же еще не видел. Дай-ка, Лилечка… – Черников взял у Ларик газету, развернул, протянул Распутину. – Во всяком случае, объемно… – И уже серьезно, без иронии, произнес: – Тем не менее, почитай, кое-что он верно подметил… Вот, правда, Лиля со мной не согласна…

И провокационно прищурился.

Эта манера Черникова хвалить человека и одновременно унижать, или, унижая, расхваливать, бесила Сашку с той поры, как он его узнал. Но именно это и делало Черникова занимательным и запоминающимся собеседником.

– Борис Иванович, не надо передергивать… Мы с юношей не оппоненты, – она окинула Сашку внимательным и заинтересованным взглядом. – В принципе есть любопытные мысли, при авторе повести будет сказано, – она стрельнула глазами в сторону Распутина.

– Хотя, на мой взгляд, кое-какие высказывания спорны… Я с ними не соглашусь. Ну и мастерства, естественно, не хватает, – перевела взгляд больших карих глаз на Сашку, улыбнулась. – Хотя, юноша ведь университетов не заканчивал, а значит, ему стилистические погрешности можно простить…

Распутин молча читал рецензию.

Подошел Машкин, заинтересованно прислушался. Пристроился рядом, заглядывая в газету.

– Познакомься с рецензентом… – отвлек его Черников, указав на Сашку. – Александр Жовнер, между прочим, студент политехнического, будущий геолог…

– Геолог? – обрадовался Машкин. – Коллега, значит… Наш брат талантлив, ничего удивительного, профессия романтичная…

– Не совсем геолог, – невнятно буркнул тот, но никто не расслышал.

– Каждое «поле» – готовая повесть, только не ленись…

Распутин скользнул по Жовнеру взглядом, продолжая складывать газету удобнее для чтения, произнес:

– Рад познакомиться… Приятно, что читают журналы не только лирики… Оценивать не стану, не читал… – И спросил: – Стихи пишете?

– Нет, – мотнул головой Сашка.

– Рассказ написал, Дима Сергеев читал… – ответил за него Черников и тут же поинтересовался у подошедшего Сергеева. – Как тебе рассказ, Дмитрий Сергеевич?

– Который ты дал? – уточнил тот, не слышавший их разговора. – Неплохой… Давай, показывай своего протеже, не интригуй…

– Вот он стоит…

Черников указал на совсем растерявшегося Сашку.

В глазах Сергеева промелькнуло удивление. Сашка приготовился услышать что-нибудь неприятное, но тот сказал:

– Замечательно… Об остальном мы с ним наедине… – И, понимая, что все же должен что-то сказать, добавил: – Рассказ есть, только чуть-чуть надо поработать… И я готов в альманах рекомендовать…

– Давай и я почитаю, – предложил Машкин. – Мне интересно, что коллега сочиняет…

– Доработаем и дадим, – пообещал Сергеев и повернулся к Сашке.

– Не возражаешь?

Тот согласно покивал.

– А теперь мы отойдем с автором, где потише, пошепчемся…

– Метерлинка напоминает, – услышал, отходя, Сашка голос Черникова. – Ничего не происходит вроде, а читаешь… Но работать надо много…

И эта фраза застряла в голове. Он все повторял ее, не понимая и не постигая смысла, потому что о Метерлинке услышал первый раз.

Сергеев остановился у окна, в стороне от все еще продолжавших обсуждать собрание разгоряченных писателей, остужаемых ворчащей уборщицей, протирающей полы от осевшей пены. Протянул рукопись рассказа.

– Я почеркал немного карандашом, вопросы кое-где поставил.

Посмотри и заходи домой ко мне. – И, пристально глядя на Сашку, негромко, так, чтобы слышал только он, произнес: – Что же касается твоих отношений с куратором из органов, Борис мне сказал об этом, принимай решение сам. Только учти, полутонов в таких делах не бывает. И переиграть такую машину ты не сможешь. Здесь либо нужно соглашаться, либо категорически отказываться… Но выбор только за тобой. И тайна выбора останется только твоей. Что бы ты потом ни говорил, никто не будет верить до конца… Это как метка… – И завершил: – Вот такая печальная дилемма…

Сашка кивнул, не зная, что говорить, и совсем не представляя, как он будет доделывать рассказ, что там еще можно изменить или дописать, стал сворачивать листы в рулон, не замечая этого. Проходившие мимо Распутин, Машкин и Черников (Распутин тоже держал в руке свернутую газету) предложили пойти в буфет, выпить пива. Сергеев пошел с ними, а Сашка остановил направившегося следом Баяра, убеждая, что им сейчас никак не стоит идти с остальными в буфет, не размазывать первое впечатление друг от друга, и тот ему поверил. По всему было видно, что он относится к нему сейчас с большим, чем прежде, уважением.

Они вышли на улицу, вдохнули прохладу весеннего вечера, пошли к центру, решив зайти поужинать в любимую студентами всего города пельменную, где порции были большими, пельмени – вкусными. И по пути, и за столиком, вылавливая из бульона душистые полумесяцы, все вспоминали разные моменты собрания, уточняя имена действующих лиц, все более возбуждаясь от понимания того, что и разговоры, и споры, и даже скандалы, свидетелями которых они стали, были гораздо интереснее, чем в их обыденной жизни.

– «Новый мир» надо весь прочитать, – неожиданно дал себе зарок Баяр. – И другие толстые журналы смотреть надо… Ты у Машкина что-нибудь читал?

Сашка не вспомнил.

– А он, между прочим, ваш геологоразведочный закончил… И вообще, мы мало иркутских писателей знаем, надо восполнить пробел, «Ангару» почитать. – И неожиданно сменил тему: – А эта Ларик, вообще, эрудит… Мы с ней немного пообщались. Кстати, она твою рецензию раскритиковала, просто не стала об этом Распутину говорить. – И, заметив, что Сашка огорчился, добавил: – Но сказала, что у тебя, несомненно, есть способности, только не развитые, и что надо было тебе в университет поступать.

– Ну да, великая прорицательница, – все же не сдержал обиды Сашка. – Будто после университетов все писателями становятся. Вот Чехов – врачом был, Шолохов вообще не учился, Платонов – технарь…

– Это точно, – поддержал его Баяр, тем самым подтверждая их политехническое единство.

…В следующие недели так все завертелось в преддипломной суете, что к Сергееву заглянуть не было времени, хотя Сашка исправил отмеченные фразы, и, подумав, согласился с тем, что было вычеркнуто карандашом. Даже с Машей виделись только в институтских коридорах, пробегая мимо друг друга, она – на зачет, он – на консультацию, она – на защиту курсовой, он – на зачет…