Вальс бывших любовников

Колодина наклонилась к сумке, вынула из нее термос, отвинтила крышку и налила себе чай – запахло лимоном и чабрецом, Лена хорошо знала этот аромат, Горский любил добавлять в чай разные травы.

«Горский… – подумала она с тоской. – Представляю, как он сейчас нервничает, если узнал, что я пропала… Надо было слушаться Шмелева, брать группу захвата, пусть бы сразу накрыли эту ненормальную… Если Паровозников не поймет, как сюда добраться, нам с Юлькой каюк, это точно».

– А ты не спросишь, с чего все это началось? – вдруг поинтересовалась Нина, снова удобно устраиваясь в кресле и сжимая обеими руками крышку термоса. – Ладно, не спрашивай, сама расскажу. Тетка умерла через неделю после выпускного – легко умерла, во сне, наверное, безгрешная совсем была. Спасибо соседям, помогли схоронить. И что мне было делать? Я одна осталась, на работу тут устраиваться я не хотела. Хотела сперва вслед за Максимом в Заполярье рвануть, да вовремя вспомнила, как сидела на лавке, мокрая, замерзшая и униженная, так и передумала. Уехала на Урал, там на завод устроилась в юридический отдел. Оттрубила почти пятнадцать лет и устала, уволилась. Хорошо, денег накопила – куда мне их было тратить, жила в общаге, на еду много не надо. Ну покаталась на эти денежки по миру и вернулась. А когда летела обратно на Урал, в порту столкнулась с Дягилевым. А он меня сперва не узнал, представляешь? – грустно усмехнулась она. – Как такое могло произойти – что меня, такую, кто-то не узнал, да? А вот Максим… и когда я назвалась, у него в глазах даже тени не промелькнуло, как будто между нами и не было тогда ничего. Ждали рейсов своих, сидели в кафешке – и он весь час только о тебе и талдычил, как ты да что ты. Интересовался, не знаю ли я каких подробностей. А я уже и думать о тебе забыла, и если бы не эти его вопросы… Меня, значит, не узнал, а о тебе не забывал ни на секунду. Странно, что не вернулся и не женился. Хотя… он ведь тоже гордый, помнил, видно, как ты его на выпускном отшила. И вот лечу я в самолете, а в голове так и звучит вальс этот чертов, под который ты Максима на выпускном отбрила, так и звучит… И понимаю я, что не на Урал мне надо, а сюда, домой, хоть и нет тут никого у меня.

Она сделала большой глоток, умолкла, глядя куда-то перед собой. Лена чуть пошевелилась – затекли спина и руки, она совершенно не чувствовала пальцев, хоть и пыталась шевелить ими.

– Сказала же – не дергайся, затягиваешь сильнее, – бросила Колодина, разглядев ее манипуляции. – И вот вернулась я сюда… Жить негде, денег уже мизер. Сняла комнатуху, благо, хозяин документы не спросил, я ему сверху чуть-чуть накинула. Соседка попалась тихая, хоть и пьющая. Но она швея, зарабатывала. В общем, сошлись мы с ней, можно сказать. И начала я за тобой везде ходить… – Она снова умолкла, а Лена вдруг поняла, откуда взялось это постоянное ощущение чужого взгляда за спиной – это Нинка всю жизнь практически провела за ее плечом. – Эх, ты не представляешь, как я хохотала, когда увидела тебя с Кольцовым… После Максима – с этим старпером бородатым… Однажды в кафе услышала, как он тебя унижает, как разговаривает с тобой, как с мусором – аж на душе стало тепло. Максим тебя на руках носил, а этот обшарпанный козел вытирал ноги. Ей-богу, Ленка, мне полегчало.

Крошина почувствовала, что к щекам прилила кровь. Сколько же еще людей становились свидетелями вот таких ее унижений в общественных местах, когда ей даже в голову не приходило, что надо просто встать и уйти насовсем, никогда больше не подпуская Никиту близко?

«Как хорошо, что все закончилось…»

– И знаешь, что я тогда придумала? Я устроилась к нему на работу, – продолжала Нина, снова отхлебнув чай. – Он, конечно, и меня доставал, но я представляла ту сцену в кафе и дорисовывала то, о чем не знала – и пропускала его слова между ушей, потому что понимала, что тебе хуже. С тобой он наверняка вообще не стесняется в выражениях.

– Очень рада, что мои непростые отношения хоть немного залечили твои раны, – усмехнулась Лена, хотя ей было очень неприятно это произносить.

Словно не услышав ее, Колодина мечтательно посмотрела в потолок и сказала:

– Я, правда, продержалась у Кольцова всего около семи месяцев, больше не смогла. Зато у меня были его контакты. А однажды я увидела, как он в сквере у института клеится к девчонке. Я сперва глазам не поверила – она очень напоминала тебя, я даже следом за ней походила пару дней. И вот тогда-то и увидела и любовника ее, а главное – платье… Точно такое же платье, как было у меня на выпускном. Он ее в этом платье куда-то на машине увез, я так хорошо видела распахнувшиеся полы пальто и этот материал… У меня долго в глазах стояла опять скамейка у кинотеатра, а на ней я… в платье и промокшая… К тому времени ты уже успела с Голицыным шуры-муры покрутить, с оперком этим… снова к мудаку Кольцову вернулась, потом ушла от него окончательно, а я все думала – как, ну как мне тебя наказать за то, что у меня в жизни не сложилось? И как раз девки эти – Наташка, потом парикмахерша эта Инга… ну и актрисуля Полиночка, как без нее. Вот они меня и натолкнули на мысль. А роман твоего Голицына, как я и говорила, был ни при чем, хотя очень помог, когда ты вдруг взялась его подозревать – я-то иначе задумывала.

– А ноутбук зачем у него из машины украла?

– Чтобы подумали, будто из-за ноутбука все. Вон он валяется, кстати, – носком кроссовки Нина указала на лежавшую в углу сумку. – Не стала включать, побоялась, что засечете. А я так тщательно все продумывала, обидно было спалиться на ерунде.

– Ну, кровь-то свою редкой группы ты на заборе у кинотеатра «Мир» все-таки оставила, – заметила Лена, и Колодина отмахнулась:

– Все равно тебе бы данные из реестра ничего не дали, я ж для них уехала давно. Ухо поцарапала, когда актриску через дыру в заборе запихивала, там машину было вплотную не подогнать.

– А машина чья?

– Колымага эта? Соседки моей, она уже и не на ходу почти была, пришлось повозиться, найти толкового механика, чтобы подлатал.

– И платья наверняка тебе шила соседка, да?

– Угадала. Она швея от бога, только вот пьет как не в себя, дура. Ненавижу алкашей! – Нина передернула плечами и скривилась: – Ну у этой хоть ума хватило детей не рожать.

На стуле зашевелилась Юлька, застонала, и Колодина быстро сделала ей еще укол, снова вернулась в кресло:

– Что, Крошина, хороший вышел сценарий? И ты в главной роли, муза, можно сказать, моя.

– Ну так и убила бы сразу меня, зачем было такой спектакль разыгрывать? – равнодушно спросила Лена, глядя на пьющую чай Нину в упор.

– Так не торопись, – так же равнодушно отозвалась та. – Кто, ты думаешь, будет четвертой жертвой? Ну не Воронкова же. Эта курица смешная мне всегда нравилась. Я и сериал ее с удовольствием смотрела, гордилась даже знакомством. Воронкова твоя – безвредная, чего ей погибать ни за что? Она очнется потом и даже не поймет, что произошло.

– Что ты ей вводишь? – спросила Лена.

– Снотворное, осталось от тетки. Доза большая, но ты не переживай, я все контролирую. Мне ее убивать нет нужды.

– А девчонок тех – была?

– Ну там только парикмахершу было жалко, да и то не слишком – уж очень она к писателю этому клеилась, так и липла, я все гадала, когда же в постель к нему залезет. Но он – кремень, конечно, уважаю. А эти две шалавы – что актриска эта, что репетиторша… Одна с женатым мужиком путалась прямо у жены под носом, а вторая из отца деньги тянула, как пылесос, да матери врала постоянно. Вот скажи, Крошина, почему те, у кого все есть, постоянно хотят чего-то еще? – вдруг спросила Нина, навинчивая крышку обратно на термос. – Мало им, что ли? И ведь тянет их вечно в какое-то дерьмо… Да вот хоть репетиторшу возьми. Переодевалась в платье матери своего любовника и устраивала цирк… это же она в мужике Эдипов комплекс подогревала, надо же…

– Он так не считал. Ему эти игры помогали избавиться от страха перед матерью.

– Ой, да брось! Ты сама-то веришь в это? Элементарное извращение – хотел мамочку наказать, но не мог, потому с девкой этой…

– Ты ошибаешься…

– Да и фиг с ними, – отмахнулась Колодина. – Буду я еще голову этим забивать. В общем, никого из них мне не жалко. И тебя не жалко, кстати.

– Ну это мне понятно, – вздохнула Лена, чувствуя, как сильно занемели пальцы связанных рук. – Только ты ведь не успеешь инсценировку свою провернуть, не дадут тебе.

– А это уже не важно, дорогая. Я тебя здесь на стуле оставлю – какая разница? И будешь ты сидеть в платье, в плаще и очках… и плеер у меня готов, то-то обрадуются твои полицейские приятели. Под музыку будут осматривать.

– И что – у тебя с собой еще одно платье?

– Конечно, – кивнула Нина, показывая пальцем на сумку. – Все там, и платье, и плащ, и колготки с туфлями. И даже очки. Как любил говорить наш препод по психологии – маньяк никогда не отступает от сценария! – Она откинула назад голову и захохотала. – Видишь, как мне знания пригодились? А ты, выходит, своими не сумела правильно воспользоваться, раз здесь сидишь, а не в изоляторе меня допрашиваешь.

– Ну и тебе полегчает, когда ты увидишь меня мертвой в этом… платье? – заставив себя проглотить рвавшееся с губ слово «дурацком», спросила Лена. – Или, может, Дягилев приедет из своего Заполярья и женится на тебе? Что произойдет хорошего в твоей жизни после моей смерти? Тебя же поймают рано или поздно.

– Не поймают, раз до сих пор этого не сделали. А я успокоюсь, – наклонившись над сумкой и что-то там разыскивая, прошипела Колодина. – Успокоюсь! Тебя больше не будет. А Максим… ну, что Максим? Он ни разу обо мне не вспомнил, раз в аэропорту не узнал. Вы ведь оба даже встречи однокурсников игнорировали. Ну он-то понятно… ехать далеко, то-се… А ты? Слишком гордая? Или слишком высоко взлетела?

– Ну ты ведь отлично знаешь, где и кем я работаю. Ни особых звезд на погоны не приобрела, ни начальственной должности. Расследую – и все. А что на встречи не ходила… А какой в этом смысл? Ну вот ты там была – и что?

– Да в общем-то, наверное, ты права, ничего, – пожала плечами Нина, вытаскивая из сумки перчатки и натягивая их. – Все стали какие-то старые, девки обабились, мужики обрюзгли… Пьют, хвастаются чем-то… Да я и была-то один раз всего, так, из любопытства, посмотреть, что стало с Максимом. Тебя-то я часто вижу, все о тебе знаю.

– Ну еще бы – умудрилась всех моих мужчин к делу приспособить. А с Андреем что же – побоялась?

– Да опера твоего только и спасло, что роман с этой звездой, – мотнув головой в сторону неподвижной Воронковой, улыбнулась Нина. – Я уже все придумала, еще бы чуть-чуть, и оперок влип бы, но надо же было их на улице встретить… И так они целовались под фонарем, что стало мне его жалко – ты-то знатно ему нервы потрепала, а тут… Ну, думаю, повезло тебе, парень, скажи Воронковой спасибо. Нет, все-таки подруга у тебя ангел, вот и спасла своего любовника от очередных подозрений. Жаль, что они об этом не узнают, но что уж… Зато оба будут живы и на свободе.

Лена еле заметно перевела дыхание – она все сильнее убеждалась, что Юльке на самом деле ничего не угрожает, кроме, пожалуй, возможной небольшой передозировки снотворным. Но это не так страшно – если сейчас она придумает, как им выбраться, то все будет хорошо, отвезут Юльку в больницу, подержат сутки-двое на капельницах, и порядок. Но для этого нужно, чтобы их нашли.

– Погоди… а где ты тела переодевала-то? – вдруг спросила Лена, испытывая желание все-таки заполучить один из последних кусочков пазла, даже сама не понимая, как ей это пригодится в случае гибели.

– Так в машине. Видела же, какой гроб на колесах? Я этих дурочек предлагала до дома подвезти после разговоров о будущей карьере в кино, – чуть улыбнувшись уголком губ, сказала Нина, натянув перчатки. – Ну задушить оказалось просто, а вот с одеждой повозиться приходилось. Хорошо, что последняя актриса была, я ей сразу велела в образе прийти, так что хоть с ней не возилась. Ладно, Крошина, надеюсь, все я тебе объяснила.

Она встала, и Лена поняла, что разговор закончен, Паровозников не успел, а ей осталось жить меньше пары минут.

«А умирать-то страшно, – мелькнуло в голове. – Так страшно, оказывается…»

– Может, я тогда тоже переоденусь? – равнодушно спросила она, стараясь не смотреть ни на Колодину, ни на Юльку.

– Сильно умная? Нет уж, как-нибудь управлюсь, торопиться мне некуда, здесь искать не станут.

– Откуда ты знаешь? Может, со мной группа захвата приехала и сигнала ждет?

– Да не валяй ты Ваньку, Крошина, – подходя к ней вплотную, прошипела Нина. – Никто с тобой не приехал, я же ждала, вон у меня и аппаратура стоит на окне, – она махнула головой вправо, и Лена увидела, что там, на небольшом окне под самым потолком, укреплена стойка с каким-то прибором. – Это датчик внешнего движения, сигнальчик прямо на телефон идет, так что нет с тобой никого.

Когда руки в резиновых перчатках плотно обхватили шею, Лена поняла, что совсем ничего не испытывает – ни ужаса, ни боли, ни даже просто прикосновения. Закружилась голова – и только.

«Еще пара минут… пара минут… и все…»

Но тут какой-то глухой звук разрезал тишину, и она, не успев понять, в чем дело, мешком упала на пол.

Вой сирены бил по ушам так, что казалось, вот-вот лопнут перепонки. Крошина с трудом разлепила веки и увидела белый потолок, который почему-то трясся из стороны в сторону.

– Где… – прохрипела она, не узнавая собственного голоса. – Где… я?

– Лежите спокойно, Елена Денисовна, – раздался строгий женский голос, и Лена попыталась повернуться на его звук, но не смогла – ее тело не слушалось. – Не надо шевелиться, мы вас к носилкам фиксировали. Вот сейчас масочку наденем кислородную, вдыхайте глубже… – к лицу поднесли что-то прозрачное, Лена сделала глубокий вдох и снова потеряла сознание.

Очнулась она уже в больнице, в палате с монитором, подключенным к электродам на ее груди. С трудом сунув руку под одеяло, Лена обнаружила, что лежит в одном белье. В палате горел только небольшой ночник, жалюзи на окнах были закрыты, и она не могла разобрать, какое теперь время суток.

Очень пересохло во рту, хотелось пить, но даже дотянуться рукой до тумбочки Лена не могла, хотя сквозь какую-то пелену в глазах видела укрепленную там кнопку.

«Наверное, если нажать, придет кто-нибудь», – думала она, но рука слушалась плохо. Очень болело горло, саднило так, словно она выпила что-то жгучее.

Дверь в палату приоткрылась, и на пороге Лена с трудом рассмотрела мужской силуэт. Почему-то стало страшно – как будто она осталась совсем беззащитной и незнакомец может сделать все, что ему заблагорассудится.

– Лена… Леночка, ну как ты? – заговорил вошедший очень знакомым голосом, и Лена, с трудом сумев сфокусировать взгляд на его лице, узнала мужа.

Из глаз хлынули слезы, словно внутри не выдержала преграда, сдерживавшая их, и теперь они свободно текли по щекам, падая на шею.

– Ну что ты… – Филипп сел на край кровати и взял ее руку в свои. – Теперь-то что плакать… Все, слава богу, хорошо, ты жива, Юлька жива… Андрей молодец, конечно, успел… Не плачь, моя хорошая, больше бояться некого.

– А… Нина? Нина… что с ней? – с трудом прохрипела она.

Горский только махнул рукой, давая понять, что сейчас говорить об этом не намерен.

– Почему… почему у меня такой голос?

– Она тебе чуть трахею не сломала, такие ручищи сильные… Ты молчи, тебе сейчас надо как можно больше молчать, иначе так и останется. – он наклонился и поцеловал ее. – Как ты меня напугала, Ленка… Когда Паровозников позвонил, я в первый момент даже не понял, о чем речь. Хорошо еще, что он не такой авантюрист, как ты, сразу Шмелