Карамель. Новый Мир

– Всегда найдётся рыба покрупней.

Этой рыбой оказывается сам город. Живой. Дышащий.

Я спрашиваю:

– Это ты предлагаешь? Сделать вид, что ничего не произошло? Отсеять одни мысли и убеждения и посеять иные? Ныне угодные тебе, потому что раньше были угодны другие? Предлагаешь перепрограммировать себя, так просто?

Отец пожимает плечами и гордо произносит:

– В чём беда, однажды ты сделала это.

Не терплю, когда он напоминает или пытается пресечь этим фактом из биографии.

Отец выпаливает:

– Может, мир не так уж хорош, но он и не так уж плох. Мы сами создаем свою реальность, но не все сопутствующие обстоятельства и условия контролируемы нами. Новый Мир – большой механизм, а мы в нём – шестерёнки, часть системы. Даже поломка единой детали несёт последствия, Карамель, несёт общественный резонанс.

Спокойно соглашаюсь.

– У тебя щёки красные, – отмечает отец. – Ты долго стояла на улице или плакала?

– Второе, – сухо отвечаю я и роняю взгляд в стол.

– Над этим поработай, дочка, чтобы я мог гордиться тобой. Ты – величайшее творение: моё и этого города. Будущее Нового Мира – в твоих руках. Новый Мир достанется тебе, когда ты будешь готова, когда я увижу это.

– Пока не видишь? – уточняю и пытаюсь посмотреть в глаза отца.

– Пока я вижу красные от слёз щеки. Не позволяй другим заметить: хищные рты всегда захотят занять твоё место, прожить твою жизнь. Не позволяй.

Киваю.

Отец расслабляется: и в позе, и в голосе.

– Я могу что-то сделать для тебя, дочка? Прямо сейчас?

– Избавься от подружки матери, пускай не работает там.

– Она потеряет работу, статус и жизнь на поверхности, ты уверена в своей просьбе?

– Голдман не испытывают сомнений, ты оскорбляешь моё имя, спрашивая об этом.

– Больше ты не услышишь о ней, – спокойно говорит отец, хотя я ощущаю распирающую его гордость от услышанного. – По пути на работу заеду в Академию: поговорю в Администрации о твоём вынужденном отсутствии на уроках и безалаберном присутствии в академических стенах некомпетентного работника.

Не знаю, стоит ли мне благодарить отца.

– Можешь идти, – вместо «спасибо» слышит он. – Дальше я сама.

– Пожалуйста, дочка.

Отец покидает кабинет.

Наблюдаю через окно, как он садится в оставленный на посадочном месте автомобиль. Стоило вырывать отца с рабочего места? Определённо. Краткая беседа вела к колоссальным переменам, имела колоссальный смысл.

Ладно, придётся заняться уроками. Как бы я не отталкивала то ненавистное эссе по философии с грохочущей темой бедности, написать его придётся. Иду в свою спальню и валюсь за дубовую дверь, упираюсь в неё головой и проговариваю: «Бедность…бедность»; слоги падают на макушку и сплетаются друг с другом во что-то мерзкое и некрасивое. Бедность. Дядя говорил: «если не можешь себе что-то позволить – значит, не заслужил». Процитировать его?

Миринда объявляется часом позже: подаёт сготовленный обед. Я не указывала и не просила, а потому её внимание должным образом льстит. На стол приземляется поднос с почти прозрачным напитком в гранённом стакане и белой тарелкой, с которой на меня приветливо взирает кусок веганского мяса, оранжевые брызги окантовкой сбегают по нему и кайме посуды. Расправляюсь с блюдом: не помню, когда последний раз испытывала такое блаженное удовольствие от пищи. Стресс стимулирует.

– Позвони в дом Дьюсбери и пригласи Ромео, – кидаю я вслед уходящей женщины.

– Будет исполнено, мисс Голдман.

