Обломки нерушимого

– Папа, не хочешь ли ты всерьез увлечься кулинарией? По-моему, у тебя настоящий талант! – восхитилась Калли, уплетая ужин, приготовленный Спенсером.

– Я приберегу этот талант для черных дней. Если уж совсем все плохо будет, тогда устроюсь поваром к вам в «Кэнди Грэдди», – со смехом сказал Спенсер.

– Если могут быть черные дни, тогда эти какие же? – удивился Бенни.

– Бенни, у нас непростой период, но, уверяю тебя, скоро все изменится. Один мой знакомый посоветовал мне обратиться к замечательной женщине. Ее зовут мисс Адоринда, она гадалка, творит удивительные вещи.

– Спенсер, ты в очередной раз доказал, что у тебя скверное чувство юмора, – буркнула Мэйджа.

– Но я не шучу! Мисс Адоринда – действительно уникальная личность. Мой знакомый был на грани разорения, и благодаря мисс Адоринде ему удалось разобраться со всеми финансовыми передрягами и нажить себе тако-ое состояние!

Семья тихо потешалась над наивностью Спенсера.

– Господи, папа, ты прям как Джел. Она тоже верит во всякие такие штуки, – рассмеялась Калли.

– Верила, – резко поправил ее Бенни.

Калли мгновенно поникла. Долго же ей придется привыкать к тому, что о подруге теперь нужно говорить в прошедшем времени. «Нет… Не думай о ней. Будет еще хуже, разрыдаешься при всех, а ты должна быть сильной! Ты их опора!»

– Да… верила, – исправилась Калли и тут же решила продолжить разговор как ни в чем не бывало, как будто сердце ее в данный момент не разрывается от нечеловеческой боли. – Ну, если эта мисс Адоринда сделает так, что я больше никогда не увижу, как Харпер бреет свое мерзкое лицо моей бритвой, то я за.

– Харпер – это еще полбеды. Рут постоянно смотрит на меня, как на привидение. Еще она считает, что я заразна… Ее скудоумие и забавляет, и раздражает, – высказалась Мэйджа.

Не мог промолчать и Бенни:

– А Долли лучше, что ли? Вечно ко мне придирается. Вчера, например, сказала, что я громко глотаю!

– Семья, потерпите еще немного. Я сделаю все, чтобы исправить наше положение. Совсем скоро мы вернемся в Бэллфойер. У нас все наладится. – Спенсер посмотрел на жену, положил свою руку на ее тощую кисть и повторил тихим, но твердым голосом: – Все наладится.

Никогда еще семья Лаффэрти не была такой сплоченной. Финансовые проблемы и болезнь Мэйджи объединили их. Все любили друг друга в три раза сильнее, чем прежде, никто не позволял себе сказать грубое слово своему ближнему. Калли смотрела с восторгом и огромной любовью на своих родителей и братишку, улыбалась со слезами на глазах и думала: «Нет, горе будет, если я потеряю их всех. А пока мы все вместе – я не имею права жаловаться и страдать. Нет никакого горя, есть только небольшие трудности, которые мы непременно преодолеем».

* * *

Рэми провела зимние каникулы у бабушки и дедушки в заснеженном Доннидэе. Она, безусловно, любила своих престарелых родственников, но приехала к ним отнюдь не из-за желания проведать их. Ей просто хотелось сбежать. Не могла она находиться в городе, где каждый третий говорил о Джел и бесцеремонно осуждал ее родителей. Все знали, что мистеру и миссис О’Нилл сейчас, мягко говоря, непросто, но это лишь подстегивало бездушных блюстителей морали. Только ленивый не забросал их жестокими обвинениями. Они же убили свою дочь. Нормальные родители уж точно бы заметили, что с их ребенком не все в порядке, и сделали бы все возможное, чтобы спасти его. Рэми, всегда тонко чувствующая малейшее колебание настроения толпы, не могла найти себе места, жуткие мысли роились в ее голове. Ей настолько осточертело находиться в этой атмосфере скорби и бесчеловечности, что она с радостью изрезала бы каждый клочок своего тела, чтобы медленно истекать кровью, лежа на полу, наслаждаясь долгожданным блаженством, предшествующим неминуемой смерти.

Но у нее оставалось одно важное, незавершенное дело, поэтому ей необходимо было взять себя в руки. И Рэми уехала в Доннидэй.

Увы, ее мечте обрести спокойствие, хотя бы непродолжительное, не суждено было сбыться. И сейчас вы поймете почему.

– Нет, я понимаю, у Грэда полно работы, бесконечные командировки, но Риннон?! Неужели она не могла выделить хотя бы пару дней, чтобы навестить нас? – возмутилась Фрэнси Арлиц.

– Бабушка, я же сказала, она сейчас все свое время уделяет миссис О’Нилл. У той тяжелая депрессия, а мама – спец в таких делах.

– Ну да, это благородное дело… Но знаешь, я уверена, даже если бы не случилось этой трагедии с Джелвирой О’Нилл, твоя мать нашла бы еще какую-нибудь причину, чтобы не приехать к нам!

Фрэнси Арлиц – дама статная, сложная, пылкая, каждое слово она произносила тоном, не терпящим возражений. Эта женщина даже дожив до преклонных лет не переставала контролировать своих мужа и сына. А еще она выбрала излюбленный сценарий большинства свекровей – ревностно относиться к своей невестке, постоянно искать в ней какие-то изъяны, не одобрять буквально каждый ее шаг и пытаться «подогнать» ее под свои стандарты.

– Для нее всегда пациенты важнее семьи, а это неправильно! Да и в конце концов, как она могла оставить тебя? Ты ведь тоже нуждаешься в ее помощи!

– Серьезно? А что со мной случилось, бабушка? Расскажи, а то я не в курсе.

– Рэми, не делай вид, что ты не переживаешь из-за Грейсона.

– Я не переживаю из-за Грейсона. Он жив, здоров, у него все хорошо. Зачем переживать?

– Не паясничай! Ты себя сейчас ведешь, как твой братец!

– А что не так с моим братцем?

– А то ты не знаешь! Мы с Анджелом для него будто не существуем! Вот где он сейчас? Почему не приехал с тобой? Ах, не говори, я и так знаю. Он, как всегда, с кем-то развлекается. Беспутный парень… Грэд ведь хочет видеть в нем надежного наследника, а если Элай станет у руля, то все дело жизни моего сына полетит к чертовой матери!

– Так, если ты начала костерить Элая, то, значит, скоро очередь дойдет и до меня, – сказал Анджел, что сидел все это время в гостиной с внучкой и женой, тихо покачивался в кресле-качалке и боялся лишний раз пикнуть.

– Дедушка, беги, – усмехнулась Рэми, заметив, как Фрэнси перевела грозный взгляд на мужа.

– Да как он побежит-то со своими чахлыми легкими?! Сколько раз я ему говорила, чтобы он бросил курить. Но нет же! Этот болван специально ходит перед мной, дымит, чтобы позлить. Ведь ты будешь умирать долго и мучительно, и мне придется на все это смотреть! А у меня слабое сердце! Я этого не выдержу, понимаешь?!

Да… Фрэнси Арлиц трудно было угодить, ее всегда все огорчало и доводило до бешенства. Вулкан гнева в душе Анджела долго пребывал в спящем состоянии, но Фрэнси сделала все, чтобы добиться его извержения. Анджел возопил:

– Фрэнси, ты можешь хотя бы один вечер помолчать?! Силы небесные, да не курение сведет меня в могилу, а ты!

– Вот, пожалуйста! Я же забочусь о тебе, старый ты обалдуй!!! Ну ничего, Господь Бог покарает тебя за такие слова. Он все видит, друг мой, все!

Тут уже и Рэми не выдержала. Раньше она легко могла переносить бесконечное ворчание бабушки. Но теперь ведь еще и дедушка подключился. Два ворчливых, немощных создания – это уже перебор.

– Как же я люблю бывать у вас, а! Даже не знаю, есть ли еще такое место, как Доннидэй, которое славится такой же «милой» атмосферой?.. Ну разве что ад!

* * *

– Ну, как она?

– Как обычно. Я не знаю, что еще ты хочешь услышать.

– Элай, я хочу услышать заветные слова: «Я все сделал, ей недолго осталось».

– Я все сделаю тогда, когда буду готов, ясно?! Я помню про наш план и не отрекаюсь от него. Это все.

Вдруг Рэми услышала в трубке чей-то до боли знакомый, слащавый смех, и ее всю передернуло.

– Это она, что ли, смеется?

– Рэми, я не могу долго говорить.

– Подожди… Ты молодец. Не торопись. Заставь ее довериться тебе. Я хочу, чтобы она тебя полюбила. Да! И вот когда ты поймешь, что она у тебя на крючке, тогда действуй.

– …Хорошо. Мне пора.

– Подожди, Элай, подожди! Я хочу еще немного послушать, как она смеется. Скоро ей будет не до смеха.

Смех Никки… Ах, какое наслаждение слушать его! С таким же наслаждением Господь наблюдал за веселыми, ничего не подозревающими пассажирами «Титаника», переводя насмешливый взгляд на жаждущий своей жертвы айсберг. Да, этот смех Рэми будет долго вспоминать, после того как их с Элаем план воплотится. Жгучая ненависть к Никки вросла в ее сердце, желание отомстить за подругу, наказать за боль и унижение, за вопиющую несправедливость по отношению к Эл завладело всем ее рассудком, подчинило душу. Все, кто знал Рэми, отзывались о ней как о доброй, отзывчивой, чересчур чувствительной девушке. Но никто не подозревал, что она скрывает. Что мучает ее вот уже несколько лет. Рэми не знала, как с этим справиться. Она могла лишь заглушать на некоторое время те позывы мрачной части своей личности с помощью лезвия. Это было ее наказанием и освобождением. Пока было больно, она ни о чем не думала, становилась самой собой, а вернее той, какой ее все знали и любили. Кроткая, справедливая, ласковая Рэми, любимица семьи и надежный друг.

Ссора бабушки и дедушки встряхнула нервы Рэми, у нее противно засосало под ложечкой. Это означало, что скоро возобновится борьба между ее темной и светлой сторонами и ей снова придется навредить себе, чтобы перекрыть те гадкие ощущения, которые всегда возникают в процессе этой схватки. Но ведь Рэми заключила сделку с Элаем: он помогает ей наказать Никки, а она, в свою очередь, перестает резать себя. Как же теперь быть?

Рэми выбежала на улицу и направилась в сторону парка Доннидэя, надеясь, что свежий зимний воздух утишит ее больной рассудок. Но вдруг она наткнулась на маленький пруд, покрытый льдом. Мысль ударила в нее, как молния в дерево: «Я смогу это перебить». Рэми нашла тяжелую ветку, что валялась неподалеку у какого-то спящего под снежным покровом дерева, и начала с остервенением бить по льду. Слой льда был тонким, Рэми легко удалось расколоть его и сделать небольшую прорубь. Затем она разделась до нижнего белья и, недолго думая, окунулась в ледяную воду.

После этого Рэми заболела и провела три дня в бреду.

– Анджел, она умирает! – кричала Фрэнси.

– У нее всего лишь лихорадка!

– Врач не может приехать из-за непогоды. Да поможет нам Господь!

Голоса бабушки и дедушки были далеко-далеко, где-то в другом мире. Рэми ненадолго приходила в себя, а потом снова погружалась во мрак воспаленного сознания. Жуткие видения тревожили Рэми каждую секунду. Она кричала охрипшим голосом, плакала, разрывала простыни. Фрэнси и Анджел были настолько обеспокоены, что даже и не заметили на теле внучки многочисленные шрамы, когда переодевали, мыли Рэми. Невменяемое состояние Рэмисенты словно передалось и несчастным, растерявшимся старичкам. Два дряхлых зомби с выпученными от страха глазами, как могли, ухаживали за больной внучкой и судорожно молились у ее кровати.

Рэми очнулась после заключительного, самого мощного, безумно страшного видения. Фрэнси и Анджел тоже пришли в себя, обрадовались жутко. Им казалось, что все страшное позади.

Но это было не так.

Однажды Фрэнси зашла в комнату внучки и застала ее у мольберта. Рэми еле-еле стояла, качалась, но тем не менее крепко держала кисть и делала уверенные мазки, не сводя глаз с холста.

– Рэми, а ну живо в постель!

– Я лягу… когда закончу. Мне приснился страшный сон… Нет… Нет, это не сон и не галлюцинация… Это… что-то другое… Оно очень напугало меня… Я должна нарисовать это… И тогда оно больше не будет пугать меня… Мама бы сказала, что таким образом я прорабатываю свой страх…

Спутанные рыжие волосы, каменная маска вместо лица, странный голос – спокойный, чужой, скрюченное, обессиленное тело, на котором висела белоснежная ночная сорочка… Рэми была похожа на какое-то жуткое мифическое существо. Фрэнси испугалась.

Но потом старушка увидела то, что Рэми изобразила на холсте, и поняла, что вот именно сейчас она испытывает подлинный страх, а до этого пребывала лишь в слабеньком душевном потрясении.

– Бог ты мой, Рэми… Что это такое?

– Не знаю… Не знаю… А на что это похоже, по-твоему?

Черный цвет превалировал на этой страшной картине. Внизу была намазана кроваво-красная краска, посередине изображены два серых овала, горизонтальный и вертикальный. Если рассматривать это творение вблизи, то вряд ли удастся что-либо понять. Но если отойти немного…

– Ну… это, наверное, человек. – Фрэнси указала на горизонтальный овал. – Он лежит на чем-то красном. Похоже, это кровь. Много крови…

– А это что? – Рэми ткнула пальцем на вертикальный овал.

– Это… Тоже человек, по-моему. Убийца, может? Ну, если вот этот лежит в луже крови… Да чтоб тебя, Рэмисента! Не знаю я, что это такое! Но от этого нужно сию секунду избавиться! Ради всего святого!

Фрэнси схватила холст и вылетела с ним из комнаты, чуть ли не рыдая от страха.

Рэми так и стояла неподвижно у пустого мольберта. Медленно опустила голову, посмотрела на свои руки. Пальцы были в красной краске, что практически ничем не отличалась от настоящей крови.

– Не помогло… Я все равно боюсь.

Глава 4

Никки, увы, совсем не помнила свои последние зимние каникулы. Но я была рядом с ней, напрасно надеясь, что когда-нибудь она почувствует незримое присутствие моего духа, так что мне не составит труда рассказать вам о том, что ей довелось пережить во время отдыха.

Итак, почему же в архиве памяти Никки не осталось ни малейшей заметочки о том, как она провела каникулы? Да все просто. Беззаботные дни ее были лишены трезвости. Элай увез ее с собой в Тайс, приморский городок, где в арендованном на берегу у подножия скалы домике, что приютил кроме него и Никки еще пять друзей Арлица, на несколько долгих дней воцарилась атмосфера коллективного безумия. Это был грязный, умопомрачительный наркоотрыв. Порошки, таблетки, инъекции, травка в перерывах – вот и весь рацион этой компании… Исчезло время, испарились мысли, забылись переживания, утратился человеческий облик. Тело было способно только смеяться, громко кричать, падать и танцевать, целоваться, еле-еле справлять нужду, нюхать, пить и спать.

