скачать книгу бесплатно
– А ты чего сидишь так долго?
– Вспоминаю Рому.
– Да-а-а-а, – непонятно протянула мама.
– Ах, мам, знаешь, что я хочу сказать? Хоронить родителя и хоронить ровесника – это такие разные чувства!
– Оно и понятно! Хоронить родителей естественно, а вот когда молодые уходят раньше срока, да оставив сиротами малых детей – это идет в протест.
– Именно, мам, именно это я и чувствую – протест. Я против того, что Ромка умер в тридцать лет! Я против! – голос Катерины сошел на шепот. Она закрыла глаза, несогласно закачала головой. – Я против. Он лучше меня, лучше многих, а ушел!
– Что же теперь? У бога на каждого из нас свои думки, когда кому приходить и когда уходить. Забрал – значит, отмыкал свое человек.
– Мне стыдно, мам, мне так стыдно! Я чувствую себя виноватой!
– Виноватой? В чем? Перед кем?
– Я сравниваю наши с ним жизни, и как будто бы я эти шестнадцать лет на пустое потратила.
– На пустое?! – задохнулась мама от возмущения. – Ты же пела! Ты же стала звездой! Какое у тебя расписание, какая железная дисциплина! Эти две недели отпуска выкроила за сколько лет? Ты что такое говоришь?
– Это да, мам, – приласкалась к ней Катерина, желая успокоить. – Но чем жила моя душа! Я собой жила, кто-то скажет, что беса тешила. – Она не стала уточнять, в чем был ее бес. – Вот Ромка предстал перед Богом и, я уверена, похвалили его там, что достойно боролся, что к лучшему шел, ведь всю жизнь он сопротивлялся своему горькому наследству. А я? – Катерина все же решилась признаться. – Я мужчину любила, и вообще, много плотски любила, мне стыдно было бы Господу или людям рассказать что-либо об этом, слишком личное и… приземленное, что ли? На уровне инстинктов. Пение? Голос Он мне подарил. Я благодарить должна. Какая моя заслуга? Разве что не ленилась никогда.
– Неожиданно, конечно, такое услышать от тебя, – чуть помедлив сказала мама. Чувствовалось, что она не ожидала от дочери подобных слов и вообще, это был их первый разговор на уровне взрослых людей, а не дочки и матери. – Ты свою жизнь лучше знаешь, да и умнее меня будешь. Ты подумай, разберись в своей душе, так не оставляй, это не шутки, в конце концов, ты права, вряд ли там нам захочется про собственные удовольствия рассказывать. Совесть, что ли, неспокойна?
– Сама не пойму пока. Терзает все внутри, покоя нет. Я благодарна за все, что у меня было, это сделало меня на голову выше, но все это такое, что не расскажешь и не похвалишься. Все очень личное, эгоистичное, на саму себя направленное. Мне кажется, нужно отдавать. В зачет идет только это. – Катерина утвердительно кивнула своим словам. Сморщила нос: – Смерть заставляет подводить итоги, взглянуть на себя по-другому. – Она увидела удивление мамы, сменила тему: – Ромка был такой добрый, мам! Эта его доброта не дает покоя – за что ему тяжелая доля? Вот за что? Он лично вообще ни в чем виноват не был, ни в чем! Всех только пригревал и одаривал собой. Все детство чужие грехи переваривал! Мам, это был такой ужас!
– А почему ты нас не познакомила с любимым мужчиной? Мы с отцом все жениха ждали, – не поддалась на другое мама.
– С Андреем? Наверное, потому что не знала, жених ли он мне.
– Значит, Андрей. Обманул, что ли?
– Нет, мам. Он очень необыкновенный человек. Про него так просто и не расскажешь. Обогатил меня, раскрыл, развил.
– Долго вы встречались?
– Не сказать, что встречались в обычном смысле, но связь была. Все эти годы, мам.
– А почему расстались?
– Да мы и не расставались. В общепринятом смысле. До сих пор встречаемся. Наверное.
– Молодец! Хорошо устроился! – в маме проснулась теща.
– Нет, мам, это не его случай. Здесь другое. – Катерина споткнулась на полуслове, не зная, как определить Андрея незнакомому с ним человеку, тем более маме. – Он хочет, чтобы женщина принадлежала ему полностью.
– Эгоист! Сам, поди, ничего не стоит!
Катерина продолжительно фыркнула губами, как лошадь: Андрея так просто не презентуешь.
– Очень стоит. Это богатый человек, если говорить об этом. Лечит людей.
– Сколько лет ему?
– Хорошо за сорок.
– Женат был?
– В совсем молодом возрасте, недолго.
– Говорю же, эгоист! Был бы мужик хороший, разве не нашлось бы женщины, захомутавшей его? Ты что, наших баб не знаешь? Тем более, богатый!
– Он баб не любит. И не эгоист. Идеалист.
– Чего?!
– Идеалист. В любви идеалист. Иного не хочет.
– Заумные все какие-то! – ворчливо заметила мама.
– Наверное, – согласилась Катерина. – Быть проще лучше.
Они помолчали. Чувствовалось, что мама внутренне кипит и уже искренне настроена против Андрея. Катерина покосилась на нее, так и есть: мама вела ожесточенный внутренний монолог против личной жизни дочери, против ее мужчины. Надо было менять тему!
– Мам, а ты видела Ромку? Ну, все это время, что меня не было, встречала его?
– Нет, дочь, и не видела, и не слышала, да как-то и не интересовалась, – резко ответила она. – Мы с папой больше тобой жили, за твоими делами следили, интернет вот освоили. – Она вздохнула, смягчилась и еще раз подтвердила: – Никого из них не встречала.
Катерина встала с качалки, свернула шаль, взяла маму под руку, поднимая ее со стула:
– Пойдем, утро, как говорят, мудренее вечера.
***
Утром, проводив маму на работу и убрав после завтрака, Катерина отыскала в мамином шкафу белый ситцевый платок на голову: в этом климате приходилось беречь волосы, они по-прежнему оставались ее главным украшением – густые, тяжелые, струящиеся, блестящие, плотного темного цвета, по-настоящему роскошные. Через две недели у нее запланированы съемки для журнала в Нью-Йорке и для рекламы часов в Москве, надо было сохранять красоту и здоровье; уже несколько лет она зарабатывала не только пением, но и лицом, и именем. Недавно ей предложили рекламу шампуня, и, хотя цена контракта была высокая, Катерина раздумывала: по статусу ли? Уронить себя не хотелось. Нанеся на лицо толстый слой солнцезащитного крема с максимальным фактором, водрузив на нос во избежание морщин у глаз самые темные очки, отражающие всякие вредные лучи, Катерина отправилась к дому тети Любы Коломийцевой.
– Теть Люба! – звала она в щель между калиткой и забором, как привыкла в детстве, и стуча кулаком по старым доскам. Собака на цепи зашлась истошным лаем, через время хлопнула дверца и со стороны заднего двора вышел дядя Валера. Он цыкнул на собаку, угомонив ее, и пошел открывать. В резиновых сапогах, в промокшей от пота футболке, видно было, что работал на базу, наверное, навоз вывозил; шел сутулясь, заметно вынося плечи вперед.
– Ты что калитку ломаешь? – пристыдил он беззлобно, щуря на солнце прекрасную лазурь глаз. Катерина улыбнулась: она уже позабыла эту манеру всех взрослых в их городке разговаривать с младшими, чуть осекая их, что должно было означать воспитание.
– Здравствуйте, дядь Валер, я к Вам.
– Здравствуй. Говоришь, ко мне, а зовешь Любу.
– Это по привычке. Заказ на работу примете?
– На работу? – протянул дядя Валера, впрочем, не слишком удивляясь. – Мать уже все заказала, вроде.
– Я для Ромки.
– Для Ромки? И что ты хочешь?
– Все хочу! И памятник, и оградку, и столик, и скамеечки. Чтобы все как у людей.
– Добре, – он чуть помедлил, поскреб натруженной рукой щетинистый подбородок. – Памятник и фундамент я сам сделаю, а оградку и остальное надо Лешку Рыжего попросить, он сварщик. Как раз вчера у него новую арматуру видел, на ажур хорошо.
Катерина просияла:
– Спасибо, дядь Валер, с ценой станет ясно – дайте знать! Я надгробие сегодня закажу, съезжу в райцентр, а рисунок определенный у меня задуман, я расскажу – нарисуете?
– Что же не нарисовать? Нарисую. А памятник пойдем прямо сейчас выберешь. У нас у батюшки при церкви все для похорон купить можно.
– О? Разве можно им торговать?
– В церкви нет, а так, из дому понемногу помогает и себе, и людям. У него четверо детей, двое своих, двое приемных, жить-то как-то надо.
– Хорошо, я готова, – Катерина хлопнула рукой по сумочке, висящей у нее через плечо, показывая, что деньги взяла с собой.
– Погоди малёх, я мигом! Иль зайдешь? – Катерина отмахнулась, и дядя Валера скрылся с глаз.
Она присела на лавку у дома под раскидистым вязом, дернулась, почувствовав коварную занозу, посмотрела: кто-то ножом вырезал заветное «А+М». Катерина понимающе усмехнулась, пересела, отковырнула занозу с доски, увидела на нежном батисте платья затяжку и в сердцах ругнулась: «Вот поросята! У них любовь, а пятьсот долларов теперь коту под хвост!» Вытерла тыльной стороной ладони пот с носа, достала из сумочки Louis Vuitton солнцезащитные очки Vera Wang, которые сняла из вежливости, разговаривая с дядей Валерой, и, надев их, почувствовала облегчение для глаз. Солнце палило немилосердно. Она снова открыла сумочку, вытащила бутылочку с холодной водой, раз-другой отхлебнула, потом не гламурно широко развела колени, наклонилась, налила в ладонь воды и умылась. Хорошо! Отыскала в недрах дорогущего ридикюля виноградную воду Caudalie и с наслаждением опрыскала разгоряченное лицо. Удовлетворенно улыбнулась, убрала воду и не успела расслабиться, как вышел дядя Валера. Он был умыт, расчесан, надел свежую, но не поглаженную футболку и, заперев калитку, натянул на голову неизменную, видавшую виды кепку:
– Айда, что ль? Давай сначала к Лешке, эт по пути, закажем оградку, узор выберешь.
– Что за Лешка такой? Не помню что-то.
– Бесфамильный. Они у клуба живут.
– А! Знаю. У них детей не было.
– Не было, да потом Лешку народили. Ему двадцатник всего, зеленый еще, но работает хорошо, ты не думай!
– Поэтому я его не помню, я уже уехала, а он, получается, только в школу пошел.
– Наверное. Хороший парень, без дури, без лени, не пьет особо, не шаландается, молодец!
Катерина улыбнулась, давно она таких характеристик не слышала. Интересно, как бы ее отрекомендовал дядя Валера?
– С задов пойдем, – объяснил дядя Валера, сворачивая в проулок, – Лешка на базу работает, у него там в сарае инструменты и все, что нужно.
– Собака есть? Я боюсь, если не привязанная.
– Есть, да только она не покусает, разве только залижет до смерти! Щенок лабрадора, чего с него взять? Дети, наверное, с собой забрали гулять.
Катерина снова улыбнулась – дядя Валера выражался емко и образно, впрочем, как и подобает летописцу.
Лешка варил под навесом какие-то железки. Заметив гостей поднял маску, широко и щербато улыбнулся, подставив для приветствия не руку, державшую инструмент, а плечо:
– Здорово, Валерич!
– Помогай бог! – похлопал его по плечу дядя Валера. – Заказчицу вот привел тебе! Аверьяновых дочка, Катерина.
– Здрасьте!
– Здравствуйте! – Катерина после яркого солнца никак не могла рассмотреть Лешку, стоявшего в тени навеса.
– Ромке Ипатову могилку хочет облагородить. Оградка, Лех, нужна ажурная и столик со скамейкой, сделаешь?
– Что же не сделать? Сделаю. Материал есть. Размер какой?
– Надо еще померять. Когда начнешь?
– Сегодня это закончу, – показал он кивком головы себе под ноги, – завтра начну. Узор только выберите, вон у забора образцы стоят. Можете свое придумать, только нарисуйте тогда.
– Не, из твоего возьмем. Иди, Катерина, посмотри!
Она пошла к забору, к которому были приставлены несколько фрагментов низкой металлической оградки, выбрала понравившийся, отставила его чуть в сторону. В углу заметила перевернутую на бок картонную коробку из-под микроволновки, в ней был расстелен старый ватник и копошились котята. Катерина не видела котят лет сто, умильно рассюсюкалась, принялась гладить их туго набитые круглые пузики.
– Может, возьмете? – крикнул ей Лешка.
– Куда мне! На месте не живу. А так взяла бы. Когда-нибудь заведу себе и котят, и собак, – мечтательно добавила она.
– За сколько сработаешь, Лех?
– Дней за пять точно, размер только не забудьте сказать. Фундамент ты лить будешь?
– Залью. Зайду, скажу тебе.
– Красить сами будете или мне?
– Давай сам, а то жара там, одуреешь.
– Оплата по результату, ориентируйтесь тыщ на двадцать, обычно так выходит, – сказал Лешка подошедшей Катерине, она согласно кивнула. – Валерич, вентилятор разверни на меня, а? Мимо дует.
На столбе, держащем навес, за обломок штатива был примотан шпагатом тихо жужжавший, честно отработавший два срока вентилятор в облупившейся защитной сетке. Леха сел на корточки и направлял руку дяди Валеры:
– Ага, вот так, чуток пониже еще! Нормально! На тройку перещелкни там, двойку уже не чую!
– Че лыбешься? – спросил дядя Валера, когда они пошли к дому батюшки.
– Да нравится мне все это так! Просто! Ни тебе договоров, ни юристов, классно! Забыла я уже, что так бывает. Котята, вентилятор – хорошо!
– Ну, ты там по заграницам своим еще поживи, совсем одичаешь!
По пути к батюшке Катерина втайне разволновалась, растревожилась. Такое с ней всегда случалось при виде храмов и всего, связанного с верой. Кажется, в ней жило необъяснимое, врожденное убеждение, что Бог есть и все на свете не просто так. Что с этим убеждением делать она не знала, но оно ее тревожило.
Церковь была небольшая, из белого кирпича, традиционной формы – один большой купол и четыре маленьких, зато со звонницей в один тяжелый колокол, два поменьше и три совсем маленьких.
