Обломки нерушимого

– Я старался.

Рэми вздрогнула, взглянув на Элая, точно рядом был дьявол с усмешкой на бескровных устах.

– Элай, я не хотела, чтобы так… А если бы она умерла? Боже… как теперь жить с этим?

– Мне с этим жить, а не тебе. Это во-первых. А во-вторых, я ни о чем не жалею. Я все сделал правильно. Никогда не забуду то, что ты натворила с собой из-за нее. Да я готов был тогда убить ее голыми руками! Так что она отделалась легким испугом.

Тогда Рэми была так напугана, что еще не понимала, какую власть имеет над своим старшим братом. Она повелевала самим дьяволом. И я не преувеличиваю, ведь если Элай, одурманенный сумасшедшей любовью к сестре, почувствует, что той угрожает опасность или ее кто-то сильно обидел, то все святое вмиг покинет его душу, здравый рассудок потеряет свое руководство, и на арену выйдет истинное, черное зло. Потом, когда уже было совсем поздно, он, сам того не понимая, страдал из-за внезапных, очень коротких, но жутко болезненных приступов раскаяния, и вот как после вышеописанного телефонного разговора с Рэми, едва с ума не сходил из-за обезоруживающего страха – это были попытки сонной совести достучаться до своего черствого обладателя.

Рэми перевелась в «Греджерс», желая с помощью смены обстановки и коллектива поскорее забыть всю эту ситуацию с Циннией Каран. Могу сказать, что ей это блестяще удалось. А еще у нее получилось наконец понять, что Элай легко ей подчиняется. Она быстро вжилась в роль кукловода. И если Рэми пусть и недолго, но все же терзала вина за то, что она сделала с Циннией, то, тот кошмар, что должен был произойти с Никки, ее вообще никак не волновал. Вернее, она пребывала в приятном возбуждении, так как сознавала, что они с Элаем теперь уж точно поступают справедливо. Никки заслужила все это.

Если высшие, светлые силы не способны наказать ее в полной мере, значит, придется призвать на помощь самого дьявола.

* * *

– Вы словно близнецы. Не замечали? – сказала как-то Лунет, пристально разглядывая худосочных, белобрысых, с одинаковыми короткими стрижками и нахальными физиономиями Никки и Элая.

– Да, действительно. У нас есть внешнее сходство, – расплылась в улыбке Никки.

– И внутреннее тоже, – добавил Элай.

– Разве?

– Мы – двуличные мерзавцы. Нас все ненавидят, и нам на это наплевать.

– …Не могу не согласиться. Хотя мое самолюбие уязвлено.

– Нет у тебя никакого самолюбия, иначе ты бы не зависала со мной здесь, – буркнул Элай.

– Эй, близнецы, говорите помедленнее. А то я опять вас не понимаю…

– Лунет, иди к Обри и Келсей, развлеки их, – мягко приказал Элай.

– Чего это ты постоянно гоняешь меня туда-сюда, а? У тебя что, появились от меня секреты, а?

– Пошла вон, а! И рот свой в следующий раз откроешь только тогда, когда я разрешу! Пошла!

Лунет изо всех сил постаралась заставить стремительнее двигаться свое вялое, качающееся на волнах эйфории тело, и вскоре покинула ребят.

– Если ты позволишь себе хоть раз обойтись со мной так же, я придушу тебя, – пригрозила Никки.

– Ну, ты чуть умнее мокрицы… Так что с тобой я буду вежлив.

– Благодушный ты ублюдок, Элай Арлиц.

– Что будешь делать после каникул?

– Все, что ты предложишь, – не замедлила с ответом Никки.

– То есть домой возвращаться ты не собираешься?

– Нет, не собираюсь. А что, я тебе уже надоела?

– Ты трусиха, Никки.

– Вот как?

– Ты сбежала от друзей, семьи. Прячешься здесь. Боишься лишний раз подать голос.