Слышу, как вскоре из Академии возвращается Золото. С работы – ещё позже – приезжает отец. Наконец, приходит Ромео. Не встречаю – поднимается сам под пристальным наблюдением служащей.

Признаться, я редко зовут гостей (если не лукавить – никогда). Ромео заходит в спальню и осматривается (до этого бывал лишь в гостиной).

– Сегодня вышло некоторое недоразумение, – начинаю я.

– Твои ложные обвинения, – кивает Ромео.

В секунду хочу кинуть ему подносом в лицо. Мне не нравится эта формулировка!

– Ага, – скрипя зубами, выпаливаю я и прошу сесть.

Честно признаюсь в произошедшей с психологом беседе, последующим признании матери, беспокойствах сестры и разговоре с отцом. Я могу доверять Ромео. Не стоило обижать его, думая об ином…

– Значит, – после всего улыбается юноша, – ты позвала меня, чтобы извиниться?

Извиниться! Ужасное слово!

Недолго молчу, затем – слабо киваю.

– Ты прощена, – смеётся Ромео, хотя я не сказала ни слова. И тоже смеюсь. Какое великодушие.

– Тебе очень идёт улыбка, – замявшись, вдруг выдаёт Ромео. – Я обещаю тебе, Карамель, что буду только её причиной… – отвлекается и пытается одолеть смущение, спрашивает: – Так, ладно. Чем хочешь заняться?

– Объясни вкратце, что было на оставшихся уроках.

Так и проходит вечер. До комендантского часа Ромео покидает дом Голдман. Гоню Миринду и закрываю за другом сама, собираюсь подняться в спальню, но передо мной выплывает задорная физиономия Золото.

– Чем занимались в комнате? Обнимались? – хохочет девочка.

– Если это единственное, что интересует тебя в жизни – обратись к врачу, – кидаю в ответ.

– Подобно тебе сегодня? – язвит сестра.

События пятого дня

Сплю плохо. Кошмаров нет, но малейший шорох и малейшая упавшая со стороны улицы тень пробуждает и беспокоит. Тешусь мыслью о том, что, когда встану, наступит мой день, исключительно мой. Он принесёт спокойствие и умиротворение, он унесёт невзгоды и заботы.

Вот ведь, а мать предпраздничным настроением обеспечила.

– Карамель!

Резко поднимаюсь.

Сухое истощённое дерево ползёт голой ветвью по окну, царапает его своим лезвием и с порывом ветра повторяет действо вновь и вновь. От влаги запотел низ рамы, от скучных туч заволокло весь сад. В чём проклятая ирония, почему остатки сада ползут именно в моё окно, почему удручающие растения подглядывают за тем, кто их больше всего ненавидит?

И кто, чёрт возьми, звал меня?

Время близится к подъёму, и дом, завядший в пучине сна, постепенно высвобождается от оков ночи. Туман, оставив капли на мраморных плитах, улетучивается, тёмно-серые облака сменяются светло-серыми. Заря.

Медленно, не нарушая идиллию дремлющего дома, поднимаюсь: заминаюсь у зеркала и оглядываю себя. Изменений нет. Не нахожу их. Ты ждёшь их именно в этот день, но именно в этот день их нет; они – все дни до этого. Ты меняешься и растёшь на протяжении целого года, а эта дата – лишь черта, что обводит тело и мысли.

– С днем озарения Новый Мир вашим светом, мисс Голдман, – встречает служащая, когда я выхожу из ванной уже собранной. – Для вас сюрприз.

Не терплю сюрпризы – всё должно обговариваться заранее.

Провожаю Миринду холодным взглядом; она открывает входную дверь и запускает – вот же прилип к этому дому – Ромео.

– С добрым утром, сладкая девочка, – говорит юноша.

– С добрым утром, мальчик-которого-я-просила-не-называть-меня-так, – отвечаю я.

– По паспорту записан иначе.

– Аналогично. Так что тебя привело на улицу Голдман? Или ты ночевал под крыльцом?

– День рождения самой сладкой девочки, несмотря на вот это кислое лицо, во всём Новом Мире.

И Ромео протягивает цветастый пакет. Улыбаюсь и благодарю.

– Я говорил про твою улыбку и как она тебя красит?

– Тысячу раз.

– Значит, это тысяча первый.

Проходим на кухню, Миринда готовит напитки.

– Что там? – спрашиваю я, прежде чем открыть подарочный пакет.

– Скажу – будет неинтересно, – кивает Ромео и садится за обеденный стол.

Я сажусь напротив и, разворачивая бумагу, представляю нас семьёй. Нет ни отца, ни матери, ни сестры, нет навязчивой горничной и чужеродных мыслей. Есть мы. Вдвоём.

Ромео в костюме и волосы его по обыкновению зачёсаны вбок. Он так красив, контрастом выступая на фоне белоснежной кухни. Просто картина – так бы и любовалась ею. Кожа его – кофейное зерно, моя же (протягиваю к нему руку) молочная пена. Ромео касается пальцев и говорит:

– Так бы и сказала, что тоже приготовила подарок.

– Разве же? – удивляюсь я.

– Другое я не загадывал.

Отнимаю пальцы – неспешно; чтобы открыть подарок. В руки западают плотные края книги. «Ромео и Джульетта». Потрёпанная по бокам, но истончающая божественные ароматы старой печати. Удивительно, как Ромео смог достать её для меня?!

– О чём их история? – спрашиваю я.

И рассматриваю золотую окантовку, трогаю обложку из багрово-коричневой кожи, касаюсь мужского благородного профиля, выведенного жёлтой краской.

Ромео обещал – я упоминала – познакомить меня с персонажем, именем которого его окрестили.

– Ты прочитал?

– О любви, – отвечает юноша и наблюдает преисполняющийся негодованием взгляд. Спешит: – Любовь погубила их.

Любовь ли?

– Хорошая книга, правильная история.

– Убедишься в этом, – улыбается Ромео. Как-то заговорщицки.

А я добавляю, что через художественную литературу требуется особое воздействие на читателя; виновников следует найти, обезумевших преступников – наказать, потерянное – вернуть, желаемое – обрести. Всё должно иметь свою логическую точку завершения. И (почему же сейчас?) вспоминаю разговор с отцом, произошедший накануне. Всё имеет окончание. Ромео – что удивительно – смотрит на меня с горечью.

– Родители поздравили тебя? – спрашивает он, дабы отвлечься.

– Пополнением банковского счёта, – говорю я. – С утра на работе, мы даже не виделись. А сестрёнка – больше, чем уверена – подслушивает нас и ожидает, когда мы захлопнем за собой входную дверь.

– Сегодня вместе пойдём в Академию, я и не подумал.

Исправляю:

– Поедем.

– Да, прости. Ты не терпишь мосты.

Мы собираемся, Миринда убирает посуду.

– Какие планы, сладкая девочка? Не думала взять выходной?

– Незапланированный выходной получился вчера, поэтому сегодня учёба обязательна.

Моя личная установка. Обычно на работе или в Академии дозволено взять выходной в свой день рождения. Всё-равно иных праздников и торжеств в Новом Мире нет. Даже когда-то существовавший день города убрали, ибо все эти выдуманные даты лишь мешали концентрации на главном деле, на единственной миссии любого живущего здесь – строить град будущего, ткать дивный Новый Мир.

Я продолжаю:

– После учёбы можем съездить на Золотое Кольцо, развлечься. Возьмём Ирис, погуляем троицей.

Ромео отшучивается, что даже в собственный день рождения мне придётся одевать её.

– Как и все дни до этого.

– Подберёшь мне галстук?

Обмениваемся улыбками.

– В моём отделе только девчачьи вещи – соглашайся на платье.

– На бретельках или с корсетом?

– Не желаю представлять.

