Орден вероятности

– Нэ знаю, – помолчав, сумрачно отозвался Серый Брат. – Я плоха панимаю то, что направо. Очинь далэко. Давай, пока они сидять, твой тилифон сматрэть? – вдруг резко завершил он свою речь и ничтоже сумняшеся сунул пятерню прямо мне в карман комбинезона. Я отпрянула:

– Э, ты чего! Я спать собираюсь! Если ты опять хочешь искать новости, давай завтра.

– Харашо, сэстра, бошли спать, – согласился Серый Брат.

До барака мы добрались чуть ли не ощупью. В коридоре горела лампочка на полтора ватта, которая после темноты показалась мне ослепительной – аж глаза заслезились.

– Сбогойной ночи, – сказал Серый Брат и толкнул дверь соседней кельи.

Я отозвалась:

– Да. И все-таки, Сукайя, было бы еще спокойней, если бы ты мне сказал свое настоящее имя, а не прозвище. Что меня, по-твоему, в Гугле забанили, и я не могу найти перевод с аккадского?

Под ошарашенным взглядом глаз-маслин я триумфально вошла в келью и захлопнула дверь. Вот так. Если уж я ему частично раскрылась, пусть хоть опасается меня посильнее.

Келью я закрыла на хиленькую щеколду, крысу усадила в переноску. Кровать приняла меня в свои продавленные объятия, но сна не было ни в одном глазу. Я лежала и, глядя в низкий, в клочках паутины, потолок, слушала, как крыса щелкает в переноске семечки, а за фанерной перегородкой ворочается (может, тоже не спит?) Серый Брат. Наконец со всех сторон захрапело, а мне сна не прибавилось. Бессонница – это ерунда, но в тишине могли полезть в голову совсем не нужные мысли, которые превратят меня из адекватного человека в раскисшую тряпку. Поэтому я аккуратно, чтобы не взвизгнуть кроватью, дотянулась за мобильным.

Я решила заняться теоретической базой, то есть почитать про Вавилон и царя Хаммурапи, при котором, согласно брошюркам, расцвела секта Вероятности. Этот Вавилонский царь, по его биографии, превратил Вавилон в культурный центр и завоевал огромное количество земель. Он объявил себя любимцем Иштар, посредником между людьми и богами (как знакомо) и регулярно устраивал прощение долгов всем жителям, за что его, конечно же, прозвали «справедливым». Также он очень охотно заключал союзы с другими правителями, которые разрывал тогда, когда это ему становилось выгодно. Удачливость его была даже не совсем нормальной – как писали в одной из статей, «все его правление было похоже на шахматную партию, которую он беспрерывно выигрывал». Я невольно вспомнила брошюрки секты, где рассказывалось, что члены Ордена много раз спасали царю жизнь.

Открыв следующую статью, «Вавилонские жрецы», я тут же воткнулась глазами в слово «халдеи». Оказалось, для вавилонцев «халдей» и «жрец» – это синонимы, а жрецы были в первую очередь учеными. Жрецы-халдеи занимались астрологией и предсказаниями по фазам Луны, но еще они разбирались в математике, астрономии, медицине…

«Вавилонские жрецы широко использовали транс, – читала я, и мои до того сонно прикрытые глаза открывались все шире и шире. – Изготовив изображение врага, жрец входил в транс и представлял, как враг отступает и гибнет. По легендам, жрецы Вавилона были продолжателями очень древней трансовой культуры, которая досталась им от таинственной цивилизации, погибшей двадцать тысяч лет назад в Индийском океане».

Я невольно села – даже истошный взвизг кровати меня не остановил. Транс – вот на что было похоже мое состояние, когда я входила в Сад! Получается, Серый Брат владеет трансовыми техниками? Почему тогда его тут держат в черном теле? И откуда он? А кстати, почему бы и не из Вавилона? Не древнего, конечно, а современного… Что на его месте сейчас? Ирак? Да, очень похоже: и этот характерный «арабский» акцент с буквой «б» вместо «п», которого я наслушалась, когда вывезла племянников отдохнуть в Египет, и чернявая физиономия… Может, люди, живущие там, сохранили остатки знаний предков-вавилонян?

