скачать книгу бесплатно
Мы слушали скрип ручек по бумаге, позволяя развиваться нашим мыслям.
– Мне нравится твоя комната, – вдруг сказал Истон.
Ему понравилось то, что я ему показала. Он знал, что это важно, хоть я и притворялась, будто все не так. И это пугало в Истоне: он всегда знал, что я имею в виду.
7
Я ожидала, что Индиана покажется мне другой. Год может изменить место, человека, город. Мы едем по улицам, знакомым мне всю жизнь, и я вижу, что все по-прежнему. Те же кирпичные здания вдоль главной улицы. Та же заправка с двумя насосами под провисшим знаком с надписью «Квикстоп». Вокруг все так же простираются кукурузные поля. Все ждало меня.
Машина мчится по извилистой дороге, а Такер, сидя рядом, отправляет сообщение за сообщением. Я стараюсь не обращать внимания на эмоции, что меня душат.
Когда такси останавливается на подъездной дорожке, я вижу, как по лицу Такера, подобно воску, разливается улыбка. Он дома. Дом Олбри совсем не изменился. Свет вокруг него постепенно тускнеет – солнце борется с темнотой, пытаясь бросить на воду последние лучи.
Заметив у дома полицейскую машину, я вспоминаю, как впервые оказалась у Олбри. Прислонившись к ней, стоит Диксон со сложенными на груди руками, в полицейской форме.
– Дикси. – Такер выскакивает из машины и идет к брату, оставив меня забрать чемоданы из багажника. А я не возражаю. Мне нужно время, чтобы подготовиться.
Диксон протягивает брату руку, не желая с ним обниматься.
– Даже не начинай свою херню, Дятел.
Такер совершенно не выглядит расстроенным. Он отбрасывает руку брата и заключает его в объятия. Я слышу гулкие похлопывания по спине.
– Где Элвис?
Я с громким стуком закрываю багажник и смотрю на Диксона.
Мы ни разу не говорили с тех самых пор, как я уехала. Лишь несколько коротких сообщений пару раз, но ничего… ничего подобного тому, как было прежде.
Никаких признаний о девушках, которые ему нравились, никаких насмешливых сообщений о братьях. Он стал случайной жертвой моего отъезда – болезненным напоминанием о том, что я потеряла, когда меня отправили в Сан-Диего.
Я жду, какое приветствие получу. Злится ли он? Раздосадован ли? Не установила ли я между нами слишком большую дистанцию? Я задерживаю дыхание, а потом…
Руки Диксона подхватывают меня, и мои ноги отрываются от земли. На меня накатывает настолько мощное, настолько всеобъемлющее облегчение, что я чувствую, как глаза и нос пощипывает от слез. Я зарываюсь лицом ему в шею. Воротничок и край жилетки из грубой ткани впиваются в мою щеку, но мне все равно.
– Я по тебе скучал, – шепчет он мне в волосы.
И он искренен. Я чувствую это по тому, как его слова ложатся мне на сердце – без притворства, без каких-либо добавлений. Только правда – без оговорок!
Когда он опускает меня на землю, я смотрю себе под ноги, позволяя Диксону унести мой чемодан наверх. Я нахожу глазами отсутствующий кусочек дерева на одной из ступенек и вспоминаю, как однажды Истон, затаскивая на крыльцо велосипед, повредил это место.
И такой будет вся неделя: воспоминания о миллионе разных мгновений с Истоном. Я не смогу. Я не выдержу!
Войдя в дом, я чувствую запах жареного мяса и слышу шум, доносящийся с кухни.
– Мам, – кричит Такер, – мы это сделали!
Сэндри выглядывает из кухни с широко распахнутыми глазами, несколько прядей выбились из хвоста, перекинутого через плечо. Она натянуто, нервно улыбается. Уверена, что ее улыбка, как в зеркале, повторяет мою. Сэндри снимает фартук и бросает его на стойку, а потом крепко обнимает Такера.
– Как же я рада, что вы приехали, – говорит она чересчур громко.
Бен Олбри встает и переводит на меня взгляд темных глаз. Я задерживаю дыхание, когда он одной рукой обнимает меня за плечи и целует в макушку, как это сделал бы папа. Вот только моему папе не разрешается меня обнимать – заключенным нельзя прикасаться к посетителям.
– Добро пожаловать домой, Эл, – говорит он.
Ничего не говоря в ответ, я прижимаюсь к нему, и он не убирает руку еще несколько долгих мгновений. Я словно прикрыта щитом. Бен всегда таким был – примирителем семьи.
Сэндри расспрашивает Такера о нашем полете, о дороге из аэропорта, но я слышу не все их слова, поскольку у меня звенит в ушах. Я волнуюсь, потому что я трусиха, потому что злюсь, потому что…
Потому что я до невозможности хочу, чтобы Сэндри посмотрела на меня так, словно она по-прежнему меня любит. Ненавижу себя за то, что мне это нужно и что для меня это обязательное условие, чтобы снова почувствовать себя здесь как дома.
Она отпускает Такера, и я наконец получаю ее внимание.
– Эллис, – мое имя звучит уважительно.
И мои губы невольно растягиваются в улыбке. Сэндри протягивает руки, словно собирается меня обнять, но вместо этого кладет свои ладони на мои.
– Я рада, что ты приехала, – ее голос звучит натянуто. – Ты голодна?
Какой же глупый вопрос! Совсем не то, о чем мне хотелось бы поговорить.
– Я умираю с голоду, – вмешивается Такер, – мне просто необходимо поесть прямо сейчас.
Я садилась здесь за стол столько раз, что у меня есть собственное место. Стул рядом со мной пуст – на нем должен сидеть Истон. Его недостает – с этим ощущением проходит ужин. И дело не только в невысказанных словах, не только в призраке того, кого здесь нет.
Мы избегаем этой темы. Даже Такер, который обычно не упускает возможности вставить неудобный комментарий между поеданием жареной курицы, картофеля с маслом и салатом из овощей, выращенных в саду Бена и заправленных оливковых маслом.
«Грех жару приближаться к таким помидорам» – первая заповедь религии беновского сада.
В центре стола стоит миска с хлопьями красного перца – рядом с солонкой и перечницей, потому что Бен считает, что всем блюдам, абсолютно всем, не хватает красного перца.
По какой-то глупой причине из-за этой миски у меня встает ком в горле. Это осознание, что я по-настоящему здесь. Не дома, но…
Такер спрашивает о юридической фирме Бена и жителях города. О вечеринке Сэндри и той нервотрепке, что неизбежна при подготовке мероприятия на двести человек. Мы разговариваем о работе Диксона в патруле. О девушках, с которыми он встречается. А потом разговор доходит до Такера.
– Скажи-ка, как получилось, что твой брат думает, будто вы двое с ним не разговариваете? – вдруг спрашивает Бен, скрестив руки на груди.
У меня внутри все падает. Я уже забыла, что Олбри никогда не избегают неудобных разговоров.
– Да кто знает, что там у него в голове, пап, – с пренебрежением отвечает Такер, – я постоянно говорю с Истоном.
Тишина в комнате настолько тяжела, что мне трудно дышать.
Сэндри поджимает губы. По ее лицу отчетливо видно, что она не одобряет наши решения – Истона, Такера, мои.
– Это уже просто нелепо, Такер!
– Да почему опять я? Почему не он? – спрашивает Такер. – Почему я должен успокаивать Иста из-за того, что они с Эллис поссорились? – Он смотрит на меня, явно считая все происходящее несправедливым. – Я не виноват.
– Ты старше и взрослее, – говорит Сэндри, – вроде бы.
Такер проводит ладонью по лицу.
– Ненавижу эту семью.
– Просто уладь все с братом, – добавляет мать. – Можешь считать это подарком мне на день рождения. – Она говорит с Такером, но я знаю, что это указание касается и меня.
– Мой подарок – ручной труд для твоей вечеринки, – шутит Такер. – Никто действительно не понимает, что на самом деле жертва здесь я?
– Ты будешь заниматься не только ручным трудом. Нужно сделать кучу всего и…
– Сэндри, – Бен успокаивает назревающую бурю, накрыв ладонь жены своей, и мы видим, как Сэндри глубоко вздыхает.
Она встает, давая понять, что ужин окончен, и я убираю посуду, что давно уже стало в этом доме моей обязанностью. Мы возвращаемся к своим ролям, будто это мышечная память. Фоном играет Ван Моррисон. Сэндри сидит у островка, а Бен снова наполняет ее бокал вином. Такер и Диксон загружают посудомойку и протирают столешницы. Мы убираем половинки овощей и специи, про которые забыла Сэндри во время торопливой готовки.
Парни толкаются и пихают друг друга, и внутри меня что-то поднимается. Нормальность всего вокруг. За исключением огромной – размером с Истона – дыры в комнате.
Бен садится рядом с Сэндри и кладет ее ноги себе на колени. Нежно обводит пальцем лодыжку.
– Когда должен приехать Истон? – спрашивает Такер. – Накануне вечеринки?
– Ага, – отвечает Бен, – оттягивает до последнего.
– Истон такой Истон – как обычно, отлынивает от тяжелой работы, – бормочет Диксон.
– На самом деле он в этом не виноват, поездку планировала Сара. – Сэндри отпивает глоток вина.
Ее планировала Сара?!
Не знаю, чувствую ли предательство из-за того, что он спланировал поездку с другой, или облегчение, что эта идея принадлежала не ему. И не могу сказать, рада ли я, что проведу еще несколько дней без Истона, или раздосадована.
Часть меня ждет не дождется показать, что он мне больше не нужен. А другая часть, слабая, просто хочет его увидеть.
– Эллис, расскажи маме, что будет в следующем году, – предлагает Такер. Он уже готов избавиться от секрета, что я просила его сохранить.
Миллион раз мне представлялось, как расскажу об этом Сэндри. И всегда в руке у меня было письмо, в глазах – слезы… Но прошло слишком много времени – с тех пор как я с ней говорила, с тех пор как узнала, с тех пор как хотела ей рассказать.
Сэндри смотрит на меня с любопытством.
Слова сначала возникают у меня в голове, а потом я их произношу:
– Я поступила в Калифорнийский университет.
– Ты поступила… в Калифорнийский университет в Сан-Диего? – медленно произносит она. Удивленно. А потом…
Сэндри вскакивает. Обнимает меня, крепко прижимает к себе, взвизгнув от восторга. Я стою словно каменная.
– Ты поступила! – Она отходит, радость захлестывает ее, пока не приходит осознание. Сча- стье у нее на лице застывает. – Я так тобой горжусь.
– Спасибо, – отвечаю я, но это звучит фальшиво. Не хочу, чтобы она гордилась и думала, будто я поступила ради нее. – Я получила гранты, финансовую помощь и стипендию. – Хочу, чтобы она знала: я сделала все сама.
– Я так тобой горжусь, – повторяет она, и на этот раз я позволяю себе прочувствовать эти слова.
– Вы с Такером в одном университете! – Бен качает головой, положив руку на плечо Сэндри. – Нас ждет тот еще кошмар, – шутит он.
– Не могу поверить, что Кортни мне не сказала, – бормочет она. – А ты… – Сэндри прокашливается. – Твой отец знает?
Я делаю глубокий вдох, но в комнате совсем не осталось кислорода.
– Нет. Я с ним не говорила.
Ее мозг пытается сосчитать, сколько времени прошло с тех пор, как я получила письмо о поступлении, и как давно, получается, состоялся мой последний разговор с отцом.
– Он будет рад за тебя, когда ты с ним увидишься. Знаю, папа по тебе скучает.
Мне хочется ей сказать, что ему не пришлось бы скучать по мне, если бы она не отправила меня в Калифорнию. Колледж просто станет очередной байкой, которую он будет рассказывать, чтобы они считали его хорошим отцом, словно он выполнил родительский долг.
– Ага, – говорю я, просто чтобы она не стала спрашивать.
Мне нужен воздух.
Стеклянные двери выходят к озеру за домом, и каждый шаг по траве словно заземляет. Мои воспоминания впитываются в газон, подобно дождю, и я знаю, что они могли бы вырваться из меня тысячей лезвий, если бы захотели. Я провожу столько времени, глядя на воду, что уже не могу сказать, где заканчивается она и начинаюсь я.
Мои ноги свисают с края пирса, и я не поднимаю глаз, пока не слышу шаги по доскам. Рядом со мной садится Диксон, его ботинки едва не касаются воды. Он протягивает мне фляжку, но сам смотрит вперед.
– Офицер Олбри, – усмехаюсь я, – а другие копы знают, что вы пренебрегаете законом?
– Ой, помолчи уж! Знаю, что вы постоянно пили с Истоном, так что считай это ритуалом возвращения домой.
Я отпиваю маленький глоток, алкоголь обжигает мне горло.
– Кажется, Такер счастлив.
– Он счастлив! – Это правда. Такеру подходит Калифорния. Там никто не просит его объясняться. Он может жить без ярлыков – так, как сам предпочитает. Сэндри всегда говорила своим детям, что они должны быть такими, какими хотят, даже если это что-то, не поддающееся определению.
– До сих пор не понимаю, почему Такер – единственный, на кого ты не злишься. Я… спрашивал его, даже обвинял в том, что он рассказывает тебе про нас всякие гадости. Про Истона, – кажется, ему неловко, что пришлось зайти так далеко.
Меня охватывает чувство вины за то, что я рассорила Такера с семьей.
Я отвечаю, глядя на фляжку.
– Такер обиделся?
Диксон прокашливается.
– Ага! Почувствовал себя преданным, что мы вообще до такого додумались. Вас с ним всегда связывала какая-то странная дружба.
Я снова поднимаю фляжку, словно она способна придать мне смелости, чтобы произнести вслух его имя.
