скачать книгу бесплатно
Женя коротко рассказал Савушкину о своей находке и быстро составил протокол осмотра места происшествия. Минут через двадцать к киоску в сопровождении дружинника нехотя подошел пожилой мужчина, выглядевший замкнутым и недовольным:
– Дольников я, Павел Петрович, работаю в этом киоске продавцом.
Бегло осмотрев помещение и убедившись, что практически всё на месте, кроме нескольких брикетов мороженого, он угрюмо возразил:
– Зря милицию вызывали, незачем и заявление писать!
Кудрин насторожился. Все-таки мороженщик – лицо материально ответственное, кому охота из своей зарплаты компенсировать недостачу? И пятифунтовые купюры, которые, кроме как в хранилище Сберегательного банка, нигде не найдешь, о них можно разве что в книгах прочитать, – эти мысли не давали покоя.
– А что это за коробка тут валялась с иностранными деньгами? – спросил как бы невзначай Кудрин.
От него не ускользнуло, что Дольников странно воспринял вопрос и даже не проявил любопытства к факту обнаружения английских денег, а как-то сразу съежился, напрягся.
– В первый раз об этом слышу, наверное, ее кто-то подбросил.
Искусственность сказанной фразы навела на мысль, что Дольников врет. Когда протокол был дописан и подписан понятыми, Кудрин, по наитию, дополнительно оформил протокол изъятия банки и найденных купюр. Он со знанием дела аккуратно, как учили, завернул улику в пакет, валявшийся на полу, положил к себе в сумку, предварительно взяв объяснение у продавщицы «Союзпечати», попросил Дольникова подойти завтра к десяти часам утра в отделение, тот утвердительно кивнул головой. Попрощавшись, они разошлись, и Женя поехал на трамвае обратно к себе в отделение милиции.
Было поздно, никого уже не было, кроме дежурного инспектора уголовного розыска, да и тот был на выезде. Неожиданно дежурный по отделению вспомнил, что еще не уехал Павел Иванович Николаев, заместитель начальника по розыску. Странные находки не давали Жене покоя, и он обрадованно побежал на второй этаж докладывать Николаеву о своих находках.
Влетая в кабинет и увидев, что тот собрался уходить, Кудрин с порога начал, торопясь, рассказывать о выезде и неожиданных уликах, обнаруженных на месте происшествия. Павел Иванович, чувствуя что-то важное, вернулся за стол, усадил Женю и попросил его начать заново, не торопясь. Внимательно выслушал Женю, а когда тот дошел до демонстрации банки с английскими фунтами, принялся внимательно их разглядывать. Как и салага-подчиненный, Павел Иванович также впервые увидел английскую валюту. Дело начинало принимать серьезный оборот.
– Ты, Женя, молодец, что все запротоколировал и вещественные документы изъял по правилам, – похвалил Николаев, – однако здесь думать надо и сначала поставить в известность дежурного по районному управлению КГБ.
Оказалось, что в этот день там дежурил его старый знакомый майор Свешников. Немало удивившись сообщению, майор велел ждать и немедленно выехал в отделение милиции.
Через полчаса майор Свешников уже входил в кабинет; они тепло поздоровались с Николаевым как старые добрые друзья, и Павел Иванович попросил Кудрина рассказать все, как было на месте происшествия.
Женя не спеша рассказал, боясь упустить каждую мелочь, а когда Свешников увидел иностранные купюры, он долго и внимательно смотрел на них и спросил:
– Так этот киоскер точно завтра утром придет?
– Да, – ответил Кудрин, – я его попросил к 10 утра подойти, хотя еще раз повторяю – заявления писать он не стал.
– Ну, в принципе – это наша подследственность, – сказал Свешников. – Но пока пусть документы и вещественные доказательства останутся у вас, Павел Иванович, а я доложу своему начальству и, скорее всего, приеду утром для встречи с киоскером.
На том и решили. Через десять минут, поговорив на дорогу о текущих делах, Свешников уехал.
Наутро, около десяти часов, в кабинете у Николаева собрались Свешников, Кудрин и участковый инспектор Савушкин. Ждали киоскера. Прошло минут двадцать, но его не было. К половине одиннадцатого Павел Иванович вздохнул, понимая, что вчерашние недобрые предчувствия сбывались, и подвел итоги:
– Ждать нечего, надо ехать за Дольниковым домой.
Чувствуя продолжение странной цепочки событий, Кудрин не стал перекладывать черновую работу на участкового инспектора и выехал вместе с Савушкиным за киоскером.
Они долго звонили в дверь квартиры Дольникова, но им никто не открывал. Наконец, через некоторое время открыла дверь его соседка, видимо, услышав шум на лестничной площадке и разглядев в глазок своей двери настойчивых посетителей. Она подтвердила, что Павла Петровича нет дома. Вчера вечером он пришел очень поздно, оставил ей своего кота и попросил присмотреть за ним несколько дней, сказав, что едет к сестре в Калугу.
Женя спросил у нее, как часто Дольников ездит к сестре, и, может быть, ей известен ее адрес.
Соседка на минуту задумалась:
– Да за все годы он всего раза два к ней ездил и оставлял своего кота на моем попечении, – ответила соседка. А что касается адреса калужской сестры, тут она ничем помочь не может: не знает.
Выудить из женщины еще какую-нибудь полезную информацию милиционерам не удалось: соседи редко общались, да и интерес к такому человеку, как Дольников, мало у кого может возникнуть: нелюдимый он, сам по себе, ни семьи, ни детей, хотя и спокойный всегда.
Поблагодарив женщину за помощь, они вышли из подъезда и поехали на трамвае обратно в отделение милиции.
На работе их с нетерпением ждали. Когда Женя закончил доклад, воцарилась минутная пауза, после чего Свешников сказал, что забирает все материалы и идет на доклад к своему руководству.
– Пока еще ничего не случилось, – тихо произнес Павел Иванович. – Ну, нашли валюту, ну, уехал человек, возможно, испугался. Нужно денек подождать, а пока попытаться установить в Калуге адрес сестры Дольникова.
На том и сошлись, после чего Свешников забрал протоколы и жестяную коробку и уехал к себе на работу.
Спустя два дня Дольников так и не появился, Кудрин занимался своими текущими делами и уже стал забывать о том происшествии, как неожиданно его вызвал к себе какой-то удрученный Николаев и сказал, что через час они едут в районный отдел КГБ.
У Кудрина было отличное настроение, вчера он передал в следствие законченный материал по краже автомобильных покрышек с автобазы, за что удостоился похвалы самого Льва Алексеевича Ерихина. Редко Лев Алексеевич кого-то хвалил, и Женя был по-настоящему счастлив, что сам лично раскрутил это дело.
Через полчаса Николаев и Кудрин входили в небольшой кабинет майора Свешникова.
– Проходите, товарищи, – официальным тоном сказал Свешников, – вот какая штука здесь получается, наши эксперты сказали, что эти фунты фальшивые. Дело приобретает необычный оборот, сегодня утром его взяли на контроль в центральном аппарате. Сейчас подъедет сюда полковник Строгов из нашего Главка, я прошу рассказать ему еще раз о происшествии. А что там с Дольниковым? – спросил он.
– Да не появлялся он пока, – ответил Николаев, – мы сейчас устанавливаем местонахождение его сестры в Калуге.
Через десять минут твердой походкой в кабинет вошел седоволосый среднего возраста человек:
– Полковник Строгов Иван Данилович, – представился он, – прошу вас все по порядку рассказать.
Николаев, в свою очередь, представил полковнику Кудрина, и тот с расстановкой, как учил Ерихин, стал рассказывать о происшествии с кражей из киоска, случайной и странной находке и не менее странном исчезновении Дольникова. Строгов внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов и тихо произнес:
– То, что я вам сейчас скажу, товарищи, должно остаться в этом кабинете.
Все утвердительно кивнули головами.
Строгов продолжил:
– В 1941 году в концлагере Бухенвальд немцы отобрали узников, имеющих опыт типографской работы: граверов, художников, каллиграфистов. Их поместили вначале в отдельный барак лагеря Заксенхаузен, а в 1943 году перевели под Гродно, где была оборудована специальная типографская мастерская. Во главе этого всего стоял штурмбанфюрер СС Бернгард Крюгер, чьим именем и была названа секретная операция. К 1945 году в мастерской было изготовлено фальшивок на сумму более ста миллионов фунтов стерлингов, весьма отличного качества.
Продукция «Бернгарда» использовалась в самых различных целях. Два бумажных завода, один в Судетах, другой в Гродно, были целиком заняты изготовлением бумаги для фальшивых денег. Английские экономисты не без основания полагали, что немцам удалось в какой-то мере насытить английский денежный рынок фальшивками. В 1945 году Английский национальный банк даже был вынужден изъять из обращения часть старых пятифунтовых банкнот.
– Теперь главное, – тихо сказал Строгов, – после стремительного наступления наших войск в 1944 году следы мастерской под Гродно потерялись. По нашим данным, немцы не успевали вывезти готовую продукцию со своих складов и все фальшивые деньги спрятали где-то в Гродненской области. В том же тайнике, вероятно, хранится и архив немецкой агентуры, исчезнувший бесследно накануне наступления нашей армии. В те дни было не до архива и тем более не до фальшивой английской валюты: немцы бежали, сломя голову. Так вот, бежать-то бежали, но об оставленном, видимо, не забыли. Мы практически не знаем людей, участвовавших в операции, и не владеем информацией, которая нам могла бы позволить установить место нахождения тайника, но есть отрывочные данные, что некий обер-лейтенант Крамер с русскими сопровождавшими, следовавшими на двух подводах, останавливались в это время в деревне Стрешнево Гродненского района. Есть показания местной жительницы, что между обозниками, а это были местные полицаи, ночью возникла перестрелка, в ходе которой Крамера убили.
Почему она возникла и что было дальше, никто не знает, обоз и полицаи исчезли бесследно, оставив несколько трупов, в том числе этого немца. Тут-то мы и подходим к самому интересному: на месте перестрелки жители обнаружили несколько банкнот, деньги были незнакомые и ценности не представляли. Находку передали нашим бойцам. Хорошо, что те тоже сориентировались и, в свою очередь, отдали эти банкноты в СМЕРШ.
В те дни разбираться с этим было некому и некогда, шло наступление, и найденные банкноты по странному стечению обстоятельств попали к нам в архив.
Так вот теперь самое основное: банкноты вашего мороженщика те же, что и гродненские из архива, экспертиза показала их идентичность. Мы редко имели дело с фунтами, я не знаю пока, как объяснить это совпадение, но факт остается фактом, теперь это дело приобретает иной аспект.
Воцарилась тишина, никто не мог ничего сказать, да и мыслей никаких не было.
– Далее, – продолжал Строгов, – нашим руководством принято решение образовать межведомственную группу по расследованию этого дела. Вопрос сегодня согласован с руководством МВД СССР. От вашего ведомства выделен опытный оперативник из московского Главка, в помощь ему я бы хотел включить в состав этой группы и Евгения Сергеевича Кудрина, вашего, Павел Иванович, оперативника, который начал вести это дело.
Кудрин вздрогнул от этих слов, его первый раз на таком уровне назвали Евгением Сергеевичем.
– Но он только начал работать, – возразил Николаев, – без году неделя как из школы милиции.
– Вот и хорошо, – сказал Строгов, – взгляд не замылен, молодой, задористый.
– Возражений нет, – тихо ответил Николаев, – ему будет полезно сразу таким делом заняться.
– Вот и хорошо, – подтвердил Строгов, – откомандируйте Кудрина завтра же в мое распоряжение.
Возвращались в отделение милиции в полном молчании. Павел Иванович что-то бубнил про себя, мол, а кто будет заниматься на подведомственной Кудрину территории, и всякое такое. Но в итоге, когда зашли в кабинет к Николаеву, тот обнял Женю и сказал, что надеется на него и что не боги горшки обжигают. Он пожелал по-отечески успехов и попросил зайти ко Льву Алексеевичу для напутствий.
Целый вечер Женя просидел в кабинете с Ерихиным. Лев Алексеевич по-доброму разжевывал его возможные действия, как поступать в тех или иных ситуациях. В завершение он налил им обоим по стакану водки, они выпили, закусили старым сухарем, который на цепочке был привязан к сейфу и казался вечным, и разошлись по домам.
Утром Кудрин, как было согласовано, прибыл на площадь Дзержинского. В кабинете у полковника Строгова уже находился моложавый человек, но старше Кудрина.
– Знакомьтесь, майор Волк Дмитрий Дмитриевич, – представил его Строгов. – Ты, Кудрин, поступаешь в его распоряжение.
– Кудрин Евгений, – промямлил Женя.
– Так, мужики, за дело, – сказал Строгов, – первое, мне сообщили, что нашли в Калуге адрес сестры киоскера. Фамилия у нее уже, конечно, другая, но немедленно оба выезжайте туда и опросите ее: что она знает о брате. Второе – немедленно дать информацию по всем отделам милиции водного, авиационного и железнодорожного транспорта о приметах киоскера на предмет его задержания. Третье – следует запросить все медицинские учреждения, морги, медицинские стационары о возможном нахождении там Дольникова. На второе и третье вам три часа, а потом – в Калугу. Завтра днем в двенадцать ноль-ноль собираетесь у меня в кабинете. Все.
– Ничего себе напор, – подумал Женя, – но это интересно и даже очень.
Пока ехали в электричке, Женя и Дим Димыч, как он окрестил старшего по званию и их тандему, успели о многом поговорить. Оказалось, что майор тоже окончил московскую среднюю специальную школу милиции, и учились они, хотя и в разное время, но у одних и тех же учителей. Только у Волка уже была за плечами Высшая школа милиции и он работал старшим опером в МУРе. Женя не хотел отставать и немедленно поделился с Дим Димычем своим планом о поступлении в будущем году на заочное отделение в высшую школу МВД. В общем, контакт был найден, и у Кудрина поднялось настроение.
Калуга, хотя и была южнее Москвы, встретила их дождем и ветром. Видимо, мелкое дело, каких не бывает, после попадания в центральный аппарат оборачивалось подключением начальства на всех уровнях, потому что на вокзале их ждал кортеж в лице заместителя начальника УКГБ области подполковника Ветрова и заместителя начальника местного УВД полковника Иванова. Быстро добравшись до здания УКГБ, Волк с Кудриным проинформировали о цели своего визита, местные начальники не задавали много вопросов. Аудиенция прошла быстро, и на любезно предоставленной им машине ребята отправились по установленному адресу к Вере Николаевне Рощиной, сестре Дольникова.
Дверь им открыла довольно пожилая женщина с проседью в волосах и утомленным взглядом, особенно, в общем, ничем не примечательная, каких много можно встретить в очередях и на автобусных остановках. Трудно было бы предположить, глядя со стороны, что у нее может быть семейная тайна. Когда Женя с Димычем рассказали о цели своего визита, она была искренне удивлена. С братом они уже не общались много лет из-за его нелюдимого характера. Последний раз виделись лет пять назад, когда он приезжал на похороны их двоюродной сестры. Вера Николаевна недолюбливала Павла за нелюдимость, закрытость. С родственниками, которых и так мало осталось на этой земле, общаться не хотел, да и к ней самой не испытывал братских чувств. Когда ей сказали, что Павел Николаевич пропал, она даже бровью не повела, только и вымолвила: «Жизнь все расставит на свои места, хоть он мне и брат, но его служба у немцев у меня всегда вызывала отвращение».
– Да, – сказал Волк, не показав своего удивления, как будто каждый день приходилось слушать такие откровения, тянувшие на отдельное расследование, – но ведь он искупил кровью, воевал в партизанах, награды имеет.
– Пусть так. Но не могу я через себя переступить. – Чувствовалось, этот разговор ей трудно давался, мало кому приятно сообщать о своих близких подобные вещи, да и жить с этим. Все-таки город не так велик, чтоб затеряться, один узнает – все будут знать, потом костей не соберешь, пальцем будут ходить показывать или за глаза обсуждать. И, видимо, редкие встречи с братом бередили ее старую рану и укоряли об утраченных родственных чувствах.
– Ну, это вы сурово, – пытался возразить Женя.
– Пусть сурово, но что есть, то есть, – сказала она, тяжело уронив на колени руки.
– Послушайте, а может у него были друзья какие-нибудь, с кем он мог общаться? – спросил Женя.
– Да не было у него друзей, – ответила Вера Николаевна, – а хотя погодите, некоторое время тому назад его разыскивал однополчанин один, он приехал в Калугу, пришел ко мне и спрашивал московский адрес Павла. Он сказал, что нашел меня, потому что когда-то брат дал ему мой адрес. Тогда это не показалось мне странным, ну я и дала координаты брата в Москве, все же однополчанин.
– А какой он из себя? – спросил Кудрин. – Может, какие приметы особенные?
– Да нет, такой же угрюмый бирюк, хотя постойте, у него на лбу большой шрам, и еще я заметила, что на левой руке, кажется, ну, знаете, на запястье, татуировка «Верт». Я почему запомнила, меня же Верой зовут.
– Ассоциативно, – подумал Кудрин.
– Он еще сказал, – поспешно добавила она, – что работает где-то в бане в Москве, в Дандунах или Калтунах… и зовут его Степаном.
– Может, в Сандунах? – перебил Волк.
– Может, и в Сандунах, точно не помню, только этот Степан просил, чтобы я передала брату, когда увидимся, где его, однополчанина этого, искать. И ситца на прощанье мне подарил хорошего, этот отрез я до сих пор храню.
– Спасибо Вам большое, а может, еще чего вспомните? – пытался дожать невозможное Женя.
– Да нет, больше ничего не помню, – ответила Вера Николаевна, давая понять, что устала и хочет закончить неприятный разговор.
Ничего не оставалось, как попрощаться и уйти.
Поблагодарив коллег из Калуги, гости сели в электричку и поехали обратно в Москву в приподнятом настроении. Женя почти всю дорогу травил анекдоты, отчего Волк страстно хохотал, и Жене было от этого весело и беззаботно.
На следующий день они долго, в деталях докладывали Строгову о результатах своей командировки в Калугу, обращая внимание на мелочи, на первый взгляд ничем не заслуживающие внимания.
Строгов выслушал их, затем кому-то позвонил, и через несколько минут в кабинет вошел среднего возраста человек ничем не привлекательной внешности.
– Подполковник Разумов, – представился он.
– Послушай, Борис Федорович, тебе ничего не говорит слово или кличка «Верт»? – обратился он к вошедшему. – Ты же был в партизанском отряде в Белоруссии во время войны?
– Постойте-постойте, Иван Данилович, так это же зондеркоманда националистов, свирепствовавших во время оккупации Белоруссии в районе Гродно. Сколько на их счету безвинной крови – не сосчитать, отморозки, одним словом, и только.
– Вот, – ответил Строгов, – пасьянс начинает складываться.
Он коротко рассказал Разумову о человеке с наколкой «Верт» и приказал прошерстить все московские бани и особенно Санду-ны на предмет розыска этого Степана, хотя имя его может быть вымышленным. Срок поставил два дня и не более.
Женя про себя отметил, что уж очень силен полковник, все у него горит, и от души позавидовал такой хватке.
– Берите себе, Иван Данилович, в помощники сотрудников нашей группы, коллег из милиции, – он кивком головы показал на Волка и Кудрина, – выполняйте, сбор через два дня, как сказал, в десять у меня.
На следующий день распределились по баням. Женя целый день просидел в Даниловских банях, упарился до предела, оставив на полках не один килограмм, но человека с такой татуировкой не нашел. На следующий день он парился уже на Шаболовке, и так же безрезультатно. Зато приобрел новые знания на предмет, чем березовый веник отличается от хвойного и жигулевское пиво от хамовнического.
Лишь к вечеру в кабинете Разумова раздался звонок, из которого стало ясно, что нашелся в Сандуновских банях некий гражданин по имени Степан Возняк, у которого на руке была татуировка «Верт».
– Так, – сказал кому-то Разумов, – сразу брать не будем, санкционирую за ним наружное наблюдение. По часам, по минутам дайте мне весь расклад, куда он ходит, с кем встречается.
– А вам, ребята, – обратился он к Волку и Кудрину, – на завтра задание: целый день париться в Сандунах. Вас выведут на Возняка ваши сотрудники: просто наблюдайте, фиксируйте любые его контакты, парьтесь, даже можете и пивка позволить, чему я очень завидую. И никакой самодеятельности, слышите? Ни при каких обстоятельствах, – завершил Разумов свой монолог. А сегодня, в двадцать два ноль-ноль – совещание у Строгова.
Когда вышли от подполковника, оба были ошарашены напором и натиском соседней конторы. Волк вообще не находил себе места:
– С этой парилкой никакой личной жизни! Только договорился завтра встретиться с девушкой, так нет, опять баня, будь она неладна. Я уже отмылся на несколько недель вперед.
– Знаешь, Димыч, как в том анекдоте, – сказал, улыбаясь, Женя, – звонок: «Алло, это баня?» А с другого конца: «Фиганя – это министерство культуры…»
– Не смешно, – буркнул Димыч, – тебе бы поржать, а мне что девушке сказать?
– Ну, соври, что у тебя оперативное совещание.
– Да иди ты, в бане, что ли? – усмехнулся Волк.