Двое суток в Нарве

С ним.

С собой.

С этим чувством.

Глава 2. Утро первого дня

Курай.

Утро началось с лёгких поцелуев. Его губы скользили по моей шее, спускались к плечу и возвращались обратно. Я чуть выгнулась, не размыкая век, и тихо замурчала, как довольная кошка. Тело уже отзывалось на его прикосновения, хотя сознание ещё дремало.

В низу живота ощущалась лёгкая стянутость. За ночь следы нашей страсти успели вытечь и подсохнуть, оставив тонкую плёнку на губках и волосках. Едва я пошевелилась, как почувствовала эту хрупкую, но все равно, неприятную корочку. Но даже так – это был след его присутствия. Я внутренне сжалась, ощущая лёгкое покалывание и тепло. Чужое. Моё.

Его руки скользнули по моей талии, поднялись к груди. Ладони мягко обхватили соски, пальцы осторожно играли с ними. Я тихо вздыхала, наслаждаясь неспешными, тёплыми прикосновениями. Мои губы растянулись в сонной улыбке, тело расслабилось.

Пальцы Нэсса спустились ниже, к животу, слегка царапая кожу. Затем остановились на лобке. Он медленно провёл по волосам, чуть закручивая их. Его интерес к моему естественному виду всегда восхищал меня, начиная с нашего первого секса. Нэ брезгливостб, не удивление. А именно восхищение. Этой лаской он как бы заявлял: «Ты настоящая».

– Всё ещё витаешь во снах? – услышала я его тихий, насмешливый голос. Но не ответила. Мне не хотелось окончательно просыпаться. Его прикосновения и голос, эта нежнасть от прикосновений сквозь дрему. Они были лучше любой реальности.

Но внезапно обоняние вернуло меня в реальность. Запах свежесваренного кофе пробился сквозь остатки сна. Густой, терпкий, знакомый. Я втянула носом воздух и почувствовала, как в стремительно вырываюсь из сна навстречу новому дню и новым ощущениям.

Открыла глаза. Передо мной стоял Нэсс. Его волосы были растрёпаны, на губах играла лукавая улыбка. В одной руке он держал чашку кофе, другой продолжал скользить по моим бёдрам.

– Доброе утро, – сказал он, наклоняясь ближе.

Я обняла его за шею и притянула к себе.

– Доброе, – прошептала я, чувствуя его запах. Смесь своей кожи, нашей ночи и чего-то тёплого, пряного. – А кофе для тебя или для меня?

– Для нас, – усмехнулся он. – Но если ты продолжишь мурлыкать, придётся забыть про кофе.

Я улыбнулась шире, провела рукой по простыне и посмотрела на него. Его взгляд обжигал. Он скользил по моему лицу, груди, животу. Простыни впитали запах и жар нашей ночи. Его взгляд, казалось, помнил каждое движение.

Пальцы Нэсса продолжали мягко скользить по моему паху. Я видела, как в его глазах зажглась знакомая искра. Это уже не флирт, а предвестие новой волны.

– Ты меня отвлекаешь, – прошептал он, опускаясь губами к моей шее и груди.

– А ты сам виноват, – выдохнула я, выгибаясь под его прикосновениями. – Кто начинает утро с таких ласк?

– Я? Виноват? – приподнял бровь Нэсс, отрываясь от моего соска. – Ты такая красивая утром. Я не мог устоять.

Его ладонь мягко сжала мою грудь, дразня соски. Я тихо застонала, наслаждаясь его прикосновениями. Тело откликалось на его ласки. Я поддавалась. И снова думала: каково это – быть в нём всё утро, всю жизнь?

– Нэсс, – тихо сказала я. – Кофе остынет.

– Мы успеем, – его голос стал хриплым. Он отпустил грудь и скользнул вниз, лаская мою пещерку. Клитор отозвался судорожной дрожью.

