Я взломал твое сердце

Радоваться ли мне всему этому? Или стоит насторожиться? Вопросы роились в голове, мешаясь с тревогой и неуверенностью. Как реагировать на всё это? Что делать дальше? Эти вопросы не давали покоя, словно тяжёлый груз, который я не могу сбросить.

– Что произошло, пупсик? Из-за Эллисон поник? – Итан сощурился, играя бровями, и, наверное, не удержался бы от шутливой усмешки, если бы Адам не встретил его таким мрачным, даже тяжёлым взглядом.

В этом было что-то железное, не допускающее возражений. Да, никому не позволено касаться его сестры, и это молчаливое предупреждение буквально повисло в воздухе. Однако Итан, кажется, всё это проигнорировал – его пьяная лёгкость всегда делала его беспечным и на удивление смелым.

Я только украдкой взглянула на Адама – я-то знал, что между нами с Эллисон была шикарная ночь, но если Адам об этом узнает, будет совсем не весело. Даже представить сложно, какой бы была его реакция.

– Кто такая Эллисон? – вдруг раздался голос Майкла, чуть хриплый, словно его выдернули из глубокой задумчивости.

Он смотрел на нас с лёгким недоумением, чуть приподняв бровь. Словно не просто пропустил часть разговора, а выпал из него на целую вечность. В этом был весь Майкл – так давно он был погружён в свою работу и тренировки, что, казалось, потерял чуть ли не все связи с нами.

В этот момент клуб накрыло плотной волной грохочущей музыки, ритм словно пробивал стены, и вибрация пронзала тело. Я посмотрел на Итана: он снова поймал волну и, кажется, забыв обо всём, начал двигаться на месте, немного нелепо, но так по-детски искренне, что это было на удивление заразительно.

Этот вечер был немного хаотичным, непредсказуемым.

Адам смотрел на меня не отрываясь, словно хотел выудить из меня правду, которую я, возможно, и сам до конца не понимал. Это был не просто взгляд – это было испытание, изучение. Он хотел знать, что произошло между мной и его младшей сестрой, как будто каждый наш разговор, жест или взгляд таил что-то, чего он ещё не мог увидеть.

А вот Майкл… Майкл, в своём вечном отрешённом состоянии, кажется, просто не успел за нами, потерял нить, но это его совершенно не смущало. Он как ни в чём не бывало подхватил движения Итана, и они начали пританцовывать под громкую музыку, будто и не было никаких разговоров.

– Эллисон – сестрёнка Адама и любооовь всей жизни Уолтера, – вдруг рассмеялся Итан, протянув последние слова с издевательской интонацией.

Что за бред? Какая ещё любовь? Но стоит мне задуматься, как в голове вдруг вспыхнул вопрос: а что же тогда между мной и Эллисон? Мы вроде бы не связаны ни обязательствами, ни обещаниями, но, наверное, что-то большее между нами всё-таки есть. Чувства? Отношения? Это звучало глупо и неопределённо.

– А что между вами произошло? – вдруг спросил Майкл, сощурившись, и в его голосе неожиданно зазвучала искренняя заинтересованность.

– Вот именно, – поддержал его Адам, и тут же бросил на меня взгляд, в котором вспыхнула та самая непримиримая защита, которую он всегда демонстрировал, когда дело касалось Эллисон. – Она сама не своя последние дни. Я же тебе голову оторву, если обидел её, – и в его голосе не было шутливых ноток, совсем наоборот.

Он вытащил пистолет из-за пояса, положил на стол – медленно, демонстративно, как бы подчеркивая серьёзность своих намерений.

Я почувствовал, как у меня вспотели ладони. В голове бешено закрутились слова, пытаясь найти объяснение всему произошедшему, хотя даже для самого себя я не мог описать это чётко и ясно.

– Всё просто, – выдавил я наконец. – К ней клеился один парень, я пригрозил ему, а она разозлилась. Я ушёл, и мы с тех пор не виделись.

Сказанное повисло в воздухе, звуча каким-то отчаянно простым и даже нелепым. Пожалуй, Эллисон имела право на злость, а я… Я поступил как дурак, как мальчишка, не готовый справиться с ситуацией иначе.

– Ревнуешь ее? – Майкл обернулся ко мне, его голос пронзительно тихий, словно это было уже не простое любопытство, а что-то гораздо более глубокое.

Он хотел докопаться до самой сути, вытянуть из меня признание, которое я так тщательно прятал. Хотя, конечно, чего еще ожидать? Он всегда был таким, всегда умел заставить взглянуть в глаза истине, как бы неприятна она ни была.

– Вообще-то, я все еще с вами, – с усмешкой встрял Адам, но в его взгляде я заметил нечто большее: смешанные чувства, колебание между тем, что он слышал, и тем, что хотел бы не слышать.

Майкл не отвел взгляд, его глаза всё так же пронзительно изучали меня, будто видели все, что пряталось за моим молчанием.

– Ты, – указал он Адаму в грудь, – Ее старший брат. Но рано или поздно ей придется жить самостоятельно, – его голос был спокоен, почти отстранен, но за этими словами скрывалась твёрдость.

Адам сжал бокал в руке, будто это могло подавить вспышку эмоций. Его глаза ненадолго встретились с моими, но друг ничего не сказал. Он резко выпил остатки виски и лишь коротко кивнул официантке, как бы отстраняясь от того, что только что услышал.

Майкл не отводил взгляда. Он ждал – не просто ответа, а истины, которая бы не оставила у нас обоих ни малейших сомнений.

– Так что? Ревнуешь ее? – повторил он, но на этот раз его голос был едва слышным.

Ревную ли я? Да. Это жжёт внутри, и чем сильнее становится это чувство, тем больше я стараюсь его подавить. Желание защитить её, оградить, спрятать – оно слишком яркое, слишком живое, чтобы его можно было объяснить. А может, я просто боюсь? Боюсь, что кто-то другой сможет понять её так же, как я, или даже больше. Готов ли я отпустить её, доверить ей право выбора? Может быть. Но каждый, кто захочет её, потом поймёт: она – моя.

– Ты не представляешь, как сильно… – слова вырываются почти неосознанно, и они звучат так тихо, что их можно принять за шёпот. – Готов убить любого, кто пытается привлечь её внимание, – теперь я говорю почти беззвучно, и всё же, этого достаточно, чтобы Майкл услышал.

На его лице появляется едва заметная ухмылка.

– И чего же ты медлишь? – его слова звучат насмешливо, но я чувствую, что он хочет услышать или увидеть нечто большее, чем просто ответ.

Мой взгляд падает на Адама. Он уже не смотрит в нашу сторону, подзывает официантку и, с демонстративным безразличием, встаёт из-за стола, словно всё это не касается его. На секунду мне кажется, что он уходит, потому что знает, что я скажу. Знает и не хочет быть свидетелем.

Майкл по-прежнему сидит рядом, его лицо непроницаемо, но в его глазах мелькает что-то похожее на понимание.

Я достал телефон, в пальцах ощущая его холодную, гладкую поверхность. Лёгкое волнение охватило меня, и я на мгновение задержал дыхание. На экране замерла наша переписка с рыженькой, и, глядя на её имя, я вдруг почувствовал, как будто все привычные слова утратили смысл. Нужно было что-то другое – что-то, что тронет так же, как её слова иногда цепляли меня, заставляя возвращаться к ним раз за разом.

Моя лисичка:

Давай встретимся?

Эти слова горели у меня в голове, словно красная неоновая вывеска, которая никак не угаснет. Последнее сообщение, которое она мне отправила. Как я мог проигнорировать его? Почему?

Я осушил свой бокал до дна. Напиток был терпким, с горечью, которая словно отражала мои мысли. Вокруг меня бурлила жизнь – смех, музыка, разговоры друзей. Но я уже был не здесь. Попрощавшись с компанией, я поднялся из-за стола. Майкл бросил на меня взгляд, чуть прищурившись, словно одобрял мое решение.

На улице воздух был холодным и влажным. Он обжигал легкие после горячего клубного шума. Я вытащил из кармана ключи и направился к своей машине.

Когда я сел внутрь, автомобиль показался тихим местом, которое укрыло меня с головой. Закрыв дверь, я на мгновение замер. Руки на руле, взгляд скользил по зеркалу заднего вида. Лицо в отражении – мое, но что-то в нем было чужим. Или, может быть, потерянным.

Я завел двигатель. Его гул разрезал тишину вокруг. Вдавив педаль газа, я медленно выехал с парковки. Асфальт под колесами был влажным, блестел в свете уличных фонарей. Каждый поворот руля казался тяжелее, чем обычно.