Вывод напрашивался сам собой. Серого Брата отыскал где-нибудь в Египте или Ираке Ратибор – и то ли хитростью, то ли угрозами заманил его сюда. Тогда становились понятными потерянный вид и напряжение бедняги. Наверняка у него и документов-то нет…

Довольная стройной картиной, сложившейся в голове, я улеглась в гамак из сетки и с симпатией посмотрела на ногастого черного паука, который шастал по потолку. Потом просто так, без особой надежды глянула соцсети Ратибора и вдруг нашла именно то, что подтвердило мои выводы: Ратибор был и в Египте, и в Ираке.

– Cошлось! – сказала я громким шепотом. Крыса проснулась и подскочила с очумелым видом. Я успокаивающе кивнула ей:

– Спи, спи. Завтра все проверим.

Но «завтра» началось совсем не так, как я думала.

Глава 7. Молния

Я проснулась от какого-то звука или крика. В глаза будто насыпали опилок, руки мелко тряслись – еще до взгляда на часы я поняла, что поспала всего ничего. И точно: пять утра…

Сначала мне показалось, что кругом тихо, но потом по коридору кто-то быстро пробежал, голос Нели за дверью позвал: «Братья, сестры, подъем!», – и я поняла, что вставать в любом случае придется. Поэтому еще прежде, чем в мою хилую дверь забарабанили, я уже была при полном параде: точнее, при комбинезоне, в боковых карманах которого удобно лежали нож в чехле, шпильки и запас черного перца. А из нагрудного кармана вдруг вывесила морду крыса.

– Да как это?! – воскликнула я в сердцах, подняла переноску и обнаружила в ее дне огромную прогрызенную дыру.

– Ирочка-а! – позвала меня Катя. – Нас на выезд зовут!

– Куда? – пропищала я.

– Не знаю, просто надо срочно помолиться в том месте, куда привезут, чтобы чье-то желание исполнилось!

Да чтоб им лопнуть, этим желателям! Злая как черт от недосыпа, я вывалилась из барака в промозглую полутьму и, чтобы согреться, трусцой побежала по дорожке впереди детдомовцев. Было очень тихо, пахло сыростью и хвоей, а корпуса пансионата казались черными холмами. Фонари пятнами выхватывали из темноты кусочки аллеи, и я перебегала от пятна к пятну, то щурясь, то широко раскрывая глаза.

Возле детской площадки на остатках карусели вдруг обнаружились нервно-вздрюченный Ратибор и нервно-испуганный Серый Брат. Первый, к моему удивлению, курил и стучал ногой в белом ботинке по карусельной железяке, второй кланялся и беспрерывно одергивал балахон. Я затаилась, не доходя до них шагов двадцать, в тени куста.

– …И ты понимаешь, что будет, если мы не уберем последствия?! – договорил конец фразы Ратибор.

– Очинь плоха будит, гаспадин, – отозвался Серый Брат с готовностью. – Многа смоква упадет в Саду…

– Да при чем тут твой Сад, Сукайя! – закатил глаза Ратибор, не переставая смолить – дым не шел у него разве что из ушей. – Кто его вообще видел, кроме тебя! Я тебе о реальных, серьезных последствиях говорю! Если у Горденко после назначения на пост губернатора полсемьи перемрет, нам тоже не жить!

– Патамущта Сад исполнит желание, но бэрет цену, – пробормотал Серый Брат.

Ратибор гаркнул:

– Что ты там бормочешь?! Почему не ты, а я увидел, что случится? Я тебя за просто так кормлю? Еще и девицу эту писклявую, Солнцеву, заставил меня в Орден взять! Какие у нее таланты, кроме того, что ты ее в Саду увидел? Только деньги прожирает.

Ничего себе! Оказывается, Ратибор приехал тогда за мной именно с подачи Серого Брата! Только в каком смысле тот видел меня в Саду?

– Прастити, гаспадин, – Серый Брат принялся так усиленно кланяться, что почти не успевал разогнуться, – я нэ очинь вас понимаю…

– Нечего тут понимать, – отрезал Ратибор. – Собирайся, сейчас автобусы придут. А потом иди в свой Сад и молись нормально! Если будешь опять халтурить, впереди меня на нары пойдешь, как нелегал без документов.

Бычок красной молнией вылетел из Ратиборовой руки и прочертил дугу к земле. Замглавы Ордена Вероятности, соскочив с карусели, утопал по аллее, широко расставляя ноги в тесных штанах.

Серый Брат устало выдохнул и разогнулся, потирая натруженную поясницу.

– Ругаица, ти слишишь? – сказал он, не поворачиваясь, так что я не сразу поняла, что это обращено ко мне. Он повторил:

– Слишишь, ахиати Ира?

– Ты знал, что я здесь? – я неохотно выбралась на свет.

– Канэчна. Я сам тибя бозвал.

– Ну и зачем?

– Чтобы ти послушала, – вдруг залопотал он, заглядывая мне в глаза, и даже, вроде, собрался снова поклониться, но потер поясницу и передумал. – Я не из отсюда. Язик знаю плоха, жизнь в здесь – плоха. Сад показаль мне, ти можишь нимножка помочь.

– А ты не находишь, что для этого надо хоть что-то рассказать? – спросила я раздраженно и быстро: сзади уже слышались голоса. – Я, конечно, и так поняла, что ты нелегальный мигрант из Египта или Ирака, но…

– Игипт?.. Игипт?

– Ну, где пирамиды.

– А, Мишру, – Серый Брат затряс головой. – Нэт, нэт.

– А откуда?

– Баб-Или.

Странное название мне ни о чем не говорило, но я оставила выяснения на потом: нас снесло панической толпой сестер и братьев в сторону главного здания. Как стадо спугнутых овец, мы протопали сквозь холл пансионата и вывалились на асфальтовую площадку перед ним. Там действительно стояло несколько желтых, неприглядного вида автобусов, почему-то с надписью «дети». Ратибор, Юлия и пара незнакомых угрюмых мужиков поторапливали всех садиться, а сами напряженно ковырялись в айпадах.

– Сюда надо добавить двадцать человек, вот к этой деревне, – слышала я Ратиборов голос, упихиваясь в душное нутро автобуса, пропахшее плохим бензином. – И еще двадцать – вдоль берега Нары.

– А туда зачем, там же пустырь, – возразила Юлия.

– Нет, там дачи выстроили. Кто-то про аварию подумает – и все, перевесит.

– Вы что, разве можно вслух!

– Юля, не надо лезть. Я мастер – знаю, что можно и что нельзя! Все, трогаемся!

Через минуту я, подпертая мощным плечом Костика, смотрела наружу сквозь пыльное стекло и мяла на коленях распечатки с молитвами, которые нам выдали. Первой с места рванула черная машина Ратибора. Потом автобус, что стоял перед нами, затрясся и, выпустив сизую струю дыма, пополз со стоянки. Мы с такой же тряской и ревом двинулись следом.

В дороге я ни о чем толком не могла думать: от бензиновой вони и недосыпа трещала голова, а водитель во всю громкость включил колонки, где кто-то с выражением читал идиотские стишки-страшилки типа: «Маленький мальчик нашел пистолет – долго у стенки корчился дед». Мы тоже корчились, поскольку жесткие рессоры подкидывали нас на каждой трещине. В конце концов автобус свернул с асфальта прямо в поле, и тряска стала непрерывной. Я вцепилась в спинку переднего сиденья.

– Маленький мальчик по стройке гулял, башенный кран в небо груз поднимал… – звучал голос из колонок.

Да что за чушь, какой во всем этом смысл?!

– …Груза не выдержал старенький трос: мальчик ушами к асфальту прирос!

– Ирочка, – пробасил Костик, – мы тебе объяснить не успели… Короче, мы сейчас будем отводить беду. Поэтому, кроме молитвы, ни о чем нельзя думать. Если будет какое-то, ну, предчувствие, или мысли нехорошие, ты читай… короче… ну, эти вот стишки, – он вслушался, замялся и добавил: – Или еще можно песни…

– Дети в подвале играли в Гестапо, зверски замучен сантехник Потапов! – сверлил мне уши настойчивый голос. Я закрыла глаза.

Автобус остановился минут через пятнадцать на обрывистом берегу, среди высокого бурьяна. Выпрыгнув наружу, я жадно глотнула влажный воздух, пахнущий крапивой. Уже светало, но краски пока не проявились, и все вокруг казалось черно-белым.

– Так, вниз пошли, к реке! – гаркнул помощник Ратибора, жилистый тип в тюремных наколках. – И там молитесь по распечаткам, пока я не скажу, что хватит! Ясно?!

– Да, брат Денис, – вразнобой отозвались сектанты.

Слезть с обрыва удалось с трудом: некоторые поскользнулись, некоторые упали, и все – окрапивились. Берег был болотистым, но такие мелочи брата Дениса не волновали: он велел нам снять ботинки и молиться, стоя по щиколотку в тине, чтобы «перекрыть мысли этих» (он показал на ряд дачных домиков на другом берегу). В домиках не горело ни одного окна – там жили нормальные люди, которые видели десятый сон в такую рань.

Я поднесла распечатку к самым глазам – иначе было не разглядеть. «Тихо, ровно, ровно, гладко, раз, два, три, четыре… Тихо, темно, никого, проехали мимо, четыре, три, два один…» Постоянные повторы слов «тихо» и «темно» наводили на невольные мысли, что где-то должно стать «громко» и «светло», но я вовремя спохватилась и не стала этого додумывать. Похоже, какое-то яблоко в Саду держалось на честном слове, и мне не хотелось отвечать за то, что оно оторвется.

Все больше светало, и все больше холодало. Над рекой плыл голубоватый туман. Ледяной ил неприятно выдавливался между пальцев ног, со дна шли цепочки мелких пузырьков, и на той стороне с расстановкой куковала кукушка, будто отсчитывая кому-то век. Я машинально проговаривала текст распечатки, но мысли мои ушли в далекое детство.

Детство было связано со множеством странностей. Про меня тогда говорили родителям: «Какая она у вас чувствительная, вы ее в артистки отдайте: им как раз много плакать надо». Дело в том, что с пяти лет ко мне приходили неожиданные мысли о будущих несчастьях, причем я откуда-то знала, что долго задерживаться на них нельзя, иначе страшное сбудется. Чтобы этого не случилось, я начинала петь или читать привязчивые стишки… Потом какой-то добрый врач прописал мне валерьянку, и нехороших мыслей стало меньше, а на те, что все же возникали, я старалась не обращать внимания. И что, я столько лет приучала себя к трезвомыслию, чтобы теперь снова бояться подумать не то слово?! Отвратительное место эта секта. Еще немного – и я отсюда сбегу, и плевать на задание. Все равно у Ратибора, судя по всему, слишком мощная «крыша». Скорее молния с чистого неба ударит, чем этот жук получит хоть год условно…

Противная трель телефона пронеслась над рекой. Голос Дениса гаркнул сверху:

– Все, ребзя, закончили! Обратно давай!

Сектанты оживленно поднимали головы к его ушастому силуэту, который рисовался на фоне рассвета.

– Ну что, получилось, да? Отвели?– подпрыгивая от холода, спросила тощенькая сестра в огромном балахоне.

– Отвели, нормально, – неохотно буркнул Денис. – Давай в автобус.

Мою руку сжала ледяная рука Кати.

– Видишь, Ирочка, как здорово? – хрипло спросила она и чихнула. – Мы целых трех человек спасли от аварии.

– Семью губернатора Горденко, да? – пропищала я в ответ.

– Ага. Так бывает: когда исполняешь хорошее желание, надо потом отвести плохое. Вот мы и отвели! – она улыбнулась, наморщив широкий нос.

У меня тоже, как говорится, от сердца отлегло. Что бы Ратибор ни выделывал с этим назначением губернаторов, главное, все остались живы. По дороге к автобусу я сорвала несколько колосков и отдала их Иштар: оголодавшая крыса выхватила их и застрочила зубами, как швейная машинка.

Стишки-страшилки водитель, слава тебе господи, выключил, и меня сразу стало меньше укачивать. На тряску я уже научилась не обращать внимания, поэтому не заметила, как мы с поля выбрались на дорогу. Вот только проехали по ней недолго.

В стеклах задрожала связка огней: красных, синих, – и сквозь рычание мотора прорвался унылый вой скорой помощи. Неразборчивый в рассветных сумерках бульдозер толкал вдоль обочины что-то черное, истекающее дымом.

Мы резко затормозили. Брат Денис, как обезьяна, держась за поручень, вывесился в дверь на длинной жилистой руке, а потом без слов выскочил наружу.

Мы тоже начали было приподниматься с мест, но он уже вернулся и сказал с облегчением:

– Поехали! Место наше, а клиент не наш.

– А что там случилось? – спросил Костик. Брат Денис почесал татуировку над бровью.

– Да шо-то непонятки какие-то. Типа с чистого неба молния вмазала в дачку, которая у дороги стояла, ну и понятно, оно все погорело. Половина хозяев живая, а человека три откинулось.

«Скорее молния ударит с чистого неба», – вдруг ясно вспомнила я собственную мысль. Зачем, черт, зачем я подумала о молнии?!

Остаток дороги я смотрела строго себе в колени. Сначала они были в сплошной тени, а потом по ним поползла солнечная полоса – вот и рассвело. Кроме этих мысленных констатаций, больше я ничего лишнего в голове не допускала.

Автобус дернулся, останавливаясь. В стекле водителя виднелся проклятый пансионат «Калуга Йога Энд Спа». Что будет с моими нервами после этого задания?! Я сделала несколько глубоких вдохов и шумных выдохов, и мне все же удалось собраться. Из автобуса я вышла с нормальным, точнее, улыбчиво-дебильным лицом Ирочки. Улыбаясь, прошла рецепцию, бодро прошагала по тенистой аллее сквозь щебет утренних птичек и, наконец добравшись до барака, возле которого стояли, чирикая, как те птички, братья и сестры, поняла, что беззаботное лицо у меня резко закончилось, а другого нет. Надо передохнуть и заодно подумать… о чем я теперь могу думать.

Я дошагала до ближайшей теплицы и нырнула в духоту и едкий запах помидорной ботвы. Ноги держали плохо, так что я, неудобно согнувшись, присела прямо между двумя кустами томатов на дощатый борт грядки. По туго натянутой пленке сползали капли конденсата – я решила, что за ними и понаблюдаю, пока не успокоюсь.

Что-то темное закрыло вход в теплицу.

– Ти чиво тут сидищ? – спросил знакомый высокий голос с оттенком опаски. Возможно, Серый Брат испугался, что я сбрендила. Я хотела послать его куда подальше, но вовремя увидела за его спиной обеспокоенных Катю с Костиком и переобулась в полете:

– Ой, ничего. Просто мне… страшно.

– Почему? – удивилась Катя. – Все же хорошо.

– Где же хорошо-о! – завсхлипывала я пискляво, сама не понимая, притворяюсь или нет. – Мы людей от аварии спасли, а дом сгоре-ел!

– В него же просто молния ударила.

