Полная версия:
Шолох. Долина Колокольчиков
Голден-Халла молчал.
– Хей! Как ощущения, Берти? – Я взволнованно дёрнула его за рукав.
– Странные. И впрямь уже не помню, чего лишился!
– Ну, судя по твоему лицу, это было что-то не очень важное!
– Надеюсь!
И вот впереди, посреди снежно-цветочной хмари, неожиданно показалась хижина.
Дом выглядел… коварно. В нём было что-то тревожащее, заставляющее невольно отступить назад. В голове тотчас промелькнули тексты страшных сказок, которые я с упоением читала в детстве и из которых вынесла три правила: никогда не разделяйтесь с друзьями; не проверяйте, что шуршит в подвале; держитесь подальше от неизведанных хижин в лесу.
Мы с Берти переглянулись.
– Да? – спросил он, явно полный тех же сомнений, и убрал использованный артефакт в карман.
– Да, – сглотнула я.
* * *Впрочем, вблизи хижина оказалась не такой уж подозрительной, хотя, возможно, это планка моих ожиданий совсем упала к тому моменту, когда мы всё-таки добрались до порога.
Потому что Перепляс был прямо здесь, и от его близости кровь стыла в жилах. Стало ненормально холодно, куда холоднее, чем в Долине Колокольчиков. Естественно, мы с Берти не могли тратить время на то, чтобы остановиться и надеть шуфы – и я чувствовала, как острая боль пронзает мои оледеневшие пальцы.
Боги, я ненавижу холод.
Помнится, в дни до моего отъезда в Шолохе было нестерпимо жарко. Все страдали. Горожане бродили по чащобе, бормоча что-то о каре небесной, выбегали на набережные, раскидывая руки и крича ундинам: «Хлещи, хлещи!» (те били хвостами по воде, поднимая тучи брызг), просили в кафе воду только затем, чтобы красиво облиться ею при всём честном народе. И хотя я любила жару, даже для меня это было чересчур. Духота наполняла дом, мысли плавились, я лежала в самом прохладном углу библиотеки и утешала себя: «Зато не холодно!»
«Зато не холодно!» – сто раз подряд.
Это помогало. Ведь мозг, в сущности, очень просто устроен: если старательно прописывать в нём какую-то мысль, она приживётся.
Сейчас, замерзая вместе с Берти в колдовской буре, я решила применить тот же метод. И когда Голден-Халла обернулся ко мне, чтобы проверить, не расцвели ли у меня на веках фиалки – признак скорой смерти от Перепляса, я героически простучала в его сторону зубами:
– З-з-з-з…
– Что? – Берти расширил глаза. Его ресницы и брови были покрыты инеем.
– З-з-з-зато не холодно…
Он аж подавился. Чокнулась. Небо голубое, она уже чокнулась, как же жаль.
– Тьфу ты! Я имею в виду: зато не жарко!
– Да уж, это определённо плюс, – хмыкнул Голден-Халла, и мы буквально взлетели на крыльцо хижины.
Сколько мы ни барабанили в дверь, никто не открыл, и тогда Берти заклинанием отпер её. Вместе с нами внутрь влетел ворох снежинок и цветов: гиацинты, розы, ирисы, незабудки усыпали пол избушки, а потом растворились без следа.
Перед тем как захлопнуть дверь, я заметила на ней табличку. «Травяного ликёра нет», – гласила она.
Это ещё что значит?
Голден-Халла не дал мне вчитаться: схватил за шкирку, буквально откинул в глубь дома и захлопнул-закрепил дверь заклинанием.
– То ты бредишь, то зависаешь на пороге! – возмущённо всплеснул руками он, а потом начал прыгать и приседать, чтобы согреться.
– Там просто было написано что-то странное!
– Про ликёр-то?.. Я тебе потом расскажу, что это значит. Сейчас главное – двигаться! Холод Перепляса – это жесть, здесь можно и после десятиминутной прогулки умереть, а я меньше всего на свете хочу оказаться заперт с твоим трупом! Давай, Стражди! Упала-отжалась!
Следующие минуты прошли в почти полной темноте. Мы сосредоточенно пыхтели, по-чьяговски «приветствуя солнце» и выполняя другие связки упражнений. Когда кровь снова зациркулировала в венах, я с облегчением растянулась на полу.
– Надо бы свет включить, – философски отметил лежащий рядом Голден-Халла. – Забавно, если всё это время ошалевший хозяин хижины наблюдает за нами из дальнего угла.