Смеясь и попутно надевая дыхательные маски, выходим из дома. Водитель ожидает на посадочном месте – немногословен, лишь здоровается, иного не допускает. Прибываем в Академию, я знаю – все взгляды устремлены на нас. Мы прекрасно смотримся вместе, мы истончаем силу и энергию, мощь и статусность. Голдман и Дьюсбери будут заседать в соседствующих палатах и работать на благо Нового Мира, улучшать его законы и свою жизнь, советоваться в делах и решениях. Голдман и Дьюсбери станут всеобщим примером, ими будут восхищаться.

– Подружка, с днём рождения! – выпаливает прыгнувшая навстречу Ирис и затем лукаво поглядывает на Ромео. Неприятно получается.

– Голову не надуло? – спрашиваю я.

Не хочу портить себе настроение в свой же день. Я читала, раньше этих праздников было столько же, сколько ныне на планете высушенных источников. К чему они все, если в действительности важен лишь один день. День, в который ты наполнил лёгкие воздухом с поверхности. День, в который ты явился в Новый Мир. Дядя рассказывал, что низшие – из южного района и ещё глубже провалившиеся под город остроговцы – не имеют никаких торжеств абсолютно; правильно делают, потому что они не должны были родиться.

– Какие планы, Карамель? – Глаза у Ирис восторженно загораются, и, пока мы сбрасываем с плеч бремя из тяжёлых пальто, я предлагаю Золотое Кольцо. Вместе. – Вместе? – переспрашивает подруга. – Ромео отправится с нами?

Как же ей эта идея нравится, просто жуть. Идём с Ромео вровень, и я убеждена: взгляды иных обращены на нас. Мы идолы. Мы божества.

Вдруг Ирис, актёрски вздыхая, вспоминает о подарке. Какая оплошность! Неужели забыла? Совершенно случайно? Её представление отвратительно.

Девушка достаёт из сумки пакет, сама же разворачивает его и затем протягивает шейный платок. Совершенно неважно, как он выглядит, потому что Ирис либо глупа как курица, что с отрубленной головой несётся по полю и не ведает причины пропавшего света, либо хитра как змея, что изображена на гербе Левиафан и повествует о брезгливости ко всем пребывающим подле. Ухмылка режет её лицо. Значит, змея.

Во-первых, у меня есть такой платок и то известно Ирис. Во-вторых, этот платок из отдела Карамель Голдман, он сшит по моему одобрению, он выставлен по моему указу.

– С днем рождения, – хмыкает Ирис и заходит в лифт.

– Мне нравится ездить одной, забыла? – говорю я и провожу рукой по сенсору, отправляя подругу на несколько этажей выше.

Ромео оглядывает платок в моих руках и еле слышно смеётся. Кажется, всё понимает – объясняться не приходится. Лифт возвращается пустым и отвозит нас на уроки. После учёбы договариваемся встретиться на Золотом Кольце. Всё-таки не терплю гулять среди отделов в академической одежде и с рюкзаком наперевес, надо сменить форму.

Предупреждаю водителя, чтобы далеко не улетал – сейчас вернусь: направимся к Золотому Кольцу. Миринда встречает меня на пороге: открывает дверь, запускает, принимает пальто.

– Ваш отец прибыл домой, мисс Голдман, и ожидает в кабинете, – говорит служащая.

Время подарков.

Поднимаюсь на второй этаж и захожу в кабинет. Отец стоит у окна – встречает речью и протянутым стаканом с редеющим ароматом терпкого коньяка, узнаю его:

– Встань рядом, дочка. Мы хотели поздравить тебя с твоим днём рождения…

– Мы? – не могу не перебить. – Ты видишь кого-то ещё?

– Вообрази рядом мать и помолчи, Голдман.

– Ладно-ладно…

Отец прокашливается и продолжает:

– Тебе семнадцать, дочка, ты уже близка к тому возрасту, когда Новый Мир позволяет взглянуть на него во всей его красе, насыщает возможностями и раскрывает потенциал. В тебе постепенно реализуется будущий управленец, хотя для меня ты всегда будешь маленькой девочкой с золотыми косами, которую я веду в Академию на первый урок. Сейчас ты вступаешь во взрослый, полный ответственности и – иногда – противоречий мир, будь готова. И моё наставление: оставайся сильной. Без этого в Новом Мире делать нечего.

А если я уже ощущаю, что дала слабину?

Отец прочитывает не озвученный вопрос во взгляде и добавляет:

– Если вдруг тебе показалось (показалось, Карамель!), что это произошло – забудь и ощущение, и мысль, забудь. Забудь, пока не увидели другие и пока ты сама в то сполна не поверила. Забудь.

– Как вы это делаете? – спрашиваю я. – Забываете…мир взрослых непонятен и чужд мне только этим. Вы легко отказываетесь…

– Нелегко, дочка, – говорит отец. – Нелегко. Достаточно познать смирение, а за ним последует очищение. Духовная стойкость – твоя сила, запомни.

Отзываюсь скептически:

– Иначе?

– Иначе – крах.

– Оптимистично.

Пьём за это. Отец прикладывается к напитку – я повторяю.

– Надеюсь, подарок окупит мои речи.

Паучий силуэт отца скользит по кабинету и замирает у стеллажа, пальцы сцепляются на нескольких книгах и отодвигают их. В руках оказывается стеклянная колба. В стеклянной колбе – паук.

– Тарантул? – восклицаю я, припоминания детские энциклопедии и иллюстрации к ним.

– Птицеед, – гордо кивает отец и добавляет себе выпивку. Только повод дай… – Самец. Брахипельма смити. Когда-то это были популярнейшие пауки, что разводились в неволе.

Как он красив!

Не похож на тех крошек размером с ноготь мизинца, коих я встречала на улице. Этот – чуть больше моей ладони. А цвет…корица и уголь, глянцевые бордовые вкрапления, на лапах – красные пятна с белой окантовкой. Тело его усыпано густыми волосками – щекотливыми и для кожи, и для воображения.

– Таких пауков, дочка, во всём Новом Мире – посчитать по пальцам обеих рук! И ты стала одной из счастливых обладательниц, – улыбается отец.

Я знаю, что разведением животных, птиц и насекомых сейчас никто не занимается. Угодные в промышленных и производственных целях обитают в лабораториях под заводами, оставшиеся же – плодятся сами (вот только где?) или захватывают брошенные станции.

Отец говорит, что террариум и еду для моего нового друга доставят завтра – придётся потерпеть. Изготовление затянулось по времени, материалы в дефиците.

– Знаешь что? – спрашиваю я и, прижимая банку с пауком к себе, ловлю отцовский взгляд. Мужчина замирает с бутылью в руках. Неловко. – Спасибо.

Слабая, неказистая улыбка (словно бы он разучился улыбаться от искренности или по желанию) колесит хмурое лицо. Напыщенных, вульгарных и натянутых улыбок – уйма; но не такой, не доброй. Сейчас она добрая.

Отец заминается, думает и в итоге выуживает из кармана пиджака маленькую карту. Протягивая её мне, говорит о подарке от матери. Неужели скидочная карта в отдел Карамель Голдман? Или сеанс на покраску волос, которые я никогда не красила? Подобное не впервой…

Ещё лучше. Золотая карта с пополненным счётом в мясной паб. Отличный подарок вегану,

– Серьёзно? – восклицаю я.

Отец пьёт и тянет с напитком во рту:

– Ты же знаешь её.

Возвращаюсь в комнату. Ставлю банку с пауком на прикроватную тумбу и сажусь перед ней на колени. Паук ползёт по стеклу, лапы его замирают напротив моего лица – касаюсь их.

– Уже придумали имя, мисс Голдман? – любопытствует служащая, объявившаяся в дверях.

– Пауки не отзываются на имена, Миринда, не привыкают к человеческим рукам и тем более не чувствуют привязанности. Имя не требуется.

– А вы не желаете привязаться к нему, дав имя?

– Чего хотела, Миринда?

– Вам передали подарок, мисс Голдман. От старого друга. Оставлю на кровати.

– Кто передал?

Я быстро поднимаюсь и подхожу к служащей. Ей известно равно иным во всем городе, что у меня нет ни новых, ни старых друзей: я ни с кем и никогда не общалась в доверительных и близких отношениях, я одиночка и затворница. Ирис – вынужденная подруга, полагаемая нормой, Ромео – ситуативная пара. Больше знакомых нет.

– Ты расслышала вопрос, Миринда? Не заставляй повторять его через отца, – говорю я.

– Думаю, это был курьер. Он пришёл к дому, позвонил и…

– Не похоже, чтобы ты думала! – перебивая, скалюсь в ответ. – Ты приняла неизвестно что от неизвестно кого? А если там бомба? А если яд? Ты не знаешь, сколько недругов у Голдман? Мы не согласовывали приезд курьера, не согласовывали чей-либо визит. Унеси эту дрянь, выброси, даже не открывай.

– Мне кажется, там только письмо, мисс Голдман, – оправдывается Миринда.

– Потрясла коробку, интересно было, да? – ругаюсь я и быстро вскрываю её. – Оставь меня. Умру от отравленной бумаги – будешь оправдываться перед отцом.

– Но мисс Голдман…

– Ступай! Иначе натравлю на тебя паука! Видишь, он уже скалится?

Миринда оставляет спальню (уловила ехидство или решила, что всё сказанное серьёзно?), я же в спешке разворачиваю сложенный лист. На нём фамильная печать Голдман. С монетой. У Левиафан со змеёй, у Винботтл – с тюльпаном (все-таки мы можем посоревноваться с этой выскочкой по тому, чьи родители оказались более изощрены в выборе имени; девочку назвали в честь родового знака, мерзость).

В письме следующее: «Не могу выйти на связь, проблемы. Никому не верь, береги голову (богомолы безобидны). Я всегда на твоей стороне». Несодержательно, но ясно одно: отправитель – дядя. Только с ним нас связывают богомолы. К чему конспирация, к чему уклонение от нормального поздравления? Почему я не должна кому-либо верить? Почему он не может выйти на связь?

Быстро включаю сенсор на рабочем столе и проверяю дядю в контактах. Был в сети в момент нашего последнего разговора. Попробовать набрать? Нет, не надо. Хотел бы говорить по видеосвязи – не изобретал письмо в коробке. Странно это всё…

Поспешно собираюсь, избавляясь от академической формы. Водитель доставляет меня на Золотое Кольцо к друзьям.

– Куда направимся, сладкая девочка? – спрашивает Ромео.

– Начнём с кофе, согласны?

Он всё ещё в форме Академии, значит, дома не был и не переодевался. Почему?

– Могу я выбрать место? – оживлённо предлагает Ирис; на ней платье из отдела Голдман, прелестно. – Думаю, тебе понравится, Карамель. Там панорама города, очень патриотично. Хорошая кофейня.

– Показывай, – соглашаюсь я.

Ирис выступает чуть вперёд и отправляется первой, мы с Ромео следуем за ней. Я почти готова простить Ирис её подарок и глупость в целом, если она приведёт нашу троицу в действительно хорошее место. А почём Ирис знать, что здесь и где находится?

Серые маски двигаются по этажу: с нами, за нами и на нас. Бесчисленное количество серых масок. Час пик Золотого Кольца. Люди – муравьи – толпятся, торопятся, идут. Десятки, сотни. Все одинаковые, все потерянные и в тот же миг обнаруженные самим Новым Миром. Они следуют неясному пути, они по инерции огибают плечи плетущихся подле. Вдруг – идёт нам навстречу – я замечаю мужчину в той же самой серой дыхательной маске, но вдоль неё краской или маркером – чем-то ярким – нарисована улыбка. Что это значит? Думаю, мне показалось. Оборачиваюсь – так нельзя, Карамель! – но мужчина пропадает в толпе. Вновь гляжу вперёд себя – сквозь массы людей идут двое патрульных. Патруль Безопасности, тот самый. Их серая форма не выбивается (однако она узнаваема) из общей картины города, а потому люди не обращают внимание на плывущих против течения. Они следуют за тем человеком? Смотрю на них через плечо (прекрати, Карамель, вертеть головой); ловлю взгляд одного из патрульных (он тоже обернулся), пугаюсь и поторапливаюсь к Ромео. Случайно влетаю в него плечом, извиняюсь и получаю встречный вопрос о самочувствии. Вру, что всё нормально. Вру. Потому что перед глазами я всё ещё вижу – нет, не патрульных – человека в разрисованной маске. Он улыбался. Как говорили янтарные глазки? Маски созданы для обезличивания, для потери индивидуальности в толпе? Тот смельчак отличался, выделялся. Он улыбался. Он откровенно улыбался. Он безумен. Его отправят в Картель. Недремлющий Патруль Безопасности выловит преступника и применит требуемые меры для защиты граждан Нового Мира! Ведь так говорит Свод Правил?

– Ещё долго? – спрашивает Ромео.

– Пару отделов, – отвечает Ирис. – Место хорошее, оно того стоит.

– В какой момент жизни ты могла там оказаться? – забавляется Ромео, однако девушка молчит.

И в самом деле, Ирис.

Мы никогда не останавливаемся перекусить на Золотом Кольце: хватает перерывов в Академии. Отец и мать Ирис постоянно в офисе. С кем она здесь бывает? Когда она здесь бывает? Может, пустоголовая вертихвостка Ирис не так проста? Может, об этом предупреждали родители?

Кажется, из-за увиденного Патруля Безопасности у меня разыгралось воображение. Теперь в каждом жесте – подвох. То неправильно, Карамель. Успокойся.

Кара.

Мы подходим к кофейне. В её витринах отражается паутина Нового Мира. Неоновые линии обводят двери – открываем их: перед нами бездной зияет чёрный коридор. Стены загораются, едва мы ступаем внутрь. Вот он Новый Мир во всей красе.

В зале встречают служащие – помогают выбраться из верхней одежды и проводят к столам. Все поверхности блестящие, серые, отражающие в себе нас – как и сам город, как сам Новый Мир. Это пугает и восхищает. По стенам рассыпаны изображения дорог, мостов. Мы садимся и ожидаем.

– Как и когда ты могла здесь оказаться? – спрашивает Ромео, глядя на Ирис. – Серьёзно, ну серьёзно.

– У твоих родителей нет на тебя времени, – подхватываю я.

– Как и у ваших на вас, – парирует подруга.

Забавляюсь:

– Это не отменяет вопроса.

– Конспиратор из тебя никудышний, Ириска, – стегает Ромео.

– Ваши меню, – объявляется служащий и кладёт перед нами электронные планшеты. – На кого оформляем заказ?

– Голдман, – молниеносно отвечаю я и протягиваю руку – с чипом.

Служащий тянет терминал навстречу и считывает мой личный код. Объявляет:

– Депозит оформлен, благодарю, мисс Голдман. Вы определились с заказом?

– Может, возьмём мороженое? – предлагаю я, смотря на Ромео.

Он довольно улыбается.

– А я хочу, – Ирис долго листает сенсорные страницы электронного меню, – я хочу кофе, наверное, с молоком, да, и ещё… – она опять тычет пальцем в экран, – ещё эклер…

– Ты не следишь за фигурой? – перебиваю её, – то-то я начала замечать лишние сантиметры.

Ложь.