Он был нежен, но точен. Его пальцы знали, где искать. Я позволила ему поиграть с внутренними стенками влагалища. Он проскользнул внутрь неторопливо, с лаской, почти с почтением.

Но я не позволила ему полностью утянуть меня в этот водоворот страсти. С усилием вывернулась, села и выхватила у него чашку.

Тёплая горечь обожгла губы. Кофе был идеален. Как и этот момент.

– Видишь? Я спасла его от твоей настойчивости, – сказала я, наклоняясь к его ключице и оставляя поцелуй. Его кожа была горячей. Пахла мной. Пахла ночью.

Он усмехнулся, наклоняясь ко мне.

– Ты думаешь, что можешь меня остановить, Курай?

Его пальцы снова начали скользить по моей коже. Я знала: он умеет доводить до грани, но не отпускать.

– Только попробуй… – начала я, но мой голос дрогнул, когда его язык скользнул вдоль моего уха. Я выгнулась, зажмурилась. Его дыхание разлилось по моей коже.

А кофе так и остался на тумбочке.

Остывая.

Как всегда.

Его пальцы скользили медленно, словно растягивая этот момент. Он гладил мою складку легкими, почти невесомыми движениями, будто вспоминая, где ночью я задыхалась сильнее всего.

Моё тело дрогнуло, когда он чуть усилил давление. Я выгнулась, инстинктивно сжав бёдра, но он раздвинул их коленом, удерживая меня. Его глаза встретились с моими, тёплые, живые, полные затаённой глубины. «Я знаю, куда иду», – говорили его глаза.

Поцелуй был долгим, тягучим, с привкусом кофе и солоноватым ароматом ночной страсти. Он поднял мою ногу, провел ладонью по внутренней стороне бедра, вызывая мурашки под кожей. Его член коснулся меня ниже, горячий и пульсирующий.

Моё тело мгновенно откликнулось – легкий толчок тазом, безмолвное «да». Я хотела его внутри так, словно без этого воздух переставал существовать.

Первые миллиметры. Я всегда забывала, каково это. Каждый раз он входил, будто впервые. Горячо, с небольшим натяжением, как будто кожа погружалась в раскаленную воду. Он двигался медленно, почти болезненно-сладко, останавливаясь после каждого толчка, чтобы я могла привыкнуть к его глубине и размеру. Я обняла его плечи, выгнулась, подталкивая бедра навстречу.

– Нэсс… – прошептал он одними губами. Не вопрос, а просьба.

Когда он полностью вошел, я зажмурилась, впитывая его тепло всем телом. Вдох – выдох – стук сердец в животе.

Первая волна движений: медленная, тягучая. Он выходил почти до конца, затем входил снова. Каждое его погружение вызывало внутри искру, которая заставляла клитор дрожать.

Я почувствовала, как ногти впились в его спину, и он ответил, изменив угол. Теперь его головка скользила вдоль передней стенки, где чувствительность была невыносимой. Его губы захватили сосок, втянули, и я всхлипнула, срываясь на короткий крик.

Я качнула бедрами, требуя большего, и он понял без слов. Он сменил ритм: быстрый, медленный, глубокий, резкий. Всё тело натянулось, как струна. Пот стекал по его шее, капал на мою грудь. Воздуха не хватало. Мир сузился до наших движений и хриплых, сбивчивых дыханий.

– Ты… с ума сводишь… – вырвалось у меня хрипло. Я рассмеялась сквозь стоны, прижимая его ближе.

– Люблю это слышать, – пробормотал он и ускорил толчки.

Моё тело сжалось в тугой узел. Пульсация внизу живота нарастала, пока не превратилась в яркий взрыв, который выключил всё вокруг. Я выгнулась, ногти вонзились в его кожу, и оргазм накрыл меня – сильный, как волна, что ломает изнутри.

Я сжала его внутри себя, ощущая, как спазмы сотрясают моё лоно. Глаза щипало от жара и напряжения.

Он не вышел. Только крепче схватил меня за бёдра и продолжил двигаться глубже, сильнее, резче. Еще два, три, четыре толчка – и я почувствовала, как его живот дёрнулся.

Он стиснул зубы, вошел до упора и замер. Внутри меня вспыхнуло короткое, болезненно-сладкое ощущение, когда горячие, плотные толчки его семени ударили вглубь.

Мы застыли: он внутри, я вокруг. Дрожащие, слипшиеся, целостные.

Минуту мы молчали. Только тишина между нашими сердцами и тепло, медленно разливающееся под кожей.

Он положил лоб мне на плечо, тяжело выдохнув.

– Утро действительно доброе, – прошептал он хрипло.

Я тихо рассмеялась, обнимая его ногами крепче.

«Останься еще немного. Останься в этой глубине. Останься в этом мгновении».

Кофе? Пусть остынет.

Плевать.

Пока его тепло пульсировало внутри меня, мне не нужен был ни кофе, ни время.

Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, тёплые, тяжёлые. Его рука лежала у меня на животе, пальцы лениво скользили по коже, как будто он не хотел отпускать ни меня, ни этот момент. Моё тело отзывалось на каждое движение лёгким внутренним эхом – там, где он был только что, где его семя всё ещё согревало мою глубину.

Нэсс пошевелился первым, осторожно, как бы не разрушая нас. Приподнялся, поцеловал меня в висок и с ленивой полуулыбкой забрал со столика холодную чашку кофе, в два глотка допив остатки.

– Пойду сварю свежий, – сказал он охрипшим от страсти и недавних стонов голосом.

Я только кивнула, уткнувшись лицом в подушку.

Он ушёл на кухню, а я медленно вытянулась, чувствуя в себе ту самую тяжесть, сладко расползавшуюся от таза к груди. Стоило мне пошевелиться, как что-то тёплое скользнуло по внутренней стороне бедра.

Он всё ещё во мне. Снова.

Я улыбнулась, тихо, почти про себя, и медленно поднялась с кровати.

Полы были холодными. Простыня на кровати хранила мокрое пятно, смятое тепло, наш запах. Я с провела пальцами по складкам ткани, будто прощаясь с ночью, и направилась в ванную – босая, голая, без стеснения.

Мочевой пузырь настойчиво требовал внимания.

Опустилась на унитаз и расслабилась, закрыв глаза. Плотный тёплый поток тут же вырвался наружу, увлекая за собой остатки ночной и утренней страстей. Я ясно ощутила, как вместе с мочой вытекли мутные следы его семени, оставляя липкую тяжесть внутри. Когда я потянулась за бумагой, она прилипла к коже – сперма подсохла, склеив волоски на лобке.

Пришлось осторожно снимать, маленькими движениями, чувствуя, как каждая крошка их связи отдаётся лёгким пощипыванием.

Он внутри меня. И на мне. И на этом дне тоже будет его след.

Эта мысль странным образом не пугала. Она грела.

В ванной я бросила быстрый взгляд в зеркало – и замерла на секунду.

Я.

Курай.

Лицо было странным: губы припухшие, глаза блестящие, кожа румяная даже на щеках и шее. Волосы растрёпаны, влажные пряди прилипли к вискам. На шее – лёгкие следы поцелуев. Грудь приподнята дыханием, соски натянуты, будто всё тело помнило его руки, его рот.

На животе – лёгкий след его ладони.

На бёдрах – росчерк нежности и силы.

Я провела рукой по лобку. Волоски были спутанными, спутанными его и моим теплом. Там, где губки слиплись от его спермы, ощущалась стянутость, но не было ни раздражения, ни желания смыть это мгновенно. Напротив: хотелось сохранить это ещё на чуть-чуть.

Он оставил в тебе часть себя. Ты приняла её с любовью.

Выйдя из туалета я направилась в ванну. Почистила зубы и, перешагнув через край, включила душ. Тонкие струи сначала ударили по груди – горячие, обжигающие – затем потекли ниже. Я подвела лейку к животу, к паху, и, раздвинув губки двумя пальцами, направила струю внутрь.

Вода с шорохом разбила засохшую плёнку, горячими толчками проникая в глубину. Там, внутри, где кожа всё ещё была чувствительной и нежной, раздалось лёгкое щемящее покалывание.

Мутные разводы стекали по ногам, оставляя тонкие, молочные полоски на бёдрах.

Я аккуратно промыла вагинальный тоннель, медленно вращая лейку, чувствуя, как каждая капля вымывает остатки его утреннего дара. Клитор дрожал под напором воды, но я сдержалась – не искала наслаждения. Это было очищение. Ритуал. Завершение утренних ласк. Первичное очищение.

Когда поток воды стал чистым, я зафиксировала лейку и просто стояла под душем, позволив телу вспомнить каждый его толчок, каждый поцелуй, каждую вспышку между ног.

Полотенце ждало на вешалке. Я вышла вытирая волосы на ходу и направилась к своей сумке, доставая из нее нижнее белье и упаковку таблеток. Пусть я не собиралась искать приключений. Что сейчас, что пока нахожусь в Питере, но привычка брать с собой минимум один блистер вьелась в привычку.

Трусики скользнули на бёдра, охватывая лобок, где кожа была ещё тёплой и чуть влажной. Достав одну из капсул я задумчиво посмотрела на нее. Маленькая белая капля на ладони казалась слишком лёгкой для такого важного решения. Закатила её за язык, запила глотком воды и на миг прикрыла глаза.

Я сделала правильно. Но сердце всё равно дрожит – с этой мыслью двинулась на кухню.

На кухне пахло свежим кофе, тёплым хлебом и… им. Тем особым запахом, что оставался на коже после долгой ночи – смесь пота, кожи и чего-то глубже, роднее.

Нэсс стоял у плиты – в одних тёмных боксёрах и белой рубашке, едва натянутой на плечах. Волосы растрёпаны, как после ветра. Щетина грубо оттеняла резкие линии скул. Он выглядел так, как выглядят мужчины в доме, где их принимают за своих – без масок, без чужого взгляда.

Я села за стол, чувствуя, как прохлада стула касается обнажённых бёдер: на мне было только нижнее белье. Во-первых, тело всё ещё не до конца высохло после душа. Волосы растрёпаны, с каплями воды на концах. А во-вторых, я никогда не стеснялась своего тела, чтобы прятать его тканью. Особенно после всего что было, и того, что произошло меньше часа назад.

Обхватив ладонями горячую кружку, поднесла ее к лицу, вдыхая аромат. Он обернулся через плечо и подмигнул:

– Свежее топливо для солнечной богини, – сказал он, поднимая свою чашку в приветствии.

Я улыбнулась лениво:

– Я думала, сегодня я скорее богиня разрушения. Медленно сделала глоток, позволяя кофе растечься по языку тёплой горечью.

Его взгляд скользнул по мне – от кончиков волос до обнажённых бёдер. Он не торопился. Смотрел, будто запоминал всё заново. И я знала: в его памяти всё ещё свежи мои стоны, дрожь, сжатие лона вокруг него.

Он сел напротив, поставил передо мной тарелку с ломтиками багета и мягким сыром. Наши колени почти касались друг друга под маленьким столом.

– Для разрушения ты слишком красивая, – проговорил он тихо, не сводя с меня глаз.

Его голос был хриплым, слегка охрипшим от недавней страсти.

Я опустила взгляд на свои пальцы, на багет, но улыбка всё равно выдала меня.

Мы ели молча. Откусывали хлеб, мазали сыр. Глотали кофе.

Но каждая пауза, каждый взгляд через стол был наполнен словами, которые мы пока не решались сказать вслух.

Наконец он нарушил молчание:

– Сегодня без планов? – спросил он, откинувшись на спинку стула. Его голые бедра натянули ткань боксёров, и я поймала себя на том, что смотрю чуть дольше, чем прилично.

