скачать книгу бесплатно
Глава 8: История Хельмимиры. Часть 2
«По-моему, я уже близко», – подумала Хельмимира, глядя на дичевтиратель. Конечный пункт, предусмотренный нечаянным спасителем, находился не на самой Эстер, а на её квазиспутнике Джошуа – прибившимся астероиде, который не имел хозяйственной ценности. Приближаясь к нему, Хельмимира нервничала всё больше. Обогнув спутник несколько раз, она не заметила ничего необычного. Однако, снизившись, мундиморийка различила в одном из кратеров силуэт шарообразного корабля. Почти сразу после этого раздался резкий сигнал бортового устройства связи. Вздрогнув от неожиданности, Хельмимира поняла: с ней пытаются связаться.
– «Вера Рубин», я «Карл Саган», – внезапно послышалось из динамика, – у нас мало времени.
В течение нескольких секунд Хельмимира изумлённо молчала, не веря собственным ушам. Голос переговорщика показался ей до боли знакомым… И тут же она вспомнила: утро после весёлой пирушки, разговор в кабинете, долгие поиски…
– Флисиор?! – спросила мундиморийка, забыв о безопасности.
– Я открою главный шлюз, – проговорил зумбулянин. – Стыкуйся.
Содрогаясь от мысли о предательстве, Хельмимира всё же направила свой корабль в зияющий проём на тучном теле большого судна. Вечностью показалось для неё время, когда герметизировались первые ворота и открывались вторые. Наконец, она посадила капсулу в парковочное гнездо. Казалось, люди в штатском вот-вот готовы были появиться из-за механической двери… Опустился лифт. Флисиор, вопреки опасениям, встретил Хельмимиру один.
– Здравствуй, – проговорил он запросто. – Рад, что тебя не схватили.
Не в силах произнести ни слова, Хельмимира продолжала изумлённо пялиться на Флисиора: тот вёл себя так, будто бы вчера они виделись в редакции.
– Пойдём в кабину управления, – предложил зумбулянин. – Познакомлю тебя с пилотами.
Пилотами оказались двое молодых людей: брат и сестра. Войдя, Хельмимира увидела только их затылки: у девушки были тёмные волосы, заплетённые в высокий хвост, а её брат был побрит почти налысо. Увлечённые тем, как бы поскорее уйти от Эстер, ребята даже не заметили нового пассажира.
– Они ещё только учатся водить эту махину, – объяснил Флисиор. – И да, на всякий случай… спасательные шаттлы в соседнем отсеке.
Хельмимира лишь усмехнулась: за последние часы она испытала столько страха, что была уже не способна волноваться о каком-то там кораблекрушении.
– Куда мы летим? – спросила мундиморийка.
– На Нэтти-Стивенс, – отозвался Флисиор. – В имение важной персоны.
– Какой ещё персоны?!
Флисиор назвал имя и титул. Изумлённая, Хельмимира вновь потеряла дар речи.
– Вот такие люди читают «Свободу слова», – весело произнёс Флисиор.
– А ты-то что? – спросила Хельмимира, опомнившись. – Где ты пропадал всё это время?
– Там же, – ответил зумбулянин. – Дом большой, места много: хватит и мне, и тебе, и этим ребятам…
Хельмимира снова умолкла – на этот раз от возмущения. Мундиморийка вспомнила всё, что пережила после исчезновения Флисиора – и тут же почувствовала острую злобу.
– Сукин ты сын, – произнесла она после паузы. – Ты хоть знаешь, сколько народу тебя искало?!
– Знаю, – неожиданно резко ответил Флисиор. – А ещё я знаю, что ты обнародовала мою историю.
– Что мне оставалось?! Молчать я не могла!
– Неужели? А ведь обещала не публиковать ничего без моего согласия…
– Я была уверена, что тебя похитили! Я даже не знала, жив ты или нет!
– А был бы я жив, то что бы со мной сделали после твоей публикации?
Хельмимира осеклась. Несколько секунд они с Флисиором продожали смотреть друг на друга.
– Я не просил меня искать, Хельмимира, – сказал зумбулянин. – И не просил меня спасать.
С этими словами он повернулся и устремил взгляд на мониторы. Ошарашенная, Хельмимира ещё некоторое время неподвижно стояла, не в силах поверить собственным ушам; немного погодя она медленно отошла в угол кабины и уселась на пол. Брат и сестра продолжали всё так же невозмутимо пилотировать, словно бы и не слыхали разговора.