– И стыдится высказаться против столь наглого вторжения, ага, – подхватила я, а потом поднялась и на ощупь стала нашаривать на стене выключатель.
Впрочем, быстро выяснилось, что магические сферы и характерный кристалл на стене, позволяющий их зажечь, тут отсутствуют. Мой фонарь с осомой снова пришёл на помощь. С ним нам удалось отыскать несколько ламп и деревенскую печь. При свете таинственная хижина оказалась весьма очаровательной.
Это был настоящий домик отшельника: деревянный массивный стол, кресло-качалка, спальное место, обустроенное на печи. По другую сторону от трубы прятался кухонный уголок, где под потолком покачивались пучки засушенных трав: шалфей и зверобой, тимьян и вереск.
На полу обнаружился люк, ведущий в погреб. В нём мы нашли ледник с вяленым мясом, орехи, мёд, а ещё… сливки, козий сыр и хлеб. Всё это, равно как и переброшенная через спинку стула чёрная туника, раскрытая книга и некоторые другие приметы, свидетельствовало о том, что хозяин избушки живёт тут на постоянной основе.
– Прах, Берти, а если он попал в ловушку Искристого Перепляса? – Я с тревогой посмотрела на входную дверь.
Голден-Халла открыл было рот, чтобы ответить, но вместо этого вдруг поперхнулся и указал пальцем на что-то у меня за спиной. Вы даже не представляете, с какой скоростью я обернулась.
На настенном зеркале проступили буквы:
«Не переживайте. Он сейчас далеко и вернётся только завтра».
Текст выглядел так, будто его писали от руки, хотя в хижине не было никого, кроме нас.
«Хотите пить?» – продолжился текст как ни в чём не бывало, и одновременно с этим дверцы подвесного кухонного ящика распахнулись, и оттуда вылетели два стакана и кувшин с морсом, судя по характерному цвету – из малины. Один стакан толкнул в грудь меня, другой – Голден-Халлу. Кувшин заметался, не зная, кого обслуживать первым.
Я была слишком удивлена, чтобы что-то сказать. Даже «спасибо» застряло в горле, вырвавшись лишь невнятным мычанием – и невидимый кто-то истолковал это по-своему.
«Хотите есть?»
Прежде чем мне в затылок врезалось блюдо, вылетевшее из погреба, я успела пригнуться и взвыть:
– Подожди! Ничего не нужно, спасибо! Просто скажи: кто ты?
«Я живу здесь».
Берти, тоже оклемавшийся, подошёл к зеркалу.
– Ты, наверное, ниссё – дух, берегущий дом и привечающий гостей? – Сыщик с интересом посмотрел на то, как быстро стираются буквы.
«Нет».
Сложно ставить диагноз по почерку, но, кажется, нашему собеседнику не понравилось это предположение.
«Я не такое ничтожество».
О-о-о, точно не понравилось.
– А кто же ты?
«Призрак. Напарник хозяина дома. Я разрешаю вам переночевать здесь, чтобы вы не погибли в Искристом Переплясе. Ешьте, пейте. В общем… – Место на зеркале кончилось. Невидимая рука резким движением стёрла всё написанное и крупно, слегка угрожающе вывела: – Располагайтесь».
Располагаться как-то совсем не тянуло. Пусть пишущий на зеркале и не хочет нашей смерти, а всё же достаточно сложно проводить уютный вечер, зная, что за тобой кто-то наблюдает.
– Неуютно как-то, – озвучил мои мысли Голден-Халла.
Мы стали готовить ужин. Вскоре на сковороде зашкварчала рыба, натёртая солью и розмарином. Огонь в печи потрескивал, а целебные травы в нагретом помещении начали источать тонкий и приятный аромат. В противовес этому уюту за окном слышался далёкий серебристый смех и холодная струнная музыка, от которой хотелось плакать. Чтобы заглушить звуки Перепляса, мы с Берти, не затыкаясь, весь вечер болтали о всякой чуши – говорить о важном при неведомом наблюдателе не хотелось.
– Ты обещал рассказать мне про табличку на двери, – напомнила я, когда мы сели за стол.
– Точно, – улыбнулся Берти. – «Травяного ликёра нет»… Ты когда-нибудь слышала о травкёрах?
Я помотала головой.
– Я тоже узнал о них только недавно, от Моргана, – кивнул Голден-Халла. – Травкёры – это один из типов местной нежити, разумный и не очень агрессивный. Внешне травкёры практически неотличимы от нас, но у них есть лисьи уши и хвосты. Встречая одиноких путников и отдельно стоящие дома, они часто спрашивают: «Травяного ликёра нет?» По какой-то причине каждый травкёр сходит с ума по вкусу традиционных северных настоек, но сам сварить их не может, потому что не в силах коснуться трав, из которых делается ликёр: они целебные, он нечистый, вот такая печальная логика. Так вот проблема в том, что независимо от ответа – предложишь ты травкёру ликёр или нет – он тебя проклянёт. Грубо говоря, сам факт разговора с ним – уже проклятие, которое сулит тебе беду в ближайшие недели. Поэтому единственная возможность избежать этой участи – заранее закрепить на доме такую табличку, как здесь, чтобы травкёр, несчастное, по сути, существо, всё сразу понял, оскорбился и ушёл.
– Ого! – Я положила себе на тарелку ещё один картофельный оладушек, чей золотистый бок выглядел пугающе соблазнительно. – Но если в остальном травкёры неагрессивны, неужели никто не оставляет им подношения в виде ликёра? Может, они бы и спрашивать перестали. И, соответственно, проклинать.
– Иногда оставляют. – Берти азартно наколол на вилку жареный грибочек. – Обычно так делают молодые девушки…
И он выдержал хитрую паузу. Я вскинула брови:
– Только не говори, что им просто нравятся смазливые мордочки с ушками!
– Почти. Есть поверье, что в травкёров после смерти могут переродиться лишь очень красивые юноши, которые трагически погибли, будучи влюблёнными и с именем возлюбленной на устах… Вполне вероятно, это просто домысел, связанный с тем, что на норшвайнлинге травкёр звучит как hetveir. А hetfeir – всего одна буква разницы – это уже «вечная любовь». Поэтому считается, что травкёр, собственно, покровительствует такой любви. В истории не зафиксировано случаев, когда девушки реально получали что-то в обмен на добровольные подношения, но… Сама понимаешь: когда чего-то очень хочется, люди мигом начинают верить и в приметы, и в суеверия, и в светлую биографию тёмных тварей.
– А ты много знаешь о местных традициях, Голден-Халла! – оценила я.
Сыщик отмахнулся:
– Не я, а Морган. Он просто помешан на своей работе. За то время, пока я у него гостил, он вывалил на меня столько информации, что это тянет на второе высшее образование. Причём, прикинь, он ходит за тобой и будто бы тебя отчитывает, а не просвещает, и всё это с таким зверским лицом, что, ей-небо, даже я при своей легкомысленной натуре иногда банально боюсь его перебить. Загрызёт ещё!..
Я рассмеялась.
Потом бросила взгляд в сторону зеркала:
– А о призраках, которые пишут на зеркалах вместо того, чтобы показываться, твой друг тебе не рассказывал?
– Нет. – Берти покосился туда же и сказал чуть громче: – Может, ты всё-таки явишься нам, дружище?
«Нет».
Мгновенный ответ свидетельствовал лишь об одном: всё это время привидение нас старательно слушало. Как же странно, что оно не появляется… А ещё представилось напарником хозяина. Напарником в чём? Хижина выглядела так, будто здесь живёт обыкновенный охотник-отшельник средних лет. Ровным счётом ничего необычного. Но простой человек вряд ли имел бы общие дела с привидением…
– Я ни разу в жизни не спала на печи, – призналась я, когда время перевалило за полночь и мы стали собираться ко сну. – Я вообще не уверена, что в Шолохе есть печи. Для меня это какое-то глубоко сказочное понятие. Камины – да. Трубы с горячей водой, конечно же. Хотты, старые добрые грелки… Но печи!
Я с интересом осматривала лежанку, представляющую собой несколько положенных друг на друга матрасов. Шторка над ней превращала спальный закуток в отдельную комнатку.
– Тогда уступлю козырное место тебе, так и быть, – делано вздохнул Голден-Халла. – Только обещай провести ночь с пользой: посмотреть самые интересные сны из всего ассортимента вселенной, договорились?
– Договорились, – серьёзно пообещала я.
Мы стащили один из матрасов на пол – для Берти, взяли с кресла-качалки несколько подушек и накрылись своими шуфами вместо одеял. За окнами так и пела скрипка, да и холод Перепляса не отступал.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
«Спокойной ночи», – появилась надпись на зеркале перед тем, как я задвинула шторку, а Берти задул последнюю свечу на столе.
