Дорога в Париж

– Дура. Газ же надо было и там включить!

В это же мгновение полотенце, видимо обидевшись на мою забывчивость, в последний раз решительно скатилось с меня и упало на пол, с лёгким, почти театральным шелестом.

Я посмотрела вниз, потом в окно – улица была далеко, на третьем этаже, занавеска слегка колыхалась. И тут же – почти вслух, почти с усмешкой:

– Точно дура. Кого и чего я стесняюсь?

Я подняла полотенце, аккуратно сложила его пополам, ещё раз – получилось ровно, как учили, – и положила его на табурет. Глубоко вдохнула.

Свежий воздух обтёк тело, влажные волосы щекотали спину, грудь чуть вздрогнула от прохлады. Я стояла босиком, голая, с ножом и хлебом, с яичницей на медленном огне и чайником, который теперь точно закипит.

И мне было хорошо. Спокойно. Свободно. И никакого стыда. Это моё тело, моя кухня, мой завтрак. И мой Мартин, которому я всё это сейчас принесу – с улыбкой и без единой тряпочки.

Когда я наконец выложила яичницу на тарелки – не идеальную, но вполне симпатичную, с румяными краешками, подогретыми помидорами и чуть растаявшим сыром – я почувствовала себя почти победителем Олимпиады. Или хотя бы достойным участником. Положила рядом с тарелками бутерброды, схватила вилки и аккуратно отнесла всё в комнату, на журнальный столик у кровати. Тепло от еды приятно щекотало пальцы, в животе уютно бурчало, но больше всего мне хотелось не есть первой, а разбудить его.

Но сначала – чайник.

Я вернулась на кухню, выключила газ и осторожно взяла горячий пузатый чайник, придерживая за деревянную ручку полотенцем. Сложила на поднос ещё и две кружки, нашла в шкафчике какие-то чайные пакетики – кажется, липа и мята, довольно старые, но пахли приятно. Снова в комнату. На ходу чувствуя, как волосы, ещё не до конца высохшие, липнут к пояснице, а грудь едва касается прохладного воздуха. Быть голой – всё ещё странно, но уже совершенно не страшно.

Я расставила всё аккуратно на столе. В центре – яичница, слева – бутерброды, справа – чайник и кружки. И только наклоняясь, чтобы пододвинуть поднос чуть ближе, заметила нечто забавное.

На самом столе, почти под салфеткой, лежали… наши трусы. Мои сиреневые, с мягким кружевом, и его – тёмно-синие, со сбившейся резинкой. Я на миг застыла, потом прыснула в кулак:

– Эээ… Интересно, как они тут оказались?

Улыбнувшись, я смахнула их со стола, как два лишних платка, и положила в угол кровати. Всё. Порядок. Почти. Осталось самое главное.

Я повернулась к нему.

Мартин всё ещё спал. Его тело было частично укрыто одеялом – плечо, грудь, бедро. Под одеялом угадывались линии ног, ягодицы. Но вот промежность – совсем не прикрыта. Половина его паха, светлая кожа живота и тот самый маленький отросток, аккуратно лежащий на боку, чуть прикрытый собственным мягким пушком. Он выглядел мирно, спокойно, без напряжения, почти трогательно. Я замерла, рассматривая его – не с похотью, нет. С тихим, почти детским удивлением и восторгом. Это – мой мужчина. Мой мальчик. Мой первый.

Я скользнула коленями на кровать, аккуратно, не издав ни звука, оказалась напротив него. Он тихо шевельнулся, но не проснулся. Его лицо было спокойным, тёплым. Идеальное утро, чтобы поцеловать его не в щёку, а туда, где начинается его желание.

Я опустилась ниже, сначала целуя бедро – мягко, чуть влажно, следя, как кожа там реагирует на каждый вдох. Потом ещё один поцелуй – ближе к паху. Запах его тела был уже другим, после сна – чуть терпкий, но всё тот же родной, от которого внутри тепло. Он пошевелился, тихо вздохнул, но глаза не открыл.

