Интервью с инвестором

– Не всегда слово «герой» подразумевает положительную окраску, потому что, может быть, правда не нужна в таком объеме, может быть, людям спокойнее и без такого объема правды.

– Лжи хватает и без меня, у меня другая профессия.

– Ваша детская мечта?

– Как у каждого ребенка, у меня были разнообразные мечтания, ни одной конкретной я сейчас вспомнить не могу.

– Но быть писателем – это не было вашей детской мечтой?

– Разумеется, нет.

– Ваша несбывшаяся мечта?

– И про это я не могу сейчас ничего сказать.

– Ну, например, хотели быть летчиком, но не стали.

– Я не хотел быть летчиком.

– Какими видами спорта вы увлекаетесь?

– Сейчас, к сожалению, уже никакими, а вообще я немного занимался самбо, боксом, гимнастикой, верховой ездой.

– Как и где вы предпочитаете отдыхать? Любимая страна, в которую хочется ехать всегда.

– Знаете, Земля – довольно красивое место, и на ней довольно много чудесных мест для отдыха. Значит, нет такой одной страны, нет одного такого места. Когда-то, лет примерно до сорока, проблемы отдыха для меня просто не существовало, потому что летом я ехал на заработки. Иногда это занимало два месяца, иногда семь месяцев, теплую половину года, а потом на эти деньги я жил: осень, зиму, весну работал за письменным столом и ни о чем не думал. За зиму я делался умным и толстым, а за лето становился худым, мускулистым и безмозглым. Вот эти два вида работы друг друга компенсировали, как отдых по принципу контраста. А все последние годы я просто езжу с семьей куда-нибудь на теплое море – это или Греция, или Турция.

– Видимо, любите отдыхать, загорать?

– Нет, просто самая лучшая вода из всего, во что окунался я, находится вокруг греческих островов в Средиземном море или в некоторых турецких бухтах, а остальное уже неважно.

– Можно семейный вопрос, у вас дети есть?

– Есть.

– А возраст, какой?

– Дочери 19 лет.

– Она с вами вместе живет?

– Да.

– Вы эмоциональный человек?

– Думаю, что да. Думаю, что более, чем сам бы хотел. Более того, я раздражительный, вспыльчивый и неуравновешенный человек. Думаю, космонавта и разведчика из меня бы никогда не получилось, хотя, скажем, профессиональный разведчик Михаил Любимов высмеял это мое предположение и сказал, что я даже не знаю, кто работает в разведке на самом-то деле.

– Вы легко идете на риск?

– В моей жизни я не могу себе представить рискованной ситуации. Риск может быть у кондотьера, у профессионального солдата, у профессионального игрока в карты. Какой риск может быть у горожанина в большом городе, который занимается литературной работой? Я себе даже представить не могу.

– Хорошо, вы доверяете своей интуиции?

– Не слишком, как в том анекдоте: «Эх и гребнется сейчас», – сказал внутренний голос. Лично меня интуиция иногда подводит, а иногда подталкивает вперед – вместо того, чтобы оттаскивать назад.

– Верите в сны?

– В сны нельзя верить, это все несколько сложнее, но то, что в некоторых снах есть своего рода предчувствие, предвидение будущего, бесспорно.

– Бывало ли такое, что вам приснился какой-нибудь сюжет книги?

– Этого нет, но был вариант сна, характерный для многих пишущих, особенно в юные, молодые годы, когда тебе снится текст. И ты ощущаешь и понимаешь, что это шедевр, что это прозрение, и ты стараешься это записать, и ты это записываешь, и вдруг ты понимаешь, что это сон и надо проснуться, чтобы не забыть, и ты просыпаешься и не можешь этого вспомнить или же вспоминаешь короткий набор ничего не значащих слов – это неприятное разочарование.

– Иначе говоря, сюжеты как таковые вам не снились?

– Нет.

– Как вы проводите свободное время, если оно у вас есть?

– Специфика моей профессии в том, что свободное и рабочее время, профессия, хобби и развлечения находятся в одном флаконе, потому что голова все равно работает постоянно. Удовольствие от жизни, если только ничто конкретно не портит это удовольствие, тоже получается постоянно. Это непрерывный перетекающий процесс жизни, где отдых – идти по улице и смотреть на листву. И условно работа – сидеть за письменным столом и переносить все, что есть, в слова – это просто разные аспекты одного и того же процесса. Поэтому проблемы свободного времени нет, я не могу разграничить свободное и рабочее время.

– Ваше постоянное место жительства сейчас – Москва?

– В основном Москва: последние годы, купив квартиру в Москве, я провожу в Москве, наверное, девять месяцев в году.

– А гражданство у вас какое?

– Гражданство сохраняется эстонское.

– А налоги платите как, если это корректный вопрос, просто интересно?

– Легко. По международному законодательству, как правило, в том числе и по эстонскому, и по российскому, налоги платит резидент, то есть человек, живущий в этой стране более шести месяцев в году. Таким образом, я российский резидент и плачу налоги согласно российскому закону.

– В Эстонии какой подоходный налог?

– В Эстонии разные, в России, как у иностранного гражданина, у меня 30 %.

– Какое время года вам больше всего нравится в Москве?

– В Москве мне не нравится никакое время года, я не люблю Москву. Москва – это город, Москва – это мегаполис, который является полем делания денег, полем делания карьеры, полем самореализации, установления контактов, постройки бизнеса, знакомства с себе подобными, но это не город в общепринятом смысле слова, и время года здесь, в сущности, не имеет значения. Потому что люди, которым позволяют средства, живут в оборудованном жилище, проводят день в оборудованном офисе, отдыхают в оборудованных местах и передвигаются, пересекая эту зону в оборудованных автомобилях. Москва мало приспособлена для жизни. Пожалуй, лучше всего бабье лето, вот такое, как сегодняшний день, когда мы с вами разговариваем.

– Я правильно понимаю, что в качестве постоянного места жительства Москву вы выбрали потому, что этого требует работа?

– Совершенно справедливо. Если бы я мог жить, где хотел, и денег у меня было бы столько, сколько у султана Брунея, то я бы жил в городе Ленинграде, «вписав» хорошую квартиру, чтобы не портить, упаси господь, архитектуру города в центре, а друзей выписывал бы к себе на частном вертолете или самолете за свой счет, чтобы посидеть, поговорить, погулять по Петербургу, выпить и закусить, там мне хорошо – это лучший город в мире.

– Вы ходите в театр, кино. Какие жанры предпочитаете?

– Вы знаете, в свое время, студентом, живя в полутора кварталах от БДТ, который еще не был официально объявлен великим, я ходил в театр постоянно, и в БДТ в первую очередь. Вот уже много лет я не хожу в театр, потому что, на мой взгляд, живой театр давно кончился. Сейчас мы имеем театр двух направлений: первое – это музей-театр, который по сотому разу ставит классику, забывая, что классика когда-то была современной драматургией, и второе направление – это театр эксперимента, который высмеивали еще Ильф и Петров, описывая постановку гоголевской женитьбы. После того, как ты юность и молодость провел в лучших ленинградских театрах и видел, как великий Товстоногов ставил Грибоедова, видел лучшую Элизу Дулиттл в мире, которую молодая Алиса Фрейндлих играла в «Пигмалионе», видел, как ленинградский Ленком выставлял самый романтичный из всех, наверное, спектаклей XX века «Сирано Де Бержерак», сегодняшний театр не представляется мне интересным. А в кино я хожу редко. Раза два в год я смотрю российское кино, мне как раз хватает его на полгода, до следующего раза, то есть в очередной раз я убеждаюсь, что это не то кино, о котором мы мечтали. А вот кино западное – наверное, три раза в год, потому что есть фильмы, такие, например, как «Авиатор» Скорцезе, которые лучше все-таки смотреть в кинотеатре, потому что даже для шедевров иногда звуковое оформление и размер экрана имеют значение.

– А домашний кинотеатр? У вас есть домашний кинотеатр?

– Нет, у меня нет домашнего кинотеатра, я не испытываю в нем потребности.

