Улыбнись мне, Артур Эдинброг

– Интересные у тебя критерии, – хмыкнул он. – Но вообще, как по мне, нормальность – не комплимент. Кто в своём уме захочет быть посредственностью?

– Ты не поверишь… – с усмешкой покачала головой я.

На Земле, как помнится, хотел каждый второй. Ибо шаг вправо, шаг влево от принятой нормы – расстрел. И как бы ни бились в своих местечковых войнах те или иные отклонения от шаблона, как бы ни сочувствовало им всё больше людей, а всё же… До сих пор куда лучше быть обыкновенным, выбирать проторенную тропу. Мало кто из нас по-настоящему готов столкнуться с древним, под кожу лезущим, душу вытряхивающим неодобрением – ты не такой, как мы, вали отсюда, да пошустрее, ты странный, а странности хороши за стеклом.

В ответ на мой монолог Артур сорвал какую-то травинку и, протянув её между зубами – отметины резцов остались по всей длине, – бросил с обрыва, на котором мы сидели.

– Тоже верно, – сказал он.

А травинка, легко кружась, падала вниз, подхваченная ледяным ночным ветром. Звёздное небо колыхалось перед нами, мигая созвездиями, обрушивая кометы.

Как и договаривались, два часа назад мы с Ван Хофф Расслабленным обменялись краткими биографическими справками. Потом увлеклись и полезли в детали.

Так, я рассказала ему, как несколько лет моталась по разным околокультурным проектам – то помогала восстанавливать старые усадьбы, то ездила в археологические и этнографические экспедиции, то даже – волнующий опыт – преподавала английский во вьетнамской школе, но сбежала оттуда из-за невыносимого одиночества… И огромных жуков, поселившихся в моей крохотной ванной.

После чего я осела в столице и стала фрилансером: выбирала проекты под настроение, чтобы никогда не скучать и не растерять собственные навыки. Это очень понравилось Артуру. Он долго вытягивал из меня подробности такой «свободной» жизни, удивляясь её разнообразию и комфорту. Ещё сильнее его удивляло, что при такой свободе выбора я не выгляжу самым счастливым человеком на свете.

– Да нет, в целом мне нравится, конечно. Но… Глобально чего-то страшно не хватает.

– Чего? – заинтересовался Артур.

Я развела руками. Я и сама не знала.

– Может, любви? – кривенько улыбнулась я. – Ты говорил про одиночество магов, помнишь? Так вот, не только маги бывают одиноки.

Он серьёзно кивнул. И спросил-напомнил:

– Ты не рассказала мне про свою семью.

– Да здесь нечего рассказывать… Её у меня нет. Я сирота. Родители погибли в автокатастрофе, когда я была ребёнком. Росла у опекунов, от которых… Хм. Рада, что сбежала. Братьев и сестёр нет.

Артур смутился и нахмурился.

– Мне жаль.

– Мне тоже… Ну, зато ни у кого не случится инфаркта, если я вдруг от вас не вернусь.

– Почему ты думаешь, что не вернёшься? – опешил он.

– Да я не то чтобы думаю. Я просто иногда так глупо себя утешаю в любых непонятных ситуациях: раз я никому не нужна, то можно и не бояться. Не стесняться провалов и ошибок. Мне некого разочаровать, некого подставить. Коллективная совесть не слишком давит мне на спину – всякие коллеги и знакомые пытаются, конечно, учить меня своей правде («А где муженёк? А где детки? А не стыдно тебе одной в Аргентину ехать, лучше бы машину купила?»), но их я всегда могу послать далеко и надолго. А говори такое семья, мне бы было непросто. В общем, в любом случае, я сама по себе. Иногда это грустно, но в другие моменты весьма…

– …Освобождающе, – вдруг закончил за меня Эдинброг. И после паузы: – Но скорее грустно.

И хотя это могло прозвучать бестактно, я поняла, что он говорит от сердца. Ему и впрямь жаль. Хотя у него, кажется, обратная ситуация с точки зрения того,сколько на него умудрилась взвалить общественность.

«А ещё одиночество – это страшная уязвимость, – подумала я, – потому что я рефлекторно тянусь к каждому, каждому, кто поманит… Не самая безопасная вещь – такая дыра в душе. Вот я и отгораживаюсь от людей шипами, язвительностью, иголками – не подходи, убью… Немногие рискуют все-таки подойти. И их можно понять».

Мы помолчали какое-то время.

