скачать книгу бесплатно
– Я думала так: слева выбить имя, а справа картинку. Картинка такая: открывающие ворота в рай, за ними диковинный райский сад, а перед воротами Ромка стоит, как бы входит в них, в рай.
– Хм! – дядя Валера облокотился на лопату, стер пот с лица. – Интересно! Никогда такого не видел на памятниках.
– Кому в раю быть, если не Ромке? Да и знаю я, каким он себе этот рай представлял. Только с рисованием у меня проблемы!
– Изобразишь? – обратился дядя Валера к Женьке.
– Попробую, – пожал плечом мальчик.
– У меня блокнот и ручка есть, – стала рыться в необъятном Louis Vuitton Катерина.
Нашла, протянула Женьке. Он сел на кочку, принялся рисовать.
– Памятник я тебе сегодня показывал, – напомнил ему дядя Валера. Женька кивнул. – Как по нему рисуй!
Через короткое время Женька подал рисунок Катерине, она ахнула: мало того, что он замечательно изобразил все, что она видела в своем воображении, он еще добавил имя Ипатовой Катёны под именем отца, рядом с ним нарисовал маленькую девочку с бантом на голове, державшую его за руку и перед ними, словно указывая им путь в рай, летел белый голубь. Катерина изумленно смотрела на маленького художника и встала показать рисунок дяде Валере.
– Ты смотри, Катёну не забыл! Вот и говори, что дети чего-то не понимают! Мы не подумали, а он подумал! Молодец, Женька! Мужик!
Катерина все никак не могла прийти в себя от изумления, у Женьки был талант к рисованию.
– Что, удивляешься? – улыбнулся дядя Валера. – Да, он у нас сызмальства хорошо рисует, художником будет. Ну-ка, крестник, расскажи, кем будешь?
– Художником, – подтвердил он. – Поступлю в ремесленное училище и буду шкатулки и посуду расписывать.
Катерина удивилась такой точности в желании.
– У нас тут как-то фестиваль живых ремесел и народного творчества проходил, вот Женька и увидел, как расписывали шкатулки, подносы, матрешек. Увести его от этой палатки не могли! Художница и предложила ему попробовать! Полдня сидел у нее. Что ты тогда расписал? Чашку, кубок и дощечку? – Женька кивнул. – Хорошо вышло! Хвалили его очень, советовали отдать в учение. Вот с тех пор смысл у него это рисование, да, Жень? – Мальчик снова кивнул.
– В художественную школу ходишь?
Последовал еще один кивок, по характеру своему показывающий, что Женька вынужден подтверждать то, что уже давно всем известно и бесспорно.
– В конкурсах разных участвует, выставляют везде его работы, – с гордостью вставил дядя Валера. – Только успеваем ему на все праздники холсты эти да краски всякие дарить, – усмехнулся он. – С кистями проблема: то им беличьи нужны, то козьи, то соболиные, то из шерсти пони! Какие еще? – запнулся он.
– Из шерсти мангуста, из барсукового волоса, – подсказал Женька.
– Господи! Чего только не придумают! Приходится в райцентре заказывать. То такой краски нет, то сякой! Беда! Но и радости много! При своем деле человек – это дорого стоит!
– Да, это хорошо, когда человек с детства свою дорогу, свое призвание в жизни понимает, – согласилась Катерина. – Я понимала, и Рома понимал, что сделать хочет и чего получить.
– Чего он хотел? – спросил Женька.
– Тебя хотел, – улыбнулась ему Катерина, – Катёну, светлый дом, чтобы все вы в нем друг друга любили. Все получилось у него, молодец, Рома!
Женька отвернулся, было видно, что он старается справиться с чувствами.
– На такой жаре фундамент за часы встанет, – перешел на другое дядя Валера. – Ну, мы день дадим, чтобы уж наверняка, а после завтра оградку с Лешкой поставим, да, Жень? – Женька кивнул. – Вот тут столбики для столика и скамейки зальем, – ткнул он лопатой в то место, где наметили ставить стол со скамейкой. – Будет красота! Завтра начну памятник набивать, поможешь, Жень? – Женька снова с готовностью кивнул. – Легко пойдет – за пару дней управимся. Будет у нас тут не хуже, чем у людей!
Катерина и Женька, довольные, улыбнулись.
– Этот старый памятник не будем выкидывать! – вставила Катерина. – Пусть стоит перед новым, больно важные слова на нем!
Дядя Валера и Женька пожали плечами, мол, как хочешь.
– Жень, бабушка днем дома?
– Угу.
– Зайду, проведаю ее.
– Угу.
***
На следующий день Катерина зашла в родную музыкальную школу повидаться с учителями. Приняли ее с радостью, долго расспрашивали, показали стенд со статьями о ней, жалели, что еще нет занятий, а то было бы полезно ученикам увидеть звездную выпускницу.
Потом Катерина отправилась в художественную школу, нашла Женькиного преподавателя, расспросила. Учитель Женьку искренне хвалил, говорил, что в его случае речь идет не о способностях, а о таланте, даже гении. Мол, Женька видит мир не фотографически, по-своему, умеет передать эмоцию, чувствует цвет, выхватывает неожиданные детали, заостряет на них внимание. Катерина даже загордилась и разволновалась, так приятно, оказывается, когда хвалят детей.
– Он мечтает росписью заниматься, – говорил учитель, ведя Катерину в зал с лучшими работами учеников, – но, думаю, дальше пойдет. Сейчас посмотрите на его работу, поймете, о чем я. Вот! – он показал на небольшую картину, выполненную маслом. – Задание было такое: вечерний пруд, кувшинка.
Катерина ахнула: это изобразил мальчик? Густые темно-зеленые цвета плакучей ивы, макающей ветви в пруду, темнеющее небо, мутная сероватая вода – общее ощущение тревожного момента из сказки, словно сейчас появиться водяной или какая-то другая нечисть. И вдруг нежнейшая белоснежная кувшинка, как будто в легкой светящейся дымке – она рассекает мрак и опасения, в ней сила и торжество добра.
– Вот это да!
– Понимаете теперь, о чем я говорю? Сколько не смотрю, понять не могу, что вызывает эмоции? Мазки еще далеко не совершенны, техника не определена, но сравните с остальными! Ну, пруд, ну, кувшинка. Плоско и нет внутренней жизни. А от этой работы не можешь оторвать взгляда, вспоминаешь ее, она будит воображение и чувства.
– Да-а-а-а, – выдохнула Катерина.
– Жаль, в основном зале стены красят, убрали все работы, а то посмотрели бы на другие его рисунки. Ему надо в академию поступать, а не на ремесла. Мы ему это потихоньку внушаем. Вы тоже повлияйте, если можете.
– Повлияю, непременно, повлияю! Это Божий дар!
– Да, одаренный мальчик.
– Мне говорили, что у него бывают проблемы с пособиями для рисования, я зашла получить список всего, что может быть нужно в этом учебном году. Хочу разом купить.
– Конечно, пройдемте в учительскую, я дам. На днях был в «Чертежнике» в райцентре, туда как раз все завезли!
Катерина собиралась после школы отправиться к Татьяне Ивановне, но, вдохновленная и окрыленная Женькиным успехом, тут же поймала такси и поехала в райцентр, благо, всего-то восемнадцать километров. Закупилась с избытком для обеих школ, а также гостинцами для Татьяны Ивановны, груженная и счастливая, высадилась у ворот Ипатовых.
Дом их, как и рассказывал дядя Валера, был обновлен и смотрелся молодым и сильным, у новой кованой калитки имелся звонок, Катерина позвонила и вскоре увидела Татьяну Ивановну.
Татьяна Ивановна, бывший счетовод колхоза, была в обязательном белом платочке, завязанном под затылком, белой ситцевой блузке и серой в мелкий цветочек ситцевой юбке на резинке, как будто собиралась в старую контору проводить свой первичный учет. Она стала еще суше и меньше, чем была, растрогала Катерину прежней добротой глаз и улыбки и тем, что узнала ее.
– Катюша! Ты ли? Здравствуй, моя голубка! – воскликнула она столь мягким и женственным голосом, и так изящно всплеснула тонкой рукой, что сердце Катерины ёкнуло: она еще в детстве, впервые увидев Татьяну Ивановну, поняла, что Ромка не мог не быть ее защитником. Татьяна Ивановна была женственной в той степени, которая требует защиты, и даже сейчас, превратившись в чистенькую старушку, не оставалось сомнений, что она – бывшая прекрасная дама из рыцарских романов. Прекрасная дама, злою судьбой оказавшаяся замужем за пьяницей и садистом.
Катерина знала, что ей будет тяжело находиться в Ромкином доме, оттягивала этот визит, хотя и не сомневалась в деликатности и ненавязчивости Татьяны Ивановны.
– Валера сказал, что ты могилу Ромочки обустраиваешь, спасибо тебе, моя дорогая!
– В среду будет все готово, пойдем все вместе?
– Конечно, я его любимых сахарных плюшек испеку! Катёна их тоже любила.
Татьяна Ивановна коротко, но горячо поблагодарила за подарки для Женьки, предложила чаю и ни разу за всю их беседу ни на что не пожаловалась, не посетовала. В этом была вся она, весь Ромка и, кажется, весь Женька.
– Ты ведь у нас никогда не была? – спросила она. – Виктора боялась? – Катерина неопределенно подняла бровь. – Ну да, Ромочка никого не рисковал приглашать к себе. Хочешь посмотреть его комнату?
Татьяна Ивановна провела сначала по двору, показала все, что отремонтировал и заменил Ромка, Катерина одобрительно кивала. Дом был чистым, ухоженным, чувствовалось, что хозяева его любят. В комнатах на полу стояло множество цветов, некоторые были под потолок, отчего создавалось впечатление торжества жизни и нарядности, а на ковре в луче солнечного света, вывернувшись калачом, подставив белый живот теплу, мурча, спала кошка и сообщала комнате уют и покой.
– Сейчас тут Женечка живет, а раньше Ромочка был.
Комната была небольшая, метров шестнадцать, но очень атмосферная. Два окна выходили на огород и были чуть приоткрыты ввиду приближающегося вечера. Перед окнами росли какие-то плодовые деревья и защищали от солнца и приятно шелестели листвой. Полуторная кровать у стены застелена белым набивным покрывалом, в изголовьи на старинный манер подушка поставлена дутым треугольником. Письменный стол, стул и двуместный диванчик у другой стены. Несколько полок с книгами, множество картин на стенах, на полу мольберт. По рисункам можно было отследить прогресс художника – рост мастерства был заметен даже на беглый взгляд. Катерина опустилась на стул: вот ты какая, значит, комната детства Ромки! Почему-то ей казалось, что все должно было быть хуже, видимо, срабатывал стереотип представления о жизни пьющих людей.
– Это мой дом, дом моих родителей, – словно услышала ее мысли Татьяна Ивановна, тоже тихонько присевшая на диван и глазами гостьи оглядывавшая комнату. – Виктор к нам жить пришел, свой дом у них в негодность пришел. Я как раз осиротела, когда с ним познакомилась, через год расписались, через два он пить стал.
– Угораздило Вас выйти за него! – вырвалось у Катерины; о своем неделикатном порыве она пожалела, еще не договорив.
– Молодо-зелено! На него смотрела, а надо было на семью его. Виктор был энергичный, весь какой-то пружинистый, страстный, а я спокойная – такая несхожесть характеров всегда усиливает интерес, интригует, очаровывает. Потом уже стало ясно, что его энергия является энергией саморазрушения. Погодя он ее и на нас направил. Бес в нем жил, просто удивительное стремление не созидать, а разрушать. Как это в восемнадцать поймешь? Никак. Так и получилось. Вон, видишь, – она показала рукой на стену, – последнее наше общее фото.
Катерина встала и подошла к снимку. Татьяна Ивановна держала на коленях девочку-куколку лет двух с огромным бантом на беленьких волосиках. Справа от нее Женька улыбался во весь рот. Слева стоял Ромка – уже, правда, не Ромка, а мужчина. С длинными волосами! До плеч! Надо же, как неожиданно! Катерина не видела его таким и с интересом засмотрелась: тело его вошло в силу, по-мужски налилось, черты лица стали жестче, губы тоньше, есть морщинки, видно, что побрился. Она улыбнулась: Ромка и побрился! Это не вязалось. Изменился взгляд, она долго всматривалась, пытаясь понять, что такого появилось в его глазах и чертах. Поняла: горечь. Да, горечь и боль.
Вопросительно глянула на Татьяну Ивановну, чуть дотрагиваясь до головы, мол, Ромка носил длинные волосы? Она поняла:
– После того случая, помнишь? Так коротко никогда и не стригся больше.
Случай этот произошел в десятом классе и был таким страшным, что о нем никогда не говорили ни тогда, ни позже. В начале октября Ромка снова не пришел в школу, и Катерина уже по привычке пришла вечером к его дому. Тогда был единственный раз, когда он вышел. Она сидела на крылечке соседнего дома чистенькой старушки, у Ипатовых рывком распахнулась калитка и вышел Ромка. Он был безобразно острижен налысо, как-то кусками, будто парикмахер никогда не держал ножниц в руках или будто стриг сопротивляющегося человека. Ромка повернулся в сторону Катерины, взгляд его был просто безумным, как будто бы у него не хватало ни умственных, ни душевных возможностей осознать что-то ужасное. Он был как в бреду, не в себе, смотрел на Катерину и не видел ее, она чувствовала, что он напряжен до предела и что-то внутри него прямо сейчас может лопнуть и разорвать его на мелкие кусочки. Остолбеневшая Катька смотрела на него во все глаза, чувствуя, что ее саму охватывает ужас перед беспредельностью человеческой злобы и жестокости. Она поняла, что Ромку остриг отец. Издевательская демонстрация силы. Тут выбежала Татьяна Ивановна, плачущей белой лебедью накрыла Ромку руками, как крыльями, и увела в дом. Ох и долго тогда ходила Катька туда-сюда у памятного крылечка, сжимая кулачки, пытаясь унять охватившую ее бурю! Как она ненавидела этого негодяя, Ромкиного отца, и как жалела Ромку! Что еще он должен вынести от этого злодея?!
Возвратившись домой, она взяла бритвенную машинку, которой отец обривал сам себя, и в считанные минуты осталась без волос. Мама с папой онемели, увидев ее.
– Так надо, – буркнула Катюха.
– Кому? – задала мама неожиданный вопрос.
– Надо спасти человека.
– Вот так?
– Да, так, – увереннее подтвердила Катька. – Ничего не спрашивайте сейчас, потом расскажу, – и ушла в свою комнату.
Утром, до школы она стояла перед калиткой Ипатовых, ждала. Знала, что Ромка снова не пойдет на занятия, а ей нужно было как можно скорее заявить ему о своей поддержке, дать знать, что он не один перед жестокостью. Она ждала, когда Татьяна Ивановна выйдет из дому, на работу ведь ей надо было идти. Татьяна Ивановна действительно скоро открыла калитку и опешила, увидев Катьку с щетиной на голове. Она прикрыла лицо руками и смотрела на лысую героиню полными слез глазами.
– Здрасьте! Я вот за Ромкой решила зайти, вместе чтобы в школу идти, – хрипло доложила Катюха, глядя на камешек, который перекатывала носком своей туфли.
– Я сейчас, Катенька! – с готовностью метнулась Татьяна Ивановна. – Я сейчас позову его, скажу, что ты пришла!
Ромка вышел далеко не сразу. Катька так и не смогла посмотреть ему в глаза, до обморока боялась увидеть в них сама не знала, что. Она молча взяла его за руку, в другую руку сунула свой портфель, и они пошли. Как ни странно, в школе никто над ними не смеялся и вообще ничего им не говорил, все как чувствовали необычность ситуации, тем более, что Катька с Ромкой так весь день друг на друга и не смотрели, и не сказали ни слова, хотя и просидели все перемены за партой, держась за руки.
Волосы у них отросли быстро, к концу года она уже пользовалась заколками, но ни разу они не сказали и слова об этом случае.
– Катюш, эта странная надпись, которую Ромочка попросил набить, «Помни меня!» – это ведь для тебя?
Катерина обернулась к Татьяне Ивановне, кивнула.
– Я так и подумала, когда Валера сказал.
– В последнем классе, когда все чаще шли разговоры о будущем, кто куда уедет, да кем станет, Ромка все печалился, что никем не станет и ничего великого не сделает. Очень боялся, что не останется от него ничего, никакой памяти. Говорил, что боится уйти незамеченным, забытым, как будто его и не было. Меня уверял, что я буду звездой, я и сама в этом была уверена, – чуть усмехнулась Катерина. – Вот тогда он и начал твердить, чтобы я в своей звездной жизни помнила его, не забывала. И когда мы прощались – он же меня к поезду ходил провожать, – все твердил: «Ты только помни меня! Помни, что я тоже был у тебя!»
Татьяна Ивановна в своей манере прикрыла губы ладошкой, закачала головой, и глаза ее наполнились слезами.
– Только зря он думал, что ничего великого не сделает! – уверенно заявила Катерина. – Он сделал! Он хотел прекратить алкоголизм в своем роду, говорил, что очистит кровь и дети его не будут знать этого зла. И очистил! Большие поступки разные, Татьяна Ивановна. Лечь на гранату, или водить евреев по пустыне, или управлять государством – это одно, а есть еще тихие подвиги, правда, Татьяна Ивановна? Когда люди побеждают себя, свои пороки, смиренно платят за чужие грехи. Это подвиги души перед собой, своим родом, своими потомками. В этом смысле Ромка настоящий герой, с самого детства герой! Он понимал свой путь, свой выбор, в этом не было спонтанности. Он очистил путь для Женьки, понимаете? – она обернулась к Татьяне Ивановне, потом снова к фото: – Я помню, помню тебя! – Катерина ткнула пальцем в Ромку на фото. – Разве тебя забудешь, героюку такого? А стоя на твоих плечах прославится Женька, правда, Татьяна Ивановна? Мне кажется, нам уже сейчас надо привыкать к этому имени: Евгений Ипатов!
– Жером! Жером Ипатов! – поправила Татьяна Ивановна. Катерина обернулась в недоумении. – Да, Женечка соединил свое имя и Ромочки, получилось Жером. Так и подписывает свои работы, посмотри сзади!
Катерина ошалело посмотрела на рисунок.
– Гы! – вырвалось из ее груди. – Гы-гы-гы! – она схватилась за живот и согнулась пополам, Татьяна Ивановна не сразу поняла, что она смеется. Катерина выпрямлялась, всплескивала руками, закрывала лицо, снова сгибалась – смех выкатывался из нее новой и новой волной. Глядя на нее, рассмеялась и Татьяна Ивановна, они долго хохотали, вытирая выступавшие слезы, сквозь смех по очереди выговаривая: Жером! – и снова заходились от хохота.
– Ай, да Женька, ай, да красавчик! Жером Ипатов! – еле успокоилась обессилившая от смеха Катерина. – Видимо, так тому и быть, Татьяна Ивановна, бабушка великого русского художника Жерома Ипатова! Дай бог! Я уверена, так и будет! Нет, не забудется Ромка – Женька не даст забыть! И пусть только мы знаем о Ромкином тихом подвиге, главное, чтобы там знали! – она показала рукой вверх.
– Там-то знают, – кивнула Татьяна Ивановна, – это мы тут не всегда ценим то, что надо, а там все по местам расставится.
– Нет везения, есть чья-то заслуга в роду, которая другим выливается в везение. Я так себе это понимаю, – философски подытожила Катерина, подтвердив мысль решительным взмахом руки, потом вздохнула: – Выучим Женьку, не переживайте, пусть в Питер поступать приезжает, я не оставлю его на произвол судьбы.
***
В среду днем Катерина покачивалась в кресле на веранде и чувствовала удовлетворение: отдала все долги, возникшие в последнее время – и с отцом общалась каждый день, чего при его жизни никогда не было, и могилу Ромы сделали очень красиво, они все вместе сидели на ней, поминали его. Катерина улыбнулась: они с Татьяной Ивановной иногда переглядывались друг с другом и сдерживались от смеха, потому что деловитый Женька-Жером был неподражаем в своей детской непосредственности. Этот мальчик покорил ее окончательно и бесповоротно: она уловила в нем истинное мужское начало, какое было и в Ромке. В его взгляде, движениях и суждениях уже явно проглядывала та внутренняя сила, которая шла от безусловного принятия сына отцом, от любви бабушки, от уважения крестного, от понимания своего пути. Скоро все это проявится в виде истинного мужского авторитета. Женька будет ого-го каким мужчиной! Общими усилиями они вырастят из него человека, со своей стороны Катерина тоже поможет. У него душа интеллигента, как красиво он ел сахарные плюшки! Неспешно, откусывая маленькими кусочками, показывая бабушке, что очень вкусно. Прелесть, а не мальчик!
При воспоминании о плюшках у Катерины заурчало в животе. Она встала с кресла, потянулась, как-то по-собачьи встряхнулась всем телом, окончательно сбрасывая минувшее, чувствуя только настоящее и стремление в будущее, посмотрела на часы: скоро придет мама. Катерина зашлепала босыми ногами к холодильнику. В пику воспоминаний о сладком ей захотелось чего-нибудь ядреного, чтобы прямо с чесноком. На верхней полке холодильника увидела свежую курицу и загорелась приготовить штрули. Она нашла сотейник, лук, морковь, чеснок, яйцо, муку, надела фартук и принялась стряпать. Скоро аромат варящейся домашней курицы и луковой поджарки заставил ее воодушевленно припевать. Она сбегала в огород и сорвала несколько веточек укропа и петрушки – все для вкуса и аромата. Не сразу отыскала лавровый лист. Еще через полчасика сосредоточенно выложила поверх готовых кусков курицы рулетики с поджаркой, зеленью и чесноком. На получившуюся красоту самодовольно взирала через стеклянную крышку. От зрелища оторвалась, чтобы убрать со стола и помыть посуду.
– Привет, Катюш! – улыбнулась мама. – Штрули, что ли, готовишь?
– Штрули!
– Надо же! Я думала, ты такое уже не ешь.
– Чего это?
– Ну, моды ваши всякие…
– Покушать, мам, это вне моды!
– Ммм, выглядит и пахнет обалденно!
– Садись, накладываю!
– Мне сметанки дай, я их со сметаной люблю. А что, ты себе там готовила?