Я пожала плечами, сделав вид, что ничего не заметила:

– Отец будет в Петербурге только завтра. Сегодня день целиком наш.

Он медленно, с удовольствием допил кофе. Поставил кружку обратно на стол с тихим звоном.

– Значит, сегодня ты моя, – сказал он с ленивой, но опасной полуулыбкой.

Моё сердце отозвалось лёгким толчком. Но я лишь усмехнулась, поддерживая его игру:

– На один день? – Как щедро с твоей стороны.

Он приподнял бровь:

– А если захочу большего?– Его голос стал ниже, каплей меда растекаясь по коже.

Я не ответила словами. Только медленно протянула руку и кончиком пальца обвела край его кружки. Намёк был очевиден.

Я не обещаю ничего. Но я остаюсь.

Мы сидели так ещё несколько минут. Молча. Пили кофе. Слушали скрип старого стула, когда я меняла позу, или тонкое дыхание ветра в приоткрытом окне.

Я смотрела на него: растрёпанного, тёплого, своего.

И думала: Вот так должно выглядеть утро. Без стен между нами.

Он вдруг встал, потянувшись всем телом, мышцы на животе чуть напряглись под футболкой. Я невольно сглотнула, а он это заметил и усмехнулся:

– Тогда я в душ. А ты иди наряжайся, моя принцесса. Раз уж хочешь быть неотразимой.

Я фыркнула, но не возразила. Провела пальцами по своему влажному бедру и поднялась, ощущая, как его взгляд скользит за мной.

Трусики чуть натянулись на бёдрах, платья на мне ещё не было – и я знала: он смотрит. И ему нравится всё, что он видит.

В дверях я оглянулась:

– У тебя есть ровно пятнадцать минут, чтобы выйти свежим, чистым и приличным. Или я уйду одна.

Он рассмеялся низким, тёплым смехом:

– Даже если так – я всё равно найду тебя. Всегда.

И пока я шла переодеваться, а он включал воду в ванной, я поймала себя на странной мысли:

Наверное, нет ничего страшного в том, что он может быть рядом дольше, чем один день.

Я открыла чемодан и задумалась над своими вещами. Вечернее платье слишком формальное, другое – слишком вычурное. Пальцы остановились на лёгком голубом сарафане. Он был воздушным, словно создан для прогулок.

Я надела его через голову. Ткань мягко легла на тело. Сарафан слегка обрисовывал грудь и легко струился по бёдрам, заканчиваясь чуть выше колен. В зеркале я увидела, как после душа кожа всё ещё свежа, с лёгким румянцем на щеках и шее. Губы были чуть припухшими.

«Может, добавить акцент?» – подумала я. Взяв щёточку, провела по ресницам. На губы нанесла блеск. Без тонны косметики – лишь тонкие штрихи. Этого оказалось достаточно: глаза засияли, улыбка стала мягче.

В дверях появился Нэсс. Его волосы были влажными после душа, он был одет в чистые джинсы и белую льняную рубашку, на этот раз расстегнутую на пару пуговиц. Он остановился на пороге, молча глядя на меня.

– Одобряешь? – спросила я, расправляя подол.

Он не сразу ответил. Подошёл ближе, провёл пальцем по моему открытому плечу, посмотрел вниз, на подол, который играл на ветру.

– Одобряю… и хочу запретить другим это видеть, – пробормотал он с лёгкой хрипотцой.

Я рассмеялась и подтолкнула его к двери:

– Тогда идём, пока ты не передумал.

После сборов мы вышли на улицу. Нэсс взял складной зонт, хотя небо было ясным. Я шла рядом, чувствуя, как сарафан ласкает кожу при каждом шаге.

Мы бродили по улочкам Нарвы, разговаривали обо всём и ни о чём, заглядывали в маленькие магазины, останавливались у витрин. Время здесь текло иначе: без спешки, без необходимости что-то доказывать.