– А ты чем занимался до Форвана? – Пришла очередь моего допроса. – Ты выглядишь старше других пятикурсников. Ты работал где-то после школы?

– Нет. Просто до того я учился ещё в одном университете. Он называется Галлак, находится в джунглях далеко на юге и специализируется на флоре и фауне. Я планировал стать ветеринаром, но… Потом, когда во мне почуяли великого мага, меня принудительно забрали в столицу. Долго изучали мои способности, думали, что со мной делать. А затем я поступил сюда, снова на первый курс – уже по другой программе.

– Так ты хотел зверюшек лечить? – умилилась я.

– В твоих устах это прозвучало как-то недостойно мужчины, – Артур хмыкнул. – Но в целом – да. Я люблю животных.

– И я люблю. М-да, в таком случае я представляю твое разочарование, когда в результате ритуала ты получил не тигра, а меня!

– Нет, не представляешь, – рассмеялся Эдинброг. – Но я надеюсь, что, когда мы с тобой разорвём нашу связь, мой тигр всё же прибудет ко мне.

– Ага, щаз! Твой тигр – это мой кот вообще-то!

– Не может быть. Когда его проверял колдун, ответственный за телепортацию, он былничейным котом.

– И когда была проверка?

– За месяц до ритуала.

– Вот! Вот! Он успел стать моим! – триумфально запрыгала я. – Не отдам! Если, конечно, к моменту моего возвращения он вообще ещё будет у меня… Или у Марьи Петровны… А то, может, вообще сбежит, – я покачала головой.

– Так и хорошо, если сбежит. Всяко веселее, чем одному сидеть. Да и вообще… Неужели ты за две недели так к нему прикипела? – засомневался Артур.

– Естественно. За две недели я даже к тебе прикипела!

Зря я это сказала, наверное. Артур посмотрел на меня с таким удивлением, что я покраснела.

– А почему вообще ты хотел фамильяра-тигра? – спросила я, разбивая неловкую паузу.

Я уже знала, что для колдунов определяется возможный класс фамильяра в зависимости от их магического профиля, но в рамках класса они сами делают выбор животного.

– Просто в Галлаке у всех стражей были тигры, и мне они очень нравились, – поделился Артур. – Так что это скорее дань ностальгии.

– Ух ты. А расскажи поподробнее о том университете.

Рассказы Артура о его учёбе в Галлаке оказались просто замечательными. В них фигурировала компания лёгких на подъём друзей, множество студенческих приключений, розыгрыши преподавателей, отчаянные влюблённости, глупости, дерзкая охота на болотных гулей (читай, зомби) и многое другое…

Артур показал мне шрам в виде аккуратной дырки под ключицей – след от рога единорога, которого они как-то решили поймать.

Ещё – прядку тёмно-зелёных волос на затылке, такую тонкую, что, если не приглядываться, и не заметишь, – «подарок» от лесной ведьмы, которую Эдинброг умудрился разозлить тем, что обыграл её в карты.

А ещё – золотистый крестик-стежок на лбу под чёлкой. Сувенир с той ночи, когда они бегали наперегонки по острым крышам университета, пока в одном месте кровля не оказалась прогнившей, и Эдинброг не провалился прямо в кабинет декана. После чего не придумал ничего лучше, чем с помощью колдовства мимикрировать под гобелен на стене. Уловка сработала, но… Заклинание он закрепил криво. И ещё две недели ходил с вышитой задницей дракона во всю физиономию. А одна ниточка так и не исчезла даже годы спустя.

– Можно потрогать? – попросила я, и Артур, убрав со лба вечно встрёпанные волосы, чуть наклонился ко мне. От него слегка пахло свежескошенной травой и ещё чем-то терпким и неуловимым.

Я потрогала стежки. Пальцы не ощутили никакого крестика. Кожа и кожа. Гладкая. В исследовательском азарте я надавила сильнее и слегка потёрла.

– Эй! – возмутился Эдинброг. – Я тебе не счастливая статуя, чтобы меня полировать.

– Ну не скажи… Нас скоро ждёт первый экзамен, так что любые добрые приметы приветствуются! – подмигнула я, но руку всё-таки убрала.

– В нашем мире самая добрая примета – это накануне важного мероприятия увидеть мерцающее созвездие Анемона. И в этом смысле я уже спокоен, – Артур кивнул, указывая подбородком куда-то в безграничную черноту неба.

Видимо, созвездие было где-то там.

