Комикс

Слава богу, никто не погиб, но в кинотеатре было более трехсот человек. Большинство из них сейчас находится в больницах города в тяжелом состоянии».

Сменяется несколько каналов, и экран гаснет.

Серый пульт на белой тумбочке.

Больничная палата. Возле чернеющего окна – койка, на которой лежит Гомес. Капельница. Входят два врача.

– Ты думаешь, один из тех?

– Вряд ли. Мне рассказывал знакомый из центральной клинической, что все, кого к ним привезли, свихнулись – их привязывали к кроватям, все кричали. Там до сих пор не могут понять, что с ними. Все анализы чистые.

– А когда это было? Позавчера?

– Ага.

– Да, не сходится. Этого нашли на улице без сознания.

Гомесу снится дождь.

Дождь.

Туманный переулок. Он бежит, натыкаясь на мусорные баки, падает, поднимается, снова бежит.

Его настигает темная фигура и валит прямо в лужу на асфальте. С разных сторон слышится противный писк – из мусорных баков выползают крысы. Он закрывает лицо руками. Крысы набрасываются на него. Крик.

Гомес просыпается в ледяном поту. Привычно тянется за сигаретой, но вспоминает, что он в больнице, что капельница… Слышен дождь. Где-то вдалеке грохочет метро. Включает телевизор. Очередные новости. Выключает звук и задумывается. Пытается вспомнить все, что с ним произошло за последние дни…

«Интервью. Да интервью… Утром, после проклятого кинотеатра… Что было потом? Что было потом?.. Что…»

Тут его взгляд натыкается на Эвила в телевизоре.

Гомес свешивает голову с кровати и блюет желчью на пол.

В комнату вбегает медсестра…

* * *

Светится монитор. Фигура спящего за столом Уэйда отбрасывает на стену громадную тень. Один из окурков еще тлеет в пепельнице. Бутылка виски почти пуста.

Уэйду снится туман.

Туман.

Фонари. Свет нитями тянется сквозь воздух. Все поверхности в капельках влаги. Длинный-длинный переулок между небоскребами.

От стены к стене шныряют бродячие коты и собаки.

Все черно-серое.

Крик.

В переулок забегает человек – его видно только в пятнах света от фонарей. Он появляется и пропадает. Появляется и пропадает. За ним на расстоянии трех фонарей мчится какое-то существо.

Человек бежит все медленнее.

Два фонаря.

Один фонарь.

Темнота.

Рычание. Всхлип. Крик. Удары. Возня. Рычание.

В последнее пятно света, сливаясь с капельками влаги, заползает кровавый ручеек.

Уэйд просыпается и долго не может понять, где он. За окном предрассветная синева. Смотрит на руки. Кажется, что они в крови. Зажмуривается. Звонит телефон.

Открывает глаза.

Руки чисты.

Пытается ответить на звонок, но не успевает. Номер не определяется.

Тишина. Уэйд зевает, встает с кресла. Кости ломит. Он потягивается, хрустнув суставами. Выливает в кофеварку вчерашний кофе. Подходит к окну: фонари выключены, все серо, туман стал тяжелее – видно, как в воздухе лениво кружатся мелкие капельки. Кофеварка пищит.

* * *

Медсестра заходит в больничную палату – постель пуста, капельница опрокинута.

Часть вторая

Как в кино

Гомес заходит в свою квартиру, включает свет и получает удар в челюсть.

Боль.

Он едва удерживает равновесие.

Следующий удар сбивает его с ног.

Падая, он бьется головой о стену.

Новая боль в виске заглушает старую.

Гомес ничего не понимает: «Кто? За что?»

Ему забавно: «В этих случаях принято думать, это какая-то ошибка».

Он улыбается. Кровь обильно стекает на подбородок.

Что-то мешается во рту.

Десна пульсирует.

«Соль».

В ушах звон.

Гомес видит перед собой плинтус, кусок обоев и мерзкие узоры грязно-коричневого цвета.

«Линолеум».

Он дотрагивается до подбородка, смотрит на окровавленные пальцы.

Все еще улыбается.

Изо рта прямо в маленькую красную лужицу друг за другом вываливаются два зуба.

«Как капли».

Боль возвращается, он морщится.

Слышит, как кто-то ходит по комнате.

Шорохи, шелесты.

«Тишина».

Ему почему-то смешно.

Смеяться не получается – вырывается что-то между взвизгиванием и мычанием.

Он не может сдержать смех, даже когда в его висок упирается дуло пистолета.

Удар.

Боль.

Темнота.

«Как в кино. Сон. Это сон.

Как в кино. Так не бывает.

Неправдоподобно. Как в кино».

Изображение медленно проявляется.

– Тебе еще смешно?

«Голос знакомый. Сон».

– Тебе еще смешно, сука?!

«Как в кино».

– Ты, блядь, слышишь меня?!

– Как в кино, – шепчет Гомес, – как в кино…

– Твою мать!

Изображение снова пропадает.

Стуки и звук льющейся воды.

Вода льется по его лицу.

«Как хорошо!»

Гомес подставляет под воду рот и морщится от боли.

Изображение снова проявляется. Теперь уже отчетливо.

Гомес не может пошевелиться.

Перед ним – ему опять смешно – мэр Эвил.

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Смех обрывает удар в живот.

«Я и забыл, что… солнечное… сплетение… есть…».

Гомес несколько секунд не может ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Он даже успевает отмерить расстояние до шкафа, где у него лежит «смит-вессон».

«Нереально».

Тридцать восьмого калибра.

«Нереально».

Эвил.

Первый вдох. Боль снова возвращается.

– Очухался? Я, блядь, таких психов, как ты, давно не встречал.

– Мэр…

– Ха! Наконец-то.

Эвил усаживается на корточки. Гомес зло скалится. Кровь изо рта стекает по щеке.

– А ты знаешь, – Эвил закуривает, – ты отлично выглядишь.

– Что вам нужно?

– Хм… Мне не понравилось, как ты провел интервью. – Эвил выдыхает дым в лицо Гомесу – Почему ты тогда убежал? Расскажи мне.

– О-о-о-о-о. Наш славный мэр пустился на поиски истины… Ха-ха…

Новый удар в живот затыкает Гомеса еще на пару минут. Пока он корчится в поисках воздуха, Эвил докуривает сигарету. Луна заглядывает в окно. Дым причудливо тянется в ее сторону, словно распадается на сизые нити – они истончаются у форточки и исчезают.

– Слушай, – Эвил закуривает еще одну, – я так с тобой рак легких заработаю, а у меня еще дела. Я тут как раз где-то видел у тебя топорик на кухне…

Гомес сипит.

– Подожди, я сейчас за ним схожу.

Запотевшие окна остывают от центра к краям, обнажая черноту с редкими звездами. Луна скрывается за соседним домом, как в затмении вырезая контуры крыши. Эвил чем-то гремит, радостно восклицает «Нашел!» и возвращается, как раз когда Гомес переходит на более-менее ровное дыхание.

– Знаешь, чтобы доказать тебе серьезность моего желания услышать ответы, я отрублю сначала твой мизинец. Вот так.

– Нет! Не… А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!

«Как родник. Кровь».

Гомес держится за руку и не понимает, кричит ли он до сих пор.

На полу в луже валяется его мизинец.

«Как в кино».

Он смотрит на него, даже когда заматывает руку носовым платком.

Кровь просачивается сквозь ткань, пальцы скользят.

«Как в кино».

– На, выпей. – Эвил сует под нос Гомесу бутылку водки. – Выпей. Я только что глотнул – помогает.

Гомес жадно прикладывается к бутылке.

– А теперь говори.

– Я убежал потому… что узнал в вас того… кто был тогда в кинотеатре. Я испугался…

– Подробнее.

– Я попал туда случайно… У нас никто не хотел идти так поздно, редактор назначил меня… Пришлось… А там никто ничего не подозревал, все веселились… Никто ничего не понимал, даже когда все началось, когда вышли вы… Я только на интервью понял, что это вы. С задних рядов тогда что-то выкрикивали и аплодировали, но шипение заполнило все…

– Какое шипение?

– Не знаю. Как будто, знаете, когда заканчивается виниловая пластинка. Кхы-кхэ-кх-кх…

– На, выпей еще.

– Спасибо, мне хватит. У меня там… кх-кх-кх… позади вас, в тумбочке, аптечка… Там бинты. Да, здесь. Откройте. Да. Спасибо…

Гомес осторожно разматывает платок. Эвил льет ему на руку водку. Гомес зажмуривается, стискивает зубы и быстро обматывает руку бинтом. Туго затягивает на запястье. Кровь проступает, но вроде бы останавливается.

– Дальше.

Раздается телефонный звонок.

– Твою мать! Кто тебе может звонить?

– Не знаю, – откашливается. – может быть, из больницы?

– Давай сделаем вид, что тебя нет дома.

– Кх-кх-кх… кх-кх-кх-кх-кх…

– Давай дальше.

– Когда я пришел, там уже почти полный зал собрался. Нет, все-таки дайте мне водки… Спасибо.

Гомес набирает полный рот, кривится от жжения, глотает. Эвил устало наблюдает.

– Почти полный зал… – Гомес тяжело дышит. – Мне досталось место в первом ряду. Когда я уселся, появился Уэйд, а с ним какой-то мужик в синем плаще…

– Уэйд?!

– Да. Комиссар Уэйд.

– Хм. Дальше.

– И тут на сцену вышли вы. Дальше… Уэйд упал – потерял сознание. Его вроде бы усадили на ближайшее кресло… Или куда-то за дверь уволокли… Или это потом…

Д-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а.

А дальше…

…гаснет свет.

Тишина, словно шепотом, рождает гул.

Все трепещет в ответ каждому его усилению.

Сцена освещается.

Гул превращается в рев.

– Вы подбежали к какому-то старику слева от меня… И вы… Вы так стонали… Словно вас пытали… Старик сначала ерзал в кресле, пытался вырваться… А потом замер на мгновение и все-таки встал…

Д-а-а-а-а. Он встал и…

И это повторялось… Вы подходили к каждому в нашем ряду. Я боялся вас… Все боялись вас, но никто не мог встать и уйти. Никто не мог встать и уйти. Никто не…

– Дальше!

– Все были словно парализованные… Когда вы приблизились, я услышал шипение – всех вокруг корчило от него. Как клаустрофобия, как судорога, как…Перед тем как вы подошли ко мне, я увидел, что тот старик пошел к кому-то во втором ряду… И другие тоже…

– Они пошли заражать остальных…

– Что? Наверное… Дальше не помню. Очнулся я уже в больнице. Таких, как я, там… много. Врачи не знают, что с нами делать. Вроде все здоровые, но все блюют и кричат… Я узнал, что они собираются меня переправить в психушку, как всех… как всех… Я сбежал. И пошел на работу, чтобы… успокоиться… А потом к вам на интервью. Но вы… Потом я опять оказался в больнице… в другой… в другой… опять… сбежал… опять… Боже мой, вы же отрубили мне палец! Палец! Мой палец…

Гомес всхлипывает.

– Что я делал с тобой и с остальными?

– Палец… Палец… Как в кино…

«Как в кино».

– ЧТО Я ДЕЛАЛ С ТОБОЙ И С ОСТАЛЬНЫМИ?!

– Кино…

Эвил наотмашь бьет Гомеса по лицу. Тот валится на пол, прямо в лужу крови с отрубленным пальцем. Тишина.

– Блядь! Вырубился! Так…

Снова звонит телефон. Эвил топором перерубает провод, выпивает остатки водки, бросает бутылку. Встает. Идет в ванную. Умывается. Долго, не моргая, смотрит в зеркало.

– Что я делал с ними? ЧТО Я ДЕЛАЛ С НИМИ?! Уэйд… Уэйд… Как в кино…

Эвил, стирает кровь со щеки, поправляет волосы. Достает пистолет, проверяет обойму и уходит.

Остывшие окна похожи на зеркала. Лишь свет фар изредка врывается с той стороны в отражение шкафа и отслаивающихся желтых обоев…

Разговоры

Утро. Ветер. Холодно. Тяжелые облака скрывают верхушки небоскребов. На перекрестках леденеют тротуары. Пробки набирают силу. Срывается колючий дождь со снегом.

Черный лимузин преодолевает очередной перекресток. Дворники ерзают. На заднем сиденье Элла и Петерсон.

– Макс, как можно так выглядеть? Ты ведь мерзок…

– У меня работа такая.

– Не язви.

Макс черноволос, кареглаз, небрит, в щетине проступает седина, волосы слегка взъерошены. Курит. На нем все тот же синий плащ, только теперь помятый и на лацканах бурые пятна.

Элла пьет шампанское из высокого узкого бокала. На ней черная дорогая шуба, зеленое искрящееся платье, серебряный медальон на тонкой цепочке. Курит.

– Возьми бокал, нам нужно кое-что отпраздновать.

Макс открывает окно, выбрасывает окурок и достает бокал. Элла морщится:

– Закрой! Ты меня заморозишь.

Макс закрывает окно и, наполняя бокал, проливает немного пены. Матерится. Вытирает руку о плащ.

– Тебе бы отдохнуть.

– Третьи сутки уже не сплю… Даже руки трясутся.

– Расслабься. Давай, за последний день старой жизни.

Они хмуро чокаются. Макс выпивает все. Элла лишь чуть-чуть касается бокала губами.

– Ну так что? – Она теряет терпение.

– Что?

– Я жду разъяснений! Где тебя угораздило так уделаться?

– Неважно.

– Ну?

– Пожар в мэрии.

– Что?! Пожар у нас?!

– Да, до сих пор не могут потушить.

– Мог бы сразу сказать.

– Ну, это не такая уж и новость, разве нет? Не пожар, так что-нибудь другое произошло бы рано или поздно… Ты же знаешь сама.

– А Эвил?

– Эвил у нас оказался заводной, да… Не ожидал от него. Представляешь, сам все поджег.

– Сам?!

– Ага.

– Где он сейчас?

– Не знаю. Я смотрел видеозапись: он бегал по кабинету, стрелял из пистолета… И сам все поджег. Такие дела.

– И?

– Что «и»? Поджег спокойно и так же спокойно вышел из здания. Где он, я не знаю.

– Ладно. – Элла отпивает еще шампанского. – У нас встреча с сенатором. Ты нужен, чтобы еще раз подтвердить, что у нас все под контролем и все готово. Выспись и приведи себя в порядок. Терпеть не могу тебя в таком виде.

– Если удастся. А шампанское по какому поводу?

– Вообще-то есть что отпраздновать. Если мэр настолько недееспособен, то кто тогда управляет городом?

– Ты? Ха-ха-ха. А если Эвил оправится? До выборов целых полгода, между прочим.

– Поздно. Он и Джек уже скомпрометированы. Дальше уже вопрос времени. Ну, еще нужно будет посмотреть, как Джек примет новую действительность.

Повисает пауза. Элла допивает шампанское, слегка протирает запотевшее окно, смотрит на прохожих и, не оборачиваясь, спрашивает:

– Ты со мной?

– Конечно, я с тобой. Но я тебе уже говорил, Джек – опасный человек.

– Джек – бизнесмен. И я тоже. В конце концов ему придется принять новые правила или…

Они проезжают полицейское оцепление и, набирая скорость, мчатся в сторону пожара.

В самом конце квартала пылает здание мэрии.

Сирены. Пожарные расчеты. Полицейские. Вода. Пена…

Дым.

Густой серый дым с паром тянется далеко в небо и там смешивается с облаками. Рыжий огонь подбирается к крыше, танцует и тянется за дымом.

* * *

Уэйд, брезгливо поднимая полы плаща, прохаживается по выгоревшим мокрым коридорам мэрии. С ним двое молодцов в полной воинской экипировке: автоматы наперевес, рации, бронежилеты.

Уэйд то и дело перепрыгивает лужи, иногда поскальзывается, но каждый раз успевает ухватиться за кого-нибудь из них.

Помещения похожи на дрянной рисунок углем. Кое-где пожарные выбрасывают дымящуюся мебель в окна. Морозные сквозняки врываются с улицы в комнаты и коридоры, захватывают дым с тлеющих дверных косяков и уносят его в сторону лестницы и развороченных дверей лифта. Узнать в этих останках мэрию почти невозможно. Уэйд выглядит усталым, злым и довольным одновременно.

– Черт. Это… Как тебя?

– Сержант Джонс, сэр.

– Позови сюда этих гребаных пожарных. Они вообще тушили здесь что-нибудь?

– Да, сэр.

– Что «да», твою мать? Ты это видишь? – Уэйд указывает в сторону тлеющих дверей. – Эта хрень дымится, видишь?

– Да, сэр.

– Что, блядь, «да сэр»? Я тебе что сказал? Бегом за пожарными! И сделай так, чтобы тут ничего не дымилось!

– Есть, сэр.

– Господи боже, откуда вы только беретесь?

– Охрана мэра, сэр.

– А ты кто?

– Старший сержант Берк, командую взводом охраны мэра, сэр.

– Отлично вы тут наохраняли, что все здание сгорело.

– Мы новое пополнение, сэр, только что прибыли на усиление.

– Усиление чего?

– Охраны мэра, сэр.

– Какие молодцы. И где мэр?

– Не могу знать, сэр.

– А хрен ли вы тут делаете?

– Мы – новое пополне…

– Все. Я понял. Хватит. А то у меня дежавю начинается.

Они проходят в самое выгоревшее помещение.

– Здесь, что ли, кабинет мэра?

– Не могу знать, сэр.

– Твою мать! – вскидывается Уэйд – Чего ты вообще за мной увязался?!

– Мы… – начинает сержант, но Уэйд подхватывает и договаривает за него:

– …новое пополнение охраны мэра, сэр. Я понял. Еще раз, как тебя?

– Старший сержант Берк, сэр.

– Слушай, Берк, у меня настроение испортилось из-за тебя, понимаешь?

– Да, сэр.

– Боже помоги… Кто вызвал новое пополнение и, интересно, где старое? И кто вообще вас сюда допустил? И где мэр, твою мать?!!

– Не могу знать, сэр. Мне приказано оказывать вам содействие.

– Содействие?! В чем?

– Во всем, сэр.

Уэйд сжимает кулаки:

– Кто приказал?!

Берк осторожно отступает на шаг от Уэйда.

– Мой непосредственный начальник, сэр. Я могу связать вас с ним по рации.

– Ну!

Берк переключает рацию:

– Третий первого, третий первого. Прием.

– Первый. Прием. – тут же вырывается из динамика.

– Первый, с вами хочет поговорить комиссар Уэйд. Прием.

Пауза. Уэйд успевает закурить и выразительно вытаращиться на Берка.

– Третий, передай рацию комиссару. Прием.

– Есть, первый. Передаю.

Берк отстегивает рацию и передает ее Уэйду.

– Сэр, вот здесь нажмете, когда будете говорить и…

– Да знаю я, дай сюда. – закатывает глаза Уэйд и выхватывает рацию. – Уэйд на связи. С кем имею честь?

– Лейтенант Кэрол, сэр. Личная охрана мэра. Прием.

– Слушай, лейтенант, кто вас вызвал?

– Мэр Эвил, сэр. Прием.

– Лично?

– Нет, сэр. Его секретарь по его поручению. Прием.

– А где сейчас мэр?

– Не могу знать, сэр. Прием.

– А его секретарь?

– В нашем трейлере, прямо перед зданием мэрии. Прием.

Уэйд подходит к окну, смотрит вниз. Там, среди пожарных и полицейских машин, действительно стоит большой черный трейлер – рядом дежурит пара аналогичных Берку молодцов.

– Отлично. Я через пятнадцать минут буду у вас.

– Будем ждать, сэр.

Уэйд отдает Берку рацию и закуривает от бычка следующую сигарету. Возвращается Джонс и радостно докладывает:

– Все потушено, сэр!

– Что?

– Все… Все потушено, сэр!

– Я тебя и в первый раз услышал! Что потушено?!

– Дверные косяки, сэр! Они дымили, сэр! Вы приказали потушить…

Уэйд устало вытирает лоб.

– Ну что за день сегодня?! Откуда ты такой взялся на мою голову?..

– Я…

– Стоп! Не надо, я сам знаю. Лучше скажи, где начальник пожарной службы?

– Он… Он… Он внизу, сэр.

– Молодец. Пошли.

* * *

Главный вход в здание мэрии. Ручьи и лужи подмерзают. Черные окна с наледями по краям. Стены меняют оттенок в унисон мигалкам на пожарных и полицейских машинах. Уэйд разговаривает с начальником пожарной охраны. Пар от их дыхания обволакивает головы обоих. Пожарный виновато что-то объясняет. Уэйд яростно жестикулирует, закуривает и, оглядываясь вокруг, бросает сигарету. Подзывает стоящих поодаль Берка и Джонса. Что-то говорит им – они кивают. Берк остается на месте. Джонс скрывается на несколько секунд и возвращается с мегафоном. Уэйд долго разбирается с переключателями и настройками громкости. Сквозь скрежет и помехи слышится «Твою мать», «Что за…». Пару раз Уэйд безрезультатно подносит к лицу мегафон и оба раза аппарат гневно возвращает Джонсу. На третий раз аппарат срабатывает. Искаженный голос слышно даже в конце квартала:

– Говорит комиссар полиции Уэйд. Всем выключить светомузыку. Для особо одаренных объясняю: пожар потушен пол-то-ра ча-са на-зад!

Мигалки гаснут одна за другой. Некоторые машины отъезжают.

Уэйд снова что-то спрашивает у начальника пожарной охраны. Тот разводит руками. Уэйд долго говорит, тыча указательным пальцем то себе в грудь, то ему. Прерывается, роется в карманах, находит телефон, отвечает, смеется, жестом отпускает собеседника и направляется в сторону того самого трейлера.

Ему пытается преградить дорогу охранник. Уэйд выключает мобильный. Секундная заминка. Берк оттесняет охранника. Скользко. Уэйд, чтобы не упасть, хватается за Берка. Оба подходят к двери.

– Дальше я сам.

Уэйд заходит внутрь.

* * *

Возле окна на сером диванчике сидит Элла. Курит. Задумавшись, смотрит на лейтенанта. В руке пустой бокал.

В углу за маленьким столом ютится крупный лейтенант Кэрол. Бритая голова. Сосредоточенное лицо. Одежда такая же, как у его подчиненных. Комично двумя пальцами что-то набирает на ноутбуке. Возле него на полу расставлена аппаратура. Рация трещит и иногда выдает слабо различимые в помехах голоса. Он вздрагивает от появления Уэйда. Вскакивает, роняет рацию.

Элла лениво поворачивает голову. Подносит бокал к глазам и рассматривает Уэйда сквозь стекло. Уэйд в ответ понимающе улыбается.

– Пьем на работе? Мило-мило… Давно хотел с тобой поговорить, а то все по телефону, да по телефону.

Его прерывает лейтенант:

– Комиссар Уэйд, разрешите…

– Не разрешаю. Нам нужно поговорить. Остынь на улице, лейтенант.

Кэрол исчезает за дверью. Уэйд поворачивается к Элле:

– Ну, так что? Где Эвил?

– Он будет минут через десять. Стоит в пробке.

– Ну-ну…

– Он просил вас дождаться, чтобы обсудить пожар и дальнейшие действия.

– Да ну? А ты все знаешь. Профессионал. – Уэйд усаживается рядом с Эллой. – Что пьем? Что празднуем?

Элла морщится.

– Комиссар, от вас пахнет гарью…

– А ты еще и оглохла на старости лет. Бедная моя. Давно к тебе приглядываюсь и все пытаюсь понять Эвила, а никак не пойму. Только появилась в городе и сразу стала личным секретарем мэра… Как так? У нас-то город хоть и большой, но тесный, все свои, знаешь ли, а тут вдруг ты. Как так?

– Неужто и вы распространяете эти сплетни, комиссар?

– Ха-ха. Если бы.

– Вы женоненавистник?

– Да-а. Это всем известно.

– Ну, вот.

– Что «ну, вот»?

– Ну, значит, распространяете.

– Господи, ха-ха! Совсем забытое чувство…

– Какое?

– Я уже давно этим не занимался, но ты ведь знаешь, что перед арестом мы всегда зачитываем права. Есть зажигалка? А то моя сдохла.

Элла дает Уэйду прикурить.

– Ага. Спасибо. Ну, там, знаешь, вы имеете право на адвоката, на молчание… Все, что вы скажете, может быть использовано против вас…

– И?

– Я совсем забыл, что в разговорах с бабами про это тоже нельзя забывать.

– И?

– Вот ты наглая. Я тебе уже говорил, что мне такие не нравятся?

– Мне тоже с вами неприятно разговаривать. От вас за милю разит…

– Гарью?

– Сексизмом.

– И что? Ты оскорблена, что ли? Не поверю.

– Ничего.

– Обожаю эту женскую привычку отвечать только на тот вопрос, на который удобно. На допросах, знаешь ли, часто приходилось сталкиваться… Ну, а ты, что расскажешь-то про жизнь свою? Снова про то, как трудно выбиваться в люди в таком городе, как наш?

– Свои ошибки я обычно не повторяю.

– Ой-ой-ой, как все серьезно. Я все равно не мог взять тебя на работу, хоть и жалел, конечно, но все равно бы не смог. У нас так не принято. Профессиональные традиции такие – новичков на высокие должности не берут. Даже я не могу сломать какие-то стены, хотя обрушил многие, пока сижу на этом месте.

Элла кривится.

– Но тебя никто не просил пробиваться к нам в полицию, так что не строй из себя страдалицу. Ты сама ко мне пришла, могла бы пойти куда угодно, но приперлась ко мне. Хрена ты хотела доказать?

– Вас слегка заносит. Вы, как все политики, постоянно забываете возвращаться в реальность. Камер нет, а вы все лозунгами разговариваете.

– На допросе ты бы у меня быстро обломалась.

– Да вы садист, комиссар.

– Ага.

– Это не комплимент.

– Я должен расстроиться?

– Вам не кажется, что вы уже давно спутали свою личину со своей должностью. Хотя нет. Ведь комиссар полиции претендует сейчас примерить личину мэра. Ха-ха.

Элла откидывается на спинку дивана и затягивается сигаретой. Уэйд улыбается и придвигается ближе.

– М-да… И как только Эвил с тобой работает? Туго ему приходится, видать. Хотя тут, конечно, на любителя. В отчетах мне периодически сообщают, что на окраине доминантки – самая ходовая тема.

– Ой, только не начинайте! К тому же в махинациях с выдачей лицензий на ночные клубы замешаны сотрудники полиции – это знает даже сопливый стажер в любой газете.