Спонтаноиды

Не слишком ли примитивна такая формула? Пожалуй; но если даже так, она всё же раскрепощает слишком щепетильные умы, даёт им свободнее вздохнуть и не винить себя в унылом, постыдном повторе или даже в неумышленном плагиате. С другой стороны, назвать «Улисса» результатом одной из ветвей многократных римейков «Одиссеи» было бы более чем спорно, да и как-то неловко… Но всё же тезис о римейке как методе и средстве бесконечного осознания величественных, незыблемых архаических основ, несомненно, близок к истине.

*

В рождественские дни 1950г в доме моего друга детства было тихо и покойно: родители ушли в гости, и дома была одна бабушка. Электрического света, как это часто случалось, не было. Бабушка отвела нас на кухню послушать, как в потёмках тихонько хрюкают два маленьких поросёнка под печкой, и ушла молиться. На кухонном столе в тёплой темноте сказочным жемчужно-лунным сиянием светилась четверть кочана квашеной капусты: прямо на неё через окно падали пронзительно-серебряные лучи от ледяного месяца.

В тот вечер мы украдкой, впервые в жизни, отведали водки, и мне до сих пор кажется, что закусывал я не самой капустой, а её восхитительным холодным свечением. С тех пор я люблю вкус водки.

*

Воистину, не святой ли долг вежливости каждого мужчины деликатно, но совершенно определённо, дать понять женщине, что она желанна, желанна им здесь и сейчас! Как они благодарны за такое откровение, как чувствительны к нему! На этом основан истинный кодекс этикета общения с женщиной.

*

Черты лица по-настоящему красивой женщины должны обладать оттенком некоторой резкости, отражающей скрытую силу её личности. Одному человеку этот лик может показаться архаично-варварским, всплывшим из глубины веков; другому, наоборот, – идеалом грядущего, ещё не достигнутого представления о женской красоте, основанном на преклонении перед уникальностью материнства.

*

В течение всей взрослой жизни, когда передо мной оказывается идущая женщина, я каждый раз вспоминаю урок, данный мне, семилетнему мальцу, безногим инвалидом ещё во время войны. Он был отцом девушки, снимавшей у мамы (у нас) угол, – она училась в Шуйском пединституте. На фронте уцелел, а нам рассказывал, что "фашисты мигом отстрелили мне ногу аж по живот". Жил он в деревне Перемилово, недалеко от Шуи. Как-то раз зимой он и его деревенская соседка приехали в Шую по делам, заодно и навестить дочерей. Приехали на колхозных подводах, попросту на розвальнях; у него в сани запряжён был жеребец, у неё – кобыла. Когда, наскоро погостив у нас, собрались уезжать к себе, инвалид взял меня "прокатить до выезда из города". Усаживаясь в сани, я спросил его, поедем ли мы первыми или вторыми?

– Конёво дело, вторыми! Вперёд всегда пускают кобылу, за ней жеребец держит путь послушно и с интересом, а почему – подрастёшь, тогда поймёшь!

*

Средний русский человек нашего времени (начало 2000-х) глубоко беспринципен, умён и глуп, любопытен и безразличен, добр и жесток, алчен и щедр одновременно – по обстоятельствам. Он не плохой и не хороший сразу, именно сразу. Он ни во что не верит. Он считает, что правда – это наиболее подходящая для текущей конъюнктуры версия, а справедливость – это выгодное распределение добычи. У него нет (они стали ему смешны) политических пристрастий. Он не осуждает пороки в других и лелеет их в себе. И из таких кирпичей будет складываться новый русский дом.

*

Когда мы с женой оформляли её инвалидность, в одном из "окон" молодая женщина-чиновник вместо ответа на мой уточняющий вопрос злобно выкинула наши документы, и, сказав «Я своё дело сделала!» замкнула окошечко изнутри. Мы продолжили хождение по окнам; в последнем из них дама средних лет благожелательно сообщила нам, что всё, оформление закончено, и спросила: есть ли у нас какие-либо вопросы? Я ответил:

– Всё в порядке, спасибо. Теперь у нас всё есть: ветеранство, пенсия, инвалидность. Только вот не хватает маленького ребёночка, чтобы любить его, ухаживать за ним и играть с ним. Вы таких не выдаёте?

За несколько мгновений она сначала удивлённо подняла брови, затем поняла, рассмеялась и вдруг… сочувственно прослезилась…Видно, на фоне нашей, ей почудилась своя старость.

*

Существует в нашем великом русском языке два понятия, коренным образом отличающиеся друг от друга: дурак и мудак. Герой наших сказок Иванушка-дурачок, – это наш брат, хитрован, свой человек. Это наше родное, семейное, почти ласковое, в одном случае соболезнующее, а в другом и вовсе поощряющее. Это может быть просто глупый человек, но может и совсем наоборот, что-то вроде Дубровского, или Дон-Кихота, то есть человека необдуманного, невыгодного самому себе геройства. Или кто пьёт без меры, а потом режет правду-матку. Или тот, кто простил жене измену, потому что любит. Так что от понятия дурак надо отмежеваться – оно благороднее, роднее, и очень уж дорого, национально.

Совсем иное дело – мудак. Это, прежде всего, понятие сугубо общечеловеческое, наднациональное, наверняка даже космическое. По моему скромному пониманию, если инопланетяне вообще есть, то среди них мудаков, как и среди нас, – не счесть! Особенно среди руководства. Так что за штурвалом первой же летающей тарелки, с которой человечество войдёт в контакт, вполне может оказаться полноценный инопланетный мудак, космический мудозвон! И, опять же, найти с ним общий язык помогут не наука, не приборы, а наши земляне-мудаки. Так уж всё мироздание устроено. Но вернёмся на землю.

Мудак – это психологическая категория, врождённый статус личности; в мировой табели о рангах интеллекта до сих пор заполнена только одна эта строчка, причём единогласно всеми народами. Все остальные категории до конца не очерчены. Этот же разряд чёток и предельно прозрачен: мудак – он на всех континентах мудак.

Увы, мудачество вполне совместимо со всем человеческим: с любовью, с нежным отцовством (материнством), с жадностью и щедростью, с распутством и строгостью, и проч., и проч. Случается, что мудаки бывают талантливы и в искусстве, и в науке, и особенно – в мошенничестве. Но преломляются все эти свойства у мудака сквозь чугунную толщу его лба по-особому, так, что позволяют вмиг его отличить.

Далее: мудак – это кадровая привилегия власти. Нигде мудаки так густо не сосредотачиваются, как вокруг власти. Они там нужны, как воздух, потому что кроме них никто не может стойко и упорно, всю жизнь, делать глупости и подлости. Кроме того, мудак боится и преследует умных, а власти это всегда выгодно. Мудаку не надо ничего объяснять, ему надо только поставить задачу. Если же и задачи с первого раза не поймёт, – дать по кумполу так, чтобы зазвенел, загудел хорошенько, и он начнёт-таки исполнять. В свою очередь, умные чуют мудака нутром и избегают их, – переделать-то его невозможно, это врождённое. А вот великие лидеры, выдвинутые Богом или народом, это понимают и мудаков привечают и используют. Они чуют мудака с первого взгляда, и держат его на таком месте, где не мудак не выдержит. И он знает, что его держат только потому, что он мудак. Таким образом, вокруг власти создаётся непробиваемый, железо-бетонный экран из мудаков. И заметь, это происходит по всей земле, от диких племён до высших цивилизаций.

А поскольку быть при власти означает быть при ресурсах, все мудаки, в зависимости от уровня власти, к которому они присосались, имеют всё, что из этого уровня можно извлечь всевозможными способами. В результате мудаки становятся самой обеспеченной категорией населения. Они повсеместно вводят свои идиотские порядки, прикрываясь заботой о человеке: именно они придумали и ввели длительное закрытие торговых точек на учёт, перерывы на обед в магазинах и особенно на предприятиях общепита в обеденное время, а также в парикмахерских, прачечных и разного рода мастерских, куда надо сбегать на минутку именно в обед. Они же изобрели для всех учреждений и касс маленькие, низко расположенные, словом, идеально неудобные для общения с населением окошечки, сквозь которые звуки их голоса не могут достигнуть ушей бедных нервничающих клиентов. Не говорю уж о том, что именно мудакам принадлежит честь идиотской традиции вешать над своим рабочим столом портреты действующего властелина.

У нас же, в России, эти процессы усугублены нашей склонностью к крайностям, и поэтому при власти сосредотачивается так много мудаков, что время от времени это количество переходит в качество: они проталкивают своих на самый верх, и тогда наша власть превращается в Заговор Мудаков. Не злодеев, замышляющих всеобщее обнищание, не «агентов влияния» с их политическими диверсиями по указке из-за океана, а своих, наших, родных мудаков, страшнее которых для страны нет. Этот заговор не составлен, не написан, не заучен наизусть, – у него нет текста, он интуитивен и скрыт от других за пределами рассудка. Мудаки же безошибочно чуют друг друга именно подкорковым чутьём, как будто смесь глупости и подлости имеет свой, только им доступный запах, их пароль. Они подсознательно вынюхивают друг друга, кучкуются, выталкивая из своих косяков «чужих», этого запаха не имеющих. В такие времена с самого верха раздаются ни с чем несообразные, немыслимые по своей глупости призывы и приказы: то догнать и перегнать Америку, то немедленно заменить все металлы на пластики, то взять, да и стать ведущей мировой державой по автомобилестроению, то построить научный центр в Сколково, то запретить спиртное – и точка, и так без конца.

*

Интересно, какова природа столь эффективной обратной связи человеческого рода с ходом истории, с нравами, с модой? Каким образом во время войны рождаемость мальчиков начинает увеличиваться? Как природа столь чутко следит за изменениями эталонов красоты и в изобилии рожает по их капризным заказам то пышнотелых красавиц в рубенсовские времена, то сухоньких длинноногих куколок в наши дни?

*

Примерно в течение десятка лет (в семидесятые годы) мне во время бесконечных тогда заседаний, в основном по партийной и профсоюзной линиям, систематически являлся образ трагического будущего: безлюдные города и сельские местности. Будто бы в результате какой-то глобальной катастрофы все погибли, а я случайно остался цел и невредим. Я мысленно бродил по пустым проспектам, разбивал витрины магазинов, добывая припасы, садился то в легковую, то грузовую брошенную машину и ехал в сторону юга, опасаясь будущей зимы. Приключений в этих снах наяву я пережил предостаточно, но так и не встретил ни одно живое существо. Интересно, что каждый раз, а их было несколько сотен, эти наваждения начинались с одной и той же чёткой картины: какой-то уездный вокзал, уходящие в крутой поворот рельсы на пыльных шпалах и томительное ожидание в бесполезных поисках встречи.

*

В старости внутренний мир думающего человека обречён на серьёзную метаморфозу: его духовное зрение выворачивается наизнанку, и вместо внешнего мира фокусируется на собственном «я».

*

Игра воображения на автотрассах (возвращение с дачи). В летние воскресные вечера на основных подмосковных трассах с машинами и людьми происходят магические метаморфозы. Примерно за час до того, как автострады забьются до предела и окончательно встанут, происходит самое интересное – образование стремительных необузданных сгустков по несколько десятков машин, мчащихся с бешеной скоростью. За рулём этих машин сидят люди, втянутые общим психозом «успеть до пробки» в раж бешеной гонки. Не обращая никакого внимания на дорожные знаки, разметку и даже сигналы светофоров, каждый металлический табун из перемежающихся, воющих на все лады и мигающих всеми цветами радуги машин превращается в самостоятельное, не зависящее от сидящих за рулём, единое свирепое механическое существо. Конвульсивно сжимаясь и растягиваясь, оно формирует плотный, непроницаемый тромб на транспортной артерии. Эта неистовая металлическая гигантская тварь изрыгает пронзительные жуткие звуки, ослепительные магические вспышки и невыносимый, мертвенный смрад бензина и машинного масла. Она безжалостно отбрасывает на обе обочины и попутные, и встречные машины с «чайниками», мелкие маршрутки и солидные автобусы, набитые пассажирами. Она, судорожно сжимаясь, обтекает колонны мощных грузовых машин, с наглым, смертельным риском протискивается в зазоры между огромными встречными фурами, заставляя падать в пропасть сердца их водителей. Она не обращает никакого внимания на потери, когда лишившиеся рассудка водители вылетают на обочины. Вой двигателей, вопли автомобильных сирен и вспышки сигнальных огней машин, сливаясь с яростным вращением колёс, скрипом тормозов и бледными, неясными лицами людей за тонированными стёклами, выстраиваются в единый ансамбль жуткого облика бездушного машинного зверя. Участники сумасшедшей гонки невольно ощущают себя послушными членами подвижного тела механического чудовища и смотрят на мир уже не своими глазами. Их зрение вместе с глазами, видеокамерами, простыми и противотуманными фарами, зеркалами бокового и заднего вида других людей и машин встраивается в мозаичную, с полным круговым обзором, систему наблюдения свирепой электронно-стальной твари.

*

Их уже сейчас разбирают на корню: для украшения домов и автомобилей нужны красивые жёны, для сугубо личного пользования – красивые наложницы. Спрос на красавиц превышает предложение, как ни щедра на них наша русская порода. Московские и питерские уже давно на исходе, идёт откачка из провинции. Не хватает дур этаких!

*

Среди основных недостатков русской литературы по отношению к западной – недостаток юмора (не ситуативного, а мировоззренческого). В смысле отнесения к миру юмора Толстой и Горький – полные кастраты.

*

Как это делалось в лихие 90-е годы. Кому-то приглянулся институт, директором которого я тогда работал. Приглянулись не статус института, не содержание его работ, а месторасположение, большой земельный участок, прекрасное многоэтажное здание и другие подсобные помещения. Эти кто-то сработали основательно: ко мне с официальной проверкой прибыл важный сановник из Счётной Палаты со всеми полномочиями. Он потребовал все, в том числе самые конфиденциальные, документы по хозяйственной деятельности, начиная с устава и кончая актами всяческих проверок, ревизий и проч. Это было подставное, блатное лицо: на самом деле он работал не на Счётную палату, а на тех, кто решил присвоить наш объект. Чиновник проторчал у нас, работая полный рабочий день, почти две недели и уехал. Полученные им данные заказчики просмотрели, решили, что кусок достаточно жирный, и начали действовать. Министерство тут же лишило институт финансирования из госбюджета («ну не дают же денег, нету!»), одновременно официально запретило сдавать в аренду хоть метр площади. Поставщики всех видов энергии выставили счета и пригрозили прекращением подачи электроэнергии, воды. Я лично пробился на приёмы к Черномырдину, Филатову, Вольскому и другим «выше некуда». Был, кстати, и у депутата Госдумы, ныне ярого либерала Рыжкова. Все кивали, но ничего не сделали. Мне же одна очень важная руководящая персона выразила следующее опасение:

─ Поверьте, мой дорогой, я вас очень люблю и поэтому хочу предостеречь: прекратите немедленно ходить по верхам, это делу не поможет. Всё уже решено, а вот вас могут завтра же, как теперь выражаются, шлёпнуть. Не верите? – давайте-ка я вам приведу конкретные, свежие примерчики.

«Примерчики» оказались очень убедительными»: я сразу же ушёл на пенсию, а мой зам, ставший директором, вскоре погиб в автокатастрофе, и вскоре весь институт приказал долго жить.

*

Феномен «подсечки мозгов». Рассматривая ставшее банальным понятие «утечка мозгов», мы подразумеваем ущерб, наносимый нашей Родине теми, кто уезжает заграницу и оставляет обескровленными сферы своей деятельности. Для России это относительно юное явление. Мне представляется, что значительно глубже и старше этого обидного движения протекает другое, несравнимо более губительное, которое я называю «подсечкой мозгов». На мой взгляд, оно зародилось на Руси уже в средние века, в полной мере проявилось в 19-ом веке, распространилось во все сферы общества в 20-ом веке и процветает в наши дни. Это – неумолимое, систематическое отстранение порядочных людей от общественной и государственной деятельности, либо добровольное (от безысходности), либо насильственное. При этом ум человека не является препятствием карьерному росту, тогда как порядочность и честность служения в любой сфере нашего общества подвергаются загадочному, негласному, специфически нашему, табу.

Верные своей совести отверженные, оставаясь преданными идее служения Отечеству, не покидают родину, а остаются в ней, не участвуя в её развитии. Подсечка мозгов, благодаря которой лучшие мозги, готовые беззаветно и бескорыстно служить, отчуждаются от служения, наносит вред, неизмеримо больший, чем их утечка.

Подсечка мозгов – это неотъемлемое, едва ли не основное, непреходящее свойство русского социума; оно не зависит от текущего политического устройства и более того, – в значительной степени определяет все его национальные особенности, особенно несуразности. Во все времена в России главным инструментом подсечки мозгов был и остаётся аппарат государственного управления.

*

Многие женщины потребляют любовь чёрство, как должное (как долг, взятый у них же под большие проценты).

*

Россияне беспокоятся: наши природные ресурсы (нефть, газ, лес и т.д.) уходят за рубеж. Но дела обстоят гораздо хуже: из всех природных ресурсов самый ценный, самый разведанный, самый доступный ресурс – это человеческий интеллект. И его мы отдаём ещё более бездумно и по ещё более низкой цене туда же.

*

Такое может быть только у нас. Два давних приятеля, коренные москвичи, занятые бизнесом в торговле, пригласили меня в свой гаражный кооператив на особый «аттракцион». Там они пояснили мне, что предстоящий «аттракцион» – это испытания газового оружия на добровольцах-мишенях. Добровольцы эти, спившиеся бомжи, промышляют тем, что за плату «подставляются под пробу» газового оружия. Бомжей подыскивают и доставляют два местных гаражника, прозванных «секундантами». Сегодня секунданты должны предоставить две «живых мишени». Испытывать оружие будут всего четверо, – ещё двое из соседнего гаражного блока (между прочим, нужные люди, чиновники мэрии). Условия секундантов таковы: деньги и несколько бутылок водки вперёд; ответственность за «пробу» и улаживание возможных рецидивов за ними.

Появились «мэряне» – броско одетые молодые люди с заносчивыми манерами. Вслед за ними в гараж заглянули секунданты и два бомжа. Рассчитались. Секунданты и бомжи пропустили по полстакана водки и все отправились в «тир». Шли молча в полной темноте, спотыкаясь на рытвинах и разбросанных кирпичах. Вдруг я с острым ужасом ощутил себя одним из конвоиров, ведущих свои жертвы на расстрел. Подошли к удалённому зловонному тупику; кто-то включил яркий светильник. Высветилась ниша, образованная стенами строящегося гаража, без крыши; на полу – строительный мусор, кучи дерьма и испачканные клочки газет. На торцовой стене – нарисованный мелом силуэт человека и надпись: «СТОЯТЬ ЗДЕСЬ». Всё это создавало жуткое впечатление неотвратимости реального расстрела. Да разве и не было это самым что ни на есть настоящим расстрелом? Один из моих приятелей взглянул мне в лицо и, вовремя предугадав моё к нему обращение, строго покачал головой:

– Нельзя. Всё оплачено. Поезд ушёл, – тихо и веско проговорил он.

Один из «секундантов» провёл краткий инструктаж: стрельба ведётся с семи метров, строго по команде. Что бы с «мишенями» ни случилось, к ним не приближаться; по первому же шухеру разбегаться в разные стороны.

Из темноты выступила первая «мишень»; на боевую позицию, примерно в метре от наружного края ниши, выдвинулись четыре фигуры: два моих приятеля и молодые «мэряне». «Секундант» объявил очерёдность стрельбы, махнул рукой, и сразу же прогремели четыре выстрела подряд. Ниша заполнилась пылью и ядовитой дымкой из пороховых и боевых газов. Расстрелянный, чуть покачиваясь, подошёл к стрелкам, принял из-за их спин стакан от секунданта, жадно выпил, чем-то занюхал-закусил. Не спеша, со знанием дела, показал желающим места одежды, поражённые пластиковыми осколками, и вновь протянул руку за стаканом.

На свет шагнула вторая мишень. Всё повторилось. Молодые «мэряне» полюбопытствовали: как воздействует? Оглушённые и одурманенные, люди-мишени оружие одобрили: пробирает аж до селезёнки! Видно было, что они страдают. Они пропустили ещё по маленькой.

*

Огнестрельное оружие не уравняло сильных и слабых, а способствовало торжеству циничных, умных и коварных психических уродов. Они и их последователи оккупировали все научно-технические сферы. Оружие массового уничтожения – продолжение этого процесса. Важно понять и прочувствовать, что всё это – генезис Апокалипсиса, его реальные, осязаемые ростки, прорастающие в наш век из грозного будущего. Неизбежность такого процесса очевидна.

*

По мере развития экономики потребовалась сначала поголовная грамотность, затем – более глубокие знания. Образование стало необходимым для дальнейшего развития общества, но и достаточным для массового осознания царящей в мире несправедливости. Коллективное подсознание возмутилось, беспорядки усилились. Все эти "майданы", стрелки и самоубийства по всему миру – результат прозрения масс.

*

Время от времени я мысленно раскладываю перед собой пасьянс своих спонтаноидов, разглядываю их, вытираю от пыли времени, иногда слегка чиню. Вот "маленький" спонтаноид, подобный яркой однодневке, – он мысленно вспыхнет, потревожит, и вскоре забудется. А вот другой – он вызывает навязчивые ассоциации и, возможно, станет основой сюжета рассказа, повести, а, возможно, и романа…

Мне вспоминается при этом, как в детстве мы с братом доставали из чулана старый, ещё царских времён, фанерный округлый чемодан-сундучок, и вынимали из него свои ценности: огромные, красной меди, царских времён, монеты достоинством в копейку и полушку, ключик для открывания американских мясных консервов, пуговицы от мундиров пленных немцев и запертых в нашем военном городке югославов, и в отдельном чехольчике – маленькие купюры «керенок» головокружительной стоимости и большие «катеньки» с изображением Екатерины Второй Великой.

*

Когда мы, младшеклассники, пухли от голода в тяжёлые послевоенные годы, то устраивали такие соревнования: обнажив опухшую руку и надавив острым пальцем на тыльную сторону локтя, долго сравнивали, как медленно рассасываются у каждого глубокие, синеватые впадины.

*

О чувственности. В прекрасную пору расцвета своих мужских сил я по долгу службы беспрестанно болтался по командировкам, и часто – по Уралу. Как-то раз в очередь на регистрацию в Челябинском аэропорту за мной встала юная девушка невероятной красоты. Она была на стадии поздней беременности. Сначала я пропустил её впереди себя, потом вертелся из стороны в сторону, не в силах оторваться от её затылка, низко заросшего густыми чёрными волосами (они были забраны наверх). Запах от этих волос довёл меня до неистовства: бешеный приступ животного протеста, завистливой обиды и ревности к неведомому мне счастливцу был так силён, что я в отчаянии застонал. Она, по прекрасному лицу ещё совершенный ребёнок, величественно обернулась ко мне и с важностью ВЫСШЕГО РАЗУМЕНИЯ понимающе улыбнулась. Богиня. Я до сих пор помню её улыбку и её запах.

*

В школе меня учили прекрасные провинциальные учителя (пожилые, родившиеся и сформировавшиеся как личности до революции 1917 года). Они успели донести до нас и закрепить в нас остатки великоросского самосознания. Благодаря им я полюбил русских классиков (многое из Пушкина, Некрасова, Гоголя и Белинского я знал наизусть). В те годы школьная программа не предусматривала даже упоминаний о зарубежной литературе. О Бунине, Есенине, Лескове, Куприне, Гаршине, Грине и др. нам также ничего не говорили.

*

Интересно, а как там, у них, обстоит с кадрами. У нас всё ясно: на 99% либо баламуты, либо молчуны. Молчуны – это те, которые сидят и сами ни при каких обстоятельствах ничего не делают, просто ждут, когда их повысят; а баламуты наоборот – без конца взбивают пену из ничего, надеясь, что на них обратят внимание и тоже повысят. И те, и другие по возможности воруют; таков наш стратегический государственный кадровый резерв.

*

Из банального. Так же, как невозможно добро без зла, невозможна и правда без лжи.

*

То, что великий И.Босх выражал своими картинами, неотвратимо требовало значимых Аллегорий, диктовало их, вызывало из подсознания зрителей. Ну конечно же, конечно, Босх не был и не хотел быть предсказателем, тем более для тогдашней дикой, далёкой для него Руси, о которой он если и знал вообще, то немного. Но как точно отражает будущее России его "Операция глупости"! Все без исключения персонажи от пациента до "хирургов" в точности воспроизводят наши политические перевороты, начиная с 1917 года: больной – немудрёное, доверчивое население, хирурги – псевдоучёные шарлатаны-революционеры, лишающие беднягу последнего рассудка, ассистенты – пассивные, злорадные зрители, свои и иноземные.