скачать книгу бесплатно
– Мой флигель-адъютант оскорбил вас, мадемуазель? Скажите, и я немедленно наложу на него взыскание.
– О, нет, ваше величество, – ответила она. – Я… мне просто стало немного дурно.
Точно так же она объяснила то, что бросила Раднецкого прямо во время вальса посреди зала, и маменьке с Льветарисной.
– Понимаю, – сказал государь, проницательно глядя на нее. Затем вновь посмотрел на Алину:
– Мадемуазель, свободен ли у вас котильон?
Алина порозовела так, что стала в десять раз краше:
– Свободен, ваше величество.
Как мог он быть не свободен??
«Любимый мой Андрей! Сегодня я видела Р. Каким бы чудовищем я его ни представляла, действительность превзошла все мои ожидания. Он отвратителен и мерзок! Оказалось, что это он был тем Сергеем, о котором я тебе уже писала. Представь себе, что я испытала, когда нам не только его представили, но он пригласил меня на танец!
Я не смогла отказать ему. Но бросила его прямо посреди бальной залы. О, как хотелось мне, когда государь подошел к нам и спросил меня, не оскорбил ли меня Р., заявить, что да, – и посмотреть, что с ним сделают!
Но едва ли его ждало бы слишком суровое наказание. Я же, любимый мой, приготовила ему то, что он заслуживает.
Это решено. Я выполню обещание, данное тебе.
Твоя навек, Аnnette».
*comme il faut (http://ru.wiktionary.org/wiki/comme_il_faut) (франц.) – как надо, как следует.
8.
Как же Алина была довольна, что этот котильон оставила про запас! И какая удача, что его величество пригласил ее именно на этот танец! Да она бы всю оставшуюся жизнь кусала себе локти, если бы пришлось из-за какого-то офицеришки или князька отказать самому государю!
Два дня после бала в Николаевской зале она пребывала в восторженном состоянии, которое уже не омрачалось более завистью к старшей сестре. Бальзам на душу дочери пролила мать, сказавшая Алине, что Раднецкий, безусловно, пригласил Аню по просьбе Льветарисны. Ну, конечно же! – просияла Алина. Как же она сама сразу об этом не догадалась?! И больше уже ничто не могло нарушить блаженства, в котором она плавала.
На следующий после бала день Льветарисна предложила Марье Андреевне устроить музыкальный вечер. Алина прекрасно поет, Аня может ей аккомпанировать. Князь Янковский – один из двух претендентов на руку Алины – очарован ею с первого взгляда; Алечке он тоже, кажется, понравился; ему первому и отправят приглашение. Будут и еще гости, но немного; все, конечно, избранные.
Марья Андреевна горячо поддержала предложение генеральши. Кажется, впервые за долгие годы меж ними наступило полное перемирие; но это было неудивительно: Льветарисна искренне желала Алине добра и искала достойного мужа для своей любимицы; того же хотела всем материнским сердцем и Марья Андреевна.
Алина нашла идею званого музыкального вечера чрезвычайно привлекательною; она тотчас закабалила старшую сестру, и следующие два дня почти непрерывно пела у рояля, на котором играла Аня, или ходила с нотами в руке, разучивая самые модные песенки.
Единственной, кто вовсе не желал этого вечера, была Аня. И не только потому, что она вынуждена была с утра до вечера аккомпанировать пению Алины.
В списке гостей, составленном Льветарисной, она увидела фамилию Раднецкого; он был приглашен с супругой. Ане вовсе не хотелось встречаться с ним; во всяком случае, до определенного времени. Она опасалась новых преследований с его стороны. Он не выглядел человеком, способным отступить перед трудностью; конечно, ему хочется разгадать поведение Ани, и он сделает все, чтобы добиться своей цели.
К тому же, интерес графа к старшей девице Березиной мог быть замечен; а ей, в свете предстоящего, меньше всего хотелось, чтобы кто-нибудь обнаружил меж ними хоть какую-то связь.
Поэтому Аня страшно обрадовалась, когда утром в назначенный день принесли записку от Раднецкого, в которой он извинялся перед Елизаветой Борисовной и ее родственницами, что не сможет быть, в связи со служебными делами.
На душе у Ани стало куда легче; и она с таким энтузиазмом аккомпанировала после завтрака сестре, которая решила еще раз пробежаться по выбранному репертуару, что удостоилась даже похвалы Алины.
– Давно бы так, – сказала та, – а то сидишь за роялем с видом приговоренной к каторге. Надеюсь, вечером ты меня не подведешь, дорогая, и будешь так же старательно музицировать.
Аня, не особо кривя душой, ответила, что сделает все, что в ее силах. Настроение ее поднялось; но, увы, ненадолго. Неожиданно Льветарисна захотела с ней поговорить. К немалому удивлению Ани, речь пошла о предмете, о котором она вовсе не думала; а именно – об ее замужестве. Оказывается, на балу в Зимнем она привлекла внимание одного господина, и он уже имел честь побеседовать о ней с Льветарисной.
– Андрей Иннокентьевич Нащокин – чиновник для особых поручений при генерал-губернаторе. Он… несколько своеобразен и в речах, и в манерах; но человек серьезный и пойдет далеко. – И, видя, что Аня молчит и никак не реагирует, добавила ласково: – Ты просто приглядись к нему, Анюта. О большем, ласточка, пока ведь речи нет.
Ане почему-то показалось, что Льветарисна не очень долюбливает господина Нащокина; но тетушка больше ничего не сказала о нем.
Аня и сама хотела поговорить с тетей; кажется, момент был благоприятный, и она осторожно завела речь о Раднецком.
Льветарисна громово расхохоталась и погрозила ей длинным сухим пальцем:
– Смотри, Анюта! Серж несвободен. Да, он красавец, но не увлекайся. Я, конечно, желаю, чтоб сердце твое перестало болеть по Андрею, девочка моя; но не хочу, чтоб тебя вылечил женатый мужчина.
– Расскажите, тетушка, как он женился на Ирэн.
– О, это был настоящий роман! Серж потерял из-за нее голову, – а ведь ему было уже двадцать четыре: не юноша, зрелый мужчина. Ирина тогда только в свете появилась. Сразу произвела фурор. Сколько предложений на нее посыпалось! Но ее мать, – отец давно умер, – не торопилась с выбором. Хотя, думаю, Ирине сразу мой племянник приглянулся. А как он ухаживал! Средневековый рыцарь, да и только. Когда однажды Ирина заболела, он целую ночь в грозу, в ливень, под ее окнами простоял. Доктору наказал: как кризис минует, чтобы занавеску чуть сдвинул, что все обошлось. А когда у Ирины кошечка любимая умерла, породы какой-то редкостной, он весь Петербург и Москву объездил, чтоб точь-в-точь такую же сыскать, купил за бешеные деньги котенка, прислал ей поутру, только она проснулась, в корзинке, с золотым ошейником, бриллиантами усыпанным. А еще как-то на охоте у Ирины из подола амазонки кусок об куст зацепился да оторвался. Так Серж этот кусок в золотую ладанку положил и на груди носил, словно реликвию священную…
– Это он вам сам рассказывал? – спросила Аня, невольно завороженная силой такого чувства, хотя кошачий ошейник и медальон немного ее насмешили.
Льветарисна снова расхохоталась:
– Да что ты, девочка! Разве мужчина станет об этаком с кем-то, кроме любимой, говорить? Ирина рассказывала. Он ей перед свадьбой признался. А насчет грозы – это я от врача узнала. Немец один, он меня от подагры лечит, вот и проболтался про Сержа и его ночное бдение.
– Так как же они все-таки поженились?
– Где-то через год после появления Ирины при дворе в дело вмешался сам государь. Он выступил сватом Сержа, и мать Ирины, конечно, дала согласие на брак.
– Как вы думаете… у них счастливый брак? Они любят друг друга?
– У них болен единственный сын; это большое несчастье. К тому же, Серж на службе, он часто пропадает на ней днями и ночами. Какой жене это понравится? Ирина переживает и по этому поводу. Но, конечно, они любят, и очень сильно.
Аня спросила, немного подумав и очень осторожно, чтобы не выдать себя:
– Граф, правда, так ревнив? Я слышала о дуэлях из-за его жены…
– О, да. В роду Раднецких все такие, кровь в них кипучая, – чуть заденут их гордость, сразу или за шпагу, или за пистолет. Серж – военный, он, конечно, сдерживаться умеет, но… – Льветарисна вдруг замолчала, и Аня поняла, что ей все-таки что-то известно о той злосчастной дуэли.
После тетиного рассказа Аня до самого вечера ходила задумчивая. Как же человек, который так любил, мог, женившись, так измениться к возлюбленной? Или все, что совершил Раднецкий ради Ирэн, было притворство, желание во что бы то ни стало добиться своей цели? А, когда она была достигнута, быстро наступило пресыщение, сменившись холодностью и, наконец, злобой на предмет обожания?
Ответа на этот вопрос не было. Это было выше ее понимания…
Вечер настал; гости съехались. Князь Янковский, метивший в женихи Алине, прибыл одним из первых. Он был очень привлекательный мужчина, белокурый и с пышными бакенбардами, красиво обрамлявшими несколько длинное, узкое, похожее на морду породистой лошади, лицо. Денег у него было немного, но он был хорошего рода и мог получить наследство сразу от двух богатых московских бабушек, которые обе его обожали, и обе, очень кстати, стояли каждая одною ногой в могиле. Все это доподлинно было известно Льветарисне.
Марья Андреевна, после некоторого раздумья (поскольку состоятельный барон также заинтересовался ее дочерью), остановилась все же на князе, хотя обычно придерживалась правила «синицы в руке». Алине князь Янковский тоже пришелся больше по душе.
Приехала и графиня Раднецкая, – и вновь поразила Аню своей безупречной красотой. Графиня также была прекрасной музыкантшей и, по просьбе Льветарисны, обещала сыграть несколько новомодных произведений.
Но сначала выступила Алина; у нее был высокий, необыкновенно чистый голос; она заворожила слушателей, ее не отпускали, и ей пришлось петь и петь, пока, наконец, тетушка не вмешалась и не попросила дать племяннице передышку.
Аня с наслаждением поднялась из-за рояля, уступив его графине Раднецкой. И в этот момент к ней подошли Льветарисна и невысокий, плотный человек в наглухо застегнутом сюртуке.
– Аня, это Андрей Иннокентьевич Нащокин, – представила его тетя. Аня сделала книксен. Нащокин поклонился. Сверкнул лысый череп, прикрытый несколькими оставшимися от прежней шевелюры прядями. У Нащокина было добродушное, свежее, будто только что умытое талой водою, лицо с мягкими чертами, на котором несколько странно смотрелся крючковатый нос. Но с этим лицом совершенно дисгармонировали глаза – светло-голубые, под тяжелыми веками и лишенные ресниц, они казались голыми и льдистыми.
– Необыкновенно рад знакомству с вами, Анна Ильинична, – сказал Нащокин, слегка растягивая слова, – как человек, привыкший, что его будут слушать со вниманием и не перебьют. Голос у него был мягкий и тихий.
Льветарисна под благовидным предлогом оставила Аню и Андрея Иннокентьевича. Аня, впрочем, была уверена, что он не станет в первую же минуту знакомства говорить о своих чувствах; но она несколько ошиблась.
– Я имел удовольствие видеть вас несколько дней назад в Зимнем, – сказал Нащокин и добавил с добродушной улыбкой: – Вы танцевали с графом Раднецким.
– Да, вы правы.
– Вы прекрасно вальсируете.
«Да неужели?»
– Благодарю вас.
– Не стоит. Это не комплимент, – констатация факта. Я, знаете ли, равнодушен к танцам, но люблю наблюдать, как этим занимаются другие.
– Вот как?
– В медленных танцах, подобных вальсу, музыка и плавные движения расслабляют, и тогда многое можно прочитать по лицам партнеров.
Аня вспомнила должность Андрея Иннокентьича: чиновник по особым поручениям. Уж не шпион ли он?
– Вы намекаете, что на лицах моем или графа Раднецкого во время вальса что-то прочли? – спросила она спокойно.
Он развел пухлыми ручками.
– Увы. Я видел лишь то же, что и все: что вы бросили графа прямо во время танца посреди залы.
– Мне стало нехорошо, – резче, чем собиралась, сказала Аня.
– О, конечно. Головокружение во время вальсирования – дело естественное, – промолвил с тою же добродушной улыбкой Нащокин, но Аня решила, что он нисколько не поверил в ее объяснение.
– Я, Анна Ильинична, человек деловой, прямой и откровенный, – сказал он, видимо, желая сменить тему. – В определенных кругах меня хорошо знают. Да я и сам знаком с вашим батюшкой, Ильей Иванычем, правда, шапочно. И матушку вашу покойную знавал, Софью Михайловну. Соседствовал с ее родителями в N—ской губернии. Простите, понимаю, что затронул струну болезненную; но, уверен, Марья Андреевна полностью заменила вам мать, и вы нашли в ней самую любящую и нежную родительницу.
Аня отвечала, что так и есть. Маму она почти не помнила; ей не было четырех, когда та скончалась, – но об этом она не стала говорить.
– Я вдовец, бездетен, – продолжал Нащокин. – Достаточно обеспечен, хоть и не богач. Вторая женитьба давно входила в мои планы. Но к этому вопросу, как вы понимаете, необходимо подходить серьезно и обстоятельно. Увидев вас, Анна Ильинична, я подумал, что, возможно, нашел ту, которая станет мне верной спутницей… О, нет, я понимаю, что вы хотите сказать, – добавил он, видя, что Аня хочет что-то ответить. – Но давайте не будем торопиться. Поспешные решения не есть хорошие решения, не так ли? Я должен приглядеться к вам, вы – ко мне. И, ежели мы оба сочтем, что наш брак приемлем, тогда уже вернемся к этому разговору.
Аня вынуждена была дослушать его до конца, пылая негодованием. До чего же он самонадеян, если решил, что она тут же согласится выйти за него! И насколько же уверен в своей правоте… Очень неприятный тип!
– Я полагаю, что к этому вопросу, Андрей Иннокентьич, мы никогда не вернемся. Я не собираюсь выходить замуж; во всяком случае, пока не встречу человека достойного.
– Такого человека вы уже встретили, Анна Ильинична, и видите его перед собою. Что же касается того, что вы не хотите выходить замуж, – сию фразу я слышал от многих девиц; и она нисколько не может обмануть умного человека. Замужество есть сокровенное желание всех представительниц вашего пола; а те из вас, кто отрицает это, хотят, я уверен, наиболее. – И он сладко улыбнулся, будто произнес некую остроумную вещь.
– В таком случае, – улыбнулась не менее сладко Аня, – я являюсь редчайшим исключением из правила умных людей. Я, действительно, не думаю о замужестве.
– Госпожа Березина, ваша добрая матушка, сказала мне несколько иное, когда я имел честь беседовать с нею об вас, – заметил Нащокин. Аня задохнулась от возмущения: так, значит, он не только с Льветарисной говорил, но и с Марьей Андреевной?!
Она уже хотела высказать ему, что думает, но зычный голос Льветарисны позвал ее:
– Анюта! Аня!
Оказалось, Алину снова просят спеть; Аня нужна была за роялем. Она молча наклонила голову и поспешила к инструменту, радуясь, что избавилась от этого неприятного человека.
…Алина была в ударе; она пела и пела; Ане пришлось сосредоточиться на игре и выкинуть на время из головы Нащокина. Она только погрузилась полностью в музыку, как вдруг краем глаза увидела сбоку от себя чью-то фигуру, показавшуюся знакомой… Она повернула голову – и чуть не упала со стула. Там стоял граф Раднецкий.
Пальцы Ани одеревенели и ударили не по тем клавишам.
В ясный звонкий голос Алины ворвался посторонний резкий звук, нарушивший гармонию. Пение замерло на высокой чистой ноте трудного пассажа; Алина покраснела от злости и бросила на Аню взгляд, не обещающий старшей сестре ничего хорошего.
– Ах, какая неприятность! – сказал по-французски князь Янковский, – испортить такую чудесную ноту, такой великолепный пассаж! Мадемуазель Алина, я в отчаянии, что это случилось. Я бы скорее согласился дать отрезать себе руку, чем прервать ваше пение.
«Руку, скорее всего, отрежут мне, – мрачно подумала Аня, вставая и тщательно избегая смотреть на Раднецкого. – Во всяком случае, мои неловкие пальцы – точно».
Она поймала взгляд Марьи Андреевны – и убедилась в том, что ее ждут большие неприятности. Маменька и Алина, конечно, уже утвердились во мнении, что она сбилась нарочно.
Вечер был испорчен – для Ани окончательно. Ей хотелось уйти в свою комнату, остаться одной… Она направилась к выходу из комнаты, но была остановлена вопросом:
– Анна Ильинична, могу ли я поговорить с вами?
Голос Раднецкого заставил ее вздрогнуть. Боже, как же она ненавидела этого человека! В этот миг особенно.
– Нет, не можете, – процедила она. – Оставьте меня в покое, ваше сиятельство.
Он шагнул к ней так, что встал совсем близко; она остро почувствовала его высокий рост, силу и физическое превосходство… И угрозу, исходящую от этого крупного мужчины. «Кровь в Раднецких кипучая, чуть заденут их гордость», – вспомнились ей слова Льветарисны.
Она быстро сделала шаг назад. Но граф тоже отступил; он отошел от нее; через полминуты Аня услышала, как он вдруг предложил Алине аккомпанировать ей. Алина согласилась; Раднецкий сел за рояль, и пение возобновилось. Он играл прекрасно; Аня невольно остановилась послушать и поняла, что он куда более искусный музыкант, нежели она.
Алина, когда играла старшая сестра, сосредоточивала все внимание на князе Янковском; но теперь она смотрела лишь на того, кто аккомпанировал ей; лицо ее заалело от прилившей к щекам крови, в голосе появились новые, грудные нотки, которых Аня до этого ни разу не слыхала.
Она вдруг передумала уходить. Опустилась на диванчик и начала слушать пение младшей сестры…
– Вам, правда, понравилось?
– О, да. Вы пели очаровательно.
– Ваша жена, наверное, тоже поет?
– Только по-итальянски. Вы же исполнили целых две русские песни, – и тем покорили меня навек.
– Вы шутите, ваше сиятельство?
Раднецкий улыбнулся. В Алине было столько непосредственности и ребячества, что он не мог сдержать улыбку.
Кроме них, в комнате никого не было. За полузакрытою дверью слышались смех, звон бокалов и шелест женских платьев. Алина увлекла (или завлекла?) его сюда после своего концерта, под видом того, что хочет показать ему ноты с каким-то романсом. Сергей чувствовал, что это лишь предлог, но ему было любопытно, чего же хочет от него эта красивая девочка.