12. Тем временем Силграс
Нельзя изменить тёмный гобелен своего прошлого, но можно соткать будущее так, что история в целом окажется духоподъёмной.
Мудрость норшвайнских ткачейПрошла пара часов после ухода его спутников, когда Силграс совсем приуныл.
Ожидание. Вещь, которую он ненавидел всей душой. Раньше – потому что ожидание было мучительно скучным. Теперь – потому что оно до дрожи пугало.
Сколько ещё жизней пройдёт мимо, пока я сплю?
Авалати сглотнул и постарался заняться чем-то полезным. Посреди снежной пустоши это было не так-то просто, особенно если добавить в уравнение всё возрастающее волнение.
Ну что там сейчас происходит, в Асулене?..
Силграс успел слепить снеговика, вытоптать слово «лето» размером с тринапское поле, съесть все свои припасы и по сотому разу расчесать гривы метельных коней. Те вырвались, убежали и теперь с подозрением косились на него издалека. «У нас скоро скальпы закровоточат, придурок», – говорили их взгляды.
– Не переживайте, – буркнул Авалати. – В конце концов, мы видимся в последний раз.
Кони как будто смутились и даже вновь подошли к нему, но хозяин лазоревой звезды, уже не глядя на них, сгорбился на какой-то небольшой, похожей на зуб скале, поджав колени, туго сплетя руки и вообще свернувшись в такую угловатую загогулину, что было больно смотреть.
Про «последний раз» было правдой.
В тот день, когда Силграс очнулся в горе Осколрог, у него на правой руке было кольцо с дюжиной крохотных сапфиров. Знание о том, для чего оно нужно, пришло так же из ниоткуда, как и вся остальная информация.
Если нажать на один сапфир, вот те два придурошных коня, только что смывшихся из пещеры в неизвестном направлении, прискачут обратно и будут в течение суток везде следовать за ним. А потом снова умчатся, и использованный камень пропадёт: металл кольца вокруг него затянется, как новенький. Когда данные неведомым богом –богом ли?.. – призывы коней иссякнут, Силграс сможет звать их, только применяя свою магию. Если, конечно, эта магия у него ещё останется, а не выветрится из-за того, что кое-кто слишком давно не возвращался спать в свою гору.
Силграс нервно облизнул губы и похлопал себя по внутренним карманам мантии. Еда действительно кончилась. Вот же камень окаянный.
Он спрыгнул со скалы, упал в снег спиной и поводил руками вверх-вниз, делая «крылья». Потом тяжело вздохнул.
Время шло.
Тик-так. Тик-так.
Авалати стал перебирать в памяти события последних дней – будто бусины, надетые на чётки. Правильно ли он сделал, что рассказал двум незнакомцам столь многое? Было стыдно. Он явно открылся сильнее, чем нужно. Следовало просто пообещать им хорошую награду и выдать задание без лишних подробностей, давя на то, какое это восхитительное приключение. А он расчувствовался, как девчонка. «Узнайте, что случилось с Хеголой. Как именно умер мой лучший друг» – если мысленно произносить это тоненьким голоском, получается совсем тошнотворно.
– А-а-а-а-а-а-а, блин!.. – Силграс перевернулся лицом вниз и позволил снегу охладить запылавшие щёки.
Сердце болезненно сжималось при воспоминании о том дне в Долине.
Почему он не смог показать Хеголе свои истинные чувства, зачем продолжал язвить? Почему заколдовал деревню? Почему не вернулся сразу же, как понял, что был не прав?
Напрашивался ответ: потому что был дураком, обласканным вечностью, и, что хуже – дураком гордым.
Я друга променял на красное словцо.
Авалати поморщился, перевернулся на бок и обхватил свои хрупкие плечи руками. Кто бы знал, как он себя ненавидит. Он думал, это жгучее чувство «я совершил ошибку» утихнет после того, как он найдёт способ расколдовать деревню, но в итоге ему стало только хуже.
Потому что ушедших столетий – ни для Долины, ни для него – не вернуть. А Хеголу – не оживить. Всё не исправить.
Скоро двое его помощников вернутся с сундуком колокольчиков, он проведёт обряд, и…
«Бом-м-м!» – разнеслось далеко над горами.
Мастер Авалати подлетел над снегом, как вспугнутая сорока.
– Что? – ахнул он, глядя в сторону древнего города на горизонте, где звучало всё больше и больше колоколов.
Силграс бегом бросился к Асулену, но всего шагов сто спустя влетел в невидимую преграду. Удар был такой силы, что, будь незримая стена стеклянной, она бы со звоном обрушилась.