Я провела губами по внутренней стороне бедра, чуть выше. Почувствовала, как кожа там дрогнула, как лёгкое напряжение пробежало по мышцам. Я улыбнулась, не спеша, с удовольствием – вот теперь он начнёт просыпаться.

И я была готова быть для него первым, что он почувствует этим утром.

Я опустилась ещё ниже, коленями вперёд, подбородком почти касаясь простыни. Его пах теперь был прямо передо мной – без прикрытия, мягкий, тёплый, уязвимый. Я вглядывалась в него с нежностью, почти с благоговением: вот это – то самое место, где он был во мне. Где мы сливались ночью. Откуда всё началось.

Плоть ещё спала. Лежала спокойно, чуть изогнутая, скрытая в пушке волос. Я поцеловала его выше, по линии живота, затем чуть ниже, в лобок, туда, где кожа становилась тонкой и почти прозрачной. Ещё один поцелуй – чуть влажный. Язык слегка коснулся кожи, как крылышко.

И тогда я увидела, как он начинает пробуждаться – медленно, как тень поднимается по стене. Его член чуть подёрнулся, едва заметно. Я провела по внутренней стороне бедра пальцами, чтобы не торопить, не пугать, просто быть рядом. Потом легонько обвела головку губами – почти не касаясь, как бы обозначая контур.

Он тихо застонал. Негромко. Всё ещё не просыпаясь полностью, но уже не во сне. Его рука дёрнулась под простынёй, а грудь вздохнула чуть глубже.

Я прижалась губами крепче. Горячая кожа отозвалась мягким пульсом. Я открыла рот и взяла его внутрь – не весь, только головку, медленно, с нежным вдохом, будто пробуя вкус чего-то очень редкого и дорогого. Во рту было солоновато, влажно, знакомо. Я провела языком по нижней стороне, ощущая, как пульсация становится увереннее.

Он напрягся. Снова стон – громче.

– Анни?.. – прохрипел он сонным голосом.

Я не ответила. Только посмотрела на него снизу вверх, и, не отводя взгляда, медленно взяла его глубже – насколько смогла. Губы растянулись, щёки втянулись, дыхание замирало на каждом сантиметре. Язык прижимался снизу, лаская, подстраиваясь.

Мартин судорожно сжал простыню, его тело напряглось подо мной. Он смотрел вниз, в моё лицо, в мои глаза, и я видела в нём растерянность, восторг и почти страх от силы чувств, охвативших его.

Я стала двигаться – медленно, ритмично. Каждый раз чуть глубже, чуть увереннее. Его стоны стали частыми, губы приоткрыты, грудь ходила вверх-вниз. Он шептал что-то – то моё имя, то бессвязные звуки, то просто выдыхал резко.

И тогда он сорвался:Я ускорила темп, рукой охватила основание и двигалась синхронно – рот и пальцы, тепло и влажность, давление и ласка. Язык скользил, прижимался, то кругами, то прямыми касаниями.

– Я… я не смогу… Ещё чуть-чуть и…

Я посмотрела вверх, не отрываясь. И не остановилась. Только усилила давление, чуть глубже. И в этот момент он выгнулся, зажал бёдра, и я почувствовала, как волна разрядки прошла через всё его тело.

Яркий, солоноватый вкус заполнил рот. Я сглотнула – не рефлекторно, а намеренно, желая принять его полностью, не оставляя ни капли, потому что он – мой. Потому что я хочу. В тот момент он дернулся в моём горле, и я почувствовала, как горячие струи спермы ударили в самый корень языка. Да, я не отстранилась. Я жадно приняла каждую из них, с удовольствием, с внутренним трепетом, ощущая, как его пульсация сходит на нет в моём рту. Как его конвульсии затихают – прямо внутри меня.

Когда всё стихло, я медленно поднялась, не спеша, облизала губы, чуть прикусывая нижнюю – солоноватый след всё ещё щекотал небо. Его глаза были распахнуты, влажные, с трудом фокусирующиеся. Он всё ещё дышал тяжело.