Мысль о том, что я игнорировал ее сообщение, жгла изнутри. Почему я тогда не ответил? Слишком много дел, слишком мало времени? Или это был страх? Страх того, что наши встречи снова окажутся слишком настоящими, слишком эмоциональными?

На светофоре я остановился. Красный свет отражался в лобовом стекле, как напоминание о том, что я сделал. А точнее, чего не сделал.

– Почему я не ответил? – спросил я себя вслух.

Но ответа не было. Только свет фар, который рассеивал темноту передо мной и тишина в салоне, которая успокаивала и нагнетала одновременно.

***

Я припарковался у её дома, отключил двигатель и на мгновение просто остался сидеть в машине. Передо мной раскинулся огромный особняк, тёмный и безмолвный, как будто затаивший дыхание. Свет не горел ни в одном окне. Может, она уже спит?

Сердце заколотилось, когда я взял в руки телефон. На экране отразилось её имя. Я нажал на вызов и поднес трубку к уху. Гудки. Один за другим, будто измеряли моё терпение. Или, может, осуждали мою нерешительность. И вот, наконец, её голос прорезал эту тишину:

– Чего тебе, Бэтмен?

Этот знакомый, чуть насмешливый тон. Я закрыл глаза, наслаждаясь каждым звуком. Как же я соскучился. Казалось, прошла не пара дней, а бесконечность. Её голос был словно глоток свежего воздуха, которым я давно не дышал.

– С какой стороны твоё окно? – спросил я, стараясь держать голос ровным.

На секунду в трубке повисла тишина. А потом она заговорила быстро, сбивчиво, как будто я предложил что-то совершенно безумное:

– Что? Нет! У нас камеры по всему периметру, несколько охранников, ты с ума сошёл?

Я улыбнулся, не сдержавшись. Её реакция была такой… милой что-ли. Волнуется, ругает, но за этим прячется её тихая забота.

– Я не это спросил, лисичка, – ответил я мягко, и моя улыбка только расширилась. Она не видела её, но, кажется, почувствовала.

Снова тишина на другой стороне. Я представил, как она закусила губу, как её рыжие волосы, наверняка растрёпанные, падают на лицо. Наверное, она сейчас сидит в своей комнате, глядя в окно, и пытается понять, серьёзно ли я.

– Ты неисправим, – пробормотала она наконец, но в её голосе была улыбка. Тёплая, тихая. Настоящая.

Эллисон вздохнула, но ответила. Ее голос был мягче, чем вначале, но она отключилась, не дожидаясь, пока я что-то скажу.

Я на мгновение задержал взгляд на темном экране телефона, словно пытаясь уловить её дыхание даже через отключенный вызов. Затем запустил своё приложение, которое, по иронии, разработал сам. Оно было создано для совершенно других целей, но, как оказалось, способно выручить и в таком случае. Пара быстрых движений пальцев – и камеры наблюдения особняка ушли в «сон».

– Не такая уж и хорошая у вас система безопасности, лисичка, – пробормотал я себе под нос, улыбнувшись.

Я открыл дверь машины и вышел на улицу. Воздух уже был свежим, с легким запахом дождя, который, казалось, только что прошел. Особняк возвышался передо мной, словно ждал, какой я сделаю следующий шаг.

Глядя на экран телефона, я наблюдал за движением охранников. Двое мужчин медленно обходили периметр, их фигуры двигались в свете тусклых фонарей. Они будут у её окна через несколько секунд, и только тогда мне откроется момент.

Я чувствовал, как напряжение медленно разливается по телу. «Как далеко ты готов зайти, чтобы снова увидеть её?» – мелькнула мысль, но я тут же отбросил её. Ответ я уже знал.

Глава 3

Эллисон Ведсон

Последние несколько дней я провела как в тумане. Мир вокруг стал размытым, а звуки – приглушёнными, будто кто-то скрутил громкость жизни на минимум. Отец удивлённо поднял бровь, когда я с хрипотцой в голосе сообщила, что заболела. Я сослалась на простуду и закрылась в своей комнате. Балет, учёба – всё это вдруг показалось ненужным и далёким, словно перестало быть частью моей жизни.

Нет, я не лежу в постели, укрываясь одеялом по самую макушку, и не плачу по ночам из-за какой-то несчастной влюблённости. Это не история о разбитом сердце. Это что-то другое, что-то глубже. Когда я призналась себе – а заодно и Гвен – в своих чувствах к Уолтеру, я ожидала… Чего? Радости? Облегчения? Чуда, может быть? Я думала, что мир заиграет новыми красками, что я почувствую себя сильной, настоящей. Но вместо этого стало больно.

Больно, как будто кто-то аккуратно, но очень точно ткнул пальцем в самое уязвимое место. Эта боль странная – она не кричит, не вызывает слёз. Она просто есть. Тихая, настойчивая, изматывающая. Как мелкий дождь, который ты не сразу замечаешь, но который постепенно проникает под одежду, заставляя дрожать.

Обидно. Настолько, что порой я ловлю себя на мысли: а может, не стоило? Может это не любовь и я просто ошиблась? Но я же чувствую что-то. А эти ощущения и эмоции нельзя призвать или выключить, как в «Дневники вампира». Я ведь всегда была сильной. Или мне только казалось?

Мне неприятно. Разве так должно быть, когда ты признаёшься себе, что любишь? Гвен, пытаясь меня успокоить, говорила, что это нормально, что я слишком много требую от себя, от мира. Но я не могу избавиться от этого липкого чувства внутри. Словно я раскрыла ладонь, чтобы показать что-то ценное, а в ответ… ничего. Пустота.

Я не ненавижу Уолтера, нет. Не могу. Но и продолжать притворяться, что ничего не изменилось, не получается. В комнате душно. Я открываю окно и смотрю на вечерний Лос-Анджелес. Мы живём в своем доме, но смотреть на городские постройки мне всегда нравилось. Воздух прохладный, но он не приносит облегчения. Только подчеркивает эту странную, медленную тоску, которая с каждым днём всё глубже просачивается в меня. Почему любить так больно?

– А я ему говорю… Эй, ты вообще меня слушаешь? – голос Моники из динамиков телефона вдруг прервал мои блуждающие мысли.

Она прищурилась, словно стараясь рассмотреть меня сквозь экран. В её глазах мелькнуло что-то между удивлением и лёгким замешательством.

– Да, прости, задумалась немного, – я попыталась улыбнуться, махнула рукой, словно отгоняя собственное рассеянное состояние.

Но Моника меня знала слишком хорошо. Мы говорили уже несколько часов, а я не могла вспомнить и половины из того, что она рассказывала.

– Задумалась? О чём? – она нахмурилась, но в голосе её не было упрёка. Скорее забота, едва уловимая, спрятанная за привычной прямолинейностью.

Я замешкалась. Что сказать? Что внутри меня всё кипит от какого-то непонятного напряжения, которое я не могу объяснить? Что я ловлю себя на том, как в упор смотрю на экран, не замечая ничего вокруг? Или о том, что я, как дура, влюбилась в человека, которого знаю всего лишь месяц с лишним?

– Да так, ни о чём. Просто устала немного, – пробормотала я.

– Устала? Ты? – Моника приподняла бровь, подперев подбородок ладонью.

Она выглядела подозрительно, но не стала настаивать.

– Ладно, не буду тебя грузить. Но ты ведь знаешь, что можешь мне рассказать всё, что угодно, да?

Я кивнула. Конечно, знала. Только почему-то именно сейчас слова застряли где-то глубоко внутри.

Моника, кажется, решила сменить тему, начав рассказывать очередную историю. Её голос звучал ровно, но где-то в глубине я чувствовала тепло.

Неожиданно я услышала стук в комнату и попрощалась с Моникой. Я приподнялась на кровати, и когда увидела голову брата, появившуюся в проёме двери – на лице невольно расплылась улыбка. Я словно почувствовала, как тяжесть, которая придавливала меня последние несколько часов, чуть отступила.

– Я тут принес тебе твое любимое мороженое, – сказал он, слегка наклоняя голову, и его лицо озарилось тёплой улыбкой.

Я встала с кровати, не обращая внимания на то, что до сих пор чувствую себя немного разбитой, и подошла к нему. Этот жест был привычным, но всегда тёплым. Ловко выхватив из его рук банку с надписью «Баскин Роббинс», я отошла от Адама.

– Шоколадное с миндалем? – я ухмыльнулась, рассматривая знакомую банку. Этот вкус был одним из тех, что всегда дарил мне радость.

– Да, ты же только его и ешь, – ответил Адам с лёгким смехом, который заставил меня улыбнуться ещё шире.

– Ты лучший брат в мире, – сказала я, обнимая его. Словно этот момент был чем-то важным, несмотря на всю простоту.

Вернувшись в кровать, я снова устроилась поудобнее и подняла взгляд на парня.

– Не хочешь присоединиться?

Он несколько секунд молчал, и я поняла, что Адам задумался.

– Прости, малышка, работа, а потом я с парнями встречаюсь, – его голос был немного уставшим, но добрым. Он выдохнул, как будто только что принял какое-то тяжёлое решение.

Я кивнула, немного расстроившись, но не стала настаивать. Время с ним всегда было важным, но понимание, что у него есть свои обязанности, было для меня не менее важным. В таких ситуациях я понимала, что не стоит требовать слишком многого. В конце концов, у каждого из нас были свои заботы.

– Ладно, хорошо, – сказала я, в последний раз улыбнувшись ему. – Увидимся позже.

После этого он ушёл, а я осталась в комнате одна. Тишина заполнила пространство, но как-то по-другому, чем обычно. Я вернулась к банке с мороженым и включила сериал. Когда экран ожил, то в голове появилась картина, как мы с мамой устраивали такие посиделки каждый четверг. Мы с ней садились в кресла, брали банки мороженого, часто даже не включали телевизор, просто разговаривая о жизни, о том, что беспокоило. В те моменты я чувствовала, что нахожусь в самом центре мира, в безопасности. Было неважно, что происходило вокруг, когда мы с ней были вместе.

«– Мамуль, ну ты где? – позвала я, слегка прикрикнув. Из гостиной мой голос разлетелся эхом, задевая стены, но ответа не было.

Я прислушалась. Тишина вдруг стала плотной, почти осязаемой. Но тут послышались лёгкие шаги. Они приближались. Я улыбнулась – узнала бы её походку среди тысячи. Лёгкая, с едва заметным скрипом пола – всегда казалось, что мама будто не идёт, а скользит, будто ей неведомы законы притяжения.

Я накрыла пледом ноги и потянулась за пультом. Пальцы немного дрожали – от нетерпения или, может, от радости. «Отчаянные домохозяйки» – наш ритуал. Включила сериал, пока она подходила, и звук заставил дом ожить. На экране мелькнули знакомые лица, но моё внимание всё равно было приковано к дверному проёму.

Она вошла – со своей фирменной, чуть лукавой улыбкой и мороженым в руках. Я сразу почувствовала запах ванили и шоколада. Этот аромат напоминал детство: летние вечера, когда мы с братом ели мороженое во дворе, соревнуясь, кто быстрее.

– Держи, звёздочка, – сказала она, протягивая мне баночку и ложку. Её голос был тёплым, мягким, как шерстяной шарф в холодный день. – А если услышишь брата, прячь мороженое.

Она рассмеялась – так искренне и заразительно, что я не смогла удержаться и тоже улыбнулась. Её глаза блестели, а в уголках залегли морщинки – не от возраста, а от счастья.

Я приняла мороженое, чувствуя, как прохладный пластик приятно холодит пальцы. Да, в такие дни мы никогда не зовём отца и брата. Мама даже прозвала такие вечера «Ленивым четвергом». Это наше время – женское, тёплое, немного беззаботное. Здесь мы можем шептаться о чём угодно: обсуждать соседей, фантазировать о нарядах или мечтать о будущем. Никаких строгих правил, никаких чужих взглядов.

Мне всегда казалось, что в такие моменты мы с мамой будто создаём маленький мир, где нас никто не может потревожить. И в этом мире всё так просто и правильно. Я часто думаю, как мне повезло с родителями. У нас дома редко говорят громко, никто не спорит ради спора. Мама и папа – это как разные стихии, идеально дополняющие друг друга. Но сегодня только мы с ней, как в детстве, когда я искала в её глазах ответы на свои вопросы.

Она открыла крышку мороженого, и я уловила тихий щелчок пластика. Лучезарная улыбка осветила её лицо – та, что всегда успокаивала и придавала сил. Мама устроилась рядом, опустившись на диван с грацией, которую я всегда восхищённо замечала. Она словно сама не замечала, насколько красива в таких моментах – когда у неё в руках ложка с мороженым, а в глазах – искреннее счастье.

Я осторожно облокотилась на её плечо. Оно было тёплым и мягким – как всегда. Её лёгкий аромат – смесь ванили и тех духов, которые она носит уже много лет, – окутал меня. Я вдохнула глубже, будто старалась запомнить этот запах навсегда. 

И вдруг поняла, что эти несколько часов – самые настоящие, самые счастливые в моей жизни. Тишина, уют, мамина улыбка, наше ненавязчивое женское счастье – в такие моменты кажется, что больше ничего и не нужно.»

На глазах застыли слёзы, и я быстро смахнула их рукой, словно боялась, что, если дам им стечь, они разобьют меня окончательно. В комнате было тихо, только мягкий свет настольной лампы и экран ноутбука освещал небольшой столик, на который я поставила мороженое. Я смотрела на эту баночку и вспоминала, как мама всегда приносила её с той же теплотой, с какой дарила мне свои улыбки.

Каждый четверг я продолжаю нашу традицию. Пусть её больше нет рядом, но она всё равно здесь – в этих маленьких ритуалах. Я беру мороженое, включаю любой сериал, который мы когда-то смотрели вместе, и будто снова ощущаю её присутствие. Словно стоит только повернуться, и она будет сидеть рядом, со своим спокойным взглядом и той самой улыбкой, которая заставляла весь мир казаться правильным.

Сегодня я выбрала наш старый сериал, где актёры, кажется, с годами стали родными. Первые аккорды заставки пронзили сердце – не больно, нет, но так, будто внутри разлилось что-то тёплое. Я позволила себе улыбнуться.

И как же меня радует, что Адам не забыл про это. Я задержала дыхание. Он помнит. Помнит всё это – наши ленивые вечера, наши разговоры и её. Я почувствовала, как внутри что-то дрогнуло, будто кто-то незримо подбодрил, дал понять, что я не одна в своих воспоминаниях.

***

Прошло около двух часов. Половина мороженого осталась в банке. Шоколадное, густое, словно обволакивающее мягким теплом изнутри. Оно таяло на языке, принося короткие минуты сладкого утешения. Я всегда любила сладкое, особенно шоколад. Он успокаивал, казалось, наполнял душу чем-то тёплым и родным. Но в последнее время я позволяла себе такое все реже. Балет требовал дисциплины. Чирлидинг – точности и лёгкости. А сладости… ну, они не помогали в этом.

Комнату наполняла тишина, если не считать приглушённых звуков какого-то сериала, который я поставила на фон. Он шёл сам по себе, как будто даже не требуя моего внимания. Я смотрела в потолок, считала незаметные трещинки, вслушивалась в тишину. В такие моменты мысли приходят сами. О балете, о мечтах, о том, как хочется иногда просто взять и забросить всё, но ты понимаешь, что не можешь. Не потому, что тебя кто-то заставляет, а потому что ты сама этого не позволишь.

Резкий, почти отчётливый вибрационный звук телефона заставил меня вздрогнуть. Он лежал на тумбочке, чуть сбоку от меня. Я нехотя потянулась, чувствуя, как тело слегка затекло после долгого неподвижного лежания. Экран светился. Я посмотрела на него, и в груди что-то застряло.

Уолтер.

Голова наполнилась сразу мыслями, а сердце – путаницей из эмоций. Радость? Да, может быть. Я всегда радовалась, когда он писал и звонил. Боль? Тоже. Ведь не просто так мы сейчас даже не общались. Злость? Немного. Как он мог так легко появляться и исчезать? Любовь? Да, ведь я так резко и неожиданно начала ощущать эти чувства.

Секунду поколебавшись, я все-таки ответила на звонок. На мгновение пальцы зависли над экраном, будто в этом движении была скрыта какая-то огромная важность. Звонок прекратился, и вместо гудков я услышала знакомое дыхание. Его голос – тёплый, с хрипотцой, всегда заставлял сердце дрогнуть.

– Чего тебе, Бэтмен? – выдохнула я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

– С какой стороны твоё окно? · его вопрос застал меня врасплох.

Я замерла. Губы чуть приоткрылись, но слова не шли. В груди заколыхалась тёплая волна, сменяясь лёгким покалыванием, будто от холодного ветра. Его голос. Как я скучала по нему. По этим интонациям, по тому, как он всегда говорил с лёгкой ухмылкой, даже если был серьёзен. Соскучилась по этому мужчине.

Мягкая улыбка сама собой коснулась моих губ, но тут смысл его слов дошёл до меня. Окно? Он серьёзно? Мозг работал быстрее, чем я успевала осознать, а сердце бешено заколотилось.

– Что? Нет! У нас камеры по всему периметру, несколько охранников, ты с ума сошёл? – выпалила я, чувствуя, как внутри поднимается нервное раздражение, смешанное с недоумением.