скачать книгу бесплатно
Я предложил:
– Подождем пять минут все вместе. Чтобы ему не было обидно, – и опять глянул на часы мобильника.
– Ага! А я хлеба принесу! – И Санчик ускакал в дом.
Я сел в лопухи, прислонился к стенке сарая, вытянул ноги. Пахло прошлогодними листьями кленов, молодой травой и «вермишелью быстрого реагирования». Бумсель смотрел обиженно: «Почему не кормите?»
– Иди сюда, – позвал я.
Он тут же подошел. Я ухватил песика под мышки, положил животом к себе на колени. Бумсель притих, только хвост его быстро вращался. Я взял его за уши.
– Хорошая собака…
Ну мог ли я подумать еще полчаса назад, что вот так бесстрашно и с удовольствием буду ласкать незнакомого пса?
У Бумселя часто стучало сердечко.
Прибежал Санчик – с горбушкой каравая и старым номером «Тюменских ведомостей». Соня расстелила газету на ящике.
– Вот. Теперь как в столовой…
– Дай нож, – сказал Санчик.
Соня из кармашка на платьице вынула складной ножик размером с мизинец. Со шнурком на колечке. Санчик начал кромсать им горбушку. Ножик годился для заточки карандашей, но никак не для резки караваев. И все же Санчик ухитрился разделить горбушку на три порции.
– Теперь давай… – Соня протянула к Санчику ладонь.
– Ну чего… – бормотнул он.
– Давай-давай.
– Я в свой карман положу…
– Вот! – Соня показала ему аккуратную дулю. – Забыл, как договаривались?
Санчик сжал губы и отдал ножик.
– Чего ты с ним так строго? – спросил я Соню.
– А потому что… он знает почему. Из-за такого ножичка он до сих пор на учете в милиции.
Я присвистнул. И не поверил.
– Нет, правда, – насупленно сказа ла Соня. – Мы в прошлом году жили в Медведково у тети Анюты – это мамина сестра. Там ребята одну девочку не любили, потому что она заикалась и ни с кем не играла. Как увидят на улице, давай за ней гоняться: «Галка-заикалка, не язык, а палка!..» И в тот раз тоже. Заметили и погнались… А Санечка наш, он же всегда за всех лезет заступаться. Она упала, а он встал перед мальчишками, кулаками замахал: «Не трогайте!» А в кулаке ножик…
– Только не этот, а другой. Но похожий… – хмуро уточнил Санчик. – Я даже и забыл, что он в руке.
– Ну да, – кивнула Соня. – Он тогда что-то из коры вырезал, так и побежал…
– Паровозик я вырезал, чего еще…
– Да!.. А тут участковый Сарайцев… Взрослые не умеют разбираться толком. Получилось, что Санчик во всем виноват, затеял драку с ножом… Его учительница до сих пор каждую четверть на него характеристики в детскую комнату пишет: все еще он бандит или исправился?..
«Сколько же на свете идиотов», – подумал я (не первый раз в жизни). А Соня скучноватым голосом продолжала рассказ:
– Ну вот, мы и договорились, чтобы никогда никакого ножика у него не было, а то вдруг опять что-нибудь… А если надо заниматься вырезанием, он берет у меня… Я же всегда сразу даю, верно, Санчик?
Он кивнул, но лицо у него было какое-то… ну, будто замороженное. И я вдруг подумал, что он может заплакать. Чтобы не заплакал, я быстро спросил:
– А что ты вырезаешь?
– Чаще всего паровозики, – быстро ответила за Санчика Соня. – Они у него так замечательно получаются!.. Сань, покажи…
Тот кивнул и полез в сарайчик. А когда вернулся, лицо было уже «размороженным», глаза блестели. На ладони Санчика держал паровозик старинного вида, вырезанный из коричневой коры. Длиной со спичку… Такой удивительный! С крохотными колесиками и шатунами, с круглой, опоясанной обручами топкой, с будкой, на которой заметны были окошечки и дверцы. И длинная труба торчала над топкой…
– Вот это да… – выдохнул я.
Санчик вскинул коричневые глаза. Сказал шепотом:
– Хочешь, возьми себе…
– Да, – кивнул я сразу.
Не из вежливости, а потому, что правда хотел. Даже затеплел весь. Поставлю паровозик на ту же полку, где «Катти Сарк». Похоже, что они из одной эпохи… Но тут же я спохватился:
– А тебе не жалко?
Соня засмеялась:
– Да у него этих паровозов целое депо!..
Санчик застеснялся, отошел и сунул палец в миску Бумселя.
– Уже нормально… Бумсель, иди.
Тот слетел у меня с колен, как от пинка (но ухитрился при этом лизнуть мне локоть). И зачавкал, захрюкал, вращая мохнатой кочерыжкой хвоста.
Мы придвинулись к накрытому газетой ящику и взялись за ложки…
Бумсель управился первым. Вылизал миску, гоняя ее носом по траве, и глянул вопросительно. Я уделил ему немного от своей порции (и без того самой маленькой).
– Не балуй его, – сказала Соня. – Он может есть сколько угодно.
– Это на первый раз, в честь знакомства, – объяснил я.
Да, обед получился не очень-то обильный, но все же глаза у ребят повеселели. Санчик даже погладил себя по животу, как сытый купец в караван-сарае.
Я еще поразглядывал паровозик и осторожно опустил в левый карман рубашки. А из правого опять достал мобильник.
– Валерия!.. А мама где? У соседей? Ладно, передай, что я перекусил с друзьями, пусть не волнуется… Какое тебе дело с какими! Познакомился с людьми твоего возраста, только не с вредными, как ты, а с хорошими… Жалуйся на здоровье. – И объяснил Соне и Санчику: – Это сестрица. Особа с характером…
– А мы тоже с характером, – сказала Соня. – Бабка то и дело говорит: «Что за упрямые характеры!» И учительница Санчика: «Мишаткин, с твоим упрямым характером ты опять влипнешь в историю…» А он и не упрямый вовсе, только чуть-чуть…
– Мишаткин – это фамилия?
– Да, моя и Санчика…
Мне тут же пришло в голову:
– Тогда вас можно звать одним именем: Вермишаткины. Или Вермишата. За фамилию и за любовь к вермишели…
– Ой, правда! – возликовала Соня. – Санчик, хорошо, да?
Санчик тут же кивнул, но рассеянно. Он смотрел на меня напряженно – будто с просьбой, которую опасался высказать. Быстро глянул на сестренку. И наконец выговорил:
– Клим, а ты можешь еще?..
– Что?
– Ну… еще одно доброе дело…
– Не очень трудное… совсем не трудное… – добавила Соня.
– Ну, если совсем не… Ладно, говорите скорее.
– Дай нам на минутку свой телефон, – тихо попросил Санчик.
– Да, только на минутку, – подтвердила Соня. – Мы позвоним маме и папе. Просто узнаем, как они там. А то давно уж…
– Да пожалуйста!.. Набрать вам номер или вы сами?
– Сами! – обрадовался Санчик. – Может, мы и не дозвонимся, но вдруг повезет…
Он умело понажимал кнопки, с полминуты сидел замерев, с телефоном у щеки. Эльфовые уши торчали остро и напряженно. Потом Санчик мигнул, заулыбался:
– Папа! Это я, Саня! И Соня рядом!.. Ничего не случилось, просто долго не знаем про вас… Потому что мобильник разрядился и в нем деньги закончились, а бабка… баба Лена то есть, ни копейки не дает… Хорошо, заплати! А батарейку мы сами зарядим!.. А мама где? На вахте? Ты ей привет… Ага, пока… а то мы с чужого телефона… Ну, один знакомый мальчик дал!.. Ага, передам!
Санчик выключил мобильник и протянул мне. Улыбался.
– Папа сказал: передай мальчику спасибо… Он, когда уезжал, оставил нам свой старый сотовый, но в нем деньги кончились. Теперь он перечислит…
– Хорошо… А то давайте я положу полсотни на ваш счет. На разговор или на два хватит…
– Не надо, папа перечислит, – поспешно сказала Соня.
– Он всегда делает, что обещает, – объяснил Санчик. – Просто они с мамой не знали…
– А тогда номер ваш продиктуйте. Я запишу. На всякий случай… Помните номер?
– Конечно! – подскочил Санчик. И четко сказал мне цифру за цифрой.
Я ввел их в мобильник. Объяснил:
– Может, еще пригодимся друг другу… Вермишата.
Соня серьезно кивнула. А Санчик… он опустил глаза, пошевелил пальцами в босоножке и вдруг спросил:
– Клим, а ты скаут, да?
– Че-во-о?
Он смутился:
– Ну… к нам в класс зимой какой-то дядька приходил, в рубашке со шнурками и погонами, с нашивками всякими. Рассказывал про скаутов. Говорил, что, когда подрастем, сможем записаться к ним, если хотим делать добрые дела… А ты вот тоже… вон сколько всего доброго…
– Чего – доброго? – Мне тошно стало от неловкости. – Вермишель, что ли? Вот подвиг!..
– Нет, вообще… – тихо сказала Соня.
– И форма у тебя похожая на ту, на дядькину, – заметил Санчик.
– Никакой я не скаут! А форма от лагеря осталась, от прошлогоднего. Ее нам на память отдали, потому что лагерь закрывался навсегда. Из-за кризиса…
Санчик смущенно почесал острое ухо. Соня же (видимо, чтобы разогнать неловкость) спросила:
– А как назывался ваш лагерь?
Гравитация
Лагерь назывался «Андромеда». Говорили, что среди начальства когда-то был любитель фантастики, вот и предложил название в честь книжки Ефремова «Туманность Андромеды». А с начальством не спорят…
Напросился я в лагерь не для радости, а наоборот. Назло себе. Дело в том, что прошлой весной и летом стали глодать меня опасения. Насчет моей личности…
Всякие страхи бывали у меня и раньше. То казалось, что у меня неизлечимая болезнь проказа (подозрительные пятнышки на теле); то возникала боязнь, что отец вдруг снова «слиняет» к какой-нибудь чужой женщине (хотя не было никаких признаков); то свербило голову, что я, наверно, не родной сын у мамы и папы (ну ведь не похож на родителей!). Позже я узнал, что такие страхи называются «подростковые фобии» и что бывают они у многих. Но тогда-то еще не знал и маялся всерьез! А фобия, загнавшая меня в лагерь, была насчет того, что я не приспособленное к жизни существо. Живу, «как растение мимоза в ботаническом саду» (вычитал в старой книжке Михалкова такие стихи).
В самом деле! Я же был «мамы-папино» дитя. Даже в детский сад ходил всего полгода – так уж получилось. Мама несколько лет занималась своей корректорской работой дома и заодно моим воспитанием.
Я дожил до одиннадцати лет и не ведал никаких несчастий. Родительского развода почти не помнил, а других драм в жизни не случалось. Самые большие трудности – это когда не ладится с математикой или когда вредничает Валерия. Всякие ангины и гриппы не в счет. От них только польза. Слегка пострадаешь, зато недели две можно не ходить в школу…
В школе все было нормально. Ни с кем крепко не дружил, но и не ссорился, хотя бывает, что к таким, у кого «мозги вместо бицепсов», прискребаются. Ко мне никто не приставал. Наверно, потому, что еще в первом классе я однажды заставил себя сцепить зубы и начал отмахиваться от обидчиков изо всех отчаянных сил. («Вы только подумайте, ребенок из интеллигентной семьи, а повел себя как взбесившийся гладиатор!» Никто не мог понять, что «ребенка» довели.)
В общем, в классе дела шли нормально. Однако незнакомых пацанов, у которых заметна была всякая там крутизна, я старался обходить сторонкой. И на улицах, и в школьном дворе. Такая моя боязнь посторонним не бросалась в глаза, но сам-то я о ней знал. И вообще много чего знал про себя. Понимал, что никакой закалки внутри у меня нет, потому что опасностей и суровых приключений в жизни не испытывал. Они были только в книжках, в телевизоре и на дисках DVD (не считать же нападение собак, после которого заикался полгода!).
А что же дальше-то будет?
Как стану жить, если попаду в армию? Или в спецучилище, где готовят разведчиков для параллельных пространств? Я был уверен, что такие училища (возможно, секретные) скоро появятся. На фиг я там нужен, мамин хлюпик!.. Да и в любом взрослом деле…
Короче говоря, в начале июня я стал зудеть, что хочу в летний лагерь. Мол, надо же привыкать к самостоятельности. А то ничего не видел, кроме семейных туристических поездок! Папа сказал, что это «речь не мальчика, но мужа». И в профсоюзе работников радио и ТВ раздобыл для меня путевку. Правда, только на третью смену. Два месяца я старательно помогал родителям обустраивать новое жилье, а в конце июля отправился в «Андромеду». С довольным выражением на лице и с обмиранием внутри.
