Комикс

– Ну, положим, это все выдумки самих газетчиков. А, вот, твою правдивую историю я знаю. Маленькая девочка потеряла семью…

– Вы уже заговариваетесь, комиссар.

– Если бы… Ты знаешь, когда ты тогда так настырно донимала меня своими проектами по нашей многострадальной городской безопасности, я в итоге насторожился и поручил собрать маленькое досье.

– О, интересно. Нашли что-нибудь?

– Хм. Ну, кое-что. Больше всего меня поразил вроде бы милый проект, связанный с детьми из пробирки. Как он назывался там у вас? «Свет»? Или «Сияние»? А, неважно. Генетически модифицированные оплодотворения. Первые опыты, триумф, но проект внезапно сворачивают, а вашего главного профессора, или как там его, обвиняют в евгенике и чуть ли не в расистских экспериментах над детьми. Тебе же удалось тихо слинять, хотя ты там, на минуточку, руководила аж всем отделом безопасности… Как же ты прошляпила такие эксперименты? Вот тогда я и подумал, как же хорошо, что я тебя не взял.

А потом ты вдруг оказываешься в команде мэра в должности личного секретаря. Подозрительно: вчера – безопасность, а сегодня уже подаешь кофе нашему мэру. И все это как раз в тот момент, когда его уже ничто не спасет от провала, но вдруг наш Эвил чудесным образом выигрывает выборы…

– Комиссар, среди ваших подчиненных умирает бульварный романист. Пока он не насочинял что-нибудь про вас, я бы на вашем месте его нашла… и… наказала бы, что ли.

– Точно доминантка! Я знал, что тебе понравится.

– Вы слишком высокого мнения о себе. В этом вся соль вашего города. Высокомерие в итоге и сыграет со всеми вами…

– Злую шутку? Похоже, бульварный романист умирает все-таки в тебе. Ну, и что же это за шутка?

– Сами узнаете, тогда вместе и посмеемся.

– Ох, устал я от тебя. Бабы есть бабы. Вроде и поговорил с тобой, а вроде и нет. Херня какая-то. Может, уже и мне нальешь? А то я продрог в этих ваших гостеприимных коридорах.

Элла достает из-за спинки дивана початую бутылку шампанского и второй бокал.

– Только шампанское?

Элла наполняет бокал, Уэйд кривится:

– Бабское пойло. – Залпом выпивает и просит добавить еще. Элла добавляет. – Кстати говоря, начальник пожарной охраны сообщил мне, что предполагаемая причина возгорания – поджог. Причем, начался пожар, по всей видимости, в кабинете мэра. Ты чайник выключала перед уходом с работы вчера, дорогая?

– Причина же поджог, а не короткое замыкание, дорогой.

– Ах, ну да… Жаль… А ты не поджигала кабинет мэра перед уходом с работы, дорогая?

– Нет, милый. Мэр еще оставался на работе, когда я уходила.

– Да? Ну, что ж, очень, очень жаль. Я так надеялся…

– Если бы я знала заранее, то ради вас я бы оставила газ включенным или поиграла бы со спичками.

– Как романтично!

Они чокаются бокалами и одновременно выпивают. С улицы доносится трескотня раций. Уэйд, преодолевая икоту, спрашивает:

– Откуда ты выкопала этих деревянных солдат?

– Кого?

– Новое пополнение охраны мэра, сэр, – картинно козыряет Уэйд – Там же все альтернативно-одаренные, двух слов связать не могут.

– А-а-а… эти. Эвил в свое время подбирал их сам. Они постоянно дежурили в его загородной резиденции.

Уэйд встает, потягивается, зевает, выглядывает в маленькое окошко.

– Оно и видно, что деревенщина… О-о! А вот и наш славный мэр подъехал! М-да, ну и денек сегодня – только начался, а уже тошно. Пойду побеседую с твоим начальничком, глядишь, до чего-нибудь добеседуюсь.

– А, часом, не вы ли, комиссар, подпалили мэрию?

– Чего?!

– Ну, чтобы, там, подкосить конкурента…

– Ты вроде не дура же, чтобы такое говорить. Я был бы счастлив, если бы кто-нибудь перед выборами подпалил мне комиссариат, или патрульную машину хотя бы.

– Хм, а, может, сам мэр в таком случае?

– Не такая уж и дурацкая идея, хотя сомнительно. Но как раз будет с чего начать разговор. Адьё, дорогуша!

– Удачи, комиссар!

– Ты душка!

Уэйд выходит. Дверь распахивается от ветра, холод с сыростью врывается внутрь. Элла поджимает ноги и накрывается пледом. Ей отлично видно, как Уэйд вальяжно идет к лимузину. Эвил выходит и, ожидая Уэйда, успевает застегнуть пальто и поднять воротник.

Они здороваются. Уэйд смеется, много жестикулирует, показывает то в сторону мэрии, то на трейлер, то вокруг. Незастегнутый плащ развевается и хлопает на ветру. Эвил почти не двигается. Иногда что-то спрашивает, кивает, но движения скупы. Так они разговаривают минуты две, пока Уэйд не начинает демонстративно мерзнуть. Эвил открывает дверь лимузина, и Уэйд тут же запрыгивает внутрь. Эвил медлит. Оборачивается в сторону трейлера. Замечает Эллу. Показывает ей жестом, что позвонит. Элла, улыбаясь, поднимает в ответ бокал. Эвил исчезает вслед за Уэйдом, и лимузин уползает за пределы видимости.

Элла достает мобильник.

* * *

Жарко. Уэйд возится, снимая плащ. Что-то задевает, матерится. Эвил терпеливо наблюдает. Уэйд, наконец, бросает плащ рядом и закуривает.

– Ты знаешь, Эвил, мы сто лет с тобой не беседовали по душам. Это нехорошо.

– Я вот как раз собираюсь с тобой поговорить кое о чем.

– Я имею в виду вообще. Нам надо чаще встречаться, обсуждать всякое. Мы ведь не враги. Выборы выборами, но мы должны действовать сообща. Никто не знает наш город лучше нас. Что-то происходит последнее время.

– Что ты имеешь в виду? – Эвил расстегивает пальто.

– Тебе мало истории с кинотеатром, что ли? Я вчера весь день разгребал последствия, все следы подмел, чтобы никуда не просочилось, что мы там были. И знаешь, что забавно? Сейчас полное ощущение, что ничего не было.

– Было.

– Да знаю я. Но я, например, вообще ничего не помню. Скажи спасибо моим людям, что вытащили нас оттуда до приезда федералов.

– А я вот кое-что смог восстановить, Уэйд. И, похоже, мы в заднице.

– Да ладно? – Уэйд недоверчиво морщится. – Федералы опросили вчера больше трехсот человек – у всех потеря памяти. Никто ничего не помнит. И Винни, похоже, тоже пока молчит. Что ты раскопал?

– Сейчас расскажу. Только ты мне сперва скажи, что ты имел в виду, когда говорил «что-то происходит в последнее время»?

– Да много всего… Убийств много. Куча всяких мелких происшествий, о которых даже газетчики не пишут, но из-за всего этого у меня в комиссариате творится черт-те что, и день ото дня все хуже и хуже. Выборы эти еще. И раньше бывали тяжелые времена, но сейчас… такое впечатление, что все разом свихнулись.

– Я тебе подкину еще. Я сам поджег кабинет сегодня ночью.

– Что?! На хрена?!

– Вчера вечером я нашел свою одежду, в которой был в кинотеатре, и кое-что вспомнил. В голове все спуталось, честно говоря… Сам не помню, как, но я точно сам поджег… И это не все. У меня вчера утром брал интервью журналист. Он меня увидел и сразу в обморок упал, а когда очнулся – сбежал. Он тоже там был, и ему удалось мимо федералов проскользнуть. Я с ним ночью поговорил. Думал, он из банды Винни, но нет – он сам по себе оказался. Он мне рассказал, что смог вспомнить. Я думаю, мы заражены, Уэйд. Все посетители заражены. Многих уже отправили в психушку.

– Я в курсе, что все в психушке, но чем заражены? У меня, например, все нормально.

– Не знаю, Уэйд. Это какое-то помешательство или что-то вроде того, но что его вызвало – я без понятия.

– В смысле?

– Ты знаешь меня, я ведь вообще трус, особенно после того случая. – Эвил трогает пластину. – Но за последние сутки я столько всего натворил… Расстрелял прожектор, который мне светил в окно с соседнего здания, поджег свой кабинет, то есть всю мэрию в итоге, а чуть позже ночью я отрубил этому журналисту палец кухонным топориком, когда допрашивал. Мог и убить его. Как тебе такой расклад?

Уэйд смотрит на Эвила, открыв рот.

– Ты сейчас серьезно?

– Вполне.

– Это, конечно… неожиданно… мягко говоря. Но при чем тут заражение? У меня ничего такого не было.

– Вообще ничего странного не происходило?

– Нет. – Уэйд отворачивается и смотрит в окно.

– Уверен?

– Нет.

– Ага!

– Что «ага!»? Сплю я беспокойно, плохо сплю, но я плохо сплю уже год, наверное! И я, блядь, не поджигал свой кабинет и никому ничего не отрубал.

– Может, по-разному действует…

– С чего ты вообще взял, что это какое-то заражение? Тебя же накачали чем-то перед началом!

– Уэйд! Я был в какой-то маске! Я подходил к людям и стоял напротив несколько секунд, а пока я стоял, они бились в судорогах! Я это помню!

– Чем так можно заразить и заразиться?

– Я не знаю.

– Давай рассуждать логически. Ты еще что-то узнал?

– Нет.

– Нам надо просто разобраться, что за хрень устроил Винни. Обожди! У меня же есть Петерсон. Сейчас выясним. – Уэйд достает мобильник и набирает номер: – Алло, Джон, говорить можешь? Федералы далеко? Отлично. Где сейчас Петерсон? Так. Так. Но где он сейчас? Так. А кто у него? Понятно. Подними его досье и прямо сейчас высылай к нему группу!

Уэйд уже собирается отключиться, но в последний момент останавливается:

– Обожди! Еще вопрос: Петерсон говорил, что внутри кинотеатра работало около десяти наших – их всех повязали федералы вместе людьми Винни? Ага, так и думал. Не выпускали еще никого? А что так долго? Ладно… Высылай группу к Петерсону и все его контакты прочеши, если на месте его не будет. Звони мне сразу же. – Уэйд прячет мобильник во внутренний карман. – Ну, ты слышал, в общем.

– Агент?

– Скорее всего. После кинотеатра его не видели, и с тех пор он не выходит на связь. Сейчас к нему поедет группа. У дела, похоже, не одно дно и не два.

– Что будем делать?

– Не знаю. Я бы пожрал.

– Мы как раз в ресторан едем.

Уэйд вздыхает и засматривается в окно. Лимузин заезжает в тоннель, желтый свет фонарей мечется по салону, освещая искаженными пятнами то Эвила, то Уэйда. Молчание. Только мягкие удары покрышек о стыки асфальта.

– Может, выпьем? Там, справа от тебя, в баре, есть коньяк.

Уэйд достает коньяк и рассматривает этикетку.

– Утро у меня сегодня пьяное. Ну, давай, а то меня аж дергает от твоих рассказов. – Уэйд разливает по бокалам немного коньяка, один отдает Эвилу. – Ты в курсе, что твоя Элла выпила почти целую бутылку шампанского в трейлере? Я ей, конечно, помог, но все равно…

– Хм.

– Во-во. Я с ней сейчас пообщался, и мне постоянно казалось, что эта дамочка слишком себе на уме. Не то чтобы говорила хрень, хотя и не без этого… Но все время такое мерзкое ощущение было, будто меня рассматривают в микроскоп.

– С бабами всегда так.

– Не скажи. Твоя – особенная. Где ты ее откопал?

– Да так… Давняя история.

– Досталась от предшественников?

– Вроде того.

– И ты ее все равно взял?

– Я сам не знаю, почему. Я тогда сделал пару звонков, ей дали хорошие рекомендации…

– Я присмотрю за ней на всякий случай. И еще своих ребят к тебе приставлю, незаметно, а то твои совсем зеленые.

– Так уж и зеленые?

– Поверь мне, они даже, вон, памятник от голубей не смогут защитить.

Шоссе 26

Ливень.

Уэйд за рулем.

От влажной одежды запотели стекла. Он включает кондиционер и печку на всю. Жарко. Приоткрыть форточку больше, чем на пару сантиметров, невозможно – заливает.

Он курит, нервничает, дергается, иногда кусает ногти, тихо матерится, часто меняет радиостанции, в конце концов, выключает радио.

Расслабиться невозможно. Ему кажется, если он хотя бы на секунду замрет, то исчезнет. Сгорит, утонет, умрет…

Кости ломит, глаза слезятся.

Словно в пузыре, он плывет по бесконечной реке. Время исчезло. Все тело чешется.

Редкие встречные машины слепят и вызывают яростное раздражение. Уэйду хочется достать пистолет и стрелять в каждую фару. Метко и зло.

«Вечно».

Он едет вечно.

Ничего нет.

Только встречные фары.

«А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а».

Уэйд сжимает руль. Пальцы белеют. Пот капает с бровей на ресницы, с ресниц на щеки…

Дождь барабанит по крыше, словно тысяча молотков.

Небо и земля слились.

Намертво.

Нескончаемый ад.

Дворники виляют туда-сюда.

Уже ничего не видно.

Резина елозит по мокрому стеклу.

Туда-сюда.

Скрип-скрип.

Туда-сюда.

Скрип-скрип.

«НЕТ!»

Он выжимает педаль тормоза. Ногу сводит судорога.

Машина медленно, скользя и юзая, останавливается.

Уэйд с силой открывает дверь и, чуть не падая, выбирается на улицу.

Дождь.

«До-о-ождь».

Подставляет ему лицо и ртом ловит капли.

Спустя минуту его уже трясет от холода.

Постепенно он перестает чувствовать руки, ноги, уши, нос.

Вода затекает за шиворот.

Уэйд ежится.

Проносится машина и на миг озаряет замершие деревья и бессчетные нити косого дождя, который пронизывает водяную пыль над шоссе, разбивается об асфальт, превращается в пыль…

Бесконечность.

Еще несколько машин подряд.

Уэйда привлекает дерево на другой стороне дороги.

Оно мечется стоп-кадрами, как в фотовспышках: вот оно изнемогает под дождем, вот редкими листьями тянется к машине, вот, вслед за ней, пригибается к дороге, и все повторяется снова.

Бесконечность.

Уэйд залезает обратно.

Холодно.

Врубает печку на полную.

За лобовым стеклом вспыхивает высвеченный фарами дорожный знак «Шоссе 26». Дождь трассирует сквозь лучи.

Окна снова запотевают. Знак постепенно превращается в белое пятно.

Жарко.

Фары приближающейся машины освещают салон. Уэйд обреченно смотрит в зеркало заднего вида: лицо в отражении мокрое, словно заплаканное. На кончике носа трепещет капля.

Свет все ярче и ярче. Уэйд тянется к пистолету.

Когда он его нащупывает, свет застилает все до такой степени, что Уэйду кажется, будто кто-то выключил звук.

Есть только свет.

Свет…

УДАР.

Скрежет.

Уэйд бьется о руль.

Боль.

Ни одной мысли в голове.

Вообще.

Только мелькание перед глазами.

Бесконечность.

Все мгновенно заканчивается.

Звук постепенно нарастает. Сначала тихий, с каждой секундой он становится все громче и громче.

«Дождь. Дождь. Этот гребаный дождь».

Дождь барабанит по крыше.

Уэйд открывает глаза.

Сквозь трещины в лобовом стекле проступает что-то знакомое.

Очень знакомое.

Вместе с резким приступом боли приходит и изображение: Шоссе 26.

«БЛЯДЬ!»

Уэйд пытается пошевелиться.

Получается.

Надо открыть дверь.

Заклинило.

Другую.

Заклинило.

Паника.

Он с ревом перелезает на заднее сидение и пробует там – ничего.

Клаустрофобия.

Дождь барабанит по крыше.

Локтем высаживает треснувшее стекло и до-о-олго вылезает наружу.

Падает в какую-то жижу.

«Вот, ТВАРЬ.

Какая же сука.

О-о, сука!»

Уэйд ползет в сторону дороги, постепенно переходит на четвереньки, поскальзывается, падает, снова на четвереньки. В конце концов ему удается встать.

Его шатает.

Голова кружится.

Садится на кромку асфальта.

Холодно.

Обхватывает себя руками.

Долго не понимает, что видит перед собой.

В его машину врезался внедорожник.

Из-под капота валит дым, мелькают языки пламени.

«Наверное, взорвется. Взорвется. Взорвется…»

Он осторожно, не чувствуя ни рук, ни ног, поднимается и, качаясь, бредет к внедорожнику.

За рулем женщина.

– Вот сука. Вот ведь сука, мать ее! Сука! СУ-У-У-У-КА…

Женщина стонет.

– Да она еще и не сдохла! Я тебя, блядь, сам пристрелю!

Из-под капота машины вырывается огонь. Что-то шипит. Трещит. Лопается и свистит.

Уэйд осторожно пробует дверь – та легко поддается.

– Сука.

Свист нарастает.

– Сейчас рванет… хрен с тобой, иди сюда, давай же… давай… ДАВАЙ!

Уэйд выдергивает женщину из салона прямо в грязную траву. Сам падает. Поднимается. Хватает ее за руку и тянет прочь.

Когда он оттягивает ее метров на пятьдесят, машина взрывается.

Уэйд с удовлетворением глядит на летящий в небо знак «Шоссе 26».

Тысячи капель вокруг отражают и искажают огненный оранжево-желтый яростный гриб,

и разлет кусков железа,

и жирную волну горячего воздуха.

Уэйд слышит стон.

Он оборачивается к лежащей в луже женщине и разражается хохотом.

Он хохочет и падает рядом с ней. Хохочет до слез. До боли в животе. Или ему кажется, что боль от смеха, а слезы – не слезы…

Дождь.

«Истерика. Все. Истерика».

Он поднимается, выходит на дорогу и останавливается посредине.

Дождь хлещет его со всех сторон.

Вдалеке появляются огни фар.

– Где я?.. – Доносится голос со стороны обочины.

Уэйд дрожит. Наблюдая за приближением огней, шепчет:

– Вот сука! Какой… какой нужно быть сукой… чтобы… устроить такое… твою мать! Сука…

– Где я?.. – Женщина ворочается в луже, приподнимается и громко стонет.

– Сука…

* * *

Уэйд подходит к барной стойке. Лицо исцарапано, на лбу шишка. Грязный плащ уже начал подсыхать в районе надорванных лацканов.

– Дай водки. Где я?

Старина Браун наполняет рюмку до половины.

– С вами все нормально?

Уэйд залпом опрокидывает в себя водку.

– Где я? И пока ты отвечаешь, налей мне еще. Только полную.

– Вы в клубе «Синие глазки Риты». – Рюмка наполняется. – Та женщина…

– Сука! – Уэйд выпивает вторую. – Еще.

– … она у нас работает.

– Она чуть меня не угробила!

Рюмка снова наполняется. Уэйд садится. Ему все еще холодно.

– Дай мне телефон… – Уэйд роется в карманах. Достает мокрую пачку сигарет. Бросает ее на пол. – И пачку сигарет.

Старина Браун отходит.

– Плохой день, красавчик? – Уэйд оборачивается. Позади него стоит размалеванная блондинка в кожаном белье и розовом боа.

– Отчаливай, старушка, ты обозналась.

– Фу, какой ты грубый.

– По-хорошему прошу: свали на хер отсюда!

– Ой, да пошел ты сам, козел!

Уэйд достает пистолет и кладет его на стойку. Блондинка испуганно пятится. Уэйд открывает рот, чтобы сказать ей еще пару слов, но в этот момент перед ним появляется темно-синий с перламутром аппарат и зеленая пачка «Кул».

Уэйд быстро набирает номер. Старина Браун дает прикурить, и Уэйд закашливается. Смотрит на сигарету, потом на пачку, тушит сигарету о стойку.

– Алло, Смит? Кто? Джейсон? Похер, дай мне моего помощника! Уэйд! Комиссар Уэйд, блядь!

Выпивает еще одну порцию водки и показывает бармену, чтобы тот добавил.

– Алло. Да. Да! Нет! Я стоял на обочине, в двух метрах от дороги, и эта сука в меня въехала на полной скорости!.. Да, пронесло… Башка раскалывается. Гони сюда машину: моя взорвалась… Да, блядь! Взорвалась!.. Я в каком-то клубе «Синие глазки…

– Риты».

– … бля. «Синие глазки Риты». – Бармену: – Это где?

– Северная окраина, двадцать шестое шоссе, пересечение Сильвер и Сайленс…

– Это северная окраина, двадцать шестое. Найдешь там! Короче, давай… Давай, я жду.

Уэйд отодвигает телефон.

– Эй, как тебя?

– Здесь все меня называют Старина Браун, сэр.

– Очень интересно. Если ты думаешь, что я какой-то пидор и обычно курю ментоловое дерьмо, то ты очень трагично сейчас ошибаешься…

– Сэр, я поменяю…

– Я, сука, один из самых злых ублюдков в этом городе, и тебе лучше меня не провоцировать. Поразвели тут, понимаешь… бляди всякие лезут, не успеешь войти… Че за хрень тут у вас творится, можешь мне объяснить?

– Это частный клуб, сэр, со своими частными правилами… У нас лицензия. Все законно.

– Ой, да-а-а-а-а. Частный, блядь, клуб. Все законно… Сигареты неси, иначе вызову сюда наряд скучающих копов, и будут вам, блядь, синие глазки. С лицензией.

– Пожалуйста, сэр.

Старина Браун кладет перед Уэйдом красный «Кул».

– Спасибо. – невозмутимо бросает Уэйд.

Бармен дает прикурить, Уэйд затягивается, выпускает дым и умиротворенным голосом спрашивает:

– А кто хозяин этого притона?

– Мы не притон, сэр, мы входим в сеть «Неон».

– Рекламу побереги для извращенцев. Кто конкретно здесь рулит? Управляет заведением кто?

– Ди Келли, сэр.

– Он здесь сейчас?

– Нет.

– Еще бы… Так кто эта сука?

– Вы имеете в виду девушку, которая врезалась в вас?

– Ты потрясающе догадлив. Налей мне еще.

– Она помощница мистера Ди.

Старина Браун добавляет водки.

– Как ее зовут?

– Мона Уайт.

Уэйд тушит сигарету в пепельнице. Морщится. Выпивает очередную порцию.

– Кофе у тебя тут есть? Только настоящий.

– Да, сэр.

– Мне с солью.

– Я соль отдельно принесу – сами сделаете, как вам нужно…

– Давай.

Уэйд снова закуривает. Оглядывает помещение. В дальнем, самом темном углу, за столиком, устроились полуголые девицы. Пьют, по видимости, кофе. Курят, косятся на Уэйда и хихикают. Уэйд сплевывает на пол в их сторону, переводит взгляд дальше. Остальные столики пусты. На стенах, между бра в виде канделябров, развешаны эротические снимки. Свет от бра тухлый – ничего толком не освещает. Основной, режущий глаза свет идет сверху: там, под потолком, еле-еле колышутся разноцветные воздушные шары, а светятся неоновые змеи – синие и зеленые. Кажется, что они ползут по потолку. Уэйд приглядывается и машинально достает еще одну сигарету. Они ползут со стороны входа от какого-то непонятного мигающего пятна. Уэйд медленно моргает. Изображение то фокусируется, то нет…

– Ваш кофе, сэр. И соль.

– Какая же хрень у вас тут… Особенно на потолке… И это привлекает посетителей? – Уэйд указывает на потолок.

– Не знаю… Мистер Ди любит змей.

Уэйд прячет пистолет, раскручивает солонку и осторожно насыпает соль в чашку. Перемешивает.

– А почему так… почему ваш притон так по-идиотски называется?

– Это тоже к хозяину.

– Но должно же быть хоть какое-то объяснение? Я же не первый, кто спрашивает?

– Да.

– И?

– Ритой звали мать мистера Ди. Он ее очень любил и…

– Блядь, ну и история…

– Обычно ее хватает, чтобы закрыть тему.

– О-да… Сложно все у вас тут. Небось, есть еще какая-нибудь неофициальная версия?

– Не без этого.

– Все. Не надо. Хватит с меня на сегодня этого говна. Лучше кофе попью спокойно. Пусть мне его принесут во-о-он на тот столик. – Уэйд показывает на противоположный девицам угол. – А я пойду отолью и попытаюсь посмотреть в зеркало.

– Хорошо, сэр.

– Если приедет мой помощник, усади его рядом с моим кофе. Где у тебя тут комната для мальчиков?

– Прямо и налево, сэр, в конце коридора.

Уэйд, качаясь, исчезает за поворотом. Старина Браун принимается натирать бокалы. К стойке подходит девица в розовом боа и недовольно спрашивает:

– Долго он еще будет здесь?

– Не думаю, за ним вот-вот должны приехать. Отнеси ему кофе вон на тот столик.

Она кривится, берет чашку, относит, возвращается. Подходит Уэйд.

– Пепельницу мне дай. Ага. А других сигарет у тебя нет? А то эти тоже говнищем каким-то отдают.

– Есть еще тонкие, дамские…

– Ага. Очень смешно.

Уэйд собирается идти, но натыкается на блондинку.

– Старушка, ты глухая, что ли?

– Я настойчивая.

– И чего?

– Ничего. Может, задержишься?

Уэйд оборачивается к бармену:

– Слушай, если ты отсюда шлюху эту не уберешь, то завтра ваше заведение закроется на долгий технический перерыв, и срал я на вашу гребаную лицензию…

Старина Браун растерянно молчит. Блондинка исчезает.

– Слушай, ну что это, блядь, а?

– Она привыкла так работать, сэр. Сюда какой только сброд не заходит…

– Хм, а ты остряк. Где мой кофе? Принеси мне новый. Тот, наверное, остыл.

Уэйд усаживается в свой угол. Пробует кофе. Отодвигает чашку. Снова смотрит на потолок. Теперь ему видно, откуда ползут змеи – изо рта подмигивающей Риты. Уэйда тошнит. Лицо Риты кажется ему знакомым. Бармен сам приносит новый кофе. Уэйд машинально раскручивает солонку, насыпает соль, размешивает.

Воспоминания о прошедшем дне кажутся нереальными: пожар, Элла, встреча с Эвилом, дождь и холод. Эта сука… Последнее происшествие ощущается реальнее прочих.

Он отпивает кофе, подпирает подбородок рукой и закрывает глаза…

Зеленый свет мигает и переливается. Уэйду тепло.

Усталость…

Кто-то трясет его за плечо. Он разлепляет глаза и долго не может понять, кто перед ним.

– Комиссар! Комиссар, с вами все в порядке?

– Да. Хватит меня трясти… Какого черта ты так долго?

– Дорога, сэр, сами понимаете. На месте вашей аварии все оцеплено. Пробка.

– Ладно. Поехали. Хотя нет, обожди. Где этот бармен? Как его… Старина Браун. – Уэйд поднимается. В глазах темнеет. – Черт, ну и денек. Хрен с ним с этим барменом. Завтра вызовешь мне эту сучку, которая меня протаранила, а сейчас домой отвези меня.