– Ты рехнулся? Это же ты предложил мне уехать. Я никого не боюсь! Я просто отдыхаю.

– И сколько еще будет продолжаться твой отдых? – не унимался Элай.

– Слушай, Элай, если я тебе надоела, так и скажи без обиняков!

– Я лишь хочу разобраться кое в чем. Моя сестра очень зла на тебя. И Элеттра тоже. Полагаю, твои подруги с ними солидарны. Ты столько всего натворила, Никки. Неужели не раскаиваешься ни в чем?

– Твоя сестра, Элеттра и мои подруги – идиотки. Маленькие идиотки! Я всего-то чуть-чуть напакостила. И то, у меня была веская причина. Я была в отчаянии! Мне разбили сердце, от него ничего не осталось! Я – хороший человек, я всегда всем помогала. И я бы никогда не пошла на такое… Но мне сделали больно, и я решила ответить взаимностью! Диана и Калли должны были простить, принять и поддержать меня. Так поступают настоящие друзья! А они выставили меня последним ничтожеством! Диана вообще чуть не убила меня. Отлично, правда? И это мне должно быть стыдно?! Элеттра… Эта паскуда получила заслуженное наказание. Я нисколечко не раскаиваюсь. А Рэмисенте я вообще ничего плохого не сделала. Она не имеет права вякать в мою сторону! Они мне противны… Я никого не хочу видеть. И мамашу свою тоже. Ненавижу эту суку! И сестер! Если я тебе надоела, то я уеду. Одна! Куда угодно! Но в Глэнстоун я не вернусь. – Закончив длинную отповедь, Никки почувствовала, что у нее совсем нет сил даже для того, чтобы просто стоять. Она села на пол, обняв колени, и со страхом начала ждать ответной реакции от Элая. Столько всего глотать, нюхать и пить… И все это для того, чтобы получить кратковременное блаженство, а после вновь погрузиться в глухое отчаяние! Когда сознание Никки чуть-чуть прояснялось, она тут же принималась пичкать себя «веселым» ядом, что превращал ее кровь в отравленную жижу и усыплял мозг, кишащий неприятными воспоминаниями.

Никки тогда и не подозревала, что Элай устроил ей проверку. Это был заключительный экзамен, который решил ее судьбу. Элай убедился в правоте Рэми. Никки в самом деле заслужила наказание. Невозможно смириться с ее хамским поведением и забыть то, как она запальчиво винит всех в своих несчастьях.

– Можешь остаться здесь, – после продолжительного молчания сказал Элай.

Никки тут же воспрянула духом.

– Мой повелитель, ты мне разрешаешь? – с наигранной учтивостью спросила она.

– Только я уеду на несколько дней, надо решить проблемы с колледжем.

– Ты учишься в колледже?

– Я художник! Пытаюсь профессионально освоить искусство. Разве я тебе не говорил?

– Мы нюхаем и блюем от зари до зари. Нам некогда разговаривать.

– Да, верно.

Никки поднялась с пола, подошла к Элаю, прижалась к нему, как кошечка, запустила пальцы в его белоснежную шевелюру и прошептала:

– И все-таки спасибо тебе за то, что ты рядом. Когда-нибудь я отблагодарю тебя, хочешь ты этого или нет.

Далее Никки поцеловала парня в щечку. Этот невинный поцелуй обжег его кожу. «Она доверяет мне. И, возможно, даже любит. Все как пожелала Рэми. Значит, больше тянуть нельзя. Пора действовать».

* * *

Элай закатил вечеринку в честь своего грядущего отъезда. Да, вечеринки в Тайсе он организовывал ежедневно, но теперь появился хоть какой-то повод. К тому же тусовка включала в себя еще одно долгожданное развлечение, о котором Никки не подозревала. Лунет уже лежала в углу, не помня, где она и кто она, а Никки все не сдавалась, так что Элаю долго пришлось различными уловками заставлять ее употребить очередную дозу.

– Ты отстаешь, – заявил Элай.