Вот он – предел, выделенный ему горой Осколрог. Дальше Силлю хода нет.
В груди появилось тянущее тревожное чувство, будто неведомая сила наматывала на палец нитку, которая крепилась прямо к сердцу Авалати. Силграс схватился за разбитый нос и, шипя от гнева, отступил назад. Красные капли крови падали на снег и распускались на нём, как маленькие цветы.
Колокола продолжали звонить.
– Что же вы наделали… – застонал Авалати, когда на смену перезвону пришла пугающая тишина. – Долбаные смертные, да какого ж пепла вам не живётся!
Он снова шагнул вперёд, раскрытыми ладонями упёрся в стену и стал свирепо вглядываться в горизонт. И вдруг над городом, от которого отсюда было видно лишь несколько самых высоких башен, взмыло ввысь какое-то оранжевое пятно.
Что это? Сгусток пламени, последнее отчаянное колдовство его горе-спутников?
Но пятно постепенно разрасталось, двигаясь в его сторону, такое яркое на фоне бесконечных снегов, и Силль вдруг понял, что это птица. Сольвегга! Более того, на спине у неё кто-то сидел.
Неужели одному из двоих удалось спастись?
Силграс всем телом прижался к невидимой стене, игнорируя боль в сердце и до рези в глазах всматриваясь в птицу и её всадника, однако… Сольвегга плавно повернула на запад, и скоро вновь стала казаться лишь яркой точкой в синем небе, крохотным конкурентом солнца.
Как странно.
Конечно, Авалати читал о том, что на сольвегге можно летать – помнится, в школе он даже сам в красках рассказывал об этом младшеклассникам, когда они в очередной раз просто достали его своими приставаниями… «Силграс, а спой! Силграс, а поиграй! Силграс, а потаскай меня на спине!» – ага, щас. В итоге эта мелочь облепила его, как пчёлы – первый цветок пиона: кто за волосы дёргал, кто за колокольчик в ухе – и милый рассказ про волшебную сольвеггу превратился в страшилку о птице-людоедке, утаскивающей слишком докучливых шестилеток прямо в Лавовые щели. Хегола Тофф вместе с учительницей долго утешал испуганных малышей, а на Силграса орал в стиле: «Тебе что, настолько сложно было спокойно посидеть с ними, пока мы доделываем новый шкаф в библиотеке?!»
Но всё же, пусть легенды и гласили, что на сольвегге можно летать, а в реальности Силграс о таком ни разу не слышал. И не помнил этой информации среди данной ему при пробуждении.
Кроме того, получается, что в призрачном городе сейчас был кто-то ещё – и он, в отличие от Ловчей и сыщика, смог сбежать от одиноких теней…
Силграс вновь опустился на снег, невидящим взглядом уставился в никуда. Его растрёпанные волосы издевательски перебирал холодный ветер.
«Молодец, Авалати, – опустошённо подумал он. – Ты не только не спас деревню, ты ещё и угробил двух человек. Молодец. Просто пять с плюсом. Талантище, ничего не скажешь».
Он бы ещё долго так сидел, но над пустошью разнёсся пронзительный писк, и скоро ему на плечо опустился перепуганный, безостановочно верещащий снуи. Альв пересадил духа на палец и бесстрастно выслушал его истерику. Язык снежных фей был устроен так, что если долго вслушиваешься, то постепенно начинаешь разбирать отдельные слова, потом целые фразы… А затем осознаёшь, что в совершенстве понимаешь снуйский. Даже если не очень-то и хочешь этого.
– Говоришь, они забрали сундук и побежали к воротам… – прищурился Авалати. – Но они успели покинуть город? И скажи – ты видел там третьего человека?
Снуи отрицательно качнул головой.
– Тогда тебе придётся вернуться в Асулен и найти их следы. Или выжженные силуэты на земле – там, где их поглотили тени.
Снуи отпрянул, схватившись за сердце.
– Давай-давай. – Силграс попробовал сбросить снежного духа с пальца, но тот уцепился за него обеими руками.
– Не хочешь? – Авалати непререкаемо поднял палец и висящую на нём ношу до уровня своих глаз. Глаза строго сузились. – Что ж, твоё право. Но тогда я позову на помощь кого-нибудь другого из твоих соплеменников. Они догадаются, что ты струсил.
Снуи взвыл, обиженно пнул ладонь Авалати и, негодующе бормоча, полетел обратно к Городу Ста Колоколен. Он то и дело оглядывался, грозно потрясая кулаком, а Силграс только невинно махал ему вслед.
Ещё несколько часов спустя, когда на западе уже заклубилась тьма подступающей ночи, снуи вернулся, дрожа от собственной смелости. Он доложил, что ни посмертных отпечатков колдунов, ни сундука в Асулене нет. Да и в поселение скальников, притаившееся под городскими стенами, сегодня не приходили никакие чужаки.
– Куда же они делись?.. – Силграс вновь задумчиво залез на скалу: сидеть на ней всё же было теплее, чем на снегу.
Он вглядывался в небо, надеясь, что, возможно, снова увидит сольвеггу и её таинственного всадника. Интуиция нашёптывала Авалати, что это может оказаться зацепкой.
Становилось всё темнее, в животе урчало, метельные кони, виновато поглядывая на него, отсчитывали часы до своего освобождения, и альв понял, что нет никакого смысла и дальше сидеть здесь. Вскочив на одного скакуна, он приказал второму ждать тут, пока срок договора не выйдет – ну мало ли. Потом с какой-то странной смесью пренебрежения и нежности потрепал его по ушам и, цыкнув его брату, отправился обратно в Долину Колокольчиков.
По дороге Силграс беседовал со снуи, уставшим и гордым, устроившимся у него на плече и завернувшимся в собственные крылья.
– Мне всё-таки придётся обратиться к твоим соплеменникам, – вслух размышлял Авалати. – Не вижу другого выхода, кроме как разослать вас по разным сторонам, чтобы вы попытались найти потерявшихся колдунов…
– Пип? – сонно предложил снуи.
– Просто ждать, пока сами вернутся? – Силграс упрямо поджал губы. Глаза его сверкнули. – Ещё чего! Я и так упустил слишком много времени. Пора покончить с этой историей.
Мастер Авалати подстегнул коня, полы его накидки взметнулись, белые волосы стегнули альву по глазам.
– Пип… – повторил снежный дух, на сей раз очень печально.
В отличие от Тинави и Берти, он знал, что случится, когда деревню расколдуют.
13. Озарённый пламенем свечей
Все знают, что под Академией Бурей расположена сеть тайных ходов: полных опасностей и полузатопленных… Но почему-то никому, кроме тебя, не пришло в голову тащить туда первокурсников на своём семинаре! Какого пепла, Берти?! Что значит: «Им так было интереснее», прах тебя побери?
Из гневной записки леди-ректора ЭлайяныЯ сладко потянулась, лениво разлепила веки и… поперхнулась от неожиданности.
Вокруг были сочные джунгли.
Те же самые, что и вчера. И та же тропинка, тот же раскидистый куст с ярко-малиновыми цветами, тот же увитый лианами указатель…
– Прахов прах! – Я вскочила на ноги.
За день я забыла о том кошмаре, но теперь моё сердце вновь начало отчаянно колотиться, а ум – нагонять волны мыслей о смерти, под которыми я едва не тонула, с трудом удерживаясь на поверхности. «Он ищет тебя. Он уже близко» – вопила каждая клеточка моего тела.
Так. Я понятия не имею, что происходит, но я не собираюсь позволять пепел-пойми-чему превращать меня в скулящую паникёршу.
Что притаилось в зарослях впереди, я уже знаю благодаря вчерашней ночи: ничего хорошего. Во мне жила абсолютная уверенность в том, что чудовище с головой быка не преминет вскоре явиться оттуда. Но что находится за мной?..
Обернувшись, я увидела среди деревьев небольшое булькальющее болотце, а в нём наполовину утонувший, сидящий у дерева скелет. Это зрелище неожиданно приободрило меня, ведь скелет держал лёгкий меч, как раз такого типа, с которым я умею обращаться.
– Прости! – шепнула я, обежав болотце и выдернув меч из костяных пальцев.
Затем кинулась вместе с ним прочь по тропинке, но не успела как следует разогнаться, как со всех сторон на меня набросились лианы. Снизу, сверху – я рубила зелёные путы изо всех сил, а они всё не заканчивались.
И вдруг в пружинистом мху под моими стопами стали ощущаться удары: бум, бум, бум. Монстр приближался.
Он появился раньше, чем я смогла освободиться от лиан. Огромная тварь, от которой во все стороны буквально расползалось необъяснимое ощущениенеправильности. Мне ясно вспомнился Зверь из Хаоса. От этого монстра исходила такая же чуждая, искажённая энергия.