Я заметила, как взгляд Нэсса задерживается на старых зданиях, облупленных вывесках и лицах прохожих. Он впитывал атмосферу города, как будто боялся что-то упустить.

– Тебе нравятся такие города? – спросила я, догадываясь о его мыслях.

Он улыбнулся:

– Да, но не совсем такие. Спокойные, старые – нравятся. С историей, которая чувствуется в каждом камне, – тоже. Мне нравится, когда время словно замедляется, но при этом чувствуется жизнь. Нарва немного другая. Она… как бы мертвая. При развале СССР тут было 80–100 тысяч человек, 10 лет назад – 60 тысяч. Сейчас, наверное, и сорока нет. Это ощущается. Нарва стала городом, который никому не нужен.

Я вздохнула, подтягивая подол от порыва ветра:

– Мы с Лиссой, наоборот, любим суету. Жизнь на высоких оборотах.

– Ты привыкла к скорости, – тихо сказал он. – Но иногда полезно остановиться. Не потому что сдаёшься, а чтобы лучше видеть, куда идёшь.

Он засунул руки в карманы, его походка оставалась уверенной, но в каждом движении чувствовалась внимательность.

– Почему ты не любишь шумные города? – спросила я.

Он пожал плечами:

– Не против шума… если он естественный. Как гул старой площади с запахом хлеба и кофе. А не визг метро и блеск реклам. Питер… привычка. Но Нарва… здесь время ждёт человека, а не наоборот.

– Ты хотел бы жить здесь? – спросила я после паузы.

Он задумался, замедлив шаг:

– Возможно. Но не здесь. В небольшом городке, где есть ритм, но сохраняется душа. Может, в Провансе. Или в Карелии.

Я кивнула, чувствуя, как его слова отзываются внутри меня.

Мы шли к замку. Иногда останавливались у витрин: я дразнила его, уговаривая купить новую рубашку или галстук. Он отмахивался:

– Это твоя природа – вдохновлять. Моя – сопротивляться.

Я смеялась, брала его за руку, играя с его запястьем.

Когда мы дошли до Петровской площади у реки, он вдруг притих. Мы стояли на смотровой площадке, ветер трепал мои волосы, прохлада реки поднималась лёгкой дрожью по коже.

– Ты когда-нибудь видела, сколько людей стоит на границе? – спросил он, глядя на воду.

– Нет. Но всегда удивлялась, как люди это терпят.

– Привычка, – сказал он, кивая на мост. – И надежда. Но вид реки… он успокаивает. Здесь всё одновременно живое и мёртвое.

Я молча взяла его за руку. Его пальцы крепко обхватили мои.

– О чём ты думаешь? – тихо спросила я.

Он не сразу ответил, всё ещё глядя на воду:

– О том, сколько всего видели эти стены. Сколько боли и любви. И как мало осталось тех, кто это помнит.

Я прижалась к нему, вдыхая его тепло сквозь рубашку.

И подумала: Может, нам стоит иногда замедляться? Чтобы лучше почувствовать, кого мы держим за руку.

Нэсс замолчал, задумчиво глядя на противоположный берег реки. Ветер перебирал его волосы, чуть растрёпывая их, словно тоже слушал тишину.

И вдруг он, не отрывая взгляда от воды, негромко напел:

– "Шпор Лефортовцев ты слышишь звон,

Шелест Семёновских знамён,

Веря в клятву, исполнив долг,

Бьётся Преображенский полк…"

Его голос был ровным, глубоким, чуть охрипшим. Казалось, сама река на миг затаила дыхание, чтобы лучше услышать эти строки.

Я моргнула, удивлённая этим внезапным музыкальным всплеском, почувствовав, как по спине пробежали мурашки.

– Это что было? – спросила я, улыбаясь, но голос мой прозвучал мягче, чем я ожидала.