– Доброе утро, – шепнула я, ложась рядом.

– Анни… ты… это было…

Он не смог закончить. Только обнял меня, спрятав лицо у моего плеча. Я гладила его по волосам, довольная собой так, как не была никогда.

Вот теперь – утро. Вот такое пробуждение своего мужчины от любящей его женщины. И никто не сможет это у меня отнять.

Я лежала на спине, простыня сбилась в пояснице, ноги раскинуты, пятки на краю кровати. Тело чуть ломило, но в этой ломоте была нежность – приятное напоминание о ночи, о том, как он впервые был во мне. Руки закинуты за голову, волосы растрёпаны. Я смотрела на него снизу вверх, приглашая и отдаваясь, смотрела, как он, чуть наклонившись, скользил взглядом по моему телу, сосредоточенный, почти важный. Такое лицо у него было, когда он читал инструкции к рюкзаку. Или пытался понять, как включить Bluetooth на старом телефоне.

"Ну вот… – подумала я, улыбаясь. – Он похож на насупленного ребёнка, который с серьёзным видом строит башню из песка. Только теперь я – башня. Хи-хи."

Я прикрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться вслух. Мартин в это время как раз провёл рукой по внутренней стороне моего бедра – нежно, медленно – и, опершись одной рукой рядом с моей грудью, подался вперёд, направляя себя ко входу.

Я почувствовала, как он входит – осторожно, но без колебаний. Уже не так, как ночью, не пробно, а уверенно, с тихим, тяжёлым выдохом. Мой организм принял его почти без сопротивления, только лёгкое напряжение внизу живота – и сладкий жар, когда он углубился до конца. Я выгнулась чуть ему навстречу, чувствуя, как моё тело отзывается, как всё внутри запоминает это ощущение.

Он начал двигаться. Медленно, но с намерением, и я видела, как меняется его лицо: от задумчиво-серьёзного – к сосредоточенно-глубокому. Всё тот же ребёнок, только теперь башня уже шевелится, дышит, стонет.

Я чуть прикусила губу.

– Как ты сосредоточен, – прошептала я, дразня. – Построишь меня до крыши?

Он фыркнул, но не ответил. Только ускорил темп. Его бёдра стучались о мои, и я чувствовала, как он становится всё ближе к разрядке. Его дыхание стало громче, пальцы сжали моё бедро крепче, и я поняла – сейчас.

Он выскользнул в последний момент – всего одно резкое движение рукой – и разрядился мне на живот. Горячие капли ударили чуть ниже груди, оставляя влажные следы. Он дрожал, судорожно дышал, уставившись на меня, как будто я была чудом, которое он боялся потерять.

– Башня построена, – хихикнула я, глядя на него. – Даже с фонтанчиком наверху.

Он уронил голову мне на грудь, хрипло рассмеявшись, не особо понимая о чем это я. Но этого и не нужно было.

Мы завтракали прямо в постели. Я взяла вилку, ковыряясь в слегка подгоревшей яичнице, но еда казалась самой вкусной на свете. Мартин сидел рядом, прислонившись к стене, волосы растрёпаны, взгляд всё ещё немного затуманенный.

– Нам бы не привыкать к такой роскоши, – сказала я, убрав тарелку и поднося ко рту бутерброд.

– Что? – Он жевал, не до конца понимая.

– Секс и еда. В любой последовательности.

Он кивнул, откусив ещё. Мы молчали. Улыбались. Ели.

Я доела, и теперь пила чай. Лежу на боку, укрытая простынёй только до талии, волосы скатываются на плечо, чай горячий, сладкий. Глядя в окно, я вдруг почувствовала, как он задвинулся ближе. Без слов. Просто лёг сзади, обнял, и я знала – ему снова хочется.

Я не успела ничего сказать – только почувствовала, как его бедро прижалось к моим ягодицам. Его член уже был твёрдый, настойчивый. Он слегка приподнял мою ногу и вошёл снова – медленно, глубоко, будто возвращался в дом, откуда вышел слишком рано.

Я не остановила его. Только рассмеялась тихо, глотая чай:

– Ты очень долго ждал этого.

Пауза. Глоток.

– Да и я… совсем не против.

Он начал двигаться. Медленно. Ровно. А я просто лежала на боку, пила чай и позволяла ему войти в меня снова и снова, чувствуя, как тело принимает, радуется, откликается.

"И снова – мы соединены. И утро ещё не кончилось."

Через пару минут он ускорился, но в последний момент вынул член и кончил мне на попку – горячо, резко, с глубоким выдохом, словно сдался чему-то большему, чем просто телу. Я почувствовала, как капли скользнули по коже, вниз, к ложбинке между ягодиц. Его пальцы ещё сжимали мою талию, дыхание било в спину.

Я лежала, распластанная, и с полуулыбкой отметила про себя:

"Видимо, внушение о нежелательной беременности получил не только я, но и Мартин. Да и Нэсс, наверно, постарался – со своей аккуратной ментальной страховкой. Интересно, внушение действует как презерватив или как внутренняя блокировка? Впрочем, сейчас мне совершенно всё равно. Главное – как он во мне был. И как – во всех смыслах – он закончил."

Я повернулась на бок, его сперма чуть размазалась по простыне, но нас это не смутило. У нас уже не было ни табу, ни стеснения. Только мы, мягкий матрас, тепло, и странное ощущение, что мир снаружи существует где-то на паузе.

Он посмотрел на меня, прищурился, и в следующий момент резко ткнул пальцами в рёбра.

– Эй! – я завизжала и захихикала, уворачиваясь и ставя кружку, что все еще была у меня в руке. – Нет-нет-нет!

– Щекотать! – радостно заявил он, атакуя с новыми силами.

Мы закрутились в мягкой борьбе: я вскрикивала, визжала, уползала под одеяло, он ловил меня за талию, пытался удержать. Я била его подушкой, он хохотал и прикидывался побеждённым, только чтобы в следующий миг снова вцепиться мне в живот и заставить меня снова взвизгнуть. В какой-то момент я оказалась сверху, запрыгнув ему на грудь, и мы вдруг замерли – глаза в глаза.

Он притянул меня ближе, и мы поцеловались. Долго, лениво, с наплывом ещё не рассеявшегося возбуждения. Его руки скользнули по моей спине, уткнулся лбом в мой лоб, а потом скользнул губами к моей груди и поцеловал сосок – нежно, почти мимолётно, но так, что у меня по позвоночнику побежали мурашки.

– Надо вставать, – прошептала я, млея от прикосновения и растянутой, тягучей нежности. – Иначе мы так и проваляемся в постели до обеда.

Он улыбнулся, всё ещё целуя меня.

– Я не против…

– Я тоже… – призналась я, но уже перекатываясь с него.

Затем, смеясь, выскользнула из его рук, отскочила к краю кровати и, поставив ноги пошире, упёрла руки в бока.

– Ньет, ньет и ньет! – сказала я, подражая Курай, с нарочито серьёзным лицом. – Вштавай, льежебойка! Пьйодвиги щдут!

Произнести это без акцента, с утренним заспанным языком и смехом в горле было почти невозможно – слова выходили перекрученные, нелепые, как будто в рот мне положили ватный мячик. Мартин сначала просто смотрел… а потом громко расхохотался, хватаясь за живот.

Я прыснула вслед за ним, упала обратно на кровать, барахтаясь рядом и хохоча до слёз.

– Господи, как ты это сказала?.. "Пьйодвиги"?.. – сквозь смех выдавил он, прижав лоб к моему плечу.

– Ну так ведь… пьйодвиги же! Щдут! – с новой волной смеха добавила я, вся дрожа в его объятиях.

Мы лежали, голые, в этой старой квартире, на скрипучей кровати с скомканными простынями, и у нас не было ничего – ни планов, ни чётких маршрутов, ни обязательств. Только молодость, тело, любовь и полный рот глупостей.