Остаток пути Хельмимира провела в тягостных раздумьях. Уверенность, которую она почувствовала там, внутри капсулы, вновь уступила место отчаянию. Мундиморийка всё ещё не верила, что навсегда потеряла дом, газету, Исаака; побег с Джоселин до сих пор казался ей очередным приключением, после которого она обязательно вернётся домой и напишет интересную статью… Но чем дальше продвигался корабль в глубины космоса, тем острее Хельмимира осознавала своё горе и одиночество. Содрогаясь от боли, она думала о том, как будет искать её Исаак – и старалась не разрыдаться. «Лучше оставить его навсегда, – твердила себе мундиморийка – и тут же понимала, что всё ещё надеется хоть как-то связаться с любимым. В какой-то момент она и вправду чуть не заплакала; Флисиор, который стоял за спиной пилотов, обернулся и посмотрел в её сторону… Заметив его взгляд, Хельмимира сжала зубы, втайне мечтая поскорее остаться наедине с собой. Тем временем дорога тянулась неимоверно долго – и от этого хотелось застрелиться.
Обессиленная, Хельмимира сама не заметила, как задремала – и вновь её преследовали, а она убегала длинными коридорами какой-то больницы… «Снижаемся», – услышала она сквозь сон – и тут же, вздрогнув, очнулась.
– Переведи в местную систему координат, – сказал пилот, обращаясь к сестре. – Вообще не понимаю, где мы…
Хельмимира вскочила, уставилась на мониторы – и тут же поняла, откуда взялся сон про больницу. «Я ведь уже бывала здесь раньше», – подумала мундиморийка, вспоминая бедолагу-писателя. Который попал в психушку. Однако вскоре Хельмимира поняла, что не узнаёт местности. Мониторы обзорных камер показывали гряды гор, тогда как в прошлый раз была равнина. С каждой секундой пейзаж внизу становился отчётливее: то тут, то там виднелись озёра и богатые дома. Снизившись ещё немного, корабль направился в огромный особняк на широком плато. Заводя махину в ангар, брат и сестра громко ругались, обвиняя друг друга в «косорукости»; в конце концов корабль всё-таки задел ворота – и тогда оба спорщика испуганно умолкли…
– Полёт окончен, – объявил брат, когда, наконец, корабль оказался в специальном гнезде. – Выходим.
Вся эта суета не вызывала в душе Хельмимиры ни малейшего отклика: боль и отчаяние сменились апатией. Спускаясь в дом, брат и сестра продолжали спорить; Флисиор и Хельмимира шли следом.
– Я живу на втором этаже, – говорил Флисиор. – Стефания – этажом ниже, а Гардиальд – возле гостиной. Тут ещё много комнат: выбирай, какую хочешь…
Желая спрятаться подальше, Хельмимира заползла в самый тёмный, самый отдалённый угол – и там, на протяжении многих часов, лежала, то засыпая, то плача, то погружаясь в невесёлые мысли. Время от времени Стефания – так Флисиор назвал девушку-пилота – приносила ей воду. Когда же она – спустя примерно трое суток по джоселинскому счёту – вновь пришла в комнату Хельмимиры с графином, та вдруг сказала: «Ну всё, хватит киснуть! Покажи-ка мне дом, дорогая».
Так началась для Хельмимиры странная, размеренная жизнь в фамильном особняке богатых аристократов. Дом был запущенный, однако неухоженность придавала ему спокойную, мягкую красоту: фасадная штукатурка местами отвалилась, обнажив красный кирпич. Сутки на Нэтти-Стивенс длились намного дольше, чем на Джоселин; ночи в горах были невероятно холодными, а дни – невероятно жаркими. Совсем скоро Хельмимира перебралась из своего угла в гостиную: там стоял аккумуляторный обогреватель. Специальные элементы накапливали солнечную энергию за день и расходовали за ночь.
На террасе водились большие насекомые. Днём они питались мхом, а на ночь залезали в глубокие норы. В доме была библиотека, которая состояла из книг по физике и биологии. Часть её хранилась в виде голограмм, а другая часть находилась на сервере в кабинете бывшей хозяйки – престарелой герцогини. Потом, как говорил Флисиор, усадьба перешла её дочери и зятю. И только после несчастного случая на Розалинд-Франклин имение досталось нынешней владелице.
Почти сразу по приезде Хельмимира узнала историю ребят-пилотов. Будучи студентами, они сняли сатирический фильм об имперской идеологии, и их исключили из университета. От обиды ребята взломали сервер университетского издания и поместили туда своё детище. Фильм стал популярен среди молодёжи, а какой-то поклонник и вовсе отправил его на Джоселин. Эта выходка дорого стоила: брата и сестру скоро вычислили. Хакерство подпадало под уголовную статью, и юным киноделам грозил реальный срок. Избежать ареста им помог тот же, кто спас Хельмимиру.
Бытом в усадьбе никто не занимался; пищу принимали везде где только можно. Чтобы достать первое необходимое, ребята и Флисиор отправлялись в какой-нибудь посёлок и обменивали там вещи. Парализованные своим положением, квартиранты-нелегалы ждали одного: поддельных документов, которые обещали им покровители с Джоселин. Так проходили долгие недели.
Оклемавшись, Хельмимира решила не сидеть сложа руки.
– Неплохо бы наведаться в деревню, – сказала она ребятам. – Куплю продуктов и приготовлю что-нибудь вкусное. Если хотите пообедать со мной, то наведите порядок. Особо страждущим достану сигареты.
Обитатели усадьбы встретили её слова без особого энтузиазма. Однако мысль о домашней еде соблазнила их умы и желудки. Гардиальд попробовал спорить: уборка – не мужское занятие. Тогда Хельмимира подняла его на смех: «Ты что, и впрямь боишься, что у тебя пиписька отвалится?» Стефания напомнила брату о том, что они не в родительском доме.
Ребята отыскали уборочный инвентарь, вставили туда батарейки и привели в порядок ту комнату, где раньше находилась столовая. Не участвовал только Флисиор: ему было плевать на кормёжку, болтовню и другие мелочи жизни. Питался он чем попало и мог подолгу не есть. Когда нужен был чистый энтузиазм, Флисиор давал ничтожно мало энергии по сравнению с остальными жителями усадьбы. Всё, чего он жаждал – написать новый роман, опубликовать его и начать жизнь заново.
Хельмимира была не ахти какой поварихой, однако голодные студенты пришли в восторг от её стряпни. Впервые за долгое время беглые гуманоиды ели чинно, собравшись вместе за большим столом. Чтобы не привлекать внимания, ужинали при тусклом свете настенных канделябров. Это было очень романтично и позволяло экономить энергию. Мундиморийка рассказывала о том, как сама была бунтаркой в студенчестве; брат и сестра делились планами: ребята хотели отправиться в Свободные Художники. Хельмимира лишь грустно улыбалась этим наивным мечтам: юных гуманоидов, скорее всего, депортировали бы довольно скоро. Хельмимира понимала, что и ей, и этим несчастным студентам было попросту некуда идти.
Быт в усадьбе стал понемногу налаживаться. Для Хельмимиры это было отличное средство не свихнуться от тоски, неизвестности и безделья. Каждые сутки кто-то из обитателей усадьбы должен был помогать Хельмимире на кухне, а кто-то поддерживал чистоту санузла. Не удалось привлечь только Флисиора: это был на редкость непритязательный в быту и абсолютно замкнутый гуманоид, который ненавидел всякую дисциплину.
Отношения с ним у Хельмимиры складывались непросто. «И как только можно быть таким эгоистом? – мысленно возмущалась мундиморийка. – Он вообще о ком-нибудь думает, кроме себя?!» Впрочем, Флисиор и Хельмимира почти не виделись – за исключением тех дней, когда зумбулянин спускался поесть за общим столом.
– Вы только посмотрите, кто к нам явился! – шутила тогда Хельмимира. – Садись, дорогой, поешь… Потом поможешь нам всё убрать.
– Убирать он не любит, – нередко замечал Гардиальд. – Только есть.
– В таком случае, – говорила Хельмимира с улыбкой, – на террасе есть вкусные насекомые…
Хельмимира знала, что Флисиор сбежал на Нэтти-Стивенс вместе со студентами; знала она и то, что его попросили «не трепаться». «Так было нужно, чтобы ничего не сорвалось», – объяснил зумбулянин. Однако, несмотря на это, Хельмимира всё равно презирала его за дезертирство и безразличие. Себя, впрочем, она ругала не меньше: «Сама устроила шумиху – сама же и получила по голове!»
Флисиор, казалось, всё понимал – и поэтому избегал общества своей бывшей начальницы. И всё-таки однажды случился между ними разговор с глазу на глаз – неожиданно откровенный и душевный. В один из долгих вечеров после ужина, когда Гардиальд ушёл читать на веранду, а Стефания уже спала, Флисиор и Хельмимира снова остались наедине.
Было уже темно. В хозяйской кладовке удалось найти несколько бутылок домашней настойки; она была простоватая и терпкая, но Хельмимира смаковала её с упоенным наслаждением. Флисиор полулежал в кресле позади стола. Мундиморийка знала, как действует на него даже небольшая доза алкоголя, и поэтому следила за тем, чтобы он совсем не «наклюкался». Однако, наблюдая за ближним, Хельмимира как-то позабыла о себе.
– Ты, наверное, осуждаешь меня, – внезапно проговорил зумбулянин. – Я понимаю, как всё это выглядит… Хочешь знать, почему я сбежал?
Выйдя из раздумий, Хельмимира подняла на него насмешливый взгляд.
– На работу ходить не хотелось? – спросила она.
– Не хотелось, – честно признался Флисиор. – А ещё не хотелось отдавать свой чистый энтузиазм правительству.
– О да, – с насмешкой воскликнула Хельмимира, – намного лучше жить в чужом доме, питаясь насекомыми с террасы!
– Зря смеёшься, – мрачно отозвался зумбулянин. – Знаешь, после всего, что случилось, у меня начались панические атаки… Только здесь прошло.
Хельмимира вновь хотела съязвить, но одёрнула себя. Некоторое время молчали.
– Я ведь пропащий человек! – внезапно произнёс Флисиор, горько усмехнувшись. – Попробовал на вкус невероятную жизнь – и теперь вот не могу иначе… Не могу, как все.
Хельмимира слушала, опустив голову на согнутый локоть. Один из канделябров на стене погас: у него, вероятно, перегорела спираль.
– Ты мог бы, – сказала Хельмимира, подумав, – удачно жениться на какой-нибудь состоятельной леди.
– А как же общественное мнение? – усмехнулся Флисиор.
– Надо было родиться женщиной. Тогда никто не осудил бы тебя за то, что ты пытаешься присесть на шею.
– Да ты, мать, пьяна.
– И что? Я, может, страдаю в разлуке.
– А я вот ни о ком не страдаю, – сказал зумбулянин. – Привык, наверное, что женщины в меня влюбляются. Взять хотя бы нашу маленькую патронессу… А вообще, развелась бы со мной любая богатая вдова, как только бы я охладел к ней. Иногда мне кажется, что моя внешность – это какая-то ошибка природы.
Ночь была тихая. Опустив голову на обе ладони, Хельмимира почему-то напомнила себе «Любительницу абсента».
– Скажи мне кое-что, – попросила она. – Я думаю, это имеет большое значение.
– Что именно?
– Меня давно беспокоит один вопрос… Как тебе удалось вспомнить, что именно с тобой случилось? Говорят, последствия лазера преодолеть невозможно.
Флисиор задумался. В коридоре что-то загремело, и тут же послышалась ругань: по дороге в свою комнату Гардиальд споткнулся в темноте.
– А этот малый, оказывается, пытался за ней ухаживать, – усмехнулся зумбулянин, кивком указывая туда, где промелькнула фигура молодого человека. – Она, правда, так и не ответила ему взаимностью. После этого Стефания выгнала её из шайки, чтобы брат не мучился. А она потом простила, и теперь эти студенты здесь… Иронично? У ней большое сердце.
– Давай по делу, – оборвала его Хельмимира.
– Хорошо, – вздохнул Флисиор. – Ты спрашиваешь, как я сумел всё вспомнить… Мне, сказать по правде, и самому это интересно. Глупо было бы надеяться, что я один такой избранный…
Он допил содержимое своего стакана и откинулся на спинку кресла.
– Когда я только оказался на космодроме, мне было очень трудно думать, – продолжал Флисиор, прикрыв глаза. – Любая работа мысли была мучительна. Это продолжалось довольно долго. Транслятора у меня не было, денег на подписку – тоже. Когда я работал в закусочной, мне попалась книга о хранении продуктов. Её текст показался мне очень мудрёным, однако я попробовал его осилить. После этого я заметил, что думать становится легче, и брал читать всё подряд. Со временем я начал воспринимать и более сложные тексты… Тебе смешно, а для тупого гуманоида это настоящий успех – выудить из набора букв его истинный смысл.
Хельмимира и не думала смеяться. Поднявшись с кресла, зумбулянин взял свой стакан и побрёл к столу. Хельмимире показалось, будто он собирается допить вино, однако вместо этого Флисиор взял себе воды.
– Всё это очень сложно описать словами, – произнёс он после паузы. – Каждый день в твоём мозгу идёт кропотливая, тягостная работа, и ты ощущаешь её почти физически… Так, например, я вспомнил, что когда-то занимался литературой, и решил поработать консультантом книжного магазина. Сперва, конечно, приходилось нелегко: я работал с такими текстами, которые не всегда можно было понимать буквально. Когда попадалась научная литература, у меня мозги закипали… Я ведь, как и ты, гуманитарий. Наверное, эти усилия и помогли мне восстановиться. Помню, когда я читал один роман…
– Какой? – взволнованно спросила мундиморийка.
– Название у него было дурацкое – «Солярис»… Так вот, я был у себя в мансарде, и делал кое-какие пометки. Внезапно меня как будто ослепило – и тут же появились обрывки воспоминаний: какая-то вечеринка во дворце, нарядные гости, принцесса, Харальдюф… За этот изначальный кусок цеплялось всё остальное. Теперь я понимаю, что связи между клетками мозга способны восстанавливаться даже после лазера.
Флисиор умолк и посмотрел на часы. Прошла только малая часть местной ночи.
– Не знаю, насколько вообще верны эти умозаключения, – усмехнулся Флисиор. – Понятия не имею, как это работает, хотя мне, впрочем, теперь не важно. Учёные напишут ещё немало трудов по этому поводу… Наш маленький меценат, к примеру, тоже интересуется этой темой.
Хельмимира слушала, стараясь ничего не упустить; откровение Флисиора потрясло её до глубины души. Впрочем, в ту ночь зумбулянин не сказал больше ничего интересного. Заболтавшись, он стал говорить о «маленькой патронессе»; из его рассказа Хельмимира поняла, что Флисиор и хозяйка дома когда-то имели связь. Мундиморийка почти не удивилась: из всех обитателей усадьбы именно Флисиор переписывался с покровителями и доносил новости до остальных. Свои послания он маскировал под «письма дядюшки» и изъяснялся кодовыми фразами. Его, в отличие от Хельмимиры и студентов, не преследовали власти – зато сам он боялся прошлого и хотел спрятаться от него подальше.
После своей ночной исповеди Флисиор, казалось, стал избегать Хельмимиру ещё больше. Его теперь совсем не видели за столом; иногда Стефания беспокоилась, всё ли с ним хорошо.
– Не волнуйся, – отвечала Хельмимира. – Он погружён в творчество.
В свободное время Хельмимира тоже пыталась написать хоть несколько абзацев – и всё не могла найти в себе силы. Весь энтузиазм шёл на освещение комнат и готовку, а остальные душевные порывы сжигала тоска об Исааке.
Каждая вылазка за продуктами напоминала шпионскую операцию. Иногда на Хельмимиру находили припадки мучительного страха за тех, кого она оставила на Джоселин-Белл-Бернелл. Чтобы не оставаться наедине с собой, мундиморийка искала общества студентов. Пытаясь хоть как-то заинтересовать ребят, она предложила им тексты, которые привезла в сумке. Произведения так понравились молодым людям, что они даже поставили сцену из «Пигмалиона» в общей гостиной. Хельмимира была единственным зрителем пьесы. Она думала о том, что не вся молодёжь ещё отупела из-за Программы Всеобщей Дебилизации. «Возможно, у империи даже есть достойное будущее», – рассуждала мундиморийка.
Они – Хельмимира, Стефания и Гардиальд – обсуждали творчество и говорили о жизни. На столе стоял горячий перколятор; вместо кофечая заваривали сушёный мох. Однажды студенты показали Хельмимире свой фильм. «Да я ведь уже смотрела его раньше! – удивлённо воскликнула мундиморийка. – Он как-то пришёл ко мне на транслятор…»
Однажды Хельмимира не удержалась от того, чтобы поговорить о наболевшем.
– Дома остался кое-кто очень дорогой для меня, – сказала она друзьям в один прекрасный, неимоверно долгий вечер. – Мне безумно хочется перечитать все его повести, которые я сюда привезла, но я не решаюсь.
Гардиальд немедленно захотел ознакомиться с творчеством Исаака: он давно искал приличного современного автора. Стефания рассказала о том, что её возлюбленный тоже остался на Эстер.
– За последнее время я кое-что поняла, – тихо произнесла девушка. – Чтобы создать что-то стоящее, нужно жертвовать. Ты делаешь то, что должен – хоть и знаешь, что наказание неизбежно.
Завязался спор о том, стоит ли творчество свободы, любви и жизни.
– А не хотели бы вы, – спросила Хельмимира, – творить, не боясь расплаты за инакомыслие?
– Ещё бы не хотели! – усмехнулся Гардиальд. – Каждый хотел бы… Только это, наверное, невозможно…
– Если не бороться – то ничего не возможно, – сказала Хельмимира. – Вот вам и искусство, и жертва.