– Издеваешься, что ли?..

– Давай, давай! – Он положил ладонь ей на затылок и с силой наклонил к дорожке.

– Ну не… много мне, – из последних сил сопротивлялась Никки.

– Никки, ради меня!

Когда Никки наконец дошла до такого же угашенного состояния, как Лунет, Элай отправился к парням, что в одной из комнат подготавливали место для съемок. Приглушенный свет, пластмассовые маски с героями мультфильмов и комиксов, которые будут надеты на лица «актеров» во время процесса, разнообразные атрибуты для сексуальных утех, защита. Подготовка была весьма ответственной, как вы могли заметить. Парни так долго ждали этого дня, и вот Элай снова дал им возможность получить удовольствие таким зверским путем. Без своего лидера они боялись действовать подобным образом, поскольку не были уверены в том, что им удастся остаться незамеченными. Элай же четко контролировал своих ублюдков, они были убеждены, что он не допустит прокола, а значит, ничто не помешает им спокойно воплотить свои мерзкие фантазии. Никто из них совершенно точно не понесет за это наказания.

– Веди ее, Элай, – скомандовал Гас.

Никки еле-еле переставляла ноги, даже дышала с трудом. «Я иду… Иду… с Элаем… Да, рядом Элай… Сейчас темно… Почему темно?.. Я, наверное, моргнула… Или я сплю?.. Нет, не сплю… А, может, я умерла?.. Я дышу или нет?.. Дышу… Мы идем… Зачем мы идем?»

– Зачем… Зачем мы идем, – вслух сказала она. – Я хочу лежать…

– Мы сейчас ляжем вместе, – донесся до нее сладкий голос Элая.

– Вместе?..

– А ты разве не этого добивалась? Или я ошибаюсь?

– Элай… – на ее лице появилось слабое подобие улыбки.

«Хочу лежать с Элаем… Хочу Элая… Просто хочу… Хочу что-то…»

– Заходи.

Элай открыл дверь той самой комнаты, где Гас, Хорас, Обри и Келсей с нетерпением ждали свою жертву. К удивлению парней, Никки тут же всех узнала.

– Ребят, а вы что тут… – Никки обернулась. Элай так и не переступил порог. – Элай, выгони их… Элай? – В следующую секунду Элай захлопнул дверь.

Те же чувства, что обрушились на Никки, испытала бы несчастная, больная антилопа, на которую набросились изголодавшиеся львы. Страх, неведомый доселе страх помогал Никки хоть немного соображать и даже давать отпор.

На самом деле ей казалось, что она сопротивляется, ведь даже для того, чтобы только приподнять веки, открыть рот и пошевелить языком, она прилагала титанические усилия. Наркотики отлично справились со своей задачей, превратив ее в полубездыханное, стонущее нечто.

– Не надо… – говорила Никки, когда ее раздевали. – Я не с тобой хотела… – сказала она пристраивающемуся к ней Обри. – Где Элай?.. – почти кричала она.

Никки часто отключалась, но потом снова приходила в себя, когда ее кто-то переворачивал, раздвигал ее ноги, пытался открыть ее рот, брал за волосы с животной страстью.

– Ре-е-бята, ну хватит…

– Келсей, ударь ее посильнее, чтоб закричала, а то она совсем вялая какая-то. Еще! Пусть кричит! Еще!!! Хорас, ты тоже подключайся! Обри, жестче! Так, чтобы у нее глаза из орбит вылетели! Давай! – Эти приказы отдавал Гас, что взял на себя роли оператора и режиссера. Ему часто приходилось ставить съемку на паузу, чтобы скорректировать действия «актеров».

Когда к Никки возвращалось сознание, она чувствовала внутри, где-то внизу, глубоко-глубоко какую-то странную боль. Будто в нее что-то вколачивают. Никогда ей еще не было так больно. Парни смеялись, чередовались, били ее, даже кусали, сражались друг с другом за ее отверстия…

– Я… не могу… больше…

Изуверство над телом Никки продолжалось несколько часов. Элай все это время сидел на берегу, много курил. Когда он соизволил вернуться, «актеры» и Гас уже спокойно храпели в своих комнатах, а Никки так и осталась лежать на том месте, где над ней надругались.

