Коэффициент магии

В ускоренном режиме, как он и любил.

Я полностью погрузилась в свои ощущения, чувствуя, и не чувствуя Максима рядом с собой, и вздрогнула.

Окатило волной жара. Перед глазами заплясали огненные всполохи и заметались какие-то тени.

Запахло паленой… плотью?

Дым будто ворвался не просто в мою картинку, а мне в голову и наполнил клубами мысли, которые тут же сделались неповоротливыми, и легкие.

Захотелось закашляться.

И тогда я осторожно ослабила поток дара и вынырнула в реаль-ность, глядя на мужчину.

Максим моментально открыл глаза.

– Пожар?

– Ага. Понравилось?

– Не очень.

– Понимаю. Не лучший вариант для тренировок, но… Я ведь специально не смотрела след заранее, но согласно списку и анализатору, он не бывал в огне. Может перепутала что-то в хранилище. Ну да ладно. Попробуешь снова сам?

Максим с неудовольствием посмотрел на неприятный осколок и кивнул.

А я приготовилась его страховать, все еще пребывая в недоумении.

Глава 6

Влада звонко расхохоталась над какой-то шуткой одного из студентов – их здесь было столько, что имен он запомнить не мог, кроме Никитиной Светы, которая, кстати, весьма робела в его присутствии – и Арсенский невольно залюбовался своей женщиной.

Ладная, гладкая, загорелая, с небрежно заколотыми волосами, просоленными морем. Она одуряюще пахла и одуряюще хохотала, и ему ужасно хотелось утащить её в какую-нибудь нору и оставить в собственном пользовании.

Чтобы был только он.

Но он понимал неуместность ревности и собственнических чувств. Тем более, что она и так практически не отходила от него сутки, забросив все лагерные дела.

Что её не слишком устраивало.

Его очень умная и целеустремленная женщина.

Почти жена.

Вот и приходилось сидеть чуть ли не в нескольких метрах, напротив, борясь со своими желаниями.

Он довольно улыбнулся, глядя, как в свете костра переливается кольцо на безымянном пальце, когда девушка перебирала струны гитары. Его мало кто заметил – но Никита, конечно, не преминул многозначительно закатить глаза. Хотя прекрасно знал о его планах. А вот Владимир цепко прошелся по кольцу, потом по Максу, и даже пошутил непринужденно, но он видел – что-то в этой ситуации Пеньковскому не понравилось.

Неужели имел все-таки виды на Владу?

Или ему просто вдруг сделался неприятен Максим? Пока тот играл роль «просто друга», его этот отчаянный оптимист и балагур окутывал как и всех совершенно неуемной энергией. А стоило Арсенскому стать ближе Владе – очень близко – как он сразу лишится этих «привилегий».

Мужчина усмехнулся.

Да и не надо. Пеньковский ему тоже не нравился. Его звериная интуиция просто вопила, что тот неоднозначно относится к Владе. И Максим был вынужден усмирять свои эмоции – ведь это лишь ревность, не так ли?

Мягким голосом Влада мурлыкала какую-то песню, а потом гитару взял её друг и действительно весело, задорно и замечательным голосом начал петь походные песни, которые узнавало даже новое поколение.

Влада искренне веселилась и прижималась время от времени к руке Володи, а он начал заводиться.

Вот не может она не льнуть так? Или хотя бы с меньшим восторгом подпевать ему?

Девушка неожиданно повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

А потом мягко улыбнулась и покачала головой.

Фу ты ну ты. Конечно, эмпатия на него у Влады осталась в полной мере.

Он постарался принять независимый вид и встал, намереваясь покурить в стороне. И скорее почувствовал, чем увидел, что она тоже поднялась одним гибким движением.

– Отелло, – прошептала и прижалась всем своим телом.

– Не в этом дело. Он не так прост как кажется, – пробурчал Максим, – и вот я думаю…

– Тш-ш, – она тоже прикурила сигарету и посмотрела на него чуть прищурившись на мужчину. – Конечно не прост. Балагур и весельчак – это его верхняя уютная шкура. Но… Это не просто человек моего прошлого. Он часть моей семьи. И тебе придется это принять.

– Ты слишком им дорожишь.

– По-другому и не возможно. Он пришел ко мне в палату, когда я лежала с перебитым позвоночником, парализованными ногами, ранами по всему телу… и огромной дырой в душе. И взялся за мной ухаживать. Как сиделка, понимаешь? Я только когда выросла, то осознала, что именно он делал. Не судно таскал, не слезы вытирал, а приходил в палату почти каждый день, снимал эту свою уютную добрую шкуру и укутывал меня в нее. И сквозь нее я почти не чувствовала боли от физиотерапетических процедур, от болезненных капельниц, от выворачивающих в прямом смысле магических ритуалов. Он не лез ко мне в душу, как психологи, но именно благодаря этой планомерной, не унижа-ющей заботе я в какой-то момент поняла, что дыра немного затянулась. И тогда он стал таскать меня на раскопки. Прям в инвалидном кресле. Усаживал рядом и рассказывал что и как делает – я и раньше это видела, но то была игра, мне интересно было в детстве именно погружение в прошлое. А тогда он начал меня учить. И эти новые знания постепенно вытягивали из болезненных воспоминаний. А попытки ворошить прошлое кисточкой развивали моторику. Ну а отношение ко мне, как к кому-то нормальному…

– Я понял. – Максим вздохнул.

– Понял?

– У меня ведь тоже был такой человек после смерти жены…

– Никита? – догадалась Влада.

– Да. Так что не волнуйся, не буду бить морду твоему Пеньковскому.

Она серьезно кивнула, а мужчина осторожно привлек к себе и обнял, будто стараясь поделиться силой.

Они не стали возвращаться к костру.

Снова пришли на берег моря – уже с двумя одеялами – и уютно устроились, разглядывая звезды.

А когда он внезапно проснулся посреди ночи, Влады рядом не было.

Глава 7

Черная жижа спесивыми всплесками растекалась по моему телу, лас-кая и душа одновременно.

Пусть я скользнула в нее по своей собственной воле, но тело инстинктивно забарахталось, пытаясь выбраться, спастись от того, от чего не было спасения.

Лабиринт всего сущего, где ты есть все – а все есть ты – не мог причинить боли или стать причиной смерти. Он уже убил тебя, когда принял в свои объятия.

И теперь мне следовало четко определить для себя, какую плату я хочу за это.

Первый ра столкнувшиеся с ним маги, зачастую, из жадности, требовали слишком многое – и не возвращались никогда. Все глубже погружались в собственную Вселенную, всегда и во всем бывшую отражением истинной. И хватались за суть вещей, уходя за всезнанием за порог.

Для реального мира они переставали существовать. Лишь их оболочка.

Они же погружались в иную реальность и, уверена, были там счастливы. Если вообще могли испытывать какие чувства – за порогами могло вообще существовать лишь состояние ничего.

Жижа залепила мне нос, рот, глаза. Я задержала дыхание, но потом позволила ей полностью наполнить свою суть и поплыла в темноте, время от времени отталкиваясь от несуществующих стен.

Кукловод? Прошлое? Будущее? Артефакты? Ритуал?

Тупик.

И за поворотом решение.

Я вынырнула, хватая освободившимся горлом воздух и замерла, втягивая ночные запахи.

Вокруг меня было почти черным-черно. Угадывались лишь общие очертания – холм, на котором я стояла, верхушки деревьев, отблеск воды где-то внизу, босые ноги и кисти рук из под серого балахона.

Была глубокая ночь, но не из тех, что черны, как склеп, навечно погруженный в безмолвие. Ночь была освещена. Луной, отдававшей странным, багровым светом. Яркой, красной точкой, чуть дальше, по небосклону, светился Марс. Звезды чуть померкли перед их величием, но тянулись к моей земле не меньше.

Мои руки были полны земли; под ногтями забилась грязь. Я сбросила землю, и протянула ладони вверх.

Зачем?

Так было надо. С лабиринтом не спорят.

А потом нащупала на груди несколько шнурков и амулетов. Луны с выбитыми узорами дарили мне спокойствие и умиротворение.

Но я пришла сюда не за спокойствием.

Набрала полные легкие воздуха и напевно произнесла заклинание. А потом еще одно.

Простые слова – но к чему сложности Смотрящей со звезд?

Я почувствовала, как меня наполняет сверхъестественная сила.

Мощь, равной которой не было в моей душе и теле. Никогда.

Энергия, что способна сотворить миры и отвергнуть их, перевернув все с ног на голову.

Магия, что пронзила меня до самых кончиков пальцев и наполнила их свечением, способным ослепить и излечить от обычной для людей слепоты.

Слепцы!

Они слепы и жалки. В отличие от богов, что ведают всеми вещами.

Они слепы в своей алчности, своей косности, своем понимании сущего.

Смотрят и не видят. Насколько они величественней в своем пребывании на земле.

Насколько они счастливей в своих возможностях ощущать этот мир.

Насколько они сильнее в умении изменить это мироздание.

Но они боятся.

Я подняла ладони вверх и звезды закружились в безумной пляске.

Я была всесильна. Я была временем. Я была пространством. Я была вечностью.

Самое упоительное ощущение.

С которым не хотелось расставаться. Никогда.

Грудь, на которой лежали амулеты обожгло. Я с недоумением по-смотрела на них и заметила, что среди лунниц появился еще одна под-веска. Чужая. Чужеродная.

Моя.

Настоящая.

Как любовь того человека, что дал мне её.

Я взяла её в руки. И послушно шагнула назад, во Тьму.

Чтобы с дикой болью, выгнувшей все мое тело, очнуться в реальности…

* * *

Я лежу на холодном камне, но мне не холодно. И даже не больно.

Потому что меня держат руки. Самые надежные руки на свете.

Арсенский?

Конечно он. Схватил меня, когда я вышла из лабиринта и теперь прожигает взглядом. А мог бы – разорвал бы на части за то, что я подвергла себя опасности.

Но не разорвет. И даже не будет ругаться. Я знаю это и он знает – он полюбил не юную и милую учителку. Не ту, кто будет трепетно жарить котлеты целыми днями и пищать на ужасах в кино.

И готов принять все риски, которые связаны с нашими отношениями.

Он это понимает. Но не может не злиться.

Мужчина всмотрелся в меня, а потом тяжело вздохнул и прижал к себе.

– Я не могла взять тебя с собой. Любые потоки рядом… – почему-то я испытывала потребность оправдаться.

– Я знаю.

– Как нашел?

– Я настроен на тебя Влада. И найду всегда. – прозвучало угрожающе, но я чувствовала, как он успокаивается. – Ты… делала это уже?

– Да. Однажды. Очень давно.

– И тогда ты…

– Нашла своих убийц.

Он вздрогнул и прижал еще теснее.

– А сейчас? Что ты выбрала сейчас?

Я вздохнула. И рассказала.

О том, что мы ошибались.

И неведомый кукловод тоже ошибся.

Тогда, в Италии, ничего бы не произошло. Ему бы не помог Арс Алмадель, жертвы и прочие многочисленные артефакты, которые он заботливо собирал неизвестное количество лет. Потому как «в руках» человека, пусть даже мага, даже сильного они были лишь простой машиной с винтиками и гаечками, но без сколько-нибудь должного эффекта. Того, которого он добивался.

Он хотел повелевать миром и всем сущим, что в нем было? Для этого надо было стать богом.

И чтобы запустить эту машину, добиться конечного результата надо было стать богом.

Богами.

Лунницы были не просто проводниками неких сил и энергии – они наделяли человека силами, которых до этого не получали маги. Силами творить что-то совершенно новое. Или уничтожать старое. Уверена, таких артефактов было немало – от психотропных средств, изменяющих мозговые волны, до египетских пирамид.

Дающие возможность стать частью сверхъестественного.

Смотрящая не пользовалась этим в своих целях. Она верила, что служит богам, мирозданию – а по факту, сама становилась этим мирозданием.

И могла бы дать жизнь любой, самой безумной идее.

Но ей это не было нужно.

А вот нашему мистеру Иксу…

– Что же он хочет?

– Не важно. К всеобщему счастью не идут таким путем, значит, его следует остановить, что бы он ни хотел. Я искала не цель в лабиринте, а её реализацию – теперь мы понимаем механизм. И сможем подготовиться.

– Не важно, кто будет проводить ритуал и с помощью чего?

– Да.

– И ты считаешь, у него может получиться?

– А ты считаешь, мы имеем право проверять, получится ли у него?

Максим внимательно посмотрел на меня и покачал головой.

– Нет. Даже если есть хотя бы крохотный шанс, что он исполнит задуманное, он не должен этим шансом воспользоваться.

* * *

В голове с трудом укладывалось то, что мне открылось.

Я созвонилась с отцом – глава выслушал молча и отрывисто поблагодарил. Я понимала его чувства – с одной стороны, даже для магов происходящее было излишне фантастичным. С другой, столь тщательная подготовка и все то, что мы накопали за последний год говорило о возможности даже самых фантастичных предположений.

Я вернулась на раскопки, вяло раздала задание студентам и сама взяла в руки инструменты.

Монотонный труд всегда помогал мне успокоиться и привести голову в порядок.

Рядом молча встал Максим. Мы не обсуждали с ним происходящее – обоим нужно было время подумать. Но одно его присутствие рядом наполняло меня уверенностью, которую я, по большому счету, не должна была испытывать.

Мои аналитические способности пасовали перед открывающимися шокирующими перспективами.

Но я, стиснув зубы, взялась за работу. Не археологическую – а мысленную. Аккуратно, по полочкам, раскладывая все, что произошло со мной с первого сентября прошлого года.

Раскручивая все ниточки, одну за одной, что спутанным мотком ле-жали передо мной столь долго.

Убийство Тимура, Олег, ненавидящий Арсенского, и его попытки подставить последнего.

Максим, колдующий над собственными приборами, его римский ма-газинчик и источник.

Анастасия Ольшанская, расплатившаяся за то, что встала на темную сторону и украдшая некую рукопись.

Лунницы, что так вовремя попались нам на глаза – у Вселенной всегда было замысловатое чувство юмора.

Наши отношения с Арсенским и Никита, так явно желающий стать магом – и взрыв, чуть не погубивший нас, но приведший к тому, что у людей, похоже, действительно появился шанс получить магическую энергию не по рождению.

Жуткое ритуальное убийство на Рождество и вмешательство Ватикана.

И человек, который всегда знал гораздо больше, чем мы все вместе взятые. Который незримо присутствовал в моей жизни последний год, и, похоже, был как-то со мной связан…

Я вздрогнула, когда поняла, какая мысль пришла мне в голову.

Максим всегда говорил, что я могу быть ключевой фигурой – нет, не решаю ничего, и делается это все не ради меня. Просто было что-то в моем прошлом, что стало если не отправной точкой для всей этой истории, но отправной точкой для того, чтобы судьба меня в эту историю вмешала.

Вот только что?

Я ведь даже как-то попробовала воспользоваться своим даром по отношению к самой себе, отправившись в поисках следа – и снова наткнулась на Паликатель в своих воспоминаниях.

Событие, которое на самом деле изменило мою жизнь.

Но разве он имеет отношение к дальнейшему?

Вздохнула и осторожно переместилась по стенке, снова проводя ки-сточкой.

Некрополь Кыз-Аула только разработанной площади имел две тысячи квадратов, потому было легко «уединиться» вдалеке от остальных. Археологи называли его «многоэтажным кладбищем», постоянно наталкиваясь то на массовые погребения, то на нетронутые могилы двухтысячелетней давности, то на «свежие» захоронения двенадцатого века. Не столь уж страшные находки, с учетом прошедших веков, зато многое говорившие о тех или иных нравах и верованиях. Как склады-вали руки покойника, клали ли что-то с собой, лежал ли скелет один – или во множестве. Какие предметы окружали покойника. Конечно, многое было разграблена – по отчетам очевидцев уже столетие как здесь промышляли неофициальные археологи, попросту мародеры. Да и племена, пришедшие в первых веках нашей эры далеко не трепетно от-носились к наследию предыдущих жителей.

Но для нас был ценен каждый найденный предмет и камень.

Наша история, наше прошлое, наша возможность лучше понять себя.

Я раз за разом проводила кисточками разных размеров, чувствуя, как привычное занятие замедляет учащенное дыхание и сердцебиение.

И снова и снова прокручивала в голове все события, представляя их все более ясно.

А иногда позволяла себе прикоснуться к камню, оставляя на нем особый отпечаток дара и на несколько секунд погрузиться в прошлое, также мимолетно, как взмах кисточки.

Хм, снова пожары.

Снова?

Что было с пожарами.

Замерла ненадолго.

Тот кусочек, что я вытащила из собранной уже коллекции, который мы рассматривали вместе с Максимом. Тогда ведь мы увидели тоже не самые приятные следы – а согласно каталогу, этот камень не подвергался воздействию огня.

Когда его изъяли из очередного склепа?

В первый день раскопок. На память я не жаловалась. Сама же сло-жила в мешок и хотела показать максиму – столь стройную картинку светлого помещения он мне нарисовал.

Нарисовал.

Но ведь это…

Я замерла – и вместе со мной Арсенский, почувствовав гораздо больше, чем я успела бы сказать.

– Что такое?

– Кто-то стер – или нанес, я пока не понимаю – реальность с найденного камня. Или камней… Черт! Я не совсем понимаю, но получается, что кому-то понадобилось подтереть пространство. Зачем? И это ведь сработало ненадолго.

– Влада… Прямо здесь? На раскопках?!

– Да, – я растерянно смотрела на мужчину. – Но ведь это означает…Твою ж…

– Что? – спросил он охрипшим голосом.

– Паликатель…

– При чем…

– Я думала, что все время вижу его, потому что это самое сильное воспоминание моей жизни! Но это также всегда был след – точка, с которой все началось! Точка, которая связана со мной и с…

– Пеньковским, – побледнел мужчина.

– Это невозможно, – виски сдавила боль, – Он ведь не маг! Он ведь спасал меня! Он хороший!

– Тш-ш, – прошептал Максим и прижал меня к себе. – Мы со всем разберемся, главное не пороть горячку. Может ты ошибаешься, может…

Но уверенности в его словах не было.

Я понимала.

Я все понимала! Но поверить была не готова…

Звонок сотового вывел меня из состояния шока.

– Влада! – куратор был взволнован, – Мы нашли человека, который мог – потенциально – получить информацию о лунницах и свитке и интересовался ими! Черт, Влада, мне тяжело это говорить, но…

– Я знаю, – сказала помертвевшим голосом. – Пеньковский.

– Мы еще расследуем это, но ты должна понять и…

Я не слушала.

Положила трубку.

И быстро вылезла из раскопанной ямы.

А потом побежала в сторону лагеря, где уже собирались на обед.

Там ведь были люди. Мои люди. Мои студенты, мои коллеги. Никита. И среди них прятался тот, кого я считала своим самым лучшим другом…

Я никогда не бежала так быстро.

Я никогда не ненавидела возможность, наконец, понять, что проис-ходит, так сильно.

Под изумленными взглядами мы с Арсенским забежали под большой навес, служивший нам столовой, а потом быстро и четко осмотрели все палатки и места раскопок, не тратя времени на взволнованные вопросы.

Бесполезно.

Владимир Пеньковский исчез.

Глава 8

– Не лезь на рожон.

– Знаю.

– Не ищи его. Мы отправили лучших специалистов.

– Хорошо.

Голос отца сух, но мне не нужно видеть его, чтобы понять, насколь-ко он взволнован.

Меня же раздирает такая сильная душевная боль, что я только стискиваю зубы, чтобы не застонать. Не выдать миру эту боль. Не запустить через нее целый круговорот отвращения и заранее проигранной ситуации.

Я делаю все, как полагается. Созваниваюсь еще и с куратором – группа захвата уже выехала из Краснодара.

Объясняюсь со студентами. Те Пеньковского не знали как моего друга, потому просто напуганы. А вот Никита смотрит внимательно – очень внимательно – и немного жалостливо. Но мне не до того. Мы, фактически, вводим комендантский час, ведь дело клонится к вечеру, ставим защитный периметр и обязываем всех ходить по четверо – даже в туалет. Я не чувствую, нужна ли чья-то кровь для ритуалов, но рисковать не намерена.

Мы сворачиваем раскопки вместе с несколькими руководителями соседних групп.

Приходится рассказать еще и про сбежавших из соседней колонии зеках – одним магом их не удивить, и эта чертова бравада взбешивает меня настолько, что я чуть ли не с кулаками наступаю на коллег.

Выручает Максим. Он долго о чем-то беседует с мужчинами и те со вздохом соглашаются. Загоняем всех в лагерь – с максимально спокойными лицами.

У нас праздник. День основания раскопок. Не говорили – потому что сюрприз.

Повара быстро начинают готовить пироги, а молодежь – капустник. Они заняты, они вместе, и значит шансы на то, что кто-то уйдет в одиночестве смотреть закат и попадется – минимальны.

Но их слишком много, чтобы защитить одной магией или приказом – из Комитета, по сути, здесь только я, Максим и еще один агент. И я просто надеюсь, что метод кнута и пряника сработает безотказно. Что студенты достаточно напуганы сбежавшими преступниками и рады возможности легально повеселиться.

Мне же совсем не весело.

Обида на судьбу и ощущение полного краха всего того внутреннего и гармоничного, что я растила в себе много лет, отзывается сильной тошнотой и горьким вкусом на языке.

Глаза регулярно застилает пелена слез, я подавляю их – и снова берусь за дело.

Защитить всех, кто не имеет отношения к этой истории – и не дол-жен иметь.

Приструнить Никиту, порывающегося нам помогать – назначить его ответственным за безопасность студентов. Он принимает ситуацию настолько близко, насколько это возможно и больше не перечит.

Разработать с агентом план на случай срочной эвакуации – автобусы уже выехали. И будут ночью.

Пробежаться по склепам. Я снова и снова касаюсь стен и камней, пе-ревидавших за века многие смерти. И убеждаюсь – фон изменен. Изменен был след – и снова он вернулся в первоначальное состояние.

Как это возможно? Я не понимаю.

Это даже не ластик. Это что-то совершенно иное, чему у меня нет названия. Что-то, с чем Комитет никогда не сталкивался.

Некая способность или артефакт, который не дает даже самому сильному магическому восприятию пойти верной дорогой.

Что он пытался скрыть? И как это сделал?

И если он скрыл некие объекты и воздействия, не мог ли он поступить так с собой?

Скрыть истинные мысли, чувства, эмоции и даже магическую сущ-ность?

Неужели появился новый дар, о котором мы даже не знали? И Пеньковский стал его носителем – злым гением, притворявшимся лучшим другом?

Его добродушие, отношение ко мне, помощь…

Ложь длиною пятнадцать лет.

Меня все-таки выворачивает наизнанку. Болью, прошлым, преда-тельством. Максим придерживает меня за плечи – мы довольно далеко от лагеря, проверяем объект за объектом, надеясь найти хоть какие-то следы, могущие направить нас в нужную сторону.

Он всегда рядом. Всегда со мной.

И хорошо, что я проверила его прежде, чем окончательно полюбила и впустила в свою жизнь.

В отличие…

Я вою. А потом рыдаю, мусоля мужскую футболку.

Мне не надо говорить, объяснять, сдерживать себя. Мне позволяют выплеснуть всю ту черноту, что моментально образовалась на месте разлома.

Выплеснуть и очнуться злой. Ясно мыслящей. И предельно собранной.

Я знаю, что буду страдать и дальше. И привыкать жить с очередной дырой в моей груди.

Но не сейчас. Сейчас для этого не время и не место. Сейчас я просто не замечаю, что истекаю кровью – чуть передавила поверх артерии, чтобы не упасть. И довольно.

Арсенский спрашивает почти спокойным голосом. Почти – потому что внутри него клокочет бешенство и жажда убийства. Я их чувствую горячим, остро пахнущим жаром.

Громким металлом, наполненным порванными струнами и разбитой гитарой.

– Как вообще все это стало возможно?

– Решил начать с простых вопросов? – я горько усмехнулась. Но мужчина прав – если мы проговорим сейчас происходящее, это, вполне возможно, даст дополнительную ясность. – Друг главы Комитета, переживший Паликатель и не являющийся магом. Никто не только не присматривался к нему, но он, по определению, не попадал ни под одну проверку. Ни под малейшее подозрение. А ведь если проанализировать – его работа отличное прикрытие. Он имел возможность узнавать про артефакты, магов, ученых разных стран, использовать их, мотаться по миру и даже вывозить что-то… Преступник-археолог… Даже звучит дико. Помнишь, ту ночь в московском музее?

– Да. Хм, а ведь это произошло после нашей «случайной» встречи с Пеньковским.

– Да.

– Влада, я тут подумал… Ведь, по сути, до того вечера никто не де-лал попыток тебя убить… Чего, как ты думаешь, он добивается?