Никки казалось, что ей хорошо… Ее душу можно было сравнить с полем, изуродованным минными воронками и усыпанным бесчисленным количеством полусгнивших трупов, на котором теперь, благодаря волшебным веществам, выросли потрясающей красоты цветы… Цветы заполнили воронки и спрятали трупы. Их аромат перекрыл гниль, а насыщенная пыльца покрыла разбросанные кости, обглоданные падальщиками. Так и не скажешь, что совсем недавно на этом самом поле произошла кровопролитная битва. Все хорошо…

Иногда у Никки и Элая включалось сознание на несколько минут – и в мертвой зоне появлялся слабенький сигнал для связи с внешним миром. И тогда ребята вели вялотекущие философские беседы. По крайней мере им казалось, что они были философскими.

– Я… не боюсь смерти. Я боюсь страшного финала жизни, – сказал однажды Элай, растягивая каждое слово.

– Страшного финала? – спросила Никки. Она лежала на полу, лицом к стене, нежно гладя шероховатые обои. Элай разлегся рядом, устремив немигающий взгляд в потолок.

– Да… У тебя может быть красивая жизнь. Тебя могут любить, завидовать тебе. Ты можешь быть успешным, даже войти в историю… И вдруг твое сердце решает остановиться, когда ты сидишь на толчке. И на веки вечные тебя запомнят как обосранного мертвеца… Твои достижения, ум, харизма и обаяние больше никого не волнуют… Не так важна сама жизнь, как ее конец.

– Это… когда смотришь фильм… и понимаешь, что ничего лучше в жизни не видел… но тут все портит глупый финал.

– Да-да… я про то же.

– А мне все равно. У меня паршивая жизнь, и будет паршивый конец… Думаю, обо мне никто и не вспомнит после моей смерти.

– Не поняла… – рядом с ребятами сидела подруга Элая, Лунет – невзрачное, вечно пьяное творение Бога с узким лбом и мышлением. – Про какой фильм вы говорите? И что за конец?..

– Моя маленькая, тупая прелесть, ты лучше помалкивай, ладно? – обратился к ней Элай.

Никки медленно легла на спину, закрыла глаза, положила руки на обнаженную грудь.

– А если я умру прямо сейчас… вот такая… это будет считаться достойным финалом? – спросила она.

Элай посмотрел на нее брезгливо – Никки была похожа на полудохлого мальчика-переростка, – ухмыльнулся и ответил:

– Вряд ли.

– …Ну и хорошо. Все обрадуются…

А потом «сигнал» вновь пропал, и в истерзанной душе Никки распустились новые цветы…

* * *

– И помни, каникулы – не резиновые! Ты должен успеть!

– Как же ты мне надоела… Я понял тебя. Позвоню, когда все сделаю.

Лишь беспощадная настойчивость Рэми, с которой она обращалась к брату всякий раз, когда звонила, мгновенно отрезвляла Элая. Требовательный голос сестры действовал как мощное противоядие, наркотические чары тут же теряли свою силу.

Элай стоял один в полутемной комнате, опершись вытянутыми руками о стену и опустив голову, тяжело дышал, слушал биение свихнувшегося из-за паники сердца, точно готовился к прыжку в пропасть. Никки, смеясь, вошла в комнату, в которой был Элай, и, совершенно не замечая его мрачного настроения, промолвила веселым голоском:

– Я уговорила Гаса и Хораса устроить голый заплыв.

– Отлично. Я позже присоединюсь, – ответил Элай, повернувшись лицом к Никки.

– Лунет увести или ты хочешь с ней оттянуться, пока нас нет?

– Уведи.

– А что мне еще для тебя сделать, мой повелитель? – Никки положила руки на плечи Элая и приблизилась к его суровому лицу, блаженно улыбаясь.

– Чем же я обязан за такое изящное лебезение?

– Ты рядом… И ты сделал так, что я оказалась далеко-далеко от всех своих проблем. Ну, как ты хочешь, чтобы я тебя порадовала? Любое твое желание будет исполнено.

Элай никак не мог поддаться игривому настрою девушки, он сохранял все то же невозмутимое выражение лица, словно между ними была каменная стена.

– Оставь меня хотя бы на полчаса, и я буду тебе премного благодарен.

Никки тотчас отстранилась от него, надула губки и обиженно воззрилась пьяными глазенками:

– Ты мерзкий типок, Элай Арлиц! Неужели я хуже Лунет? Она тупее мокрицы! – высказав все свое недовольство, Никки, шатаясь, пошаркала к выходу.

Элай снова повернулся к стене, уткнулся в нее лбом, зажмурил глаза, и в наступившей кромешной тьме вдруг вспыхнул образ Рэми. Она как-то странно улыбалась, будто ей была известна какая-то жуткая тайна… Хотя почему будто? Элай весь взмок от страха. Сердце громко колотилось. Элаю казалось, что кто-то стоит позади и водит ножом по его спине, щекочет лезвием покрытую мурашками и липким холодным потом кожу. Предчувствие страшной боли и неизбежного трагического финала заставило Элая дрожать.

Элай подумал, что ему срочно нужна свежая доза – так он и объяснил самому себе свое странное состояние.

Но поскольку мне открыты все его тайны, вся его жизнь, я могу со стопроцентной уверенностью заявить, что тут дело было вовсе не в его зависимости… Мучило Элая страшнейшее событие из его прошлого, оставившее после себя глубокий отпечаток.

* * *

Элай уже и не помнил, зачем решил заглянуть в комнату Рэми. Он застал сестру сидящей спиной к нему на кровати. Она не заметила вторжения брата и продолжала что-то увлеченно рассматривать. Элай обошел Рэми, чтобы увидеть ее лицо и… остолбенел от ужаса.

– Рэми! – крикнул он, продолжая стоять и смотреть, как его младшая сестренка сидит с лезвием в одной руке, а второй расковыривает свежую рану на внутренней стороне бедра. Образовался такой глубокий кровавый кармашек…

– Что ты здесь делаешь? – спокойно спросила Рэми, решив наконец отвлечься от своего кошмарного занятия.

– У меня к тебе такой же вопрос… – Элаю стало дурно. Состояние было непредсказуемое, он не знал, что произойдет с ним в следующую секунду: то ли будет фонтанировать рвотой от омерзения, то ли упадет в обморок от страха, а может, и все вместе взятое.

– Не говори ничего маме.

– Зачем ты это сделала, Рэми?

– Не скажу… Ты не поверишь.

– Я всегда тебе верил.

Элай принудил себя держаться мужественно, не смотреть на кровоточащую рану, не замечать обращенное к нему, заплаканное, изможденное лицо с хмурой улыбкой и лихорадочным блеском в глазах, глядящих сквозь него.

– Ты любишь Циннию?

– Да какого хрена, а? – вспыхнул Элай. – При чем здесь она?

– Ответь: любишь или нет? – потребовала Рэми.

Элай вздохнул. «Она невменяемая, – сообразил он. – Отсюда и вопросы такие странные. Нужно постараться аккуратно вести диалог… иначе будет только хуже».

– Мы с ней просто встречаемся. Она… нормальная.

– Я ничего тебе не скажу, – последовал безапелляционный ответ.

– Тогда я все расскажу маме!

– И ты станешь моим врагом!

– Рэми, тебе нужна помощь…

– Я всего лишь хотела, чтобы мне полегчало… Хотела отвлечься, – бросив в сторону лезвие, сказала Рэми. Элай понял, что та медленно приходит в себя.

– А что у тебя случилось?

– Ты не поймешь меня.

– Да, не пойму. А вот мама сможет во всем разобраться. Это ее профиль! Она поговорит с тобой, утешит. Да и в конце концов вылечит!

– Я не больна!

– Нормальные люди не режут себя!

– Я просто попробовала!

– Рэми, я люблю тебя и не допущу, чтобы ты снова навредила себе.

Рэми сползла с кровати на пол, встала на колени и прошептала:

– Умоляю, не выдавай меня. Если мама все узнает, я порежу вены. Моя смерть будет на твоей совести. Ты слышишь меня? Я сделаю это, Элай! И буду до конца твоих дней являться тебе в кошмарах и обвинять, обвинять, обвинять!!! Это ты, ты меня убил!!!

Элай мигом подлетел к сестре. Рухнув рядом с ней на колени, он крепко прижал ее к себе, почувствовал, как она дрожит – или это его так трясло? – и заплакал. Элай был напуган, беспомощен. Рэми, казалось, тоже не уступает ему… Но так только казалось.

– Все, хватит, прошу тебя!!! Я не выдам тебя, не выдам! Только… скажи, – все еще тихо плача, говорил Элай, – причем здесь Цинния?

– …Она довела меня. Я больше не могу!

– Что она сделала?

– Она издевается надо мной.

– Цинния? Издевается?!

– Конечно, в это невозможно поверить. Она ведь с тобой такая милая… Но ты даже не представляешь, на что она способна. Цинния ревнует тебя ко мне.

– Ты же моя сестра! Что за бред?

– Ей не нравится то, что ты любишь кого-то больше, чем ее. Она унижает меня, настраивает всех моих друзей против меня, подставляет всячески, портит мои вещи. Каждый день в «ХолиПрайд» похож на ад!

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Потому что… по-моему, ты впервые по-настоящему счастлив. Я не хотела рушить твое счастье. И не могла пожаловаться кому-то, ведь мне бы никто не поверил. Даже ты сомневаешься сейчас. А это… – Рэми посмотрела на свой порез, – это помогает. На несколько мгновений я перестаю чувствовать, как болит моя душа. Ради этих мгновений я готова изрезать все свое тело…

Ни одному живому существу не понять того, что происходило в душе Элая после этого разговора. Он пережил страшную бурю, что погубила все человеческое в нем…

Цинния Каран была на год старше Рэми, они учились вместе в частной школе «Холи-Прайд» при монастыре, отлично ладили… До того момента, как Цинния приглянулась Элаю. Если бы Элай знал, что скрывается за ее миловидной внешностью, ангельским смехом и ласковым характером… Элай так и не понял бы, что его сестра столкнулась с чудовищной травлей, которую устроила для нее его благоверная, если бы не застал тогда Рэми, вооруженную окровавленным лезвием.

Элай был зол. А когда Элай зол, то он начинает творить ужасные вещи!

На одной из вечеринок он накачал Циннию наркотиками, затем предложил своим дружкам необычное развлечение – отыметь его девушку самыми извращенными способами и заснять все это на камеру. Предварительно Элай купил мультяшные маски, чтобы сохранить конфиденциальность «актеров». Последние, не раздумывая, согласились. Это были четыре похотливых ушлепка – Гас, Хорас, Келсей и Обри. Они чуть ли не поклонялись Элаю, считая его почему-то особенным, и каждая его девушка для них была богиней. Ну а отыметь богиню, да еще и с позволения вожака, – их сокровенная мечта!

Видео с изнасилованием Циннии Элай анонимно выложил в сеть. Какой же разгорелся скандал! И никто – никто! – не обвинял тех четырех подонков, что обесчестили бедную девушку. Волна гнева и общественного порицания обрушилась только на Циннию. Ученица школы при монастыре вытворяет такое! Порочная дрянь! Позор! Цинния совершила неудачную попытку самоубийства, выпила большое количество болеутоляющего, но, к сожалению или к счастью, ее вовремя обнаружила мать.

– Не сдохла она, что ли? – спросил Элай у сестры.

– Откачали… Ее скоро переведут в стационар для душевнобольных. Говорят, она… не в себе, – с трудом ответила Рэми. Элай ничего не утаил от сестры, он с особой гордостью посвятил ее в свои планы. Рэми, может быть, и заставила бы его отказаться от этой затеи, если бы поверила ему. Она до конца надеялась, что брат просто бросит Циннию, и этим ограничится его месть. Но после того как видео с Циннией попало в сеть, Рэми надолго лишилась сна. Она предчувствовала, что у этой истории будет мрачный финал. Так и вышло…