– Как это – просто?! С чистого неба?! А я как раз… я как раз перед этим подумала про молнию! Получается, они из-за меня сгорели! – я несла это натужным Ирочкиным голоском и плакала ее же слезами – крупными и частыми, какими настоящая я не плакала никогда.

Ребята решительно полезли ко мне сквозь теплицу – Серый Брат впереди всех. Пока Катя гладила меня по руке и радушно предлагала высморкаться ей в рукав балахона («Все равно сегодня стирать»), а Костик искал мне в утешение самый незеленый помидор, он уселся, скрестив ноги, в междугрядье и некоторое время смотрел на меня то ли изучающе, то ли сочувственно. Потом сказал:

– Ира, ти нэ виновата. Адин человек случайной мысль ни можит так сделать.

– Значит, кто-то еще случайно о молнии подумал, и мы вместе…

– Нэт. Мало. Смоква уже упала. Ти просто это поняла раньши.

– Ты имеешь в виду, что я подумала о молнии после того, как она ударила?

– Да. Ти ни при чем.

Я вдруг обнаружила, что в теплице очень жарко – до того почему-то не ощущала температуры – и несколько раз глубоко вдохнула, расправив плечи.

– Ну вот, не плачешь – и молодечик! – порадовалась Катя то ли за меня, то ли за свой балахон. – Выходи отсюда, Ирусик, идем завтракать…

– Молния на месте аварии – это опять удача наоборот, как в бассейне? – спросила я тихо. Серый Брат кивнул. – А нельзя, чтобы этого не было?

– Можна, чтобы солнце не взошло? – он кивнул на стенку теплицы, по которой размазывался яркий свет. – Ти нэ управляешь солнце, нэ управляешь Сад.

Я еле удержалась от ехидной ремарки, что лучше бы он такую пафосную речь закатил Ратибору, вместо того чтобы кланяться, лебезить и выполнять все его дурацкие задания, но Серый Брат, кажется, что-то понял и повторил:

– Ти одна нэ управляешь Сад. И я адин… и я тожи.

Глава 8. Водяная церковь

После всех наших разговоров я наивно ожидала, что Серый Брат, наконец, расколется, кто он такой и что здесь делает. Ведь он фактически пригласил меня в союзники! Ничего подобного: стоило нам выйти из теплицы и пойти дежурить в бассейн, он снова умолк. На все вопросы бурчал что-то неразборчивое, зато намертво прилип к моему телефону. Сегодня ему понравились подборки типа «10 самых страшных аварий», «25 самых ужасных смертей» и прочая.

– Ну так что, Сукайя? – помолчав, сухо спросила я. – Будем мы с тобой сотрудничать или нет? Если ты хочешь, чтобы я тебе помогла, расскажи, что ты ищешь в интернете.

Он зыркнул на меня исподлобья с выражением то ли виноватым, то ли хитрым – глаза его из-за особенности роста ресниц, какая бывает у южных народов, казались подведенными черным, и этот «макияж» меня сбивал.

– Ти же слишишь, щто я ищу. Фисе странное, щто случилось в мир.

– Аа, случаи с низкой вероятностью? – дошло до меня. – Типа такого, что происходит после здешних молитв? Хочешь найти других членов вашей сек… Ордена?

– Нэт. Хачу сматрэть, щто случилось в мир, – повторил он упорно.

– Ну ладно… А зачем?

– Зачэм… вдруг щто неправильна.

– А почем ты знаешь, как «правильно»? – цыкнула я: мне надоело тянуть из него клещами каждое слово, еще и преодолевая языковой барьер. – Ты что, разбираешься во всей науке и технике? Здесь у вас молнии с чистого неба бьют, и это тебя не волнует, а… – я глянула в телефон, – «чудесное спасение пассажиров упавшего в реку автобуса» волнует?

Серый Брат долго и напряженно глядел на меня, потом еще дольше шевелил губами и наконец выдал:

– Нэ знаю.

От дальнейшей плодотворной беседы нас избавила Юлия, послав меня мыть полы «на ресепшене». Когда я притащилась туда с ведром воды и лысой шваброй, то увидела за стойкой регистрации бессменную девицу с когтями, как у грифа. А на диване из красной кожи в позе напряженного лотоса сидел Ратибор с раскрытой загорелой грудью и что-то говорил нараспев. Рядом с ним маленькая переносная колонка в форме розочки, трудолюбиво подхрипывая, испускала из себя какую-то мантру.

Я поехала по серому мраморному полу шваброй, распространяя запах хлорки и искоса зыркая в Ратиборову сторону. Медитирует, что ли? Но нет: оказалось, что на низком столике перед Ратибором стоит ноутбук, а на экране виднеется зажмуренное лицо дамы средних лет, похожей на продавщицу: только модное колорирование на волосах, ненормально-гладкое лицо, а также бриллиантовые серьги выдавали, что денег у нее побольше, чем у среднего продавца.

– …Теперь медленно выдыхаем и открываем глаза, – гипнотически-тягучим голосом велел Ратибор. – На сегодня все, милая Лариса. Скоро мы вас примем в ахиати на онлайн-церемонии.

– Ратибор Анатольевич, большое вам спасибо! Столько инсайтов! Я каждый день просыпаюсь и думаю: я живу в своей мечте! Легко, в удовольствие!– она хлюпнула носом.

– Да, конечно, Вселенная изобильна.

– А скажите, пожалуйста, на укулеле, значит, по средам играть?

– Да, это очень сильный день.

– А можно ваше фото на алтарь поставить?

Ратибор улыбнулся, как счастливый кот, и пропел кокетливо:

– Я не могу вам запретить, но помните: я лишь проводник воли Матери-Вероятности.

Я мыла пол рядом с цветочными кадками и не видела экрана, но поняла, что связь прервалась, поскольку Ратибор вырубил колоночку.

– Лена! – с зевком позвал он дежурную. – Насчет интервью с канала «Просветление» звонили? Когда придут?

– Угу.

– Что «угу», я спрашиваю, придут когда?

– Завтра в пять.

– Вот так и надо отвечать… – тут он уловил мой внимательный взгляд из-за листьев и кивнул: – А, Ирочка, служишь на благо чистоты нашей общины? Ну как твоя жизнь? Да ты иди сюда.

– Спасибо, Ратибор Анатольич, – запищала я, с трудом беря тон, от которого уже отвыкла в разговорах c Серым Братом, и пиететно опустилась на скользкий краешек дивана. Мне пришло в голову, что заместителя главы секты можно использовать в качестве источника информации, и я попробовала это осуществить:

– У меня дела хорошо, только… извините… Я не очень понимаю Серого Брата. Он, ну, чуточку своеобразный…

Ратибор хрюкнул:

– Чуточку – это мягко сказано. Он же иностранец.

– Из Ирака, да? – рискнула я и, к моему облегчению, он кивнул. – А что, в Ираке тоже умеют слышать Мать-Вероятность? Я бы хотела у вас учиться, а не у него, если честно.

– Поучишься, когда перейдешь на нужную ступень, – наставительно произнес Ратибор (я подумала, что под «нужной ступенью» он наверняка имел в виду уровень моего дохода). – И нет уже давно никакого Ордена Вероятности в Ираке – так, остатки. Единственный Орден, который и правда эффективно работает, – это наш, российский, да и то лишь с той поры, как я эту должность на себя возложил, – он повел головой движением царя, которому давит на лоб сползающая корона.

– И Серому Брату вы помогли?

– Ну а кто же еще. Сукайя – несчастный человек, – в голосе Ратибора, несмотря на распевность, было ноль сочувствия. – Я год назад совершал паломничество по Ираку и встретил его среди местных бродяг: запуганного, всего в грязи… – он брезгливо дернул щекой. – Но Мать-Вероятность сказала мне, что Сукайя может ей послужить, и я, конечно, внял ее воле. Хотя да, пришлось долго с ним возиться. Без меня бы он умер.