И в этом был рай.

Конечно, мы ещё повалялись. Ещё раз поцеловались. Ещё раз попытались спровоцировать друг друга на "ну давай только поцелуемся и пойдём". Но в итоге – я всё-таки заставила нас встать. И себя, и его.

Я первой соскользнула с кровати, собрав волосы в торчащий пучок. Он потянулся за мной, зевая, и мы направились в ванную. Эта крошечная квадратная коробка, в которую с трудом влезала одна я, оказалась абсолютным испытанием для нас обоих одновременно.

– Осторожно локтем! – визгнула я, отпрыгивая от крана, когда он повернулся к полке с зубными щётками.

– Прости, это твоя нога? – спросил он, врезаясь мне в бедро коленом.

– Ага. А вот это была твоя голень. Мы квиты.

Мы стояли, прижавшись боками, одновременно плюясь пеной, смеясь, цепляя друг друга локтями, щетками и взглядами. Я поливала волосы, он в это время пытался умыться, не зачерпнув воды из моего пупка. Нам было тесно, жарко, мокро – и бесконечно весело. Кажется, мы хохотали больше, чем чистились.

Наконец мы вывалились из ванной – почти выпали. Я, отдуваясь, пошла к своему рюкзаку. Вытащила короткое, яркое платье – одно из тех, что заставила меня купить Курай. Под него – ничего. И именно в этом было всё удовольствие. Я подтянула ткань по бокам, расправила лямки. Материя мягко облепила бёдра и грудь. Почувствовала – каждое движение будет видным. И это мне нравилось.

Мартин натянул футболку, старенькую, с выстиранным принтом, и свои джинсы. В карман брюк сунул пару блестящих плоских упаковок. Я заметила – и улыбнулась.

"Думаю, они нам точно понадобятся", – промелькнуло у меня в голове, и даже в животе сладко защекотало от предвкушения.

Я провела по нему взглядом. Его щёки были чуть покрасневшими после горячей воды, волосы взъерошены, губы ещё влажные. Он был невероятно родным – и именно поэтому мне захотелось подкинуть идею:

– Слушай… а давай тебе тоже сменим гардероб?

Он почесал затылок – тот самый жест, который выдавал его неуверенность.

– Чтобы тебе не было стыдно со мной? – спросил он, вроде шутя… но я почувствовала, как что-то внутри него сжалось. Как бы между строк: "Я тебе не под стать?"

Моё сердце сжалось. Всё во мне отозвалось.

Я подошла ближе и, заглянув ему в глаза, сказала очень тихо, серьёзно, с тем жаром, который невозможно подделать:

– Нет, Март, нет! Ты мне нравишься. Я тебя люблю – в чём бы ты ни был, и даже без всего ты мой. Но пойми… да, наша старая одежда – удобная, привычная, добротная. Но мы меняемся. И не только внутри. Мы взрослеем, учимся, становимся собой – новыми. И мне хочется, чтобы снаружи это было тоже видно. Чтобы ты посмотрел в зеркало и увидел себя таким, каким я тебя вижу: настоящим, сильным, сексуальным, моим. Но если ты не хочешь – правда, я не буду настаивать. Это только предложение. А не условие.

Он молчал пару секунд, смотрел на меня, потом шагнул ближе и обнял – так, как умеет только он: крепко, мягко, не навязчиво.

– Малыш, – прошептал он, уткнувшись в моё плечо. – Не сердись. Я просто ещё не привык ко всему, что свалилось на нас. Всё так быстро. Но если ты хочешь – я не против. Я люблю тебя.

Слёзы подступили, внезапно и тепло. Я смахнула их щекой о его рубашку, чтобы он не увидел, и прошептала в ответ:

– А я тебя. И очень. – Сказала прижимая его к себя настолько сильно, насколько могла. Потом выдохнула и с улыбкой. – Пойдём… а там решим уже на прогулке.