Он повернулся ко мне, его глаза были полны света и какой-то странной серьёзности.

– Это песня, – ответил он с ленивой усмешкой. – Ты же знаешь, я последнее время подсел на "Радио Тапок"? Они выпустили трек о битве при Нарве 1700 года.

– Про битву? – переспросила я, подходя ближе, словно инстинктивно тянулась к теплу его голоса. – Расскажи.

Он облокотился на холодный каменный парапет, его ладони легко сжимали край перил.

– Одна из первых битв Великой Северной войны, – начал он, глядя на замок Германа. – Тогда Пётр I осадил Нарву, хотел отрезать Швецию от Балтики. Но войска оказались плохо подготовлены. Шведы Карла XII были в меньшинстве, но действовали отважно. И победили. Русские отступили в хаосе.

Я прижалась плечом к парапету рядом с ним, наблюдая, как его глаза цепляются за тени на воде.

– Я помню историю. Это поражение стало началом изменений и реформ – тихо сказала я.

– Именно, – кивнул он. – После этого поражения Пётр начал реформировать армию, строить флот, возводить Петербург. Нарва – место, где одна боль обернулась в новую эпоху.

Я молчала. Массивные стены замка за спиной казались живыми. Они словно действительно слышали все эти истории.

– Неудивительно, что это место вызывает у тебя столько чувств, – сказала я наконец, касаясь его локтя.

Он повернулся ко мне, и на мгновение между нами повисло молчание, наполненное чем-то глубоким, почти непередаваемым.

– У меня… да и у всех, кто помнит, что значит история, – ответил он, чуть хрипло.

Мы стояли ещё несколько минут, слушая, как ветер треплет воду. Река текла неспешно, словно неся в себе отголоски прошлого.

Наконец Нэсс выпрямился, его ладонь легко скользнула по моей спине.

– Пойдём? – предложил он с мягкой полуулыбкой. – Посмотрим, что сохранили эти стены?

Я кивнула, чувствуя странную лёгкость в груди.

– Конечно.

Мы спустились по старой каменной лестнице, направляясь к воротам замка Германа, словно шагали не просто в старую крепость, а в саму память этого города.

Мы прошлись по замковому двору, наслаждаясь тишиной, воздухом старины и ветром, что играл на вершинах древних стен.

Когда мы прошли вдоль одной из крепостных галерей, я случайно заметила что-то странное.

В одной из глубоких ниш, почти скрытой от глаз за каменным выступом, я увидела пару молодых людей. На первый взгляд – ничего особенного: парень и девушка, тесно прижавшиеся друг к другу. Но стоило мне приглядеться внимательнее…

Парень, стройный брюнет в чёрной футболке и мятых джинсах, стоял, опершись спиной о холодный камень. Его голова была запрокинута назад, глаза закрыты, губы приоткрыты в беззвучном вздохе.

На коленях перед ним устроилась девушка – платиновая блондинка с длинными, почти белыми волосами, которые волнами спадали ей на плечи и слегка путались на камнях пола. Она выглядела почти хрупкой на фоне грубой кладки, словно нежный цветок, пробившийся сквозь трещины истории.

Её руки нежно обхватывали его бёдра, поддерживая равновесие. Пухлые губы сомкнулись на его члене, и она аккуратно, медленно двигалась, стараясь удерживать правильный ритм. Лицо её было напряжённым от старания: видно, что опыта у неё было немного, но она вкладывала в каждое движение искреннюю старательность.

Её язык явно неуверенно работал вдоль его ствола, а иногда девушка замедлялась, будто вспоминая, что нужно делать дальше. Временами она сжимала его губами чуть сильнее, и тогда тело парня вздрагивало, а руки невольно сжимались в кулаки на камнях за спиной.

Волосы девушки сползали на грудь парня, щекоча кожу через ткань футболки. Несколько светлых прядей упали прямо на его бёдра, и он машинально поглаживал их дрожащими пальцами, не открывая глаз.