Но я не знала, где именно, и потому попросила подробностей:

– А что из этого – оно?

– Вон те пять лепестков под особенно яркой звездой, видишь?

– М-м-м. Не уверена. Нет.

Артур показал пальцем:

– У них ещё будто дымка в центре.

– А, справа от младшей Луны-Крика, что ли?

– Ох, нет, совсем нет… Давай так.

Эдинброг поднялся, подошёл ко мне сзади, а потом сел вплотную, раскинув ноги по сторонам – будто мы устраивались в аттракционе-вагонетке один за другим. Потом Артур приобнял меня за плечи, потянулся вперёд, прижав свою щеку к моей, взял моё запястье и вытянул уже обе наших руки в небо…

– Зажмурь левый глаз. А я зажмурю правый. Тогда наши точки зрения почти совпадут, – проговорил Артур. Негромко, чтобы не оглушить меня – он был так близко, – из-за чего его голос прозвучал неожиданно мягко. От этого у меня внутри что-то тихо тренькнуло.

Я сделала, как он просил, хотя, признаться, в тот момент уже не так уж и думала о созвездии Анемона. Это непрошеное волнение, вдруг поднявшееся в груди, заставило меня замереть, почти не дыша. Во рту пересохло, сердце колотилось где-то в горле, и я тихонечко молилась всем на свете богам – единым, языческим, даже местному, – чтобы Артур не заметил моей реакции на его близость.

Но факт остаётся фактом: точность «небесных» указаний в такой позе была определённо лучше, и я в конце концов честно принялась искать небесный Анемон.

– Теперь видишь? – шепнул Эдинброг, и его тёплое дыхание пробежало по моему уху.

– Да, – признала я с лёгкой горечью, потому что Артур теперь наверняка отодвинется, а мне, несмотря на всю неловкость, было странно-приятно так сидеть: лопатками чувствовать, как бьётся его сердце.

Но Артур не отодвинулся, как я ожидала. Он перевёл прицел наших рук на запад:

– А вот это – созвездие Киновари. Говорят, оно загорается в годы большой войны или большой любви. Киноварью звали девушку, дочь кузнеца, жившую в мире Гало двадцать тысяч лет назад…

А потом ещё созвездия. И ещё.

И ещё…

Мы опомнились только, когда далеко внизу, под нами, вдруг по секторам стал гаснуть свет на территориях кампуса.

– Скоро полночь, – со скрытым сожалением сказал Артур. – Нам пора возвращаться.

Он вызвал нойдича. Обратно мы летели неспешно и как-то даже сонно. Я обнимала Эдинброга, сидящего впереди, и в какой-то момент вдруг решилась положить голову ему на плечо.

– Какая ты тёплая, – сказал он, и голос у него был непривычно добрым.

Впервые за все дни в Форване я засыпала с улыбкой на лице.

25. Снова здравствуй, Каприз

В пятницу я проснулась от многоголосого пения флейт и рожков. Сразу пахнуло атмосферой Средневековья: таким гомоном раньше встречали знатных особ.

Артур тихо напевал что-то в ванной – и, чёрт возьми, обворожительно напевал. Я сразу же вспомнила, как в горах он нашёптывал одну за другой легенды о галианских звёздах, и в животе стало горячо. Подозреваю, в тот раз у него просто сел голос на холоде, но эффект впечатлял.

Кровать Эдинброга стояла разобранная, уютная, ещё не забывшая тепло человеческого тела. Я подошла к окну, отодвинула штору и выглянула.

Ого…

По главной аллее Форвана катились пять чудных карет, по форме напоминавших банные кадки. В каждой рядом с кучером сидело по музыканту, и именно от них доносилась эта духоподъёмная мелодия.

Из ванной тем временем вышел Артур с зубной щёткой наперевес.

– Экзаменаторы, – ответил он на мой немой вопрос.

– У них там в каретах вода? – полюбопытствовала я.

– Да. Передвижные бассейны.

(Потом объясню.)

Мы стали собираться. Формой одежды был всё тот же комбинезон, но сегодня к нему добавились ещё специальные ремни с отражателями и защитными рунами, и мне никак не удавалось правильно закрепить их.

Артур увидел мои мучения.

– Я помогу? – проговорил он с вопросительной интонацией.

Я кивнула. И вскоре, глядя на то, как ловко он управляется с амуницией, улыбнулась:

– Ты прямо мастер шибари.

– Надеюсь, это что-то хорошее, – сощурился Эдинброг, проводя последний ремень мне прямо под грудью и затем прижимаясь ко мне вплотную, чтобы затянуть его на спине и сцепить с остальными. От неожиданной близости я громко сглотнула.

– Слишком туго? – тотчас замер Артур.

– Нет, отлично.

– Хорошо, что отлично, – улыбнулся он и вдруг двумя пальцами легко, щекотно и игриво пробежал вдоль всего моего позвоночника… А потом отошёл как ни в чём не бывало.

И вот гадай – это был флирт или какой-нибудь там магический финал облачения.

* * *

Экзамен проходил на боевой арене.

Она напоминала перевёрнутую миску для салата и возвышалась, бликуя на солнце, в дальнем западном секторе университета. Туда стягивались толпы студентов и преподавателей. Турнир был красочным, многие приходили посмотреть на него, как на матч по особо жёсткому регби.

Арену засыпали крововпитывающим песком. Судьи расположились за пуленепробиваемой витриной.

Наш бой с Капризом и его пумой стоял в общем списке десятым, поэтому пока что мы с Артуром прошли на зрительские ряды. Солнце пекло нещадно. Птички пели, паря над нами наравне с облаками. Кто-то весело хрустел попкорном, другие пили ледяные шипучие лимонады.

Турнир начался ровно в девять утра.

Мой взгляд и так был прикован к судейской трибуне, а уж когда главный экзаменатор поднялся, чтобы торжественно открыть испытания, я даже моргать перестала…

Надо сказать, что испытания в Форване традиционно оценивали так называемые Безликие – эдакие лавкрафтовские существа, похожие то ли на медуз, то ли на кальмаров с белыми глазами.

Безликие были изначальными, исконными обитателями мира Гало. Они жили на дне океанов, а когда случился злокозненный апокалипсис, вылезли оттуда, пышущие недоумением. Галианцы, уже перебившие великих магов и решившие, что эти монстры, в свою очередь, уничтожат их самих, собрались поднять белый флаг.

Но вдруг Безликие прогудели:

– Планета умирает. Помочь? – немало тем самым всех удивив.

После чего диковинные желейные богатыри помогли укрепить пригодную для жизни атмосферу на территории оставшихся стран. Они не стали возвращаться в океан – он уже тихо угасал, и вместо этого поселились в перламутровых лесах Га-Кчи-Бойо, где дождь идёт 363 дня в году, а деревья растут прямо из воды. Безликие время от времени являлись к людям с проверками: как там, новых диверсий против планеты не будет? И в конечном счёте это вылилось в то, что пятеро Безликих подвизались на роли экзаменаторов в Форване.

Конечно, наравне с ними студентов оценивали и преподаватели, но слово Безликих было важно. Они смотрели на происходящее по-особенному. С точки зрения выживания планеты, что было более чем уместно в Эпоху Заката.

Особенно сейчас, когда где-то там, в столице, всё меньше песка оставалось в верхней половинке песочных Часов Судного Дня.

– Дорогие студенты Форвана, – балансируя на тонких белых конечностях, булькал главный монстр с помощью ротовой щели, расположенной прямо под глазами. – Сегодня мы оценим ваше владение боевой магией. Мы будем смотреть на разнообразие и виртуозность приёмов атаки и защиты, взаимодействие мага и фамильяра, обоснованность тех или иных шагов… И, конечно, на победу. Если вы захотите сдаться – прикажите фамильяру выйти за пределы поля, подняв верхние конечности или жвалы. Спасибо.

И Безликий с облегчением ухнул обратно в бассейн, в котором сидел, а на арену выступила первая пара противников.

Колдунья с фамильяром-гончей и колдун с питоном. Помощник арбитра нацепил на них синие повязки Сопряжения: благодаря им связь усиливалась, и хозяин чувствовал боль своего спутника, как свою. Это была необходимая мера, так как случалось, что «зелёные» пятикурсники, ещё не привыкшие к фамильярам, увлекались, забывали о них, и те гибли прямо на экзамене…

Признаться, сражение поразило меня своей скоростью. Я и понять ничего не успела: череда ярких вспышек, грохот молний, разбегающихся по куполу, и вот уже колдун лежит в пыли, завывая, свернувшись в комочек, а гончая его противницы замерла, заглотив питонову голову целиком. Хм, казалось бы, должно быть наоборот.

Аплодисменты, следующая пара.

И вновь безумный темп – минута на всё про всё. Волк-людоед сжал фамильяра-коалу в зубах, как игрушку, а на арену закапала ярко-алая кровь. Прибежали из лазарета.

Третий бой: фамильяр-голубь сразу же выпархивает в аут, и, поскольку с верхними конечностями у него туго, бесславно плюхается на спину, задрав лапки. Проигрыш засчитан, орёл противника издевательски клекочет, зато все невредимы.

Уверенность стремительно покидала меня. К седьмому бою я обнаружила, что сижу, намертво вцепившись в запястье Артура.

– Всё будет хорошо, – уверенно сказал Эдинброг.

Потом он внимательно посмотрел на мои бледные пальцы, стиснувшие его запястье, и начал их методично отцеплять. Что-то внутри меня глухо стукнуло от обиды, но… Артур просто переложил мою ладонь в свою. Он крепко сплёл наши пальцы и успокаивающе пожал их.

Мне вдруг резко похорошело.

А внизу между тем клубком катались сцепившиеся в яростной схватке песец и выдра. Их хозяева, успокоенные примерным равенством животных, осыпали друг друга расширенным арсеналом проклятий, очевидно красуясь перед публикой. Поражая «разнообразием и виртуозностью», как завещали судьи.

Вдруг на арену выбежал кустобровый белокурый гном – в нём я с удивлением узнала лютниста с вечеринки Бориса – и бахнул в гонг. Это означало, что бой длился достаточно долго для того, чтобы соперники заслужили право сделать перерыв, выпить воды и слегка выдохнуть.

Публика зааплодировала: продержаться до перерыва – это неплохо! Но студенты были расстроены. Ещё бы: куда проще отмучиться сразу и уйти на полноценный отдых. А перерыв, в каком-то смысле, лишь продлевает твои мучения.

Через пару минут пара вернулась на арену, бой возобновился и… Кончился почти сразу победой колдуньи с выдрой: её питомец цапнул песца за причинное место – маг-человек тотчас скрутился загогулиной, рухнул и выругался так грязно, что по всему стадиону зафонили цензур-чары.

– Хозяйка явно подсказала фамильяру этот ход. Сами по себе выдры так не действуют, – оценивающе цокнул языком Артур.

После этого боя мы покинули зрительские трибуны и пошли к стартовым воротам. Там нас досмотрели: на арену нельзя было брать никакие артефакты.

– Готова? – спросил Эдинброг, глядя на меня исподлобья и проверяя, насколько хорошо затянуты ремни с охранными рунами на моих плечах.

Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

Когда мы вышли на мелкий песочек площадочки для убийств, меня начало так же мелко потряхивать. Зрители захлопали в ладоши, экзаменаторы захлопали щупальцами по воде, и в ореоле яркого полуденного солнца из противоположных ворот появился нимфин Каприз верхом на своей гигантской пуме.

И прямо так, на ней, поехал вперёд, как какой-то пустынный царёк.

Безликий махнул присоской, и бой начался.

26. Неожиданное предложение

Первым делом нимфин Каприз набросил на себя заклятие ускорения: они с пумой полыхнули прозрачно-оранжевым светом и двойным факелом рванули к нам. Животное отталкивалось от песка мощными прыжками.

Артур с низкой подачи бросил им навстречу огромный щит-полусферу – размером чуть ли не со всю арену. Я успела разглядеть усмешку превосходства на губах Каприза: мол, как же этот выскочка меня боится, что создаёт такие исполинские щиты…

Сфера раскрылась по диагонали непрозрачным лиловым стеклом. Пума легко взбежала по её покатому шипящему боку, пробежала всю немалую длину щита, а затем спрыгнула аккурат за спиной Эдинброга.

Нимфин, издав ликующий возглас, наколдовал копьё и метнул его в Артура. Тот развернулся на пятках и щелчком пальцев обрушил свою защиту, которая осыпалась таким кристально-осколочным ливнем, что копьё мгновенно пригвоздило к земле. Сам Эдинброг выставил против своего же смертельного дождя уже новую сферу, поменьше.

Когда всё отгремело, нимфин сотворил огненный шар и бросил в пуму – она, изогнувшись изящным полумесяцем, отразила его в Артура, да ещё и разбив шар на дюжину более мелких – техника каскада, ага, это мы проходили. Артур заморозил шары росчерком Абсолютного Нуля…

Заклинания звучали с дикой скоростью.

К сожалению, новые формулы, которые Артур потенциально мог создавать и которые были бы большим сюрпризом для кого угодно, ему, конечно же, нельзя было бы применять во время экзаменов. И вообще – до выпуска из университета.

Так что всё шло строго по учебной программе, и оттого силы и возможности соперников были равны.

Каприз нападал, Артур в основном защищался, используя только одну руку. Вторую он держал за спиной, как фехтовальщик – в хороших дворянских домах это считалось особым шиком. Каприз, увидев это, усмехнулся, но сам руку убирать не стал.

И правильно. Изящным манерам не место на боевой арене.

Следует сказать, что нимфин очень ловко обращался со своей пумой. Он не стал сразу натравливать её на меня, хотя имел на это полное право. Вместо этого Каприз использовал потенциал фамильяра: то передавал кошке пасы, то отражения, то подпитывался энергией – то есть зарабатывал всем этим дополнительные очки за виртуозность.

Подозреваю, про себя нимфин посмеивался над тем, что я, в отличие от его полезной кошечки, стояла столбом за правым плечом Эдинброга. И не делала ни-че-го… Только испуганно открывала и закрывала рот, переминаясь с ноги на ногу. А потом стала очень соблазнительно – с точки зрения дикого зверя – отпрыгивать туда и сюда.

Совсем как красное полотно матадора, о котором я на днях так удачно вспомнила.

Наконец нимфину надоело сражаться. Наверное, он прикинул, что уже набрал все нужные баллы за сложность программы, а значит, теперь можно было закругляться.

Аллилуйя. Хотя я надеялась, что это случится быстрее!

Каприз ещё раз скользнул по мне оценивающим взглядом и решил завершить дуэль по примеру предыдущих студентов, то есть ранив фамильяра, а не колдуна. Это было разумно: они с Артуром стоили друг друга и никак не могли пробить брешь один в защите другого. Придавить с помощью пумы жалкую землянку – вот лучший выход! Ведь тогда бой закончится сам по себе.

Каприз что-то гортанно крикнул, и пума, рыча и брызгая слюной, на полном ходу рванула к ошеломлённой мне.

Вот и конец игры.

Она прыгнула, вытянув когтистые лапы, и… Пролетела сквозь визжащую иллюзорную Вилку. А потом покатилась кубарем по ледяной дорожке, тотчас заботливо наколдованной Эдинброгом.

Та-дам! Вот и подоспела наша хитрость!

Сейчас объясню.

…Иллюзорную меня Артур наколдовал в самом начале боя, под прикрытием непрозрачного лилового щита. Тогда как я-настоящая в тот самый момент – пока пума прыгала поверху – отбежала на край площадки и слилась там с пейзажем. Для этого мы применили ту же технику маскировки, какую юный Эдинброг использовал в деканской спальне в Галлаке (надеюсь только, у меня на лбу потом не будет вышивки…). Вот почему Артур прятал одну руку за спиной – ею он удерживал плетение.

В общем, весь бой я, будучи невидимкой, стояла на заранее оговоренном месте, готовая принять обманный пас в тот момент, когда нимфин и пума отвлекутся.

И этот момент случился. Из-за Ленты Сопряжения, объединяющей чувства студента и фамильяра, Каприз тоже дернулся, когда пуму завертело на льду, и схватился за закружившуюся голову.

Артур тотчас кинул в мою сторону формулу Полнейшего Захвата Бедолаги. Я с готовностью шагнула навстречу плетению и вывернула руки хитрым образом так, чтобы заклятье, достигнув меня, разделилось пополам и рвануло в две стороны – в спину нимфину и в хребет пуме…

Победа была близка! Мы точно получим высший балл – за сотрудничество, за атаку, защиту, находчивость и, чёрт возьми, милосердие: Захват не причиняет боли.

Но… Не успела формула долететь до соперников, как над ареной вдруг разнёсся низкий звук – бом-м-м!

Все заклятья потухли разом, как отрезало. Я ошарашенно обернулась. Чёртов гном, стоящий у гонга, поднял табличку «Перерыв».

Ах ты ж…

Я перехватила взгляд Каприза. Он был многообещающе-убийственным.

* * *

Помощники экзаменаторов вытолкнули нас с арены в разные стороны и всучили бутылки с водой.

– Три минуты отдыха! – орали они, отвратительно-бодро похлопывая нас по плечам. – А потом снова в бой!

– Чёрт! – бормотала я, глядя на Артура. – А теперь-то что? Нашу хитрость мы истратили впустую, и, кажется, сейчас меня сгрызут в первую же секунду боя!