скачать книгу бесплатно
Паутина
Диана Крымская
Авантюрно-любовный псевдоисторический роман.Анна Березина, дочь небогатого помещика, приезжает с сестрой и маменькой в Петербург. Цель девушки одна – найти и отомстить тому, кто убил ее возлюбленного.Анна еще не знает, что ненависть ее обернется безумной страстью к злейшему врагу, и что чувству этому предстоит пройти через множество тяжелейших и мучительных испытаний…
Паутина
Диана Крымская
© Диана Крымская, 2022
ISBN 978-5-0056-7574-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПАУТИНА
Часть первая. Выстрел
1.
– Вели, Алиночка, Наташе начинать сборы. Мы едем в Петербург, – сказала как-то за обедом Марья Андреевна. Она любила эффекты – и не ошиблась: Алина поперхнулась супом, но, едва откашлявшись, издала ликующий вопль:
– В Петербург!! Мама!! Наконец-то!!
– Елизавета Борисовна прислала приглашение, – улыбнулась восторгу дочери Марья Андреевна.
– Льветарисна! – воскликнула Алина, называя петербургскую тетушку так, как она и Аня привыкли с детства. – Приглашение!! Ур-ра!!! – Радость ее нарастала, как снежный ком; она подпрыгивала на стуле; ей явно было уже не до обеда: не терпелось броситься в свою комнату и велеть горничной начать укладывать вещи.
– Ну, хватит волчком вертеться, – сказал отец, Илья Иванович Березин, – Алинка, тебе говорю!
– Не Алинка, а Алина! – надула губки та. – И даже не Алина! А Александра Ильинична!
– Ильиничной станешь, как поумнеешь хоть маленько.
– Мама!..
– Друг мой, – вмешалась Марья Андреевна, переходя на французский, – зачем вы опять обижаете Алину?
– Да кто ж ее обижает? – отвечал по-русски ее муж. – И ничего такого я не сказал. Просто я бы на ее месте немного у старшей сестры уму-разуму поучился, а не о столицах бы мечтал.
– Может, Аня, по-вашему, папенька, и умная, а вот мне от нее этого добра не надобно! – сказала Алина. – Не хочу, как она, с этим умом старой девой остаться!
– Ты-то уж точно не останешься, – засмеялся Илья Иванович, кидая, однако, быстрый взгляд на молчаливую старшую дочь. – Такая егоза враз замуж выскочит! И Льветарисна никакая не понадобится. Так что – отправляйся с богом с маменькой, и чтоб без жениха не возвращалась! А мы уж с Нюшей тут останемся.
– Анна поедет с нами, – заявила вдруг Марья Андреевна, заставив Аню отложить в сторону нож и вилку. – И не спорь, мон ами.
Мон ами и так никогда с нею не спорил; если уж Марья Андреевна хотела чего-то, всегда было по ее. Однако на этот раз он решился, снова посмотрев на старшую дочь, что-то промямлить; и тут же получил несколько самых веских доводов в пользу поездки Анны в столицу.
– Во-первых, дорогой, девочкам будет веселее вдвоем; во-вторых, я все еще питаю надежды, кои вы уже утратили, мон шер, пристроить Анну замуж (от этого «пристроить» Аня внутренне вздрогнула и почувствовала, как краска заливает щеки); наконец, в-третьих – сама Елизавета Борисовна в письме настоятельно просит привезти Анну Ильиничну в Петербург.
Безусловно, подумала Аня, то, что было «в-третьих», было самым главным аргументом. Льветарисна очень любила ее и искренно желала ее счастья. Но забыла маменька упомянуть и еще один довод – пересуды соседей: как же, отправилась в столицу с младшей дочкой-красавицей, а старшую, бедняжку, уж начавшую засыхать в девушках, не взяла!
Что касается того, что было выдвинуто маменькой «во-первых» и «во-вторых», то это было смешно. Никогда Марья Андреевна не желала замужества Ани; а, что касается Алининой веселости, то для нее старшая сестра совсем не была нужна.
Хотя, посмотрев на сияющую Алину, – так, на французский манер, звали ее в семье, хотя полное имя ее по святцам было Александра, – Аня подумала, что, возможно, без ее желания маменька бы этот аргумент не выдвинула. Младшая сестра поймала ее взгляд и торжествующе высунула язык, и Аня горько усмехнулась про себя. Конечно, Алине нужен свидетель – свидетель того головокружительного триумфа, который она мечтала иметь в Петербурге; и кто мог быть лучшим в таком деле, нежели незамужняя старшая сестра, от всего сердца Алиной нелюбимая?
– Душа моя Нюша, что скажешь? – обратился между тем к Ане отец. – Я, дорогая, готов тебя отпустить, ежели ты сама не против. Хоть и надеялся с тобой всласть наохотиться, как в прошлом году… Ну, что? Поедешь с мамой и сестрой?
– Я… – начала было Аня, но вмешалась Марья Андреевна:
– Какие могут быть у ней возражения, друг мой? Что лучше: киснуть здесь посреди зимы от скуки – или побывать в столице на самых прекрасных балах?
Аня промолчала. Хотя и могла сказать, что она вовсе никогда не скучает зимою в Шмахтинке: здесь и чтение, и рояль, и перо с бумагою, – и охота, любимая ею и батюшкой. И, наконец, здесь – он, Андрей, и как же не хочется покидать его!..
Но спорить с маменькой бесполезно, придется собираться и ехать.
– Я поеду, папа, – промолвила она тихо.
– Вот и хорошо, Нюшенька, – ласково глядя на нее, сказал Илья Иванович, – с богом, дорогая. Глядишь – не одной Алинке жених выпадет.
– Не Алинке, а Алине, papа?!..
«Любимый мой Андрей! – писала в своей комнате вечером Аня. – У меня плохая новость: мы уезжаем в Петербург: я, маменька и Алина. Как тяжко мне расставаться с тобою, единственное счастье мое! Как не хочется ехать в столицу! Но придется. Алине пора искать жениха, возможно, у Елизаветы Борисовны есть уже кто-то на примете. Маменька и меня хочет пристроить (что за отвратительное слово!), но я ни за что не пойду замуж. Мне нужен только ты, мой любимый!
Мы выезжаем завтра утром, если ночью не заметет. Не знаю, успею ли я положить письмо в наше место, но надеюсь, что мне это удастся…»
– Все пишешь? – раздался сзади голос Алины, и Аня вздрогнула, быстро прикрыв лист рукой. Алина обладала неприятной манерой входить в комнату без стука, а, поскольку походка у нее была легкая, вполне могла подкрасться незаметно. – Стишки?
– Нет, не стихи, – ответила Аня раздосадовано.
– Ну-ну. – Алина прошлась по комнате. Она была в полупрозрачном белом пеньюаре, не скрывавшем ни высоты роста, ни стройности фигуры, ни округлых бедер, ни длинных ног, ни высокой пышной груди. Русые волосы волнами распущены по плечам; яркий пухлый рот улыбается, и блестят ровные мелкие зубки; большие зелено-голубые глаза сияют на белоснежном лице, – русалка, вдруг обретшая ноги, да и только!
Аня подумала, сколько будет у сестры поклонников, стоит ей только появиться в свете, – подумала без зависти, просто констатируя тот факт, что Алина очень красива. Эта красота всегда бередила Анино сердце, заставляя его сжиматься щемящей тоской: сходство Алины с Андреем было очень велико.
Сама Аня не могла похвастаться ни ростом, ни фигурой, ни лицом. Она была, как говорят в народе, «от горшка два вершка», ну, разве что чуть-чуть повыше; фигура у нее была мальчишеская: узкие бедра, широкие плечи, и это при худобе почти болезненной. Она вся пошла в мать, и в детстве ее часто дразнили «татаркой»: кожа смуглая, волосы черные и совершенно прямые. И, наконец, карие, как-то странно расположенные, глаза: очень широко расставленные, узковатые и приподнятые к вискам.
Андрею они нравились; он говорил, что в них есть что-то восточное, таинственное. «Твои глаза, моя Аnnette, загадывают загадку, и тщетно пытаться разгадать ее…» Но сама Аня считала и свои глаза, и всю свою внешность крайне заурядной и незаметной. А уж рядом с яркой красотой Алины – и говорить нечего.
– Ты уж собралась? – спросила младшая сестра.
– Да.
– Маменька сказала: выедем пораньше, чтоб засветло добраться. Только бы метели не было!
– Даст бог, не будет.
– Даст бог. – Алина села на краешек разобранной постели сестры, поджав под себя одну ногу, как любила; потянулась всем гибким девичьим телом, зевнула. – Льветарисна пишет: в этом году в столице очень много молодых холостяков из хороших семей. Выбирай – не хочу. Так что, может, и тебе повезет, сестрица.
– Ты же знаешь: я замуж не собираюсь.
– Ну, да. Неужели все об Андрее думаешь?
– Тебя не касается, – резче, чем собиралась, сказала Аня.
– Дурочка, хватит уж мечтами-то несбыточными жить. Что было – того не вернешь. Жизнь продолжается, дорогая! Погоревала – и хватит.
– Твоего горя точно на неделю хватило, – сказала Аня, вставая. Губки сестры обиженно искривились:
– Неправда! Я просто умею свои чувства скрывать. Не то, что некоторые.
Аня вздохнула:
– Иди, Алина. Пора ложиться – и тебе, и мне. Завтра в дорогу, вставать рано. – Она подошла, поцеловала горячую Алинину щеку, небрежно подставленную: – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
И Алина выскользнула из Аниной комнаты, бросив, однако, на стол и лист бумаги на нем полный любопытства взгляд.
«…Прощай, любимый мой Андрей! Я буду думать только о тебе, и о том, что, как бы долго ни длилась разлука, я вернусь обязательно!
Твоя навсегда, Аnnette.
PS. Как ни хочется ехать в Петербург! но есть там у меня дело, которое рано или поздно нужно было бы сделать. Я обещала тебе пять лет назад, и не думай, что забыла об этом…
Ты знаешь, о ком я говорю, любимый: это Р. Тот, из-за которого погублено наше с тобою счастье. Увижу ли я его в столице? Бог весть; но встретиться бы хотелось».
2.
Графиня Ирина Павловна Раднецкая, пылая гневом и сверкая бриллиантами, в полном бальном туалете – и оттого еще более прекрасная, чем всегда – ворвалась, даже не соизволив постучаться, в кабинет мужа.
– Я желаю говорить с вами, Серж! Немедленно! – сказала она задыхающимся голосом по-французски.
Управляющий, Глеб Игнатович, вскочил, глядя на великолепную жену своего патрона со смешанными чувствами изумления и восторга. Но ее муж, граф Сергей Александрович Раднецкий, хоть и поднялся тоже с кресла, стоявшего во главе письменного стола, лишь скучающе поднял бровь и скрестил на груди руки.
– Вы забыли о нашем договоре, мадам.
– Плевать мне на договоры!
Он поморщился.
– Боюсь, мадам, что я сейчас занят. Отложим разговор, – холодно произнес он по-русски.
– Нет, сейчас! Я не могу ждать! – продолжала Ирэн на французском. Сергея коробило ее незнание родного языка; если она и говорила на нем, то путала слова и грассировала, надо-не надо, так, что понять ее было почти невозможно.
– Э-э… Ваше сиятельство, я могу и в другое время зайти, – пролепетал Глеб Игнатович, не понимая, но догадываясь, чего хочет графиня, – обычно деловито-собранный и уверенный в себе, сейчас он был полностью ослеплен ею. – Разрешите откланяться.
– Хорошо. Иди, Глеб Игнатович. Продолжим завтра, – сказал Сергей. Управляющий, низко поклонившись, вышел, и граф показал жене на кресло напротив письменного стола. Когда она села, шелестя бальным платьем, Раднецкий также опустился в свое кресло и произнес:
– Я слушаю вас, мадам.
Ирэн молчала, нервно стягивая с руки длинную перчатку. Сергей невольно следил за движениями жены; но, когда обнажилась эта рука, нежная и необычно тонкая в кисти, с кожей, не менее белоснежной, нежели облегающая ее ткань, он едва подавил гримасу отвращения.
– Я слушаю вас, – повторил он.
Она зло скомкала перчатку в пальцах.
– Я все знаю.
– О чем?
– О вас и об этой… как ее?.. Ольге Шталь.
– И что же вам известно? – холодно осведомился он, – он говорил, как всегда с нею, по-русски, а она – по-французски; выходило смешно и нелепо. Но Сергей не мог пересилить себя и вести беседу на французском; это было бы уступкой Ирэн, – а любая уступка ей означала поражение.
– Вас видели в ее заведении. И не один раз. Это… непристойно! Я пожалуюсь на вас государю!
Он пожал плечами:
– Жалуйтесь сколько вашей душе угодно. Не вижу здесь ничего непристойного.
– Как вы можете?! Вы делаете это нарочно! Вам нравится, когда о вас судачат! Но вы забываете, что это порочит не только вас, но и меня! Честь нашей семьи…
– Вам ли говорить о чести? – презрительно бросил он. Эти разговоры между ними велись уже не единожды и безмерно утомили его. – И, тем более, о семье, – добавил он с горечью.
Она взвилась эринией:
– Вы не смеете упрекать меня в этом! Я сделала все, чтобы быть вам хорошей женой, Серж!..
– И хорошей матерью? – спросил он. Она осеклась и прикусила губу. Затем произнесла:
– Не будем сейчас о Николя. Речь не о нем.
– Почему же нет? Коля наш сын, наследник, – и не это ли главное, что связывает нас, раз уж вам угодно именовать наши отношения семьею?
Пальцы Ирэн мяли, тянули и рвали тонкую ткань перчатки.
– Я не могу покинуть двор, чтобы съездить к нему! – воскликнула она срывающимся голосом. – И вы это прекрасно понимаете!
Граф откинулся на спинку кресла и снова скрестил руки на груди:
– Нет, не понимаю, мадам. Государю вы уже не нужны – и давно. Вы вполне могли бы оставить Петербург и съездить к сыну в Гурзуф.
Ирэн вздрогнула, будто он дал ей пощечину; щеки заалели.
– Это неправда! Все, что говорят о нем… и этой дурочке, которой он якобы увлекся, – неправда! – истерично взвизгнула она.
– Мне это все равно, – презрительно перебил ее муж. – Мне важен Коля. Его здоровье, его счастье. Он скучает по вас. Вы могли бы хотя бы несколько раз в год ездить к нему.
– Я съезжу, – быстро произнесла Ирэн. – Весной. Когда снег сойдет.
