Забег на невидимые дистанции. Том 2

У Нины натурально отвисла челюсть. Отто смотрел со смесью одобрения и восхищения. Сегодня он гордился Сетом.

– Гениально, – почти прошептала Нина. – Кто бы ни написал этот программный код, он гениален. Без изъянов. Все мои вопросы и возмущения сняты. Сейчас сложилась полная картинка. Этим нужно заняться подробнее. Изучить теоретическую базу. Пока не знаю, зачем нам это пригодится, но чую, что это важно.

Она подняла ладони вверх, капитулируя, и в тот же миг Сету позвонили. Он мельком глянул на время и понял, что пробыл с ребятами почти сорок минут. На сколько бы его ни оштрафовали за уклонение от прямых рабочих обязанностей, оно того стоило.

– Мне нужно ехать. Новый заказ. Увидимся в школе, – сухо сказал он и, не дожидаясь ответа, крупным шагом пошел к велосипеду, не оборачиваясь.

Нина и Отто смотрели ему вслед. На улице начинало смеркаться.

– А знаешь, на кого он похож?

– На кого?

– Я как-то смотрела с дедушкой старый русский боевик. Дед очень любит этот фильм по какой-то причине, хотя я его не поняла. Наверное, потому что там много говорят о разнице между русскими и американцами. Название не помню, но был там такой меланхоличный брюнет вечно в наушниках и вязаном свитере, и он вроде как киллером работал.

– Не удивлюсь, если у Сета тоже есть свои тайны.

– Кстати о тайнах. Мама скоро приедет, так что давай уберем все обратно в гараж.

Уезжая, Сет крутил педали с такой энергией, что вот-вот должен был достичь первой космической скорости. Осознание, что план Отто сработал, вызывало критический прилив сил. Эйфория плотным экраном накрыла его, словно невидимый цилиндр, и отражала все внешние воздействия.

Именно по этой причине Ридли проигнорировал чувство, будто за ним кто-то наблюдает, возникшее, когда он садился на велосипед. Мимолетный укол интуиции, редко его подводившей.

Сейчас он мог и хотел думать только о времени, проведенном с Ниной. Сегодня он уяснил кое-что о ней. Кое-что абсолютно новое. Несмотря на безрассудное желание соваться в передряги, сама по себе Нина не производила впечатление несерьезного человека. При близком общении на глобальные темы от ее взбалмошности не оставалось следа. Она была умна и невероятно рассудительна.

Сет еще не встречал таких эрудированных людей. Подкованных в разных научных областях. Людей, которые понимают гораздо больше, чем окружающие. Но в случае Нины «многая мудрость» печали ей не приносила. Даже наоборот.

Теперь Сет был уверен, что непоседливый темперамент адреналиновой психопатки – побочка от накопившихся в ее голове уникальных знаний. Настолько их запасы глубоки и обширны, что не могли не влиять на восприятие мира и себя в нем, требовали иррационального выплеска в противовес.

Слушая Нину, и сам начинал догадываться, что выдуманное людьми на самом деле не является непреложной истиной, которой обязаны следовать все. А с утратой авторитетов твои взгляды и ценности непременно трансформируются.

В этом огромном мире, близком к бесконечности, состоящем из материи и антиматерии, которая многоуровнево делится на все меньшие и меньшие элементы, поведение которых люди еще не могут полностью объяснить, на самом деле ничто не имеет значения. Поэтому можно вести себя так, как хочется, а не так, как считает правильным другой случайно возникший из пыли Большого взрыва носитель ДНК, по таинственной причине обретший самосознание в процессе эволюции.

В этом и таилась причина поведения Нины, движущая сила любого ее поступка. Она слишком многое понимала. И наверное, все что угодно могла объяснить, уложив в свою картину мира. Она столько знала о правилах, которые люди не создавали, а лишь постигали, что обретала положение над правилами, придуманными людьми для людей.

Это и давало ей право оставаться истинной версией себя. А не кем-то, кто приспосабливается к мнениям и стереотипам деперсонализованной массы. Нина давала волю всем чувствам и словам, которые ее посещали, ведь если они появляются, то просто не могут быть неправильными.

Она являла собой естественность в степени «абсолют». Бескорыстие и бесхитростность в своем первозданном виде. И при том – острейший ум, эрудиция, способность мыслить за гранью шаблонов.

Поразительный человек. Самый поразительный человек в жизни Сета Ридли. Даже дышать забываешь, когда думаешь про нее.

Отягощенная избыточными знаниями, которые неизбежно искажали ее личность, как тяжелые предметы искривляют пространство и время, Нина и сама становилась для Сета чем-то метафизическим, принципиально непознаваемым. Доступным лишь для обожания и созерцания, но никак не для контакта на равных.

Чем больше он читал и чем глубже узнавал крупицы того бульона, в котором Нина плавала ежедневно, тем дальше в его глазах она отдалялась от простых людей, на которых походила все меньше. Знал ли об этом Отто, Йорскиллсон? Догадывались ли остальные?

И как, черт возьми, ему удалось провести бок о бок с нею почти сорок минут жизни, да еще и чем-то удивить напоследок?

Через несколько дней распогодилось настолько, что дети и подростки высыпали на улицу как волдыри при ветряной оспе. Причем с утра пораньше, видимо, в честь выходного.

Нина Дженовезе проснулась у себя на чердаке из-за непривычного уровня шума и света, проникающих с улицы. Поднялась, кряхтя и прочищая горло, закрыла окно и замертво свалилась обратно, но сон больше не шел.

Словно ожидая малейшего намека на пробуждение мозга, проснулся и мочевой пузырь, а следом ворчанием зашелся кишечник. Через пару минут к ним подключился голод, и Нина с новой силой возненавидела капризные потребности тела, в котором обитают ее нервная система и мозг.

Пришлось подниматься, хотя сегодня она планировала спать до обеда.

Мама терпеть не могла, когда Нина ночевала на чердаке, потому что ее официальная комната простаивала и пылилась. А Нина обожала проводить время под крышей. Делать там уроки, смотреть фильмы, отдыхать, читать, есть, спать. Она перетаскала наверх почти все свои вещи, потому что здесь было ее настоящее место. Здесь, а не внизу, в обычной спальне с персиковыми обоями, удобным гардеробом, ванной и кухней под боком.

Чердак больше подходил ей по духу, по настроению, по натуре. Он был как призвание, только в мире помещений. Здесь Нина чувствовала себя иначе. Наверху она была полновластным правителем на личном троне, внизу – рабом и подданным, который никогда не меняет правила игры, никогда ни на что не влияет.

А чердак подчинялся ей, как пластилин теплым пальцам. Маленькое послушное пространство из дерева, мелкого белого кирпича и местами оштукатуренного бетона (спасибо папе) внимало ее желаниям, чтобы стать еще более комфортным, и никогда с ней не спорило. Меняясь под ее предпочтения, чердак превратился не просто в любимую комнату, а в настоящее убежище.

И хотя в нем не было ни единого зеркала, оно прекрасно отражало то, чем Нина действительно являлась, – ее вкусы и интересы. Содержание, а не оболочку.

На первый этаж девушка спустилась по подвесной лестнице, оборудованной отцом для всеобщего комфорта, когда стало ясно, что дочка предпочитает находиться наверху, и взрослым туда тоже придется как-то попадать, желательно быстро и без травм.

После ванны Нина, почесывая спину и зевая, отправилась на кухню, где мама уже несколько часов изготавливала на заказ огромный торт грязно-черной расцветки в виде нескольких автомобильных шин, криво стоящих друг на друге.

Глядя на эту мечту дальнобойщика-сюрреалиста, Нина застыла и не удержалась от первой ассоциации.

– Как будто кто-то убил несколько черных кайманов и свалил в кучу, – выдала она и сунула в рот сломанную «деталь» крашеного из аэрозоля марципана.

– Не умничай. И не ешь сладкое на голодный желудок.

Они с мамой начали лениво переругиваться по вопросу, от которого обе устали – Нина снова ночевала наверху. Как обычно, ни к чему не пришли, кроме вздохов и закатывания глаз.

– А папа где?

– Поехал за продуктами. Я не успеваю. С семи утра тут торчу.

– Надеюсь, оно того стоит. Тебе помощь нужна?

– Ну, спустись ты раньше, помогла бы мне прикончить этих кайманов. К сожалению, самое интересное ты проспала, а с трупами я уже как-нибудь сама.

Ухмыльнувшись, Нина достала поднос и стала собирать себе завтрак из всего, что отыскала в недрах холодильника. В заднем кармане шорт завибрировал мобильник. Сообщение от Отто. Тоже только что проснулся и сразу написал ей. Они пожелали друг другу приятного аппетита.

– Если он планирует наведаться, то только после того, как торт покинет пределы дома. А то будет как в прошлый раз. Его со сладким нельзя оставлять в одной комнате.

– Вряд ли он захочет попробовать на вкус покрышки, – успокоила Нина, стоя у открытого холодильника. – Мы увидимся после обеда. Думаю, пойдем погулять.

– Угу. Знаю я ваше погулять.

– Мам.

Нина поморщилась, и женщина передразнила ее деланное недовольство, выравнивая асимметричную конструкцию многоэтажного торта пальцами в кислотно-голубых перчатках.

Тем временем на подносе расположились: яблоко, миска хлопьев со стаканом молока, четыре сэндвича с ветчиной, сыром и помидором, два – с джемом и арахисовой пастой, злаковый батончик и вареное яйцо. Мама посмотрела на поднос с неодобрением, но предпочла не комментировать. За что Нина была ей благодарна, потому что не любила с кем-то спорить по утрам. Да и вообще не любила говорить по утрам.

Утром хотелось только есть и молча думать о чем-нибудь, чтобы растормошить мозг. Некоторое время требовалась тишина, которой никогда не было, если Нина просыпалась на первом этаже. Мама поднималась рано, гремела посудой, включала миксеры, тестомески и прочую кухонную утварь, необходимую для работы.

У нее становилось все больше и больше клиентов. В день она могла изготавливать от одного до трех тортов в зависимости от сложности, укрепляя у дочери безразличие к сахару, но приближая глюкозно-фруктозную зависимость ее лучшего друга.

– Неужели наверх все это потащишь? – недовольно спросила мама.

– Смотри не урони, – опередила Нина, предугадывая следующую фразу. – Не волнуйся, я аккуратно.

– Чтобы поднос и всю посуду обратно принесла. Сегодня же. Я за ними подниматься не буду и отца не пущу, – пригрозила мама ей в спину, но Нина ничего не ответила. Будь у нее свободна хоть одна рука, она бы ею примирительно помахала.

Осторожно поднявшись наверх, Нина поставила поднос на небольшой столик у окна, который сам был чуть больше этого подноса, и подтянула подвесную лестницу, чтобы та не загораживала коридор на первом этаже. Каждый раз, как она делала это, ей казалось, будто она поднимает мост, на цепях перекинутый через ров, чтобы спрятаться в своем средневековом замке.

Затем Нина вернулась к столу, распахнула окно и прикончила содержимое подноса за восемь с половиной минут, отвлекаясь разве что на сообщения Отто. Они похвастались друг другу, за сколько расправились с завтраком, и описали его объемы. Это был ежедневный ритуал, настолько же привычный, как чистка зубов.

Нина посидела немного над пустым подносом, наслаждаясь волшебным эффектом, который еда производила на весь ее организм. Быть человеком не так уж плохо, если только что поел. Когда чувствуешь себя сытым, кажется, что горы готов свернуть, мир изменить, все на свете узнать, и все тебе по плечу, по силам любое начинание, вставай и делай. Вот только вставать не хотелось.

На несколько минут Нина впала в легкую пищевую кому, наслаждаясь ощущением, как поглощенная в режиме нон-стоп еда теперь лениво расфасовывается по желудку, и мозг в связи с этим событием приказывает выбрасывать в кровь дофамин – немое поощрение на его языке.

Пока блаженное насыщение рассасывалось, превращаясь в обычное состояние, девушка глубоко дышала свежим воздухом, испытывая лимит объема легких, и прислушивалась к звукам с улицы, стараясь расшифровать каждый из них.

Мягкий шум мотора, вкрадчивый шелест шин. Жужжание соседской газонокосилки. Лает собака миссис Уитуики (только ее пес лает так противно). Велосипедный звонок и поскрипывание педалей – это развозят почту. Голоса с детской площадки. Кажется, снаружи кипит жизнь.

Вместо того чтобы протянуть руку на полку за книгой «Все из ничего» Краусса, которую они с Отто читали параллельно, или хотя бы отнести поднос на кухню, Нина поднялась и прислонилась лбом к стеклу, глядя на улицу. Облачно, солнечно и свежо. Прекрасная видимость… и так много людей сегодня снаружи.

Тут ее посетила гениальная мысль. Она достала из-под кровати тот самый бинокль, которым на прошлой неделе обзавелась после удачной вылазки. Отец помог убрать неисправности, а Нина перекрасила его из скучного бурого в матовый фиолетовый, чтобы чувствовать себя настоящим спецагентом на задании.

Предполагалось, что бинокль будет сопровождать ее на грядущих рейдах (хотя уместнее были бы приборы ночного видения), но сегодня Нина впервые решила пошпионить за обычными людьми: соседями, прохожими. Попробовать себя в роли бесстрастного наблюдателя, который может вершить чужие судьбы, но выбирает не вмешиваться.

Сердце ускорило темп от нетерпения – может быть, удастся подсмотреть что-то любопытное и сразить наповал Отто. Интересно, насколько это законно? При мысли о законе сам собой вспомнился Клиффорд, а точнее, необходимость завтра посетить участок, поговорить и отметиться. О новом бинокле Ларсу лучше не рассказывать, иначе он может догадаться, откуда тот у нее взялся, и начать читать нотации. Лицемер.

Нина подкрутила увеличительную шестеренку, настроила резкость изображения. Бинокль давал достойный зум и почти чистую картинку. Этого было достаточно. Она прислушивалась к звукам и старалась отыскать их источник с помощью устройства в руках.

Уловив среди прочего шума знакомые резиновые хлопки по бетону, Нина навела окуляры и нащупала спортплощадку ярдах в ста от дома. А все-таки чердак – отличный наблюдательный пункт! По вылинявше-бордовому пружинящему покрытию в белую разметку рассыпались дети и подростки со скакалками, мячами, бадминтоном.

У баскетбольного кольца толкались и прыгали штук десять парней ее возраста. Нине мгновенно захотелось к ним, размяться, поиграть, и она, полная решимости немедленно сорваться с места, чуть не опустила бинокль. Но в последний миг заметила, как мелькнуло знакомое лицо, и передумала. Шпионаж на полпути не бросают, надо извлечь из разведки максимум.

Массивное тело в белой футболке и черных спортивках перемещалось по площадке. Такое быстрое, ловкое и сильное, что это даже раздражало. Задевало струны самолюбия, которые раньше и не думали вибрировать от соперничества с кем-либо еще.

Значит, поиграть любишь, Сет Ридли?

Слухи о том, что новенький пытается побить ее рекорд в игровых автоматах, дошли до Нины быстрее, чем он предполагал. Впервые за последние полгода кто-то приблизился к ее результату, но превзойти так и не мог, и девушка молча наблюдала за его потугами, размышляя, зачем ему это нужно. Отомстить за какую-нибудь школьную обиду, поставить на место, личная неприязнь?

С момента, как она узнала личность невидимого конкурента, узнали и остальные. Многие ожидали, что Дженовезе возненавидит Сета. А она, напротив, только сейчас и начала к нему присматриваться, хотя и не без раздражения. Зарекомендовать себя как достойного соперника – это лучшее, что можно придумать, чтобы обратить ее внимание, и самая крепкая веревка, которой ее можно к себе привязать. Но ведь не добивался же Ридли именно этого?

Нет, такого просто не могло быть. Даже в теории дико представить, будто за его действиями кроются такие цели.

Если Сет пришел заниматься на эту площадку, получается, он живет где-то неподалеку? Может, они вообще соседи? Нина попыталась вспомнить, на какой остановке Ридли заходит в школьный автобус по утрам, и не смогла. Она не обращала внимания, когда он появлялся в поле видимости. Раньше не обращала.

Иронично, что на прошлой неделе она показывала ему этот самый бинокль, через который сейчас следила за ним. И зачем, спрашивается, она это делает? Ну, играет парень в баскетбол. Что такого?

Глядя на Сета, Нина почему-то думала о том, какой красивый и мужественный, должно быть, у него отец… Она хотела бы его увидеть, это уж точно. Наверняка Сет очень на него похож. Улучшенная ко-пия.

Ридли на минуту отделился от месива тел, чтобы скинуть мокрую от пота футболку и повесить сушиться на турниках. Несколько парней последовали его примеру, но на фоне Сета у них не было шансов приковать к себе внимание.

Температура повысилась не только на улице, но и в комнате Нины Дженовезе. Убирать от глаз бинокль она больше не планировала, но и просто смотреть на это, бездействуя, было пыткой. Кровь шумела в ушах, ладони вспотели, будто отказывались держать что-либо, и приходилось вытирать их о штаны.

Обнаженный торс Ридли странно взволновал Нину, хотя она видела его не в первый раз, а однажды вообще стояла в десяти дюймах, можно сказать, дышала в него, и ей было плевать. Тогда она злилась, а теперь смотрела другими глазами. Может, из-за дистанции. Может, из-за сытости и хорошего настроения.

Бинокль давал слишком хорошее изображение, чтобы не продолжить наблюдение.

От паха, минуя пупок, поднималась бесстыжая полоса длинных темных волос, у солнечного сплетения она разрасталась, древесной кроной раскидываясь по грудным мышцам. В последний раз, когда она видела Сета без футболки, волос как будто было меньше. Либо они были значительно светлее, а сейчас потемнели, например, из-за подскочившего тестостерона.

Ларс ей об этом рассказывал. Как хороший коп он отлично знал анатомию и биологию человеческого тела. Тестостерон повышается, когда рядом с мужчиной долгое время находится женщина, которая ему нравится: его тело матереет для союза с ней, гормонально и химически подстраивается. Аналогичное происходит с женским телом.

Отто упоминал, что Ридли встречался с его сестрой. Неужели волосы на теле Сета потемнели из-за Ханны? Какие глупости. Да и какая разница?

Нина и раньше растительность на мужской груди видела, поэтому не понимала причины участившегося вдруг пульса и сбившегося дыхания, – у отца, конечно же, у Отто тоже, даже у пацанов в раздевалке на хоккее, и ничего особенного в этом не было. А сейчас все по-другому. Понять бы почему.

Внутри шевельнулось забытое ощущение. Слизень. Но Нина не обратила внимания и продолжила смотреть в бинокль, крепче прижав окуляры к бровям. Будто это могло помочь приблизить ее к Сету. Будь это так, она бы вдавила бинокль в глазницы, прямо в мозг. Тело, конечно, хорошее, но не настолько, чтобы замочить два пальца.

Однако это было еще не все. Нина прищурилась, пытаясь понять, не показалось ли ей. Что-то блеснуло на груди у этого парня. Может быть, капли пота? Ну уж нет, это было что-то мелкое и металлическое. Как сережки. Только не в ушах.

Девушка резко отняла бинокль от лица, чтобы перевести дух. Покусала губы и несколько раз коротко засмеялась, нарезая круги по комнате. Убеждая себя, что ей не надо больше смотреть. Что ей все же показалось, а если и не показалось, то какая, к чертям, разница? Вот какое ей дело до чьих-то проколотых сосков? Но это лишь сильнее ее распалило.

Двадцать секунд спустя она стояла на том же месте и в той же позе, жадно нащупывая взором, усиленным увеличительным стеклом, рослую фигуру на спортплощадке. Да, абсолютно точно. Ей не показалось. Но как же это, должно быть, больно.

И с какой стати ее собственное тело вдруг так остро реагирует на присутствие Сета Ридли? Всего лишь угрюмый нелюдимый новенький с весьма своеобразными взглядами на коммуникацию. С которым она практически не общалась и не планировала этого впредь, пусть он хоть миллион раз победит ее в чем угодно.

Снова эти капризы физиологии, импульсам которых Нина ненавидела подчиняться. Унизительно, прислушиваясь к своим ощущениям, слышать там мольбу о том, чего тебе на самом деле не хочется. Точнее, хочется, но не тебе, а животному внутри тебя, что подчиняется инстинктивным программам.

Ей казалось, нет, она была просто уверена, что пока пожирает глазами Сета, в ее теле запускается завод по выработке гормональной секреции в избыточном количестве. Наверное, завтра с утра она уже будет говорить фальцетом и испытает желание надеть что-нибудь типа бюстгальтера.

Подумав об этом, Нина отбросила бинокль на кровать, как ядовитого паука. Еще чего не хватало – меняться под чьим-то влиянием. Жили без этого раньше, дальше тоже проживем. Боже, да он ведь встречался с Ханной Биллингсли. Какой отвратительный вкус у этого парня. А вот интересно, кто кого бросил? Алан точно знает. Надо его спросить. Как-нибудь осторожно.

Через несколько минут и неудачную попытку заставить себя сесть за чтение девушка сдалась. Однако Ридли на площадке уже не оказалось. Он обнаружился поодаль, у высокого сетчатого заграждения, уже в футболке. Стоял и разговаривал с каким-то подозрительным типом на голову ниже, сутулым, худым, с кудрявыми волосами и большим носом на очень хитром лице.

Нина обратила внимание, что незнакомец держится уверенно и даже будто бы снисходительно. Наверное, они давно знакомы. Хотя напряженная поза Сета ни о чем хорошем не говорила. Каждый изгиб его тела с руками, скрещенными на груди, и заносчиво вскинутым подбородком кричал о том, что ему не нравится эта беседа и, может быть, эта встреча в целом, которой он не искал, не ожидал.

Проговорили они не меньше десяти минут. Сдержанно о чем-то спорили, не соглашаясь и продолжая стоять на своем. Оба одинаково упертые, но сохраняющие спокойствие, потому что не хотели привлекать к себе внимание. Или не могли.

Нина жалела, что способна только видеть их, а не слышать. Вот бы найти где-нибудь еще и прослушивающее устройство. Уж очень интересно, что это за странный человек, и что такого он говорит Сету, заставляя его затравленно озираться и нервничать.

Он точно не рад этому разговору, о чем бы тот ни был. Он хочет прекратить его. Уйти. Сбежать. Спрятаться. Удостовериться, что все его близкие в порядке. Нина чуяла это. Читала по мышцам спины и шеи, по наклону головы, ширине расставленных ног. Ей захотелось спасти Сета из этой ситуации. Но она не знала, как действовать, чтобы все не усугубить. И решила не вмешиваться.

Но информация была взята в оборот. Кто этот человек, зачем нашел Сета, и почему Ридли выглядит напуганным? Вопросы для настоящего детектива. Как бы развивал это дело Ларс? Клиффорд бы пошел от противного.

Может быть, это его отец? Нет, вероятность нулевая. Мужчина, во‑первых, слишком молод, хоть и выглядит странно измученным, во‑вторых, они совсем не похожи. Ни чертами лица, ни комплекцией. Брат, кузен, дядя? Отчим? Старый приятель?

Все закончилось тем, что оба внезапно исчезли с радаров. Как сквозь землю провалились. Из-за максимального увеличения любое движение бинокля уводило картинку вбок, фокусироваться было сложно, и Нина не успела заметить, куда они делись, в какую сторону пошли, и вообще вместе ли покинули спортплощадку. Хотя она все время на них смотрела.

Девушка спрятала бинокль под кровать и поймала себя на том, что тяжело дышит. Испугалась? Но за кого? Не за себя же. Наверное, из-за дыхания и дрожащих рук изображение и поплыло. Теперь оставалось только гадать, чем кончилась эта встреча.

Ладно. Если Ридли послезавтра явится в школу, значит, все обошлось. По крайней мере, он жив. А там посмотрим на его поведение.

Ее не покидало ощущение, что она стала свидетелем чего-то, чего не должна была увидеть. По этой причине Нина решила оставить Отто в неведении. На всякий случай. Чтобы не впутывать, если окажется что-то серьезное. Он ведь сам сказал на прошлой неделе, что не удивится, если у Сета окажутся темные тайны.

Как в воду глядел.

Episode 8

ВОПРЕКИ ХУДШИМ ОЖИДАНИЯМ Нины, в понедельник Сет Ридли явился в школу и вел себя как обычно. А вот Отто, наоборот, отравился и остался дома, вынудив ее в одиночестве коротать самый тяжелый учебный день после выходных.

К сожалению, стервозная сестричка не последовала его примеру и мозолила глаза, особенно в столовой. В отсутствие брата она вела себя гораздо менее сдержанно, но Нина наловчилась мастерству игнорирования.

От скуки она решила понаблюдать и выяснить, переглядываются ли между собой Ханна и Сет, которые, как оказалось, были вместе и недавно расстались. Даже непонятно, во что из этого верилось с большим трудом: что Ханна в его вкусе или что с ней можно расстаться против ее воли. Потому что, судя по взглядам, которые она посылала, как и по ответному безразличию брюнета, инициатором разрыва все-таки была не она.

Сет в сторону блондинки смотрел только в столовой. А может, и не в ее вовсе, а просто на их стол, за которым Ханна сидела, даже когда брата не было в школе. Нина дважды поймала на себе акульи глаза, маслянистые черные капли на белой бумаге лица. Уличенный в слежке, Ридли не смущался, не отводил взора с красноречивой поспешностью, как любой другой человек с нормальными рефлексами. Ему было все равно. Что бы ни происходило, он оставался собой – хладнокровным, умеренным, недоверчивым к миру и закрытым юношей, внутри которого с большой вероятностью растет зародыш первоклассного наемного убийцы.