Голая, посапывающая в позе эмбриона Никки вдруг показалась Элаю маленьким, милым, непорочным существом. «Когда-то ты и была такой, бултыхаясь в уютном, теплом чреве своей матери. И ты даже не догадывалась, что с тобой будет через много лет…» – думал Элай, ласково гладя головку Никки.

– Мама… – не открывая глаз, тоненьким, жалобным голоском сказала Никки. Что-то сверкнуло на ее лице. Элай пригляделся – это слеза стекала по ее щеке. – Я хочу к маме… хочу к маме…

Глава 5

Палата Джел была странным, даже пугающим местом: несмотря на то что ее окна были ориентированы на солнечную сторону, внутри постоянно было мрачно и холодно. Саше всегда становилось не по себе, находясь в этой обители жуткой серости и могильной тишины. Поэтому она каждый раз, навещая сестру, приносила живые цветы, с яркими, пышными головками и стойким ароматом, и еще милые игрушки, чтобы добавить красок в это леденящее душу пространство, больше напоминавшее склеп, нежели больничную палату.

– Привет, – сказала Джел, губы ее трепетали в нежной улыбке, сонные глаза медленно смыкались и размыкались.

– Проснулась наконец-то! – обрадовалась Саша.

– Как красиво вокруг! И ты отлично выглядишь. – Джел с искренним восторгом рассмотрела убранство палаты, а после оценила наряд сестры: черную кружевную блузу и элегантные брюки такого же цвета.

– Чепуха! Эти унылые тряпицы абсолютно не соответствуют моему стилю, но совершенно точно передают мое настроение.

– У тебя плохое настроение?..

– Я упустила много работы… Обо мне, наверное, уже все забыли.

– Это невозможно.

– В каждом сезоне появляются новые лица. Дизайнеры, увы, полигамные личности. Сегодня они признаются тебе в любви, а завтра уже и не помнят твоего имени.

– Значит, тебе нужно вернуться на работу.

– А как же ты? Как я тебя оставлю?

– А я скоро уйду…

– Куда уйдешь? – усмехнулась Саша. – Ты еще не поправилась, не спеши. Ой, я могу много чего наговорить, ты же знаешь меня. Я просто… чуть-чуть устала и немного переживаю из-за тебя. Наверное, только сейчас я поняла, насколько ты мне дорога. Что-то я совсем сентиментальная стала! Завтра же надену что-нибудь яркое. Решено!

– Надень лавандовое платье.

– Лавандовое?

– Да, оно мое любимое. Очень идет тебе.

– Хорошо, надену лавандовое. Хотя оно уже такое древнее…

– Я тоже очень устала, Саша. Мне плохо здесь.

Такая резкая перемена в настроении Джел стала полной неожиданностью для Саши. В этот момент ей показалось, что палата стала еще мрачнее, и холод… гробовой холод стал пробирать до костей. Джел смотрела ей прямо в глаза, не моргая. Взгляд ее был ясный, в нем читались мольба и грусть, сожаление и тревога.

– Джел… – прошептала Саша.

Внезапно открылась дверь палаты.

– Саша, пора, – сказал Марк.

Саша подняла голову, проморгалась, посмотрела на Джел, вернее, на ее тело, которое подавало признаки жизни благодаря аппарату жизнеобеспечения.

– Что с тобой? – заволновался Марк, заметив испуг на лице Саши.

Саша ежедневно навещала Джел, разговаривала с ее мертвым телом, делилась переживаниями, корила себя за свое равнодушие и слабую сестринскую любовь, которыми она отличилась при жизни Джел, и порой засыпала у ее койки, продолжая разговор с сестрой уже во сне. Между Джел и Сашей появилась какая-то особенная, мистическая связь, после того как смерть разлучила их. Никогда еще отношения сестер не были такими крепкими. Только сейчас в них появилась истинная, священная сила. Саша верила, что все это не плод ее воображения, не безумие, сопровождающее всякое сильное горе. Джел в самом деле разговаривает с ней и пытается через нее говорить с остальным миром.

– Джел сказала, что она устала… что ей плохо, – ответила наконец Саша.

Марк, тяжело вздыхая, подошел к Саше, обнял ее одной рукой, а второй подал ей документ со множеством печатей и подписей.

– Недолго ей осталось мучиться, – сказал Марк.

– О Господи… – Саша поняла, что отец показывает ей последнее заключение комиссии. Были проведены очередные тесты, обсуждены многочисленные нюансы и наконец вынесено решение, которое позволяет вытащить тело Джел из больничного заточения, предать его земле. Больше нет никаких надежд. Смерть победила. – Папа, неужели это все?..

* * *

Йера долгое время не верила в то, что Джел умерла. А потом она решила всем подыграть, чтобы от нее отстали, перестали доказывать обратное, бередить рану. Йера сделала вид, что смирилась с потерей дочери. Делала она это умело, тем более у нее были такие прекрасные примеры для подражания, как Саша и Марк. Эти двое объединились, подпитывая друг друга мужеством, терпением и силой. Каждый время от времени вытягивал своего товарища по несчастью из пучины горя. Они вместе плакали, вместе смеялись, вспоминая забавные эпизоды, связанные с Джел. Марк передал всю оставшуюся любовь к Джел своей старшей дочери, Саша в ответ проявляла к отцу те сильные, нежные чувства, которые проснулись в ней после смерти сестры. Это были два сообщающиеся сосуда с равным уровнем любви, понимания и уважения друг к другу.

Йера же справлялась сама по себе. Муж и дочь не были обеспокоены ее состоянием, так как полагали, что Йера прекрасно держится, ей каким-то образом удалось быстро окрепнуть после этой трагедии. У нее железная душа, черствое сердце. Ничто не сломит эту женщину. Посторонним людям не давало покоя такое предосудительное поведение Йеры О’Нилл. Помимо того, что все обвиняли ее и Марка в смерти Джел, толпа еще неистово возмущалась: «Как Йера смеет храбриться, а то и выставлять напоказ свою бесчувственность, делать вид, что ничего существенного не произошло?! Не мать, а настоящее ничтожество!» Народ жаждал увидеть мучения Йеры. Йера же полагала, что ее осудят, если она покажет всем свои истинные эмоции.

Только Риннон Арлиц знала, что все не так радужно, как кажется на первый взгляд. От мнения общества разит предубежденностью, а Саша с Марком совершили серьезную ошибку, выбросив Йеру за борт, будучи уверенными в том, что она самостоятельно выживет в бескрайнем, зловещем, смертоносном горе. Поэтому Риннон предложила свою профессиональную помощь, а Йера нехотя согласилась, поскольку не могла отказать хорошей знакомой. Их встречи были наполнены интересными вопросами, глубокомысленными рассуждениями и даже шутками. У Риннон был своеобразный подход к работе. Она медленно, изворотливо исследовала свою пациентку, точно маленькая змейка с целебной силой тихо скользила по лабиринтам ее психики, ласково, ненастойчиво осматривала ее душевные раны, терпеливо, слой за слоем уничтожала ту мощную броню, под которой спряталась Йера вместе со своей болью. У Йеры был запущенный случай. Риннон понимала, что ее искусные методы терапии не работают так, как ей нужно, поэтому необходимо перейти к решительным действиям: вытащить из Йеры все, что она старательно прячет, резко и отточено – как поступает стоматолог при удалении гнилого зуба.

– Я из-за тебя пропустила занятие по аквааэробике, – недовольно высказалась Йера.

– Ничего страшного. Уверена, ты быстро наверстаешь упущенное, – ответила Риннон.

– Куда мы едем? Я уже начинаю нервничать.

– У нас обычный сеанс, и мы едем в тихое местечко, чтобы нас никто не потревожил.

– Риннон, зачем мне все эти сеансы? У меня все хорошо.

– Правда? А то, что произошло с Джел, тебя никак не трогает?

– Какая возмутительная прямолинейность! Марк и Саша давно смирились… и я тоже. Я очень сильная.

– Ладно. Если моя помощь тебе не нужна, я не буду навязываться. Только давай напоследок немного прогуляемся, не зря ведь ехали столько?

Риннон припарковалась, уверенно покинула салон автомобиля. Йера вышла следом, осторожно осматривая территорию, куда ее доставила Арлиц. Суровый лес, скрипучие кованые ворота, молчаливые памятники, покрытые талым снегом.

– Это кладбище? Это кладбище!!!

– Так уж вышло, что в нашем городе это самое тихое место. Пойдем, – ответила Риннон, проявляя нерушимое спокойствие.

– Нет…

– Что такое, Йера?

Йера поняла, что ее вот-вот раскусят. Ржавый, сломанный замок, наброшенный для вида на дверцу, которой она заперла все то живое, настоящее, сильное, все, что испытывает ее горюющая душа, – может тотчас рухнуть, дверца откроется настежь. Йеру больше не спасут искусственные уверенность и мужество, плотной паутиной скрывавшие ту самую дверцу от любопытных глаз и оберегавшие от бесцеремонного вторжения. Слабая, сломленная Йера предстанет на суд общественности. Йера тут же собралась и продолжила свою игру, покорно приблизившись к Риннон и молчаливо согласившись на все, что та предложит.

Они долго гуляли меж могил под звуки завывающего ветра и душесотрясающего карканья ворон. Вдруг Йера остановилась, заметив вдалеке несколько людей в черном, окруживших чью-то свежую могилу. Она внимательно присмотрелась к ним, и, узнав их, едва не потеряла сознание.

– Это Саша и Марк! Что они здесь делают?!

– Не знаю. Пойдем спросим.

Марк стоял, печально склонив голову, роняя слезы. Полы его длинного черного пальто трепыхались на ветру. Саша стояла рядом, из-под ее черной кроличьей шубки выглядывало платьице лавандового цвета. Она тоже беззвучно плакала. Поодаль стояли представители ритуальной организации, а в центре находился открытый гроб, у изголовья которого стояла большая фотография с улыбающейся Джелвирой.

– Что… что здесь происходит? – задала вопрос Йера.

– Йера, прости, я обманула тебя. Мы приехали не на прогулку, а на похороны, – спокойно ответила Риннон.

– Какие еще похороны?!

– У тебя умерла дочь. Ты забыла?

– Твари… Твари, что же вы делаете?! Да как вы смеете?! – Йера подлетела к мужу, и, вцепившись со зверской злостью в воротник его пальто, прорычала: – Ублюдок, как ты мог?!

– Мама, пожалуйста, успокойся!

– А ты… – обратилась Йера к Саше. – Неужели тебе нравится этот спектакль?!

– Йера, послушай меня, – сказала Риннон.

– Замолчи!!! Я подам в суд на тебя, поняла?! Это кощунство!!!

Йера взглянула на гроб, в нем покоилась одежда Джелвиры. Кофточки, штанишки, носочки…

– Это же… Это же ее вещи. Вещи моей девочки. – Йера упала на колени рядом с гробом, погрузившись руками в его содержимое. Далее раздался крик. Громкий, душераздирающий крик безутешной матери. Йера кричала словно одержимая. Ее пальцы крепко сжимали вещи дочери, точно под ними была холодная плоть, точно в гробу лежала сама Джел, и совсем скоро ее хрупкое, детское тельце окажется под землей, и Йера больше никогда не сможет к нему прикоснуться. Йере хотелось самой лечь в этот гроб, ведь ей уже не мил был этот свет, этот воздух…

– Риннон, может, нам не стоит все это продолжать? – забеспокоился Марк.

– Нет. На настоящих похоронах ей будет в несколько раз тяжелее, и последствия будут очень печальными, поверьте мне. То, что мы делаем, можно сравнить с введением вакцины. Лучше пусть немного помучается сейчас под моим контролем. Мы помогаем ей создать «иммунитет», который спасет ее от реальной угрозы, – пояснила шепотом Риннон. – Саша, скажи что-нибудь.

– …Мы собрались сегодня здесь… чтобы… Нет, не могу!

Саша тоже хотела закричать, прильнуть к матери, пропитать мерзлую кладбищенскую землю своими горячими слезами. Для нее и ее отца такая реакция Йеры стала настоящим потрясением. До этого дня они не понимали, зачем Риннон возится с Йерой, почему беспокоится и заставляет их принимать участие в этом странном «мероприятии». Как же Йере удалось так долго молчать, так стойко держаться?!

– Мы собрались здесь, чтобы проститься с Джел, – подал голос Марк, каким-то чудом сохраняя самообладание. – С нашей маленькой, смешной, чуткой, безупречной Джел. Для каждого из нас это огромная потеря… Мы клянемся хранить память о ней и любить ее до конца наших дней.

– Мы никогда не забудем ее доброту, – подключилась вдруг Саша, обнаружив в себе чуточку отваги. – Правда, порой эта доброта граничила с безумием. Всегда буду помнить тот день, когда Джел притащила с улицы бродячего пса. Мы потом подхватили от него какую-то заразу и все лето провалялись с температурой и тазиком для рвоты у кровати. Я злилась на нее жутко! А Джел, несмотря на то, что тоже очень плохо чувствовала себя, пыталась поддержать меня, день и ночь дежурила у моей постели, придумывала всякие игры и… даже читала сказки. Я часто была с ней жестока и несправедлива. Но это оттого, что я бесилась, откровенно скажу вам, бесилась, завидовала ей, потому что она была лучше меня. Может быть, внешне у меня все удачно сложилось, но внутри – полная разруха, уродство и тлен. А Джел… Внутри нее был великолепный мир, богатый, красочный, неповторимый. Такими людьми нужно дорожить, а мы ее даже не замечали, как обычно не придаем значения чистейшему воздуху или глотку воды, без которых нам не выжить. Джел всегда жертвовала собой, всегда удивляла и покоряла природной самоотверженностью и безграничной любовью ко всему живому. Это был потрясающий, талантливый, веселый человечек. Мне будет ее очень сильно не хватать.

Закончив свою трогательную речь, Саша отметила, что что-то изменилось за эти последние несколько минут. Точно! Стало тихо. Йера больше не плакала, не кричала, а спокойно внимала и еле-еле улыбалась.

– Теперь позвольте мне кое-что сказать, – присоединилась Риннон. – Мы здесь прежде всего для того, чтобы проститься с болью. С огромной болью, терзающей ваши скорбящие сердца. А также, чтобы отпустить гнев, обиды, печаль… и тебя, Джел. У тебя была короткая, но очень насыщенная жизнь. Тебя так любят твои близкие! Посмотри на них… Да, знаю, тебе больно смотреть на них. Они страдают, и ты страдаешь. – Семейство О’Нилл с нескрываемым интересом наблюдало за Риннон, с опаской слушало ее странный монолог… а может, и диалог с кем-то посторонним или потусторонним… – Но я клянусь, тебе станет легче, когда они тебя отпустят. Прямо сейчас. Йера, Марк, Саша, вы готовы отпустить Джел, чтобы ей стало легче, чтобы она больше никогда не страдала?

Саша и Марк молча, почти одновременно кивнули. Затем все уставились на Йеру. Та поднялась с колен, медленно отошла от гроба, дрожащей рукой стерла слезы с побледневших щек и сказала: