скачать книгу бесплатно
Мама сухо сказала:
– Выдерни, пожалуйста, обратно свой ремешок. Сейчас он пригодится…
– Он туго сидит. Лучше я поищу в шкафу папин, туристский. Он толще и крепче.
– Правильно. Поищи…
Лерка знала, что ее не тронут, но завыла в два раза громче…
– Искать? – спросил я.
– Подожди… Валерия, марш на кухню и сядь за холодильник, носом в угол. Будешь сидеть, пока не придет папа. Он с тобой разберется как надо…
– Ы-ы-ы… – Лерка понима ла, что папа вернется вечером, а у мамы слушать это «ы-ы-ы» хватит терпения на полчаса, не больше.
Когда она, подвывая, удалилась, мама взяла себя за щеки.
– Ну что ты будешь делать с такой особой…
– Терпеть, – объяснил я. – Пока не женится… то есть не выйдет замуж… Но и на этом ничего не кончится.
– Почему не кончится? – Мама опустила руки.
– Потому что… вскоре она явится с розовым сверточком на руках. «Мама-папа, это ваша внучка Светочка. Мы будем жить у вас. А он оказался таким негодяем!..»
– Тьфу на тебя! Надеюсь, что до того момента я не доживу.
– Как это не доживешь?! А кто будет нянчить моих детей?
– Здрасте! А куда денется твоя жена, мать этих самых детей?
Я поскреб затылок. Потому что неясно еще, как оно повернется в жизни. Вдруг как с матерью Лерки?
Лерка была не полностью моя сестра, а, как это говорят, «сводная». Отец один, а матери разные. Потому что, когда мне было три года, в нашей семье произошла «обычная для наших дней драма» (это по маминым словам). Впрочем, вспоминать драму у нас было не принято.
Случилось вот что. Отец тогда работал на областной телестудии «Наши горизонты», в сценарном отделе, а в редакции «Актуальная тема», по соседству, появилась сотрудница Ева Сатурнадзе. Про нее говорили – «гламурная особа второй пробы», но папа почему-то втюрился в особу стремительно и по уши…
У папы совсем не героическая внешность – он щуплый и даже слегка косоплечий. С быстрыми глазами и торопливыми движениями. Когда говорит, чертит в воздухе ребром правой ладони и часто мигает. Но характер у него прямой. И папа не стал скрывать от мамы новую любовь. Так, мол, и так, вот я весь перед тобой, можешь меня клеймить и осуждать, но все равно ничего тут не поделать.
Не знаю, что тогда чувствовала мама, плакала ли по ночам. Я же совсем кроха был, ничего не понимал. Насколько помню, скандалов не было. Папа собрал чемоданчик, и мне было сказано, что он уехал в командировку. А на самом деле – в новый микрорайон Андреевский, где они с Евой сняли комнату. Мама – как всегда, спокойная и деловитая – отводила меня в детский сад, хлопотала по дому, читала мне по вечерам про Буратино и Карлсона, иногда уходила на ночные дежурства в издательство, а меня оставляла у соседей. Вот соседская-то девочка Галка (на год старше меня) и сообщила мне, что «у твоего папы другая жена».
– А кто же тогда мама? – обалдело спросил я.
– Она теперь никто.
Это было настолько нелепо, что я ничуточки не поверил и даже не стал расспрашивать маму. Тем более что иногда папа «возвращался из командировки», гулял со мной в Загородном саду и на Большом бульваре с каруселями и, случалось, водил в цирк. Но потом исчезал опять – «работа у меня такая»…
«Сезон командировок» длился чуть ли не два года, я привык и думал, что так будет всегда. Но однажды папа вернулся. Вернее, мама его вернула. Потому что «гламурная Ева» стремительно покинула студию и город, укатила в неизвестном направлении (потом оказалось – в Швецию, на веки вечные) и оставила в арендованной комнате папу с годовалой дочкой. Услыхав про такие дела, мама размышляла недолго. Поехала в Андреевский микрорайон, отыскала папино жилье (и его самого в этом жилье), уложила папино имущество в чемодан, а ревучую Валерию усадила в коляску. И велела отцу:
– Ступай за мной.
И привела его обратно в наш дом.
Опять же я не знаю, какие там были у родителей объяснения. При мне – совсем никаких. Просто «папа наконец-то прекратил свои служебные поездки и больше не будет исчезать надолго». А еще «он купил на Севере себе и мне дочку, а тебе сестренку».
Я в ту пору ходил (правда, недолгое время) в детский сад и там поднабрался знаний, каким образом появляются на свет сестренки и братишки. Потребовал у мамы правдивых объяснений. Она растолковала, что «появляются они по-разному». Иногда и правда в местных родильных домах, а иногда в специальных медицинских институтах, где их выращивают по заявкам родителей. Там родители их и покупают… Я в свою очередь разъяснил это соседской Галке, которая пыталась втолковать мне, «как было на самом деле». Мы крупно поспорили, спор услыхала Галкина мамаша и выдрала ее веником. А вскоре соседи переехали, и стало некому смущать мой внутренний покой…
Разумеется, со временем я узнал правду. Но Лерка ее не знала. Мама оставалась для нее настоящей мамой, никак иначе и быть не могло. Характер у сестрицы оказался не сахар. Случалось, что я чуть не ревел от ее вредности. И говорил ей слова, среди которых «клизма навыворот» не самые крутые. Но ни разу в жизни мне в голову не пришло сказать этой стервозной особе, что она «сестра мне лишь наполовину, а маме – и вовсе никакая не дочь». Тема эта была «зарытая в самую-самую глубину». Тем более что настоящая Леркина мамаша, Ева Сатурнадзе, видимо, напрочь забыла и о дочери, и о России.
Конечно, я не все время ссорился с Валерией, бывало, что мы существовали мирно (иногда несколько дней подряд). Я провожал ее в школу, помогал готовить уроки, по вечерам читал ей свои старые книжки про Братьев Львиное Сердце и приключения в Изумрудном городе…
Родители жили по-прежнему, как и до папиных «командировок». Иногда спорили и даже ссорились, но не сильно, потому что у мамы была способность на все смотреть со снисходительной усмешкой. Иногда мне казалось, что она видит в папе не столько мужа, сколько большого сына, моего старшего брата. По правде говоря, я и сам на него порой смотрел так же.
Папа писал короткие сценарии для местных телепередач и более длинные – для всяких постановок. Один раз его имя оказалось даже среди авторов сериала, который смотрела вся страна. Маму на работе поздравляли сотрудницы. Но она говорила, что эта картина – чудовищная дребедень, «„Санта-Барбара“ на подмосковный лад». Папа соглашался. Однако объяснял, что порой приходится «наступать себе на горло, чтобы вырваться из финансовой блокады. Особенно в нынешних условиях глобального кризиса».
О кризисе говорили везде и всюду, поэтому мама не очень критиковала отца. Тем более что мы действительно «вырвались» и сумели выкупить квартиру. «И даже кое-что осталось для дальнейших планов», – напоминал иногда папа. Он собирался купить у своего приятеля-сослуживца Садовского подержанную «мазду». Тогда мы сможем всем семейством путешествовать где хотим. Как в давние времена, когда у нас была старенькая «Лада», развалившаяся потом «буквально посреди дороги».
Мама к идее с «маздой» относилась осторожно. Опасалась, что папа на этой иномарке врежется в первый же столб.
– При твоей-то безалаберности… Тем более что там правый руль.
– Вот именно – правый! – восклицал папа. – Наше дело правое, победа будет за нами!
Мама качала головой. Ее успокаивало лишь то, что в условиях кризиса деньги дешевели быстрее, чем накапливались, и пока «мазда» оставалась мечтой. Правда, папа рассчитывал на свой сценарий телеспектакля «Тени как шпалы» (о молодых журналистах). Этот сценарий обещал продвинуть в производство папин московский знакомый, старый писатель Всеволод Глущенко. Он был наш земляк, а потом перебрался в столицу. У Глущенко отец когда-то учился на журфаке и считался «перспективным автором».
Новый сценарий маме нравился больше, чем старый сериал. Но она говорила:
– Именно поэтому его и провалят. Сейчас продюсерам нужна только всякая любовно-детективная мура.
Я сценарий тоже читал, но, как говорится, «не составил конкретного мнения». Местами казалось интересно, а чаще – так себе. И папе я высказывал это откровенно (хотя и осторожно – чтобы не гасить его вдохновение).
Я заправил рубашку под ремешок и покрутился перед мамой, как перед зеркалом.
– Нормально?
– Совершенно ненормально… – вздохнула мама. – Одни ноги да уши…
– А еще умные, выразительные глаза, – напомнил я.
– Глаза голодного Маугли… Почему ты не обедаешь в школе?
– Достаточно, что там травится вчерашними омлетами Лерка.
– Не сочиняй! «Вчерашними»! У вас в школе постоянные санитарные проверки…
– А зачем обедать в двенадцать часов, если в два или три приходишь домой и здесь на плите заботливо приготовленная мамина еда?
– Подлиза… Но сейчас-то ты можешь пообедать, раз уж пришел?
– Сейчас очень даже могу! Потому что после шестого урока у нас еще экскурсия на кукольную выставку… Это Мама Рита придумала для выполнения планов внеклассной работы. Хватило ума…
– Не ворчи. Все говорят, очень интересная выставка. Я в детстве обожала кукольный театр.
– В детстве я тоже обожал…
Мама опять скользнула по мне глазами.
– Судя по твоему «прикиду»… и по твоим разговорам, детство у тебя еще не закончилось.
– Ну и ладно. Я и не хочу, чтобы закончилось…
Я начал перекладывать из школьно-костюмных карманов в «летние» всякую мелочь: проездной билет (в общем-то почти ненужный), карандашик-брелок, плоский старенький (но надежный!) мобильник… Потом глянул на злополучную пятисотрублевую бумажку, она лежала на тахте рядом с брошенными брюками.
– Мама… а эта «деньга»… она ведь случайная, верно?
– Ты на что намекаешь?
– Ну, она будто неожиданный клад… А те, кто находит клад, они же делятся друг с другом, да?
– Любопытное суждение. Но нашла-то клад именно я!
– Но в моем кармане!
– И… на какую долю претендует юный авантюрист?
– На… пополам.
– Нахал.
– Но это же справедливо!
– Ладно, – усмехнулась мама. Вышла и почти сразу вернулась с кошельком. – Вот тебе «справедливость». – Она выложила на стол две сотенные бумажки, потом четыре десятирублевки и наконец две блестящие пятирублевые монетки. – Как в бухгалтерии… Однако скажи, зачем тебе деньги?
– Здрасте! Разве уже закрыли магазин «Книжный мир»?
– Знаю я этот «книжный». Небось отыщешь там какие-нибудь новые «стреляльные» диски.
– Мам, да когда я их искал! Это пройденный этап! От них зубы ноют… Лучше уж кино «Заоблачный остров»… А может, Лерке куплю яйцо с киндером… Ох, да отпусти уж ты ее, а то гудит, гудит…
– Пусть еще погудит, полезно… А тебя сейчас буду кормить.
– Корми, я все съем. Даже вермишель, похожую на червяков…
– Весь в папу-сочинителя… – Мама смотрела на меня и почему-то не уходила.
– Ой, чуть не забыл!.. – Я сгреб со стола деньги, открыл в шкафу ящик и вытащил из мешанины платков и носков прошлогодний треугольный галстук – косынку, сшитую из черной и синей половинок. Продернул под воротник, завязал. – Вот… Классно, да?
– Теперь тебя точно выгонят с уроков.
– Ну мы же договорились! Я глотну пива, а ты…
– Сейчас кому-то отвесят третий в жизни подзатыльник.
– Ну отвешивай… – вздохнул я. – Все равно я буду тебя крепко любить. Всю жизнь…
Мама вдруг подошла сзади, взяла меня за уши, покачала туда-сюда мою голову.
– Всю жизнь… Скоро вырастешь, уедешь в какие-нибудь дальние края и найдешь, кого любить крепче мамы…
– Крепче никогда не буду. Пусть хоть кто найдется… – шепотом пообещал я. Кажется, чересчур серьезно. Вдруг даже в горле щекотнуло…
Мама отпустила мои уши.
– Повяжись полотенцем, а то закапаешь соусом свой наряд…
Флейтист
На улице я сразу окунулся в горячий день. В солнце, в запахи нагретого асфальта, бензина и клейких тополиных листиков. И понял, что ни капельки не стесняюсь своего легонького наряда. Похоже, что встречные поглядывали на меня с одобрением: вот, мол, какая летняя птаха. Я видел в магазинных стеклах, что «птаха» похожа на цаплю. Ну и пусть! Не на гусака ведь и не на пингвина!
Рюкзачок был почти пуст – лишь с тетрадкой и учебником географии, почти невесомый. Хотелось прыгать.
Лето было как подарок.
Дежурные на школьном крыльце одинаково вытянули шеи:
– Эй, ты куда такой?!
– Сократитесь, – нагло сказал я. – Нам разрешили…
Увернулся от протянутых лап и нырнул в знакомые запахи вестибюля: столовая, гардероб с пыльной «уличной» обувью, хлорка от швабры тети Кати… А потом – скачками по лестнице…
Народ встретил меня со сдержанным одобрением:
– Во, еще одна тощая незагорелость…
– Мама Рита выпадет в осадок…
– Молоток…
– Всё, кранты. Завтра я тоже…
Мы ждали начала урока у кабинета географии, в коридоре. Чибис подошел, глянул улыбчиво. Спросил тихо, но прямо:
– Ты из-за меня так решил?
– В основном из-за лета, – уклончиво сказал я.
Чибис улыбнулся шире: