скачать книгу бесплатно
ЧАВЕЛЛА: – Потому и прошусь. Ай шуд лайк! – это по-аглицки «Мне бы хотелось». Вашим-то дражайшим тоже кой-чего привезу.
ОТПЕТОВ: – Я не возражаю. Надо уважить. Вообще всем советую побольше ездить, а то сидите тут, киснете, живой жизни не видите. Надо знать, что в мире делается. Я все самое главное в путешествиях узнаю – вот недавно, к примеру, будучи проездом через Бердичев, узнал, что там Бальзак венчался.
БАРДЫЧЕНКО: – От Чебутыкина?
ОТПЕТОВ: – Что еще за Чебутыкин такой?
БАРДЫЧЕНКО: – Полковой доктор.
ОТПЕТОВ: – Сам ты доктор. Я с мелюзгою, а тем более с коновалами, не общаюсь. Мне это сам Городской голова рассказал – у них в анналах все записано, и я тоже записал себе это в книжечку…
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Что да, то да! Я лично всегда с удовольствием Ваши путевые заметки читаю, взять хотя бы последние – «Марсианский дневник». Как Вы, шеф, эту Марсилию раздраконили – я вот уже до седьмых волос дожил, а никогда бы не догадался, что жизнь такого большого города можно из окна автобуса изучать! А как точно сказано:
– «Под крылом нашего самолета лежал голубой Атлантический океан» – какой выпуклый образ!
МНОГОПОДЛОВ: – Простенько, но со вкусом…
ГЛАНДА: – Папуленька просто душка!
ЧАВЕЛЛА: – Ах, как бы я хотела научиться так писать!
МИНЕРВА: – Чтобы так писать – надо иметь право!
МИТЬКА ЗЛАЧНЫЙ: – А какие снимочки – вроде ни резкости, ни композиции, а прямо-таки завораживают непосредственностью восприятия и самовыражения! Удивительная самобытность! Я вот сам, почитай, полвека снимаю, но таких высот не достиг.
ОТПЕТОВ: – Кстати, что там с обложкой-то? За что несли?
БАРДЫЧЕНКО: – Как я уже сказал, звонил сам Зам и ругался, почему у нас на обложке молящаяся дева так изображена?
МНОГОПОДЛОВ: – А что в ней, пардон, особенного? Что нам шьют?
БАРДЫЧЕНКО: – Сказали, что мало того, что молебен сзаду показан, так еще и точка такая низкая, что богомолицина задница превалирует над содержанием. Образа Господнего за ней не просматривается.
ОТПЕТОВ: – А ты что ответил?
БАРДЫЧЕНКО: – Сказал, что не Копенгаген… Тогда они начали кого-нибудь из начальства требовать, а никого не было. Осерчали они, похоже, зачастили что-то по латыни, про какие-то другие наши прошлые материалы – в имперфекте, стало быть… Так слов самих я не разобрал, но произношение было матерное…
ОТПЕТОВ: – Кто снимал обложку?
МНОГОПОДЛОВ: – Богомаз Олексий Злостев.
ОТПЕТОВ: – На превеж его!
ГАННА (в селектор): – Злостева на правеж!
Входит Злостев и становится навытяжку у конца стола со стороны двери. Все молча рассматривают его с большим интересом. Злостев испуганно моргает, непрерывно шмыгает носом.
ОТПЕТОВ: – Отличился?
ЗЛОСТЕВ: – Виноват, батюшка!
ОТПЕТОВ: – В чем виноват – знаешь?
ЗЛОСТЕВ: – Ума не приложу…
ОТПЕТОВ (показывает обложку): – Твоя работа?
ЗЛОСТЕВ: – Моя, батюшка. Скажи, чем не угодил-то? И цвет вроде неплох, и композиция – диганаль, и снято резко – полная волосянка.
ОТПЕТОВ: – Ежели волосянка – тогда конечно! Композиция, говоришь? А задница почему у тебя вся на передний план выперла?
ЗЛОСТЕВ: – У меня?
ОТПЕТОВ: – Да не у тебя, а у богомолицы твоей паршивой!.. Хлебаем теперь из-за тебя!
ЗЛОСТЕВ: – Раккурс такой получился, батюшка. Больше не повторится…
ОТПЕТОВ (Многоподлову): – Вот и уезжай после этого! Как меня нет, всегда чего-нибудь наковыряете. Ты в номер, эту фотку поставил?
МНОГОПОДЛОВ (недослышав): – Мой грех – бес попутал. Так точно – было поставлено…
ОТПЕТОВ: – Так я и знал! (Злостеву) – Ты зачем ему поставил?
ЗЛОСТЕВ: – А как же, батюшка, куда денешься – мы ясашные… Не подмажешь…
ОТПЕТОВ (Многоподлову): – Еще раз услышу – голову оторву!
Ты, Олексий, свободен – иди, и чтобы мне больше никаких раккурсов! Впредь везде, где образа видны, снимать только в лоб. Тогда можно будет жить спокойно, как у Христа за показухой. Понятно?
ВСЕ: – Понятно!
ЗЛОСТЕВ: – У тебя, батюшка, не голова, а синагог! (Отбивает земной поклон и уходит).
ОТПЕТОВ: – Ты, Дугарек, за счет обложки чтобы мне больше свои дела не обтяпывал! И всем на носу зарубить: фасад должен чистым быть, и на всех первых восьми страницах, да и в конце немножко – сплошь ГП – Господи, помилуй! – Чтобы комар носа не доточил! Дело это Святое, иначе головы не сносить: в Печатном Приказе четко знают, чего нельзя – тут же засекут. Так мы им в первом-то отсеке Богу богово отдадим, а внутри, как говорится, хоть черта славь… Тогда никто не обвинит, что мы Аллилуйю не поем. А середина вся наша, на всех хватит, никого из своих не обойдем – это же больше половины журнала получается!
Но тут уж чужих – ни-ни, чтоб только одни наши, ведь на том вы все и держитесь, что главным качеством я считаю нашесть. За нашесть человеку почти все можно скостить. Нашесть, чтоб вы знали, понятие сложное, потому что складывается из двух слов – «наш» и «нашест» – значит, с нашего нашеста. А чужак – это всяк, кто хочет подрубить нашест, на котором мы все сидим-держимся. Подрубить же его – всем нам крышка, потому что другого для нас никто не приготовил… Мысль мою улавливайте?
ВСЕ: – Улавливаем!
ОТПЕТОВ: – Понятна моя философия?
ВСЕ: – Понятна!
ОТПЕТОВ: – А с обложкой этой я сейчас улажу. Ганна, ну-ка набери мне по синодальному телефону Митридата Лужайкина.
Ганна накручивает телефон и подает Отпетову трубку.
ОТПЕТОВ: – Митрич, выручай! Влип я тут через моих присных с обложкой… Да мелочь… Тиснули на корочке девицу толстозадую… Хорошо-то оно хорошо, да не в том месте… Хе-хе-хе-хе… Зам из Печатного звонил, диспетчера моего чистил… Переговоришь с ним?.. Ну, спасибо, родной, дай Бог тебе всего Поднебесного… Супруге привет… Счастлив буду… (Кладет трубку и победно оглядывает почтительно вытянутые лица думских). Усекли, как работать надо?
Общий вздох облегчения.
МИНЕРВА: – Афишкин, воспой!
АФИШКИН: –
Сильнее львов, умней слонов,
И лучезарнее симфоний,
Перехитрит любых врагов
Отпетов наш, отец Антоний!
МНОГОПОДЛОВ: – Во дает!
ОТПЕТОВ: – За что тебя, Афишкин, люблю – оптимист! В поэзии оно, прямо скажем, не каждый день встречается, а добиваться этого надо – не битьем, так капаньем. В миру сейчас больно любят на прошлое кивать, так называемых классиков нам все время в морду тычут – они, мол, гении, а мы – дерьмо! Байрон вот, говорят, гений! А какой же он гений, если пессимист? А вот ты, Афишкин, оптимист, и хотя тебя где-то и дерьмом считают, и ты еще пока не гений, но мы тебя как пить дать гением сделаем, потому – оптимист!
АФИШКИН: – Из кожи вылезу…
ОТПЕТОВ: – Из кожи пока не надо, у меня к тебе другое задание есть.
АФИШКИН: – В лепешку расшибусь!
ОТПЕТОВ: – Это меня устраивает… Вирши я новые получил – будем печатать. И имя свежее – Милица Шепоткова, с любовной лирикой. Вирши хотя и не фонтан, но починить можно. Только ты, Афишкин, сам не правь, не надрывайся, Кудреняку поручи. Он хоть и стар, но светел. За то и держу, что по корявому управляется – всегда вывозит. Как сделает – ставь в номер. Она потом кой-чего еще принесет, и книжечку даже слепим в «мойиздате».
АФИШКИН: – Это можно, только, боюсь, не разойдется – кому она нужна?..
ОТПЕТОВ: – Мне!
АФИШКИН: – В лепешку расшибусь!..
ОТПЕТОВ: Что у нас там еще?
ТИХОЛАЕВ: – Кадровый вопрос. Инокиню прислали к нам на должность.
ОТПЕТОВ (обеспокоено): – На какую должность?
ТИХОЛАЕВ: – На посылки и для приборки.
ОТПЕТОВ: – Фу, дьявол, огорошил! Ничего не знаю и вдруг – «На должность». – Какая же это должность? Можно сказать, полный штатный нуль. Не пойму – почему об ней на закрытой докладывать надо?
ТИХОЛАЕВ: – Сверху прислали – из Печатного Приказу, велели по-доброму встретить.
ОТПЕТОВ: Это другое дело. Тогда давайте ее пригласим – посмотрим, поговорим…
ТИХОЛАЕВ: – С ней не поговоришь – глухонемая она.
МИНЕРВА: – Этого нам только не хватало! Как же с ней работать?
ТИХОЛАЕВ: – А чего тебе с ней работать? Показала на мусор – подметет, дала бумагу – отнесет, с веником, что ли, ей разговаривать?
ОТПЕТОВ: – Глухонемая – это хорошо, я таких люблю, глухой, по мне, двух ушастых стоит, меньше слышишь – меньше знаешь, глупостей лишних не наберешься. А немая – еще лучше. Молчание, как говорится, золото, я вообще за безгласовое общество! Звать-то ее как?
ТИХОЛАЕВ: – Инокиня Маруся.
ОТПЕТОВ: – Узнать бы, кто ее протежирует…
ТИХОЛАЕВ: – Скумекал, ваше Преподобие, уже навел справки…
ОТПЕТОВ: – Голова! Ну, не тяни резину…
ТИХОЛАЕВ: – В Печатный ее прислал по межкультовому обмену сам Шарадов – с личным письмом и указанием пристроить в спокойное место. Пишет: обидят – секир-башка сделает.
БАРДЫЧЕНКО: – Что-то не пойму, почему из такого далека – аж от самого Шарадова – и при таком покровителе на столь скромную работу?
ОТПЕТОВ: – А тебе бы все понимать… Сказано же – с дефектом она…
БАРДЫЧЕНКО: – Не велик дефект, с ним бы я – только назначь – большим начальством мог бы работать: слушать бы никого не слушал, только бы директивы сверху почитывал, да циркуляры бы вниз спускал в письменном виде…
ТИХОЛАЕВ: – Любишь ты, брат мой, сослагательное наклонение. Если бы, да кабы… И большое начальство в примитиве понимаешь, или шуткуешь по недозволенному… Ни хрена бы ты на ее месте не сделал, потому что она, как в сопроводительном письме значится, только читать может, а писать – нет.
БАРДЫЧЕНКО: – Это вообще шелупонь какая-то! Такого не бывает!
ТИХОЛАЕВ: – Значит, бывает, раз сверху указано… Случай, конечно, феноменальный: в человека попадает, а из него уже – никуда.
МНОГОПОДЛОВ: – Заглушка!
ТИХОЛАЕВ: – Об протрепаться не может быть и речи.
ОТПЕТОВ: Идеальный вариант! Только проверить бы ее все же не мешает…
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Доверяй, но не передоверяй!
ОТПЕТОВ: – У меня на людей рентген – каждого насквозь вижу! Ганна, зови инокиню!
Входит Маруся. На ней черное монашеское платье-миди, стянутое на тонкой талии восточным расшитым пояском, голова покрыта зеленой с золотом тюбитейкой, поверх которой накинут черный с большими красными розами кашемировый платок. Она останавливается у входа на том же месте, где стоял Олексий Злостев. Маруся совсем не похожа на человека убогого – держится с достоинством, лицо гордое, несколько суровое, но смягченное нежным легким румянцем; из-под густых – валиком – бровей смотрят очень внимательные серо-голубые чуть навыкате глаза. Они перебегают с одного лица на другое, как бы делая мгновенные снимки каждого из присутствующих. Вот они останавливаются на Отпетове и застывают, как ему кажется, с выражением восхищения.
Если бы он действительно мог по глазам читать мысли, то прочел бы в них: – «Боже мой, какой толстый!». И секундой позже: – «И как-то не по-нашему толст…», – но Отлетов, несмотря на свой «рентген», ничего этого не прочитывает и только говорит, не повышая голоса:
– Подойди поближе!
Маруся проходит до середины стола и там останавливается.
ОТПЕТОВ: – Ну вот, а вы говорили – глухая!
ТИХОЛАЕВ: – Глухая, как пень. Это она по губам читает…
ГЛАНДА (за спиной у Маруси): – Смотрите, у нее весь чулок поехал!
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Я ничего не вижу…
