скачать книгу бесплатно
– А я с тобой не соглашусь, – прервал его Черников. – Все равно ты бы написал и о вшах, и о воровстве командиров, их бездарности, если бы не боялся…
– Мы не на войне, – уклончиво отозвался Сергеев. – В военное время, когда живешь среди себе подобных, что-то прощаешь людям, за что они прощают тебе… А в мирное время вдруг стать врагом всем окружающим?.. Во имя чего?
– Сергеич, ты не прав… Главное в этом мире – истина. Джордано Бруно пошел на костер ради истины. Галилей произнес: «А все-таки она вертится…». Гумилева расстреляли, потому что он не предал свою истину. А Маяковский сам застрелился, оттого, что не мог служить двум господам… Творец должен служить исключительно истине и не бояться осуждения общества или государства. Тем более, нашего, – Черников привстал, вскинул, словно указку, вилку с насаженной на нее картофелиной. – Что такое наше общество? Трясущиеся, кухонные мещане, не способные на борьбу интеллигенты… Я вот сейчас трусь о рабочий класс, вижу – правильно, что он в нашем обществе гегемон. Он работает и пьет, пьет и пашет до кровавых мозолей. Он чувствует ложь, несправедливость, собственное бессилие, оттого и пьет… А мы – витийствуем…
– Боря? – негромко произнесла Юля и, прижавшись к Черникову, что-то ему прошептала.
– Вот видишь, – качнулся Черников в сторону Сергеева, – наши слабости – это наши оковы. Это груз, который гнетет… Но мы не находим в себе сил от него избавиться…
Юля забрала у него вилку, и он замолчал, словно потерял нить рассуждений…
– Ну да, я не лучше тебя, даже хуже, но мне дано познать истину, с тебя же другой спрос… – с вызовом произнес Олег, завуалированно возражая и Черникову, и Сергееву.
Сашка подумал, что Черникову уже достаточно пить, и ему стало обидно за хозяина. Но тот нисколько не обиделся, спокойно произнес:
– Наверное, ты, Боря, в чем-то прав. Мне хотелось просто рассказать о том, как мы жили, какими были в их возрасте, – он обвел рукой стол. – Может, это поможет им ответить самим себе на вопросы, которых в любой молодости так много… И я не претендую на истину, скорее даже, я субъективен…
– Успокаиваем себя… Я и говорю – кухонные революционеры, – с ударением на «о» в слове «кухонные», ни к кому не обращаясь, пробубнил Черников. – Оттого муторно и тесно, оттого таланты спиваются или умирают в нищете от непонимания…
– Выходит, Вампилов – талант, а Валентин Распутин – не талант, – неожиданно вмешался Олег.
Черников вскинул голову, удивленно уставился на него и раздраженно произнес:
– Саня Вампилов – гений… Он классик русской драматургии, а Валя Распутин – талант, и он страдает, оттого пишет… И Гена Машкин – талант, но не раскрывшийся… Потому что в нем тоже живет цензор…
И замолчал.
Было очевидно, что все, кроме, пожалуй, мягко улыбающегося и словно отстранившегося от происходящего хозяина, пытались постичь логическую связь в высказанных тезисах.
– А Машкин политехнический ведь заканчивал, – вспомнила вдруг Аня. – Мне понравилось «Синее море, белый пароход».
– И рассказы у него есть неплохие, – поддержал ее Володя. – «Вечная мерзлота», к примеру, классика жанра.
– Не будем больше моим друзьям косточки перемывать, – недовольно произнес вдруг Черников.
Зависла пауза.
– Однако, пора нам всем по домам, – наконец прервала молчание Аня и поднялась. – Дмитрий Сергеевич, мы с Юлей сейчас все быстренько приберем… – и стала собирать посуду.
– А мы пока покурим… – поддержал ее Володя.
Все шумно задвигали стулья, некурящие Черников и Сергеев ушли в другую комнату, кабинет хозяина. Аня и Юля деловито засновали между комнатой и кухней, откуда донеслось журчание воды и звон тарелок.
Ребята вышли на улицу.
Поеживаясь от ощутимой ночной прохлады, закурили.
– Интересно, чей это рассказ Борис нам читал? – произнес вдруг Олег.
