Комикс

– Хорошо, сэр.

Когда они подходят к двери, Уэйд останавливается. Шарит по карманам. Вынимает пистолет – дает подержать помощнику. Достает мокрый бумажник. Раскрывает. Тянет купюру – она рвется. Уэйд сопит, шатается и по одному выбрасывает обрывки на пол. Осторожно раскрывает бумажник шире. Облизывает губы. Медленно вытягивает мокрый полтинник и отдает помощнику. Что-то говорит. Забирает пистолет. Помощник кивает и отходит к стойке.

Пока он ходит, Уэйд прислоняется к стене, задирает голову. Смотрит на неоновую Риту. Улыбается. Козыряет ей одним пальцем, направляет на нее пистолет и нажимает на курок.

Щелчок.

Что-то говорит. Помощник возвращается. Уэйд отрывается от стены. Оба выходят на улицу.

Малина

Уэйд сидит, откинувшись на спинку кресла, и монотонно надиктовывает тезисы предвыборной речи своему помощнику – тот усердно пишет в блокноте и периодически кивает. Уэйд соединяет подушечки пальцев, иногда сбивает пылинки и совершенно не слышит себя – думает о чем-то другом. Еще это похмелье…

Когда дверь открывается и входит она, в его голове мгновенно проносится поток нецензурных слов, через которые он урывками, словно кадрированием отмечает рыжие волосы, браслет из сотен серебряных нитей, тонкую белую рубашку, широкие джинсы, черные туфли не по погоде, большую сумку через плечо, царапину на скуле.

– Можно? – спрашивает девушка.

– Мона Уайт?

– Да.

– Странно, что вы спрашиваете, а не выламываете мне дверь.

– Что?

Уэйд морщится и переводит взгляд на помощника – тот глупо улыбается.

– Ничего.

– Я приехала из госпиталя.

– И что?

– Я хотела извиниться… Я сожалею… И поблагодарить вас…

– За что?

– За то, что въехала в вас вчера. Ну, то есть, извиниться за то, что въехала, а поблагодарить…

– За что?

– За то, что вы спасли меня…

– Кто вам это сказал?

– Врачи.

– Хм.

– Что?

– Ничего.

– И мне сказали, что вы хотели меня видеть.

– Наконец-то вы перестали любезничать. Проходите. Джон, ты все понял по тезисам? Давай, иди, вычищай. Принесешь мне на вычитку.

Помощник вскакивает, едва не роняя стул. Краснеет. Старается не смотреть на гостью. Поспешно уходит. И Уэйд, и девушка провожают его взглядом.

– Ну что, дорогуша, вы чуть не лишили город нового мэра. И теперь обязаны голосовать за меня. Присаживайтесь. – Уэйд указывает на то место, где только что сидел его помощник.

– Спасибо.

– Чтобы, так сказать, искупить смерть моей любимой машины.

Мона неопределенно улыбается.

– У вас можно курить?

– Обожаю эти женские штучки – просто вот так менять тему. Ну что ж. Я тоже покурю.

Мона закуривает. Осматривает кабинет. Слабо затягивается. Ее внимание привлекает флаг, фотографии, залежи бумаг в шкафу и на столе. Уэйд излишне непринужденно разваливается в кресле и следит за ней. Дым собирается между ними и поднимается к потолку. Уэйд замечает, что глаза у нее серо-зеленые и этот цвет живо откликается на солнечные лучи, разрезающие пыльный воздух за ее спиной.

Где-то там, на улице, наверху, редеют облака: солнце ослепляет и обесцвечивает картинку за окном. Становится тепло, почти жарко. Уэйд, забывшись, рассматривает Мону еще внимательней, чем она – кабинет. Он ощущает аромат духов.

Его мутит.

Вчера от нее пахло точно так же.

– Если не возражаете, я открою окно. Душно. А ваши духи… Ну, в общем, в кабинете комиссара полиции не должно так пахнуть.

– А как здесь должно пахнуть?

– Неважно.

Уэйд подходит к окну. Жмурится на солнце. Открывает створку на четверть и выбрасывает окурок на улицу. Мона наблюдает за тем, как он несколько раз вдыхает и выдыхает уличный воздух. Вытирает испарину со лба и висков.

– Вам плохо?

– Нет-нет, все отлично. Просто я не выношу женских духов. Кем вы работаете, мэм?

– Я проститутка.

Уэйд оживляется.

– Как славно. Вышел бы отличный заголовок передовицы. – Уэйд картинно проводит по воздуху рукой. – ПРОСТИТУТКА НАЕХАЛА НА КОМИССАРА ПОЛИЦИИ. Или еще лучше: кавер-стори с вашим трогательным портретом и моим глупым лицом в маленьком квадратике… И тэглайн: «ОНА СОЖАЛЕЕТ».

– Вы меня за этим позвали?

Уэйд возвращается и упирается руками в стол.

– Да, черт возьми! ДА! Я хотел посмотреть в лицо той сучке, которая чуть не угробила и меня, и себя.

– Ну так смотрите.

Мона затягивается. Уэйд садится в кресло. Мона ищет глазами, куда бы деть окурок. Находит пепельницу на противоположном краю стола возле Уэйда и тянется к ней, открывая Уэйду большую часть груди в низко расстегнутой рубашке. Запах духов усиливается.

– А куда ты так спешила? Мне тут сказали, что ехала ты миль восемьдесят.

– На работу.

– Да-а-а? Да ты у нас трудяжка. Молодец. А ты давно этим занимаешься?

– Мы на «ты» перешли?

– Почему бы нет? Ведь я достал тебя из горящей машины и еще немного протащил по грязи. По-моему, это гораздо лучше брудершафта.

Мона смеется. Он достает еще одну сигарету. Она утирает слезы в уголках глаз. Смотрится в зеркальце, что-то там поправляет.

– И это все, что тебе нужно?

– Я подумал, что нам нужно познакомиться и поговорить.

– Как скажешь. Но если серьезно, зачем ты пригласил меня?

– Ну, мы в ответе за тех, кого спасли. Теперь мы повязаны на всю жизнь. Мне интересно, кого я спас…

– Мы можем развязаться, если я тебя спасу.

– Так чем ты занимаешься?

– Я проститутка, ты забыл?

– Ах да. Давно?

– Давно.

– Нравится?

– Хочешь залезть ко мне в душу?

– Да.

– Нравится.

– Врешь.

– Может быть, а, может быть – нет…

– Когда мы снова увидимся?

– Когда захочешь.

Жарко. Время словно остановилось.

– Тебе лучше уйти, – тихо произносит Уэйд и вытирает пот со лба.

– Как скажешь. Мы еще увидимся?

– Зачем?

– Я так хочу.

– Но зачем?

– Сам сказал, мы ведь повязаны.

– Нет… Я не хочу.

– Как скажешь.

Она уходит. Уэйд встает, подходит к окну и открывает створку настежь. Морозный воздух врывается в кабинет. Сквозняк растворяет дверь и сметает со стола бумаги. Они кружатся. Флаг одной стороной опадает со стены. Срываются рамки с фотографиями, бьется стекло.

– Твою мать… – шепчет Уэйд. Закрывает окно, подходит к селектору, нажимает кнопку. – Джон, догони ее. Скажи, пусть меня подождет внизу, я выйду через пять минут.

Из селектора слышно, как помощник окликает Мону, стуки, шорохи, неразборчивые голоса, шаги…

– Она будет вас ждать в фойе.

На крыше

Красно-розовый закат. Холодно. Сильный ветер. Из облаков торчат несколько зданий Сити. Вышки на них мигают красными огнями.

Напротив, у сине-черного горизонта, мерцают первые звезды.

Ветер непрерывный. От солнца к темноте. Плотный. Пронизывающий.

На одном из небоскребов прямо в центре вертолетной площадки стоят три больших кресла спинками к темноте. Слева от центрального кресла – столик красного дерева. Длинные тени ползут за края крыши. На столике – круглый графин, наполовину наполненный янтарным коньяком, и три фужера, искрящихся в последних лучах солнца.

С северной стороны к центру площадки подходят Файерс и Макс.

Файерс спокоен, идет размеренно. Тяжелое черное пальто лишь слегка льнет к ногам со стороны солнца. В руках – серый полосатый кот.

Макс семенит позади, придерживает одной рукой шляпу, а другой стискивает лацканы синего плаща.

Их тени соединяются с тенями от кресел и столика.

Файерс спокойно садится в центральное кресло, кот тут же перепрыгивает в правое. Макс бухается в оставшееся, надвигает шляпу на глаза.

Молчание нарушает кот. Он кружит по креслу, иногда встает передними лапами на подлокотник и несколько раз громко, протяжно мяукает. Ветер раздувает ему усы, шерсть, щекочет уши. Кот фыркает и встряхивает головой.

