Улыбнись мне, Артур Эдинброг

Кровь словно вспыхнула в моих венах, когда я призналась. Артур, почти не моргая смотревший на меня во время всего монолога, неожиданно и до чёртиков мило покраснел. Его рука сильнее сжала мою, когда он, подавшись вперёд, глядя на меня серьёзно и прямо, сказал:

– Я тоже люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, что сам как раз полностью перестал сомневаться: в себе и в том, что нам всё удастся. А в тебе я не сомневался с самого начала.

И когда он поцеловал меня после этих слов, я вдруг поняла, что весь мой страх ушёл.

48. Зеркальная конференция

Конференция Аманды ДеБасковиц проходила в главном зале университета.

Это было широкое, щедро залитое солнцем помещение с высоким сводчатым потолком. В нишах вдоль стен высились бронзовые фигуры знаменитых учёных, на окнах драгоценными пластинами сияли витражи. На небольшом возвышении находилась кафедра – выполненная из вишнёвого дерева, она чем-то неуловимо напоминала гроб.

За кафедрой сидела сама Аманда, а также несколько политиков, преподавателей и стражей. Все остальные места в зале занимали журналисты и зеркала: большие и маленькие, ручные и напольные, старинные и минималистичные.

То самое зеркалидение. Пусть в последние годы его и применяли очень редко, ради конференции всё-таки «растянули»: как иначе, если сегодня решится судьба мира?

Таким образом, сотни колдунов по всему Гало с самого утра поддерживали плетение. Воздух искрился от магии, пробуждённой в таких количествах. Под облаками носился лёгкий зеркальный звон… Меня то и дело шарахало током от прикосновений к Артуру (это норма) и одежде (вот тут что-то новенькое!).

– А это заклинание не порвёт ткань бытия? – подозрительно уточнила я. – Ты говорил, что глобальные вязи так же опасны, как гибель дракона.

– Опасны не вязи, а их внезапное разрушение, – покачал головой Эдинброг. – Но его будут сворачивать со всей осторожностью, не волнуйся.

Мы решили смотреть выступление из кофейни в Сироппинге.

Ещё утром Артур написал Аманде, что не станет поддерживать её, и теперь в огромном настенном зеркале я видела, как укоряюще пустует кресло справа от девушки. Борису мы отправили сообщение, чтобы он пришёл к нам «на чашечку кофе». Если всё пойдёт плохо – умотаем в столицу прямо отсюда.

И да.

Опуская прелюдии: всё действительно пошло плохо.

Аманда ДеБасковиц не врала, когда сказала, что королиуже согласны с её предложением. Сидевшие за кафедрой не дискутировали, а, скорее, торжественно оповещали население о грядущем миропорядке.

Только один из спикеров высказал некоторое сомнение. Это был крючконосый мастер Говерик.

– Позвольте, коллеги… – пробормотал он. – Но как же Земля?!

– А что Земля? Никто из нас никогда не был на Земле, – снисходительно отозвался ректор Хомхи Бавтелик. – И это очень удобно, потому что жертвовать тем, что ты знаешь, – это безнравственно, но жертвовать концептом, так сказать, конструктом – это совершенно нормально. Вы же не рыдаете всякий раз, когда слышите, что где-то во вселенной идёт война, верно? До слёз вас доводит лишь война, имеющая к вам отношение… Поэтому предлагаю о Земле в принципе не говорить.

– Но как можно не говорить о ней, если даже у нас в университете есть двое землян?! – вскрикнул ошарашенный мастер Говерик.

Его крик взметнулся под своды зала и пару секунд болтался там эхом, одинокий и неприкаянный.

Все, нахохлившись, замолчали. Кажется, волнения Говерика совсем не понравились политикам. Сквозь стрельчатые окна лились задорные солнечные лучи, и в их нежно-медовом свете переливались поджатые губы и мрачные взгляды. Шелка и бархат. Слабоумие и жадность.

– Вообще-то, – наконец проскрипел кто-то, – земляне – это очень плохо. Они могут устроить бунт. Лучше отправить их домой. Или в тюрьму.

Я аж поперхнулась и разлила кофе по блюдечку, когда стрелки вот так легко и ненавязчиво перевелись на нас с Борисом Отченашем.

И, кстати, где он?.. Часы на стене кофейни показывали полдень, и контрастные короткие тени были с ними согласны. Конференция шла уже давно, а финансист так до сих пор и не явился. Странно.

Меж тем в зеркале крупно показали Аманду ДеБасковиц. Девушка была одета в закрытое белое платье, а на груди у неё висели четыре значка: гербы государств Гало и… символ Тварей. Эдакая серая клякса с белыми зубками. Якобы она дипломат, ага.

Двуличная задница, как по мне.

– Я согласна, – грустно сказала ДеБасковиц. – Земляне действительно могут стать проблемой. И не только они… Дело в том, что вчера я обсудила наш договор с известным вам Артуром Ван Хофф Эдинброгом. И, боюсь, его реакция оказалась неадекватной.

– А поподробнее? – нахмурился ректор.

– Господин Эдинброг крайне недоволен тем, что теперья становлюсь спасительницей Гало, – скромно сказала Аманда. – Якобы наш договор умаляет его роль, его, так сказать, годами пестуемое величие… Как вы видите, он даже бойкотировал конференцию.

Зеркальная камера показала пустое кресло. За кафедрой тотчас обвинительно зароптали…

Аманда продолжила:

– Но бойкот – это не страшно. Куда хуже были бы агрессивные действия, направленные против нашего соглашения: например, принудительный разрыв ткани бытия раньше срока в попытках смешать нам карты.

– Что за ужас вы говорите, Аманда! – заблеяли политики.

– Это не ужас, а вполне рабочая тактика, – покачала головой девушка. – Господин Борис Отченаш рассказывал мне, что такая техника «предупредительного удара» очень популярна на их планете. И кстати… – она нахмурилась. – Господин Отченаш утром прислал мне странное письмо, где сказано, что «я пожалею». Видимо, Артур или его землянка-фамильярша успели рассказать Борису о договоре, а ведь Отченаш славится взрывным характером… О нет! – Взгляд Аманды вдруг обратился куда-то мимо камер и наполнился паникой. – А почему в этом зале отсутствует дракон Ойгонхарт?!

…Артур с грохотом вскочил со стула. Тот рухнул на пол и задребезжал металлическими витыми ножками.

– Чёрт! – ахнул он. – Вилка, мы идиоты!

И рванул к выходу из кафешки.

* * *

Минуту спустя мы сломя головы мчались в главное здание Форвана, на ходу перепрыгивая через многочисленные клумбы и павлинов, гуляющих между ними. Мы были единственными движущимися фигурками в деревне – все остальные замерли перед своими серебряными экранами.

Когда мы ввалились в пустынный прохладный холл, Артур ощупал карманы блейзера и застонал:

– У меня нет визитки-маршрута к Ойгонхарту! Забыл в комнате!

– Зато у меня есть! – отозвалась я.

Артур покосился на меня удивлённо, но не стал комментировать. Я же только порадовалась: в конечном счёте вышло, что дракон клеился ко мне не зря.

Сжимая зачарованное приглашение в руках, мы рванули к спальне мастера – визитка работала как игра в «горячо-холодно»: сияла ярче, если мы бежали в нужном направлении, и, напротив, тускнела, если мы сворачивали не туда.

Сегодня волшебная дверь Ойгонхарта оказалась в коридорном тупике. Мы заколотили изо всех сил. С той стороны никто не отвечал.

А потом послышалась какая-то возня и тихий мужской вскрик…

– Отойди! – приказал Артур, снимая блейзер и подворачивая рукава рубашки. Он выкрикнул заклятье, и дверь тотчас вышибло, будто ударом ноги.

Комната выглядела так, словно в ней располагался филиал старинного джентльменского клуба: сигарный дым, низкие кресла, на столе карты, закуски, три бокала и тяжелый графин с виски. Точнее, с зелёной дрянью.

Сами джентльмены тоже были тут как тут.

Один из них – дракон – лежал на ковре в неестественной позе. На бледных губах выступили изумрудные пузыри, возле выпростанной руки валялся ещё один недопитый, опрокинутый бокал.

Я поперхнулась и наткнулась на очумевший взгляд второго участника сцены. Это был Борис Отченаш собственной персоной. Обалдевший и опухший, он сидел на Ойгонхарте верхом и давил ему на грудь двумя руками.

– Гайс! – Борис выглядел растерянным. – Я понятия не имею, что я здесь делаю – очнулся только что – нопомогите! Этот рыжий придурок вот-вот откинется!!!

Артур с размаху плюхнулся на ковёр рядом с драконом. Руки студента засветились мягким синим светом, он прижал их к шее Ойгонхарта и чуть погодя резюмировал:

– Нет. В нём ещё много энергии. Сию секунду он не умрёт.

– А сию минуту? – опешил Бор. – А сей час?!

– Я уверен, что по сценарию онвообще не умрёт! – процедил очень злой Артур.

– По какому сценарию?! – вскинулся Борис и тотчас болезненно схватился за голову: – Чёрт, у меня такое ощущение, будто моей башкой ступеньки пересчитали!!..

– Вероятно, так всё и было: ведь Аманда как-то тебя сюда притащила. А что касается сценария… Бор, она узнала о нашем плане и хочет тебя подставить. Если тебя бросят в темницу за попытку убийства, ты не сможешь помешать ей.

– Почему меня?! А вы её не смущаете, что ли?! – не на шутку возмутился землянин.

Я ещё раз скользнула взглядом по бокалам и креслам. Тех и других было по четыре штуки. Не две. Четыре.Нас тоже четверо.

– Да нет, боюсь, у нас с Артуром в этом спектакле ровно такие же роли… – вздрогнула я.

Эдинброг проследил за направлением моего взгляда и выругался. Потом вскочил на ноги и теперь уже за шкирку стаскивал офигевающего финансиста с дракона.

– Подъём! Надо бежать!

– Чтоб тебя! – шипел тот, морщась. – Беру свои слова обратно: не только головой… Мной целиком считали чёртовы ступеньки!

– Анннщщщщ… – вдруг душераздирающе простонал дракон, заставив нас подпрыгнуть от неожиданности.

Ойгонхарта скрутило страшной судорогой. Выгнуло, как жертву экзорцизма. Я отпрянула, у Бориса дернулся кадык, Артур прикусил губу. Дракон корчился на полу, вены взбухали чёрным цветом. По его щекам из-под закрытых глаз полились слезы.

Боль Ойгонхарта, казалось, поменяла сам воздух в комнате, распространилась, как моровое поветрие. Я чувствовала всего лишь тысячную часть этой боли, и от этого меня трясло, мне хотелось умереть, хотелось вывернуть себя наизнанку – прекратить это любой ценой…

– Артур, ты можешь ему помочь? – выдавила я. – Это же… невозможно…

– Я попробую, – взгляд студента был тяжёлым. Его глаза покраснели. Боль древнего существа отдавалась во всех нас, заставляла сами стены Форвана тихонько подрагивать.

– Вилка, но ты уходишь отсюда сейчас, – Артур, закатав рукава, уже шагнул к дракону.

– Я никуда не уйду без тебя!

– Бор, уведи её.

– Легко.

Финансист сгрёб меня в охапку и потащил прочь из спальни. Как я ни вырывалась, всё было бесполезно.

Артур меж тем начал колдовать над драконом. Студент сплёл магическую сеть, укутавшую Ойгонхарта, как покрывало, и тотчас ставшую невидимой. Артур напряжённо и на ощупь двигал её нити…

Но не успели мы с Борисом шагнуть в коридор, как в дальнем конце, за углом, послышался топот и встревоженные голоса по меньшей мере двух десятков людей. Они стремительно приближались. И вместе с ними нарастало магическое напряжение – видимо, у бегущих было очень много зеркальных камер наперевес.

– Чёрт! – гаркнул Бор, бросаясь обратно в комнату. – Мы не успели!

Артур бросил своё лечебное заклинание и повернулся к нам:

– Ладно. Я скрою вас маскировочными чарами, – решил он, складывая руки в маг-позицию.

– А давай лучше я устрою тут пару взрывов?! – вдруг воодушевился Отченаш, отпуская меня и тоже хитро сплетая пальцы.

– А с презумпцией невиновности в Гало совсем плохо, да? – обречённо пробормотала я.

Артур и Борис лишь одновременно кивнули в ответ. И ничего не успели сделать. В разломанный дверной проём – озябший, ощерившийся деревяшками – ворвалась толпа людей.

49. Бытие на куски

– Я знала! – тотчас обвиняющим тоном воскликнула Аманда ДеБасковиц, бежавшая, конечно же, в авангарде.

К ней будто приклеилось несколько королевских чародеев-стражников, знаменитых тем, что соблюдают пожизненный обет молчания (чтобы слушаться приказовбеспрекословно). Дальше пестрело и волновалось неразборчивое месиво из журналистов и зеркальных камер.

–Они отравили его, предатели! – пронзительно взвыла ДеБасковиц, заламывая руки.

– Предатели! – возбуждённой волной отозвались все.

– О нет, они собираются колдовать!

– Арестуйте их немедленно!

И стражники бросились на нас. Нам скрутили руки тюремными заклинаниями и залепили рты какой-то странной дрянью – своеобразным магическим скотчем, взявшимся из ниоткуда. Если бы не он, моя челюсть не просто отвисла бы, а провалилась на добрых пять этажей.

Серьёзно?! Вот так это происходит?!

Аманда шагнула вперёд и с размаху залепила Борису пощёчину.

– Признавайся! – патетически провыла она. – Какой яд вы использовали?!

И отлепила скотч.

– Ты охренела, Аманда?! – сразу же заорал финансист. – Это ведь… – новая пощёчина не дала ему закончить.

– Хторисцин, да?! – визжала Басковиц как чокнутая банши. – Ты рассказывал, что на Земле его любят!

– Чегоооо?! Какой хторисцин?! Когда это я рассказывал?! – взревел Бор.

– Ага! Точно хторисцин! – вывела Аманда и приклеила скотч обратно. – А ведь он проникает сквозь кожу… Вы могли испугаться запачкать руки… Вам нужно было противоядие с собой…

Бормоча это – вроде как взволнованно, но почему-то очень чётко и старательно разворачиваясь к камерам выгодной стороной – девушка похлопала по карманам Бориса. И мгновение спустя с торжествующим криком выхватила какую-то склянку.

Толпа восхищённо ахнула.

Я мысленно сделала фейспалм.Да уж, она и впрямь неплохо подготовилась к спектаклю.

– Я спасу дракона! – торжественно объявила Аманда.

И бросилась к Ойгонхарту, который продолжал страшно дёргаться на ковре… Журналисты жадно подались вперёд, окружая дракона и девушку. Какой-то извращённый урок анатомии доктора Тульпа под авторством Рембрандта, не иначе.

Когда Аманда отколупнула крышку противоядия, Артур рядом со мной вдруг подпрыгнул и стал яростно биться в руках чародеев.

– М-м-м-м! – мычал он. –М-м-м-м!

Стражник в ответ лишь больно ткнул Эдинброга под рёбра.

–М-м-м-м!!! – продолжал бесноваться Артур.

Я покосилась на него. Глаза студента сверкали… но даже не гневом, а паникой. Взгляд был направлен на бутылочку в руках Аманды.

Девушка уже склонилась над драконом и собиралась влить в него противоядие. Одной рукой она страстно стиснула рубашку Ойгонхарта, пытаясь зафиксировать его судороги (врачи бы сказали, что таким образом это делать совершенно бесполезно, но Аманду ракурс интересовал гораздо больше практической пользы).

И вдруг я увидела, что под пальцами девицы чуть серебрится одна из прозрачных ниточек Артурова брошенного заклинания…

Точно.

Он ведь не закончил плетение.

Меня тотчас будто ледяной водой окатили. В перепуганном мозгу возникли картинки из всех учебников по зельеварению, которые я прочитала, готовясь к экзамену. И хотя я думала, что, как в университете, сдала и забыла, кое-что, по ходу, всё-таки сохранилось в памяти…

И теперь выскочило на свет, как чёртик из табакерки.

«Хторисцин – мощный яд, вызывающий такие-то и такие эффекты… бла-бла… смертельный… Антицин – противоядие, нейтрализует хторисцин в течение получаса… бла-бла… Важно:несовместим с другими противоядиями и любыми лечебными заклинаниями… Вызывает у пациента приступы неконтролируемой ярости, бешенство и полную дезориентацию».

Я сглотнула.

Дезориентированный и разъярённый дракон посреди кампуса – это плохо. А учитывая, что вокруг столько зеркального телевидения…А внезапное падение зеркальной сети прорвёт ткань бытия…

Меня прошибло холодным потом.

–М-м-м-м-м!!! – тотчас присоединилась я к воплям Артура.

И, конечно же:

– М-м-м-м-м! – с готовностью и басом поддержал нас Борис. Просто так, видимо, за компанию.

Аманда, вся такая довольная и светящаяся в лучах славы и солнечных зайцах зеркал, на мгновение застыла и скривилась:

– Да уведите их уже!

Мы извивались в руках стражей, как обдолбанные стриптизёрши, и невнятно вопили на все лады. Я ногами цеплялась за дверной косяк, Борис намеренно обмяк в руках охранника (тот чуть не рухнул под его весом), но ничего не помогало.

Нас проигнорировали.

Успешно вытащили из комнаты и поволокли в темницу.

* * *

Мы шагали под конвоем в угрюмом молчании.

Никогда в жизни ещё я не чувствовала себя настолько бессмысленной. Знать, что вот-вот произойдёт нечто ужасное и не иметь ни малейшей возможности помешать этому. Мне хотелось выть и кусаться, но с кляпом во рту я даже этого не могла.

Тем временем наш путь пролегал через Зеркальный зал.

Предназначенный для уроков танцев и этикета, он также служил удобным переходом между разными корпусами. Неожиданно пышный и заполненный золотым убранством, форванский зал напоминал мне своего версальского тёзку с Земли. Ту знаменитую галерею во французском дворцовом комплексе, где был подписан мирный договор, положивший конец Второй мировой войне.

Однако магический зал был куда мрачнее.

Здесь не было окон: свет проникал в помещение сквозь узкие щели под потолком, а сами зеркала располагались по обе стороны галереи, заполняя её целиком. Высокие, мощные, настоящие атланты, подпирающие потолок, в обычные дни они бесконечно отражали друга друга, танцы, студенческие тренировки…

Но сегодня весь зал стал огромным телеэкраном.

Наши стражники переглянулись и, придя к молчаливому соглашению о некоторой степени допустимой халатности, притормозили. Им было интересно посмотреть, что происходит в спальне.

– М-м-м-м-м! – вновь попробовал привлечь их внимание Артур и вновь получил оплеуху.

Покои дракона показывали аж в тридцати версиях. Каждое огромное зеркало было как отдельный повторяющийся монитор – в лучших традициях поп-арта вообще и работ Энди Уорхола в частности.

Прошло минут пятнадцать с момента нашего плетения, и Ойгонхарт уже не бился в конвульсиях.

Дракон лежал смирно, его кожа постепенно обретала обычный цвет, люди вокруг него расслабились, думая, что все кончилось… Аманда сидела подле ног Ойгонхарта с лицом святоши и что-то втирала журналистам. Те на все лады комментировали обстановку: сходились в том, что им очень повезло «остановить злоумышленников», потому что договор договором, а внезапно прорванная ткань бытия внесёт страшную сумятицу в мир Гало. Ведь измерение Тварей тоже должно как следует подготовить своих жителей, на пальцах объяснив им, кого теперь можно, а кого нельзя жрать…

И вдруг Ойгонхарт на экране распахнул глаза.

– Вы очнулись, мастер! – с интонациями дешёвой провинциальной актрисы заумилялась Аманда. – Ах, из-за яда вы не вспомните последние дни, но знайте – теперь всё хоро… – «…шо» она произнести уже не успела.

Потому что зрачки дракона вспыхнули нестерпимо-алым, он резко сел и, по-звериному зарычав, жёстко схватил Аманду рукой за горло. Девушка захлебнулась. Журналисты испуганно умолкли и дружно качнулись назад.

Тихо рокоча, Ойгонхарт поднялся на ноги, не выпуская горло Аманды. На лице мастера-дракона отчётливо запечатлелось безумие. Сквозь снова побледневшую кожу проступила чешуя, зубы начали заостряться, рост – увеличиваться, на спине набухли бугры – будущие крылья…

– Мастер… – хрипела ДеБасковиц, суча в воздухе ногами.

– Р-р-р-р-р-р-р. Я-р-р-р-рост-т-т-т-т-ь.

В покоях вдруг резко стало темнеть. Заискрились лампы на стенах, даже сквозь зеркало стал отчётливо слышен тихий звон – знак высокого маг-напряжения. Журналисты замерли, ошарашенные, не понимая, что делать. Аманда поскуливала, серея и краснея в хватке обезумевшего дракона.

– И вот у нас снова сенсация!!! – вдруг придурошным и азартным голосом завопил какой-то очнувшийся корреспондент. Он сунул лицо прямо в кадр, искажённое и некрасивое – так бывает, если по ошибке открыть фронтальную камеру в телефоне.

– Дракон не оценил своего спасения! – вдохновенно завыл журналюга.

И это было его последней новостью.

Во всяком случае, на сегодняшний день.

Потому что Ойгонхарт, павший жертвой лекарственной несовместимости, окончательно рассвирепел из-за такой инфосводки. Никогда папарацци ещё не подвергались подобному отпору.

Отшвырнув Аманду, как куклу, куда-то в сторону, Ойгонхарт с утробным воем крутанулся на пятках. Смена ипостаси, до того постепенная, резко завершилась в одно мгновение.

А ведь дракон размером с четверть неба.

Поверхность зеркал вокруг нас вспыхнула ярко-оранжевым светом. Заревом – будто в них отразились полыхающие костры. По ту сторону раздались крики, визг, треск, тяжёлый звериный рык и грохот… Всё это множилось бесконечно, заставив нас и наших охранников инстинктивно втянуть головы в плечи.

Мне было страшно представить, что происходиттам, если даже здесь оно отражается истинным адом.

А еще пару мгновений спустя зеркала стали лопаться. Одно за другим. Все тридцать штук – в нашем зале.

И сотни и тысячи – в мире Гало…

Зеркальная сеть упала, не выдержав маг-перегрузки.

– Дьявол!.. – неверяще выдохнул мой стражник, нарушив тем самым свой вечный обет молчания.

И его можно было понять.

Потому что даже если забыть про медленно разгорающиеся снаружи костры апокалипсиса, то здесь, внутри, мы вшестером оказались в эпицентре хрустального взрыва. Осколки как пули полетели со всех сторон прямо в нас.

Я заорала даже сквозь кляп. А потом сморщилась, зажмурилась, согнулась пополам, пытаясь защитить лицо, и, кажется, даже взмолилась кому-то – неумело, но искренне.

Артур напрыгнул на меня быстрее молнии, и мы вместе тяжело упали на холодный мраморный пол.

Последнее, что я услышала, прежде чем потерять сознание, – это захлёбывающиеся крики наших охранников, омерзительный хруст стекла и далёкий, пугающе-низкий рокот – то ли Форван рушился под мощными крыльями Ойгонхарта, то ли небо падало на землю и рвалось, рвалось на куски вместе со всем бытием…

Так началось вторжение Тварей.

50. Право фамильяра

Сквозь тяжёлую, муторную дрёму я чувствовала прикосновения Артура. Сухие губы и острый нос, ткнувшийся мне в шею. Рука, обхватившая поперёк груди.

Надо же, как странно мы спим – он что, лежит прямо на мне? Тяжёлый, зараза! И какой-то неподвижный. А я… Я чуть шевельнулась и с неудовольствием обнаружила, что подо мной не кровать, а камень. И… осколки. Море зеркальных осколков.

Меня прошибло молнией воспоминаний. Я охнула, отстранённо поняв, что магического кляпа больше нет, а мои руки свободны.

– Артур! – захрипела я. – Артур!

Он не отвечал. Я с ужасом осознала, насколько ледяные у него пальцы. Увидела кровь на полу под нами. Меня колотило, когда я, не добившись от Артура ответа, выбралась из его жутко застывших объятий и, борясь с головокружением и тошнотой, огляделась.

Всё вокруг выглядело безнадежно. Непоправимо. Необратимо.

Наши охранники были мертвы, все трое. Осколки не оставили им ни малейшего шанса. Видимо, поэтому и рассыпались заклинания.

Борис Отченаш свернулся эмбрионом неподалёку, и вокруг него почему-то отсутствовали зеркала – маленькая зона отчуждения. У меня не было времени задуматься об этом странном эффекте – я пыталась заставить себя посмотреть на Эдинброга. Мне было страшно, меня трясло. Собравшись с духом, я всё-таки перевела глаза на него.

Артур лежал на боку, как изломанная кукла. Его белая рубашка алела от крови и была разорвана чуть ли не в клочья нестерпимым количеством осколков, вонзившихся в тело Эдинброга. Растрепавшиеся волосы скрывали верхнюю часть лица, и я видела только его болезненно искривлённые неподвижные губы. Из уголка рта на пол вытекала красная струйка. Пальцы выпростанной вперёд руки, которая только что так крепко прижимала меня к себе, теперь безропотно и безжизненно указывали на распахнутые двери зала, за которыми клубилась могильная тьма.

Господи…

Он накрыл меня собой, чтобы спасти от взрыва.

Он пожертвовал собой ради меня.

Я, захлёбываясь, зарыдала. Вокруг было слишком много крови.

– Артур… – как в бреду, бормотала я, тормоша его, пальцами выдёргивая из ран мелкие кривые осколки.

Можно ли трогать большие? Или я сделаю хуже? Или это уже… неважно?

– Артур! Очнись! Пожалуйста, что угодно, только очнись!

Он не отвечал. Лицо было бледным и заострившимся. Пульс отсутствовал. Я поднесла один из зеркальных осколков к его рту, проверяя дыхание. Он не запотел.

– Артур!

Такого не может быть.