Сашка многозначительно посмотрел на Баяра, но его лицо как всегда не выражало никаких эмоций. За все время, которое он знал Согжитова, Сашка так и не смог понять, было ли это отражением азиатской мудрости или присущей Баяру флегматичности.
– А зачем тебе это знать, – отозвался Володя. – Рассказ, похоже, так себе… Язык – обычный, типаж тоже усредненный, если судить по этому отрывку.
– По отрывку не стоит, конечно…
– Это точно, – перебил Олега Сашка.
– …но ты же знаешь Черникова. Он выносит на обсуждение то, что хочет или похвалить, или размазать… – продолжил Олег, обращаясь к Володе.
– На этот раз он гения точно не открыл…
– А насчет формулировки понятия «гений» он вообще загнул, – выдохнул после глубокой затяжки Олег. – Вампилов – талант, да. Но не гений…
И, явно заинтересованно, спросил у Сашки:
– Кстати, а кто Юлю знает? Она у вас учится?
– Она – жена Бориса Ивановича, – подал голос Баяр.
– Правда, что ли? – не поверил тот. – Он же старик для нее…
– Правда, – подтвердил Сашка. – Во всяком случае, они живут вместе, и он так говорит.
– Ну, Иваныч… – то ли с осуждением, то ли с одобрением протянул Олег.
– А ты было и губу раскатал, – поддел Володя. – На чужой каравай…
– А что, не скрою, понравилась она мне, – не стал отказываться тот. – Симпатичная девушка, не глупенькая…
– Так уведи, – посоветовал Володя.
– Захочу – уведу…
– От Черникова не уведешь, – веско произнес Баяр.
– Отчего же, – возразил Сашка, вдруг поймав себя на мысли, что был бы рад такому развитию событий, и вспомнив, каким взглядом окидывала Маша Черникова и у того дома, и перед общежитием. – Мне кажется, ты ей понравился.
– Мне тоже так показалось, – не скромничая, согласился Олег. – Надо будет договориться о свидании. Одним словом, вы, мужики, ничего мне о ней и Черникове не говорили, и для меня она – свободная девушка.
И первым заторопился обратно…
Стол был уже чист, только в центре стояли недопитые бутылки и чистые рюмки. Хозяин и Черников вышли из кабинета. Они были неожиданно серьезны, и Черников не казался таким пьяным.
– Не будем всуе о вечном… – Черников разлил остатки водки в две рюмки, подал одну Сергееву и, не ожидая, пока остальные разольют вино, сказал «на посошок» и выпил. Морщась, закончил:
– Но согласись, Сергеич, Твардовский останется в истории не столько поэтом, сколько редактором мятежного и свободолюбивого «Нового мира»…
– Не стану спорить, это дело неблагодарное. Время рассудит…
Но, в свою очередь, думаю, Теркин все равно останется, хотя в нем тоже нет той правды, о которой ты говоришь…
– Нет правды, совершенно верно, – согласился Черников. – Может быть, и останется, но читаться будет иначе…
– Каждое поколение все прочитывает по-своему… Уверен, что современники Булгакова прочли его «Мастера» не так, как мы…
Юля, отпив немного, поставила свою рюмку и ушла одеваться. За ней, бросив взгляд в сторону явно не торопившегося Черникова, выскочил Олег.
– Эти самые современники о нем просто не слышали. В основной массе они его не читали… Да если бы и читали, современникам не дано понять истинную масштабность того, кто рядом… К тому же те, кто мог бы сказать веское слово, подсказать остальным, на кого смотреть, кого слушать, читать, как правило, сами озабочены дележом прижизненной известности и лавров… За что я уважаю Твардовского? За то, что он умел радоваться не только своей славе… – возразил Черников. И неожиданно спросил Сашку: – А вот ты, Жовнер, почти интеллигентный человек двадцатого века, читал «Новый мир» эпохи Твардовского?
Тот растерянно мотнул головой.
– Вот, пожалуйста… – сделал красноречивый жест Черников. – Будущий инженер, претендент на звание интеллигента, не читал самого главного журнала страны… Что он может создать нужного и важного, если он не прочел Анатолия Кузнецова, Виктора Некрасова, Вадимова, Солженицына? Если он живет в своем маленьком мещанском мирке и лелеет свои мелкие похотливые желания?
Хлопнула входная дверь, в коридоре стало совсем тихо.
– Он тупо будет служить этому обществу, этому государству и продолжать укреплять традиции соцреализма, в котором места истине нет, – Черников назидательно воздел указательный палец. –Нет, места ей не было и не будет, потому что он, несмотря на свой талант, как и все, будет стремиться только к большому корыту…
– Ну зачем ты так, Боря… Ты же не Господь, чтобы все знать наперед… Придет время, и «Новый мир» он прочитает. К каждому все приходит в свое время, когда он готов…
– Замечательная позиция… Но слишком философична для нашего времени… Ладно, Сергеич, ты про рассказ не забудь, посмотри…
С точки зрения приближения к истине… – Черников явно утратил интерес к спору.
Он стал обходить всех, прощаясь, долго держал и гладил тонкую Анину руку (словно раздумывая, поднести ее к своим губам или нет), вполголоса наговаривая ей комплименты по поводу неженского ее ума и материнской женственности. Наконец, вышел в прихожую.
За ним выстроились в очередь на выход и остальные.
Сергеев, ожидая, пока они оденутся, с улыбкой наблюдал за ними, наконец, простился с Черниковым, потом с ребятами, гурьбой высыпавшими на улицу и оставившими его наедине с уже одетой Аней.
Навстречу им в подъезд торопливо вбежал возбужденный Олег, довольно бросил Володе «договорился», попросил подождать его.
– Может, в кафешку зайдем? – предложил он, вернувшись.
Но настроения ни у кого не было, и они разошлись.
Сашка с Баяром пошли пешком в сторону студгородка. Олег, Володя и Аня – на трамвайную остановку, им до общежития было далеко.
– Ну, как тебе вечерок? – поинтересовался Сашка, когда они остались вдвоем.
– Жалко, Валентин Распутин не пришел, – немногословно отозвался Баяр. – И «Новый мир» надо будет почитать.
– У Бориса все комплекты есть, которые Твардовский редактировал, попроси… А как рассказ со стороны слушается?
Он даже перестал дышать, ожидая ответа.
– Нормально, – бесстрастно отозвался тот.
Такой ответ Баяра его не успокоил. Он представил, как Сергеев разложит на своем столе листы и начнет читать… Поймет ли он то, что Сашка хотел выразить?.. А если не поймет… Или молча вернет…
Напрасно он дал его Борису.
Хотел поделиться сомнениями с Баяром, но, взглянув на его лицо, отражающее буддийское спокойствие и отстраненность, передумал.
…На следующей неделе он прочитал «Утиную охоту» Вампилова и повесть Распутина «Живи и помни».
Пьесу он не воспринял, а повесть вызвала много мыслей, и он вдруг написал что-то похожее на рецензию, в которой сначала довольно детально пересказал сюжет, а потом отметил, что главная идея повести, ради которой все и написано, – пагубность раздвоения главного героя – Гуськова. И это раздвоение – следствие единственного неверного поступка – практически вычеркнуло героя из жизни общества и в конечном итоге – из жизни вообще.
Этот вывод перекликался с разговором у Дмитрия Сергеева. Валентин Распутин, на взгляд Сашки, тоже считал некую абсолютную истину важнее условностей, принятых в обществе, но его истина явно не была похожа на истину Черникова…
Он показал рецензию Лапшакову. Тот прочел ее неожиданно быстро и также неожиданно для Сашки поставил в номер, пояснив с улыбкой, что тем самым их многотиражка обойдет даже большие газеты. Что он имел в виду, Сашка не понял, но уточнять не стал, главное, что рецензия оказалась настоящей, а не никому не нужным сочинением.
Вышедшую газету прочли все «пегасовцы», но никто ничего не сказал.
Попала газета и к Черникову. Скорее всего через Баяра, тот сошелся с Борисом Ивановичем на почве трепетного отношения к «Новому миру» и теперь часто бывал у того.
Черников наведался в институт по делам (писал для «Восточки» материал о научной работе в политехе), сначала покритиковал за поверхностность рецензии, а потом похвалил за смелость.
– Для студенческой аудитории в самый раз. Доходчиво, и кое-что верно подмечено, – подвел итог он. – Главное, ты первый отреагировал, так сказать, из народа. Маститых опередил… Им теперь отмолчаться не удастся… В субботу соберется писательская братия, околитературные круги, вход свободный, настоятельно советую побывать. Надо привыкать к среде, в которой вариться собираешься…
Иммунитет приобретать от лести да зависти… И, кстати, Сергеев хотел с тобой поговорить…
Сашке не терпелось спросить, понравился тому рассказ или нет, но не решился.
Страшно хотелось похвастаться приглашением на собрание писателей (он воспринял это предложение именно как приглашение) перед сокурсниками или «пегасовцами», но сдержался, отдавая себе отчет, что первым это совсем неинтересно, а вторые могут позавидовать. Проговорился только Маше, но, как и следовало ожидать, та отнеслась к новости без интереса и только посожалела, что он не приедет к ней в Ангарск в субботу. И даже надулась, явно демонстрируя, что выбор между ней и какими-то писателями он сделал неверно.
Но, признаться, стоя перед двухэтажным особняком на одной из тихих улочек в центре города, вывеска на котором уведомляла, что именно здесь и обитают писатели, он малодушно подумал, что лучше было бы гулять сейчас с Машей по Ангарску. Наконец, решился, вошел. И понял, что никто ни о чем спрашивать его не будет. Разделся в маленьком гардеробе, стал лавировать среди знакомых друг другу и незнакомых ему солидных и несуетливых мужей.
Обрадовался, когда среди них увидел Баяра, который, казалось, чувствовал себя здесь в своей тарелке. Они устроились в самом конце небольшого зала, отдавая себе отчет, что гости здесь они явно непрошеные, стоически выдерживая проницательные взгляды серьезных и не очень писателей и кое-кого узнавая.
Импозантный и еще не старый поэт, публиковавшийся в «молодежке» под псевдонимом Владимир Скиф (Сашка однажды был на его вечере в институте), завсегдатаем прохаживался по залу, меняя маршрут от одного маститого к другому, словно теплоход, заблудившийся в тумане.
Высокая и худенькая молодая женщина с ярко горящими глазами, присевшая в первых рядах, периодически оборачивалась и перекидывалась фразами то с одним, то с другим писателем. Она тоже была здесь своей, хотя выглядела ненамного старше Сашки. Он на всякий случай поинтересовался у Баяра, кто это, но, как и следовало ожидать, тот не знал.
Зато, оказывается, мог подсказать, кто здесь известный поэт Иоффе, кто редактор альманаха. Неожиданно он оставил Сашку в одиночестве и пустился в рискованное путешествие по залу, всем своим видом показывая, что совсем не случайно находится здесь. Вновь в поле зрения он появился живо беседующим с бородатым Скифом. Усаживаясь рядом, не без гордости, пояснил:
– Владимир – неплохой поэт, обещал свою книгу подарить… А девушка эта – Лиля Ларик, корреспондент из «молодежки». О культуре пишет. Между прочим, у нее газета с твоей рецензией…
– Точно?
– Сам видел…
В зал вошли самые маститые, уже совсем старые писатели, ведомые секретарем, тоже далеко не молодым. Сашка их совсем не знал, но понял, что они самые уважаемые, по тому, как стремительно остальные стали занимать места в середине и конце зала, пока на передних рядах рассаживались вошедшие. Среди них был и Дмитрий Сергеев, но сел он не на первый, а на второй ряд, с краешку, словно не собирался долго засиживаться.
Потом поднялся секретарь писательской организации, сказал, что сегодня они собрались, чтобы обсудить ряд вопросов культурной жизни города и, в частности, застройки его центральной части, поэтому пригласили на встречу архитектора.
Архитектор оказался невысоким и плотным, с широкими ладонями и мощными плечами, похожим скорее на продавца в мясном ряду на рынке, чем на архитектора, но когда он стал рассказывать, каким видится силуэт старой исторической части города со стороны левобережья Ангары (на котором и находились политех и студенческий городок), а его помощники стали показывать эскизы, всякие сомнения отпали – в его мощных руках тонкая указка смотрелась вполне естественно.
Постепенно подходили опоздавшие, заполняя самые последние ряды, и Сашка увидел Черникова, вошедшего вместе с человеком, в котором сразу же узнал Валентина Распутина. Они присели с краю, о чем-то пошептались, потом стали слушать архитектора.