– Из российских фильмов за последние лет семь можете какой-либо отметить?

– Нет.

– А «Остров»?

– Нет.

– Почему?

– Что касается российских фильмов начиная с 1991 года, то более всего они напоминают мне высказывания Виктора Борисовича Шкловского, сказавшего: «Что же касается советского литературоведения, то замечательно научились разбираться в сортах “дерьма”». Это не то кино, которое, на мой взгляд, может составлять ценность. Последним истинным фильмом на нашем экране было «Собачье сердце».

– Хорошо, «Остров» вам как фильм…

– Я не вижу в нем ничего заслуживающего внимания.

– Относительно всех ранее снятых российских фильмов? Я сейчас имею ввиду не как шедевр, а в смысле, например, произведено 50 фильмов, и из 50 это, наверное, один из лучших.

– Да, Салтыков-Щедрин сказал, что в любой луже есть гад, между иными гадами и ройся. Это не кино, это не то, что было у нас когда-то. Когда Никита Михалков снимал «Механическое пианино», а Панфилов «В огне брода нет», когда выходили «Служили два товарища», и «Белое солнце пустыни», и «Один из нас», и «Берегись автомобиля», почему после этих шедевров я должен объявлять великим какую-то фигню?

– А «Москва слезам не верит» как вам?

– Ну, это обычное коммерческое кино. На мой взгляд, оно ничего из себя по большому счету не представляет.

– А «Утомленные солнцем»?

– «Утомленные солнцем» – это все на продажу. К сожалению, Никита Михалков, который 30 лет назад был гениальным режиссером, захотел быть славным в международном и прежде всего в американском масштабе и стал делать фильмы, рассчитанные на благосклонное восприятие Западом, в первую очередь Голливудом. Развесистая клюква – это не моя любимая еда.

– Вы занимаетесь благотворительностью?

– Нет, я не занимаюсь благотворительностью, потому что, во-первых, я никак не сталкиваюсь с этим аспектом жизни, во-вторых, большую часть собственной жизни я, скорее, мог выступать как объект благотворительности, нежели как субъект. Мне, как правило, нечем было благотворить.

– Вы считаете себя счастливым человеком?

– Я надеюсь, что да.

– Можно ли сказать, что к основной части человечества жизнь несправедлива в принципе? Можно сузить до российской, потому что все относительно…

– В книге «Великий последний шанс» и в книге «Россия и рецепты» я излагаю свое представление о том, что такое справедливость. То есть даю развернутый анализ и обоснование этого термина, что справедливо и нет. Если брать жизнь в России сегодня, по отношению к значительной части населения, с лету невозможно сказать, это больше половины или меньше, ну, скажем, к половине жизнь, разумеется, несправедлива. Потому что, во-первых, вопиющая несправедливость – лишить средств к существованию людей, которые построили и отстояли эту страну. Второе: вопиющая несправедливость – значительную часть населения лишать возможности нормально учиться, нормально работать, нормально жить. Третье: вопиющая несправедливость – когда богатыми, в основном самыми богатыми, оказались не те, кто наработали свое богатство, организовав и создав что-либо, но те, которые сумели захватить добро, созданное ранее. Разумеется, жизнь в России несправедлива по отношению, я бы сказал, к 90 % населения.

– Согласны ли вы с утверждением, что за все нужно платить?

– Не просто согласен, но и более того, как бы ты ни хитрил и ни изворачивался, ты все равно заплатишь за все в той или иной мере.

– Возвращаясь к предыдущему вопросу: получается, что несправедливость к значительной части населения – это и есть некая расплата за что-либо?

– Нет, я не согласен. За что же платят сегодняшние пенсионеры, сидящие на нищенской пенсии?

– Например, за молчание по многим вопросам, которые были достаточно очевидны, особенно за молчание тех, у кого была возможность высказываться.

– Кто говорил, тот и сидел, это вы бросьте. Государство было организовано по уму, работа велась с самого октября 1917 года, в живых остались только те, которые помногу не вякали.

– Правильно, но они об этом думали?