Он кивнул. Мы взялись за руки, вышли в коридор. Лето за дверью звало нас. И оно ещё не знало, сколько безумств мы в него впишем.

Глава 3. Прогулка по местам памяти

Мы вышли из дома под голосовое сообщение от Курай.

– Ну-с, детка… фото твоё я получила. Стою, значит, крашусь утром, смотрю на тебя – голую, мокрую, с волосами по ключицам и глазами, как у кошки после миски сливок. Ухмылька твоя мне знакома. Ну-ну. Устроили, значит, первую брачную ночь. Как говорится, не прошло и пары сотен лет. Одобряю. А теперь – веди себя плохо, но со вкусом. Целую, зайка ты моя любимая.

Я чуть не уронила телефон. Хохотала так, что мимо идущая женщина с собакой оглянулась. Мартин, не зная, что именно сказала Курай, но видя мою реакцию, только пожал плечами:

– Снова ваш женский клуб устраивает сеанс утреннего сумасшествия?

– Ммм… скорее сеанс "молодая ведьма взрослеет и отправляет нюдсы наставнице".

– Прекрасно, – сказал он, закатив глаза. – А я, выходит, "так, мимо проходил, или мимо крокодил"? Не помнишь как там правильно?

– Нет. Но если хочешь спрошу. И тогда ты получишь статус – официальный объект насмешек Курай. Поздравляю, членство присвоено.

Он хмыкнул. А я взяла его за руку, и мы пошли гулять.

– Пожалуй, откажусь. Мне вполне хватит "котенка".

По пути мы смеялись, прыгали через лужи, забирались на бетонные бортики и дурачились так, как будто нам было не восемнадцать, а восемь. И всё это – с шепотом в ушко, случайными касаниями пальцев под тканью платья, с "ой, случайно прижалась к тебе грудью, прости", на которое Мартин отвечал только глубокомысленным "простить прощаю – но запомню".

Мы дошли до торгового центра Astri и я, совершенно невинным голосом, предложила:

– А давай глянем тебе что-то? Ну… чисто посмотреть. Без насилия.

Он криво усмехнулся, но не возражал. Внутри – кондиционер, чуть пахнет попкорном, в магазинах сверкают летние витрины, манекены как модели с TikTok.

Мы зашли в «Reserved» – я почти волоком затащила его к полке с базовыми футболками. Он с видом мученика перебирал их, как будто это были налоговые декларации. Потом примерочная.

Я стояла снаружи, а он оттуда, театрально растянуто, вышел в белой футболке, при этом втянув живот, раздув грудь и приняв позу в стиле "я – герой постапокалипсиса, потерявший собаку".

– Это мой стиль "Хью Джекман без бюджета", – сообщил он.

Я согнулась от смеха, достала телефон и сфоткала. Он тут же прыгнул к зеркалу, взъерошил волосы, накинул джинсовку поверх и принял позу «уголёк на каблуках».

– Вот, – сказал он, – теперь я ваш фэшн-корабль, мисс Венета.

Фото → Отправить → Курай

Через полминуты голосовуха от неё:

– Господи, что за модель с Невского в восемь утра после смены в KFC? Шучу. Он чудо. Оставь его себе. И не отпускай – он смешной, иногда голый, и, по слухам, у него чудовищно талантливый язык.

Я зашлась в хохоте. Мартин молча жевал губу, но по его щеке явно ползла улыбка.

Мы купили две футболки и одну светлую рубашку. Он надел одну сразу, прямо под кондиционером магазина – и вдруг стал другим. Не лучше – но свежее. Странно, как одежда меняет походку.

Я схватила его за руку.

– Всё. Теперь ты официально мой. А Курай официально завидует.

Мы вышли из Astri, свернули в сторону Нарвского замка. Дорога была привычная, но ощущения – нет. Каждый шаг казался новым. Как будто в этой прогулке мы больше не дети, бегущие по городу, а двое – уже прошедших что-то вместе.

Вид на крепость открылся резко, мощно: река, башни, блеск воды. Улыбнувшись и взявшись за руки мы двинулись в сторону крепости.

Мы зашли в крепость молча, словно оба ощущали: тут что-то должно случиться. Не в смысле заранее спланированного – нет. А как будто это место само дышит нашими воспоминаниями. Камень под ногами, чуть скользкий, стены с граффити и потёртостями, запах каменной пыли и старого железа – всё было знакомо до дрожи. И всё же новым.

Поднялись на одну из стен – ту, что тянется к башне Германа, с которой открывается тот самый вид: Ивангородская крепость прямо напротив, Липовка в зелени, лениво изгибающаяся река и мост, часть которого прячется за углом стены, но башня его всё равно выдает. И чуть ниже – ниша в кладке, как утаённый карман старого пиджака. Именно там… я впервые решилась сделать ему минет.

Но, глядя с этой высоты, я поняла – с определённого ракурса нас было видно абсолютно всем. Только под правильным углом – да.Щёки мои загорелись, как будто кто-то полил их клубничным сиропом. Я невольно провела ладонью по щеке и усмехнулась. "Мы-то думали, что хорошо укрылись…"

Курай же потом рассказала, как они нас заметили. Сидели где-то здесь, и… видели. Всё. Господи.

Я прикрыла рот рукой.

И ведь всего 4 дня назад… – подумала я.

Потом замерла. 4 дня. А ощущение, что прошло 4 года. Нет… больше. Но закончила про себя вслух, почти шёпотом:

– Если бы узнала. Я бы тогда покраснела до корней волос. А то и сильнее. – Улыбнулась. – Как же сильно нас изменили эти 4 дня.

Мартин подошёл сзади. Не сказал ни слова. Просто обнял. Его руки охватили мою талию, подбородок коснулся моего плеча. Он был тёплый, настоящий, тот же и другой – и именно этим мне невыносимо нравился.

Я чуть повернула голову, и наши губы встретились – не как в фильмах, не с треском и звоном страсти, а мягко, чуть, будто что-то забытое вспоминается вновь.

– Помнишь? – прошептала я указывая на нишу.

Он кивнул, прижавшись крепче. Его дыхание коснулось моего уха – и я вдруг почувствовала, как всё внизу живота снова оживает, пульсирует, наполняется влажным ожиданием.

"А почему нет?"– подумала я. – "Погода идеальная, солнце высоко, и, в конце концов, я на прогулку без нижнего белья."

Я медленно опустила руку за спину, нашарила пуговицу его джинсов, а потом – молнию. Расстегнула. Почувствовала, как он напрягся, затаил дыхание.

– Возьми меня, – прошептала я. Голос вышел неожиданно низкий, хрипловатый.

– Тут?.. Сейчас?.. – удивлённо выдохнул он.

Я повернулась к нему наполовину, взгляд в глаза, жар в груди, платье колышется от ветра.

– Да, – сказала я твёрдо. Открывая ему свой секрет. – Я не просто так вышла на прогулку без трусиков.

Я встала, опершись ладонями о прохладный камень стены. Он был шероховатым, чуть вогнутым, с крошечными сколами – идеальное место, чтобы выглядеть так, будто просто рассматриваешь вид: река внизу лениво блестит, Липовка вся в зелени, как в тумане. Далеко на мосту ехали машины, по дороге двигались люди… а я стояла на высоком выступе старой крепости, с приоткрытым ртом, и чувствовала, как его руки ласкают мои бёдра сквозь тонкую ткань платья.

Ветер тянул подол, раздувал его, открывая мои ноги. Платье едва касалось кожи – лёгкое, как дыхание. Но под ним не было ничего. Я чувствовала, как прохладный воздух касался между ног, и как под пальцами Мартина моя кожа покрывалась мурашками.

– Ты точно хочешь?.. – его голос был хриплым, срывающимся.

– Сейчас или никогда, – прошептала я, не оборачиваясь. – Пожалуйста. Просто… войди в меня.