– Сейчас-сейчас, Джонатан.

Кот в ответ урчит и царапает подлокотник.

– Терпение… Да-а, терпение, Джонатан. Терпению ты со мной научишься. – Файерс чешет кота за ухом, тот урчит еще громче. Файерс, не поворачивая головы, обращается к Максу. – Вы знаете, мистер Келли, терпение – единственная добродетель, которую я признаю.

– Почему?

– Потому что, это единственное, с чем я ничего не могу поделать. Когда у человека отбирают все, ему остается только терпеть.

– В таком положении я бы себя убил.

– Да-а, неплохой выход, но подавляющее большинство почему-то предпочитают жить. Рано или поздно любое терпение перерастает в привычку. И, поверьте, нет ничего сильнее привычки. Эх, привычка… На ней держится все. Ее кровные сестры – лень и трусость – правят этим миром. Вы так не считаете?

– Не знаю.

Файерс ухмыляется.

Высокий официант в черном фраке приносит бутылку молока и наливает его в один из фужеров. Кот нетерпеливо топчется в кресле, перескакивает на колени к Файерсу, а оттуда – на столик и, не дожидаясь позволения, залезает мордой в фужер. Молоко попадает ему на усы, стекает каплями на стол. Кот фыркает, крутит уши от ветра. Официант аккуратно стирает капли белым полотенцем.

– Ну что, мистер Келли, коньяк?

– Да, было бы неплохо. Холодно здесь.

Официант медленно наполняет до половины фужер Файерса. Ровно на столько же наполняет второй фужер и подает Максу. Макс оглядывается на Файерса, на секунду задумывается и залпом выпивает все. Официант наливает Максу еще одну порцию и спокойно удаляется.

Кот уже почти полностью просунул голову в фужер. Только уши торчат из-за краев.

– Ну, как наши дела обстоят, мистер Келли?

– Холодно здесь.

– Ничего, ветер скоро немного стихнет.

– Хорошо бы.

– Ну, так что?

Макс слегка расслабляется, но позы не меняет.

– По-моему, она начинает меня подозревать.

– В чем же, позвольте осведомиться?

Файерс щурится, но не отводит взгляда от заката. Макс подается ближе к Файерсу и понижает голос:

– Она перестала мне доверять, понимаете.

– Вы думаете, нас кто-то может здесь подслушать?

– Она мне не доверяет.

– Правда? Сейчас никто никому не доверяет. Я бы и вам советовал делать то же самое, мистер Келли.

– У меня такое чувство, что она в любой момент может со мной расправиться. Мне кажется, она что-то подозревает, что за мной следят. Я плохо сплю, плохо ем.

– А что так? Вы боитесь?

– Да. Я боюсь.

– Это нормально.

– А я так не считаю. Я хочу спокойно и быстро закончить работу и заняться своим делом.

– Чего же вы хотите от меня?

– Расходы растут… Но не это главное. Когда я брался… Понимаете, все это стало слишком личным для меня. Элла…

– Вы влюбились?

– Нет. Точно, нет! Иначе я бы здесь не сидел сейчас… Но Элла требует от меня слишком многого. Слишком! И чтобы не раскрыться, я вынужден… Она потребовала замести следы после убийства Тони. Я вынужден был… впрочем, слава богу, ничего не получилось. Но сейчас она стала еще сильнее подозревать меня!

Кот, пытаясь достать языком до дна фужера, двигает его по всему столу. Файерс чуть заметно улыбается:

– Так чего же вы хотите?

– Главную мою цель вы знаете – империя Джека… Да мне даже хватит и той ее части, за которую отвечал Тони… Но ставки выросли – я просто боюсь за свою жизнь.

– Всему свое время. Сделайте свою работу, и наши договоренности вступят в силу.

– Сейчас меня интересует прежде всего моя безопасность.

– Я не занимаюсь безопасностью, мистер Келли. Я бизнесмен.

– Я знаю. Но я также знаю, что моя безопасность – гарантия стабильных поступлений от меня в будущем, то есть гарантия стабильности для вашего бизнеса в городе.

– Мистер Келли, ваша безопасность станет частью моего бизнеса только тогда, когда вы выполните все, о чем мы с вами условились. А в настоящем ваша безопасность – ваше дело. Я предоставил вам все, о чем вы просили, и теперь надеюсь на обещанные результаты с вашей стороны.

– Я лишь хочу сказать, что вы рискуете потерять свои вложения, если меня в ближайшее время убьют. – Макс сдвигает шляпу на затылок, залпом выпивает вторую порцию коньяка, разваливается в кресле. – Элла ведет свою игру. Она сама хочет управлять городом.

– Хочет стать мэром?

– Ну, мэром ее никто не выберет. Она хочет стать теневым мэром. Настоящим мэром, который делает дела, а не разрезает ленточки. – Макс достает пачку сигарет и зажигалку, прикуривает, затягивается.

– Одно дело – хотеть, а другое – сделать.

– Она собирается устроить хаос в городе и дискредитировать всю нынешнюю власть: Эвила, Джека и всех, кто за ними стоит.

– Хаос?

– Элла ведет дела с Винни Купером. А Винни только прикидывается кофейным идиотом – на самом деле на нем вся грязная работа. А еще Элла часто общается с каким-то советником юстиции или сенатором.

– С каким именно советником?

– А я не знаю. Пока не смог выяснить. К ним не подобраться: они оцепляют все вокруг. Но я думаю, вам проще выяснить по своим каналам.

– Хорошо. А какие дела у Эллы с Винни Купером?

– Они пытались реализовать первый этап – дискредитировать Эвила в кинотеатре. Винни подготовил Эвила и выпустил его на сцену, но у них случилась небольшая накладка: Уэйд вовремя подсуетился благодаря мне. Сейчас всех повязали, но, думаю, записи с Эвилом все равно попадут в эфир, и они приступят ко второму этапу.

– Забавно. И какой же второй этап?

– Не очень-то забавно. Понимаете, Эвил кривлялся, как полный псих. Они его накачали чем-то, а потом еще и в вентиляцию пустили какую-то отраву. Перестраховались себе на голову. Они ведь хотели что-то вроде банального шоу Рокки Хоррора, но там случилось что-то совсем за гранью.

– Не рассчитали с дозой?

– Возможно. А может, Винни так и задумывал с самого начала. Там было массовое помешательство.

– Какое именно?

– Мне сложно сказать. Я сбежал оттуда в самом начале – столько жути происходило! Хотелось кожу с себя содрать. Я полдня отходил. До сих пор колотит, и даже выпивка не помогает.

– Купер сбежал?

– Его арестовали, но Элла сказала, его скоро отпустят, потому что поможет…

– Советник юстиции?

– Да. Но выправка у него военная, как у Винни. Похоже, что он из госбезопасников.

– Интересно. Так какой же второй этап?

– Они устроят что-то похожее, но масштабнее. Дальше – арест Джека. При обыске в его офисе найдут пару красивых защищенных кейсов с ампулами вещества, которое применяли в кинотеатре. Дальше дело техники: угроза национальной безопасности, обвинение в заговоре с целью переворота и все дела.

– Ловко.

– Да. Хотят кинуть всех кураторов Джека до самого верха…

Кот все еще елозит стаканом по столу, хотя иногда выглядывает и с надеждой смотрит то на Файерса, то на Макса. От солнца осталась половина, сизая дымка ползет к нему от краев горизонта. Ветер стихает. След от самолета режет небо пополам.

– С вашего позволения. – Макс встает, наливает себе коньяку на три четверти и отхлебывает половину. Садится, откидывается на спинку кресла.

– Вы что-то много пьете, мистер Келли.

– А вы что-то совсем не пьете.

– Вы заняты моим делом. Алкоголь в таких делах только мешает. А я не люблю, когда мне мешают в моих делах.

– У меня была чертовски сложная неделя. Удалось поспать раза три.

– Я все проверю. Если все действительно так, как вы говорите, мы примем меры. И, конечно, я позабочусь о вашей безопасности, мистер Келли.

Макс открывает рот, чтобы ответить, но в этот момент кот сталкивает фужер – тот рассыпается в бесчисленные осколки. Кот спрыгивает, трется о ножки стола, мяукает.

– Ну, что же, мистер Келли, мне пора. Разбитая посуда – хороший знак. Вы можете остаться и допить коньяк, если уж так сильно устали, но завтра вы нужны мне в идеальной форме.

– Что будет завтра?

– Вам позвонит мой поверенный. А теперь прощайте.

– До свидания.

Файерс встает, оборачивается к Максу:

– Да, мистер Келли, мой коньяк вы тоже можете допить, если уж на то пошло. Не пропадать же добру.

Макс криво улыбается.

Кот запрыгивает на руки Файерсу и довольно урчит. Файерс уходит, утягивая за собой свою тень.