– Кто думал, а кто и не думал, на то работала могущественная пропаганда, чтоб как можно большая часть народа думала так, как надо.

– Кого вы считаете в России совестью нации, если кого-то можно считать? Ну, например, Ростропович, может быть, Сахаров.

– Вы знаете, одна из особенностей эпох, когда рушатся великие цивилизации и рассыпаются великие культуры, – это вдруг исчезает совесть нации. Вот у нас сегодня: если эта совесть есть, то она спрятана, как белье у воспитанного человека, чтобы не было видно. Когда у меня вышел «Великий последний шанс», то разные люди, начиная от аппарата Думы и кончая самыми обычными низовыми работниками каких-то контор, интересовались: которые люди попроще – кто мне вообще разрешил это написать, что я такой храбрости набрался; кто – почему меня еще не посадили; кто – какие мне следует ожидать репрессии, которые последуют за такой книгой; из чего понятно, что совесть у людей есть, просто они не видят смысла кому-нибудь это показывать.

– Я не считаю, что в этой книге есть что-то такое, за что можно сажать, применять репрессии.

– Я тоже так не считаю, но некоторые полагают, что книга какая-то рискованная, храбрая, ну и вот – продиктованная вот этой буквально совестью самосожженца, хотя я ничего не сжигал, а говорю то, что думаю.

– Если бы вы стали президентом (принимали решения), какие первоочередные задачи вы бы поставили и стали решать?

– Этот вопрос – предложение опубликовать свою предвыборную президентскую программу, и на него в нескольких строках не ответишь, потому что перечень последует из многих пунктов хотя бы на десяток страниц. Есть задачи внешнеполитические, направленные на укрепление страны, на возвращение исконных территорий, на возврат того, что нам по совести не принадлежит. Есть решение задач внутренних, направленных и на подъем благосостояния народа, и на улучшение нравственного климата в стране, и на подъем экономики, и на пресечение безмерного раскрадывания, и т. д.

– Если, допустим, вашу программу с действием нынешнего правительства сравнить, есть ли пересечения?

– Практически нет.

– Практически нет на 90 %, на 80 %?

– На 95–96 %.

– Да, это практически нет.

– Потому что задача первая – это создание хоть одной внутригосударственной силовой структуры, при помощи которой можно последовательно наводить порядок в остальных, без этого невозможно. Это первое. Второе – это полная перетряска гражданской, криминальной, политической полиции. То есть полная реорганизация всей системы МВД, всей судебной системы, всей прокуратуры и, очевидно, еще наименее пораженных коррупцией ФСБ. После чего, разумеется, законы о протекционизме во внешней торговле, направленные на подъем собственного сельского хозяйства и собственной промышленности.

Разумеется, никаких разговоров о вступлении в ВТО, что очень выгодно тем, кто скачивает природные ресурсы страны, и тем, кто ввозит сюда импорт, всем остальным это невыгодно. Разумеется, это и ревизия всего того, что мы отдали в 1991 году, потому что и Крым, и левобережье Днестра, и вся Новоруссия, и северный Казахстан – это, разумеется, российские земли, которые никогда не были иными. Это, разумеется, реорганизация всей бюрократической системы, потому что все посредники, которых можно убрать, должны убираться. Здесь не изобретается деревянных велосипедов, в Америке ты регистрируешь фирму на час, зайдя в юридическую контору, где тебе юрист заполнит стандартный пакет, отправит в управление штата, и в течение двух месяцев ты получаешь уведомление, что ты можешь начинать, – все. У нас за два года из тебя выпьют все соки. Они все убираются, пусть идут работать, пусть проваливаются к чертовой матери, если они не могут жить иначе, нежели сосать соки, вся эта реорганизация! Весь стабилизационный и валютный фонд вкладывается в подъем экономики, трудность только в том, чтобы он не был разворован.

Безусловное введение смертной казни за торговлю тяжелыми наркотиками, за хранение тяжелых наркотиков, то, что условно может называться выше одной дозы, за умышленные убийства без всяких смягчающих обстоятельств и за казнокрадство в особо крупных размерах. Потому что когда ты крадешь миллиард, на самом деле ты крадешь жизнь у сотен и тысяч людей, которые не могут получить лекарства, не могут получить место в больнице, не могут получить работу, и от этого кто-то из них кончает с собой и т. д. Разумеется, никаких ограничений на создание любых политических и общественных союзов, организаций и партий, если их деятельность никак не противоречит действующей конституции и не содержит в себе никаких призывов к экстремизму, национальной розни, насильственному свержению существующего строя. Думаю, что сейчас, если какая бы ни была партия, хоть из двух человек, пошла на выборы в честной демократической стране, на свободных и равных основаниях, она победила бы с треском и грохотом, с огромным отрывом от всех остальных, потому что никаких политических партий у нас нет и никаких программ у нас нет, а есть только кланы, которые делят власть и деньги.

– Ваши возможности превышают ваши потребности?

– Я думаю, что у любого нормального человека потребности в каждый миг чуть-чуть превышают возможности, что есть стимул для повышения этих возможностей.

– Как вы считаете, что нужно для того, чтобы быть успешным, финансово независимым? Для вас ключ к успеху – это… может быть, дисциплина, целеустремленность, уверенность?

– Вообще не моя специфика. Вы знаете, средняя сообразительность, среднее трудолюбие, средняя осторожность и постоянство желания при отсутствии лени. Самое главное – это постоянство желания.

Если ты хочешь постоянно, всегда, 24 часа в сутки, ты добьешься этого с вероятностью 999 из тысячи. Желание формирует человека, формирует его поведение, его способности, круг его общения и направления деятельности.

– Справедливо ли высказывание, что жизнь – это игра?

– Разумеется, нет. Это не более чем одна из метафор. Существует теория игр, существуют разные подходы к понятию «игра». Разумеется, жизнь – это не игра.

– Что для вас деньги? Какое место они занимают в вашей жизни – свобода выбора, независимость, что-то другое?

– Значение денег меняется в зависимости от того, какую часть твоих сегодняшних потребностей они могут удовлетворить. Когда денег нет ни копейки и при этом негде ночевать и нечего есть, деньги играют огромную роль. Здесь иногда думаешь о том, что хорошо бы ограбить сберкассу или украсть кошелек. Ну, разумеется, не у пенсионерки, этого совесть не позволит, а вот у хорошо зарабатывающего человека, – подумаешь, спереть бы кошелек… Жалко, что не умею. Это бывает.

– Это шутка?

– Ну что вы! Вы поговорите реально с бомжами. Это не шутка. Есть точка зрения, что дыра делает вора, и мы знаем, что когда на улице лежит потерянный кошелек, лишь малый процент людей пойдет сдавать в бюро находок, а большая часть людей возьмет себе, зная, что он кому-то принадлежит. Более того, если в бумажнике есть деньги и документы, очень частый вариант, когда документы человеку потом отправляют по почте или подбрасывают. А вот деньги все-таки не отправляют по почте и не подбрасывают. Такова человеческая природа, не будем лицемерить. Понимаете, сегодня деньги – это возможность делать то, что хочется. Мне хочется жить свободно, не думать о том, хватит ли мне на еду в магазине, хватит ли мне на штаны, если старые протерлись. Бывали в жизни моей случаи, когда я не мог куда-то пойти, потому что целых штанов у меня не было, а на новые не было денег, бывало такое, я уже был взрослым, мне уже было за тридцать. Так вот, это возможность сидеть за столом и делать то, что ты хочешь, не думая о том, что ты будешь, есть завтра, особенно если у тебя есть семья. Если денег хватает на то, чтобы жить в нормальной квартире и с семьей съездить куда-то в отпуск и не трястись от страха, что тебе отключат телефон за долг по междугородке, то все, что выше, – это уже от лукавого, мне этого достаточно.

– Михаил Иосифович, подождите. Это я все понял. Здесь вы как-то незаметно перескочили. При чем здесь бомж? Интервью вы даете, соответственно, речь идет о вас, а не о ком-либо еще. Одно дело украсть, а другое дело – найти и не отдать. Совершенно разные плоскости, которые ни в коем случае нельзя сравнивать. Кроме того, вы как-то практически разделили понятие украсть. Воровство – оно и в Африке воровство.

– Я имел в виду вот что: что значит для вас деньги сегодня и сейчас. Сегодня и сейчас, вот я сейчас постучу по деревянному столу три раза, у меня с деньгами все более или менее сносно. Разумеется, я не отношусь к числу людей, которые у нас в России считаются богатыми, хотя с точки зрения сегодняшнего российского пенсионера я, вероятно, очень богат, но с точки зрения олигарха я, конечно, просто голодранец. Значит, я имею столько, что мне хватает на жизнь, и я могу свободно работать. У меня нет своей машины, не потому, что я не могу ее себе позволить, а потому что я не хочу о ней думать. Вдруг ее покарябают гвоздиком? Кончился бензин – надо ехать заправляться. Я выхожу на улицу, поднимаю руку и уезжаю на том, что останавливается, мне так гораздо проще, если мне хватает на это денег, то это большое счастье. Потому что я помню, как я в Москве пять редакций объезжал на метро, а потом ночью мне снилось, что я по-прежнему спускаюсь и поднимаюсь на эскалаторе. В старые времена, оно, конечно, бывало иначе, и нищета – это очень скверное, размалывающее душу состояние, которое никому не стоит рекомендовать. Вот нищета – это совсем не то, что достойная бедность.

– Как кризис 1998 года повлиял на ваше финансовое положение?

– Это была очень смешная история, на одну эту тему я мог бы дать короткометражное интервью. На сентябрь 1998 года, как и на все предшествующие сентябри, у меня был назначен «праздник сбора урожая». Вместо этого, как мы знаем, произошло, соспасибо всем, иное событие. В сентябре я приезжал на книжную ярмарку, где обычно писатели, издатели, книготорговцы, знакомые обнимались, выпивали, строили планы. Вместо этого издательства на ярмарке старались продать свои книги хоть за какие-нибудь деньги, чтобы иметь хоть какой-то оборотный капитал, а с писателями не рассчитывались, потому что все договоры имели долларовую дельту, а поскольку доллар быстро подпрыгнул в два с половиной, в три и далее более раз, то издатели заключили между собой своего рода конвенцию. Рассчитываться по 6 рублей за доллар, когда он тут же уже взлетал до 12, 18, 20, 24. Писатели разводили руками, а издатели говорили: «Сейчас денег вообще нет». Мне честно заплатил только «Вагриус», сказав: «А вот теперь беги и как можно скорее покупай, потому что сегодня доллар опустился до 13, а в субботу он будет уже 19». И я побежал и купил 400 долларов. Надо сказать, что я был приглашен «Вагриусом» же на хорошую посиделку, хорошую дачу, по правильному шоссе, и мой издатель остановился на рыночке закупиться, рыночек рядом с рестораном «Царская охота», и вот на небольшую закупку на рынке пошла более толстая стопочка денег из той пачки, где более тонкая стопочка пошла мне на гонорар за книгу. Было такое время, так что на тот момент я жил плохо, я сильно пострадал, но в 1998 году я окончил книгу «Все о жизни» и полагал, что тираж будет тысяч 10, больше читателей не найдется, но это неважно, потому что я напишу то, что должен написать. И 11 тысяч легло на лотки Москвы исключительно, и пошла допечатка в семерку, в десятку, еще в семерку и т. д., но и потом оно стало как-то выправляться, я это пережил.

– Есть ли у вас недвижимость за рубежом? Это необходимость или инвестиция?

– Если считать Эстонию зарубежьем, то есть, ну и там, мелочи самые, можно сказать, в Нью-Йорке. Должен сказать, что я никогда не рассматривал это как инвестиции. У меня не было тех капиталов, чтобы можно было думать их инвестировать, это просто по жизни так оно получалось. Это не для того, чтобы когда-нибудь перепродать дороже, а для того, чтобы можно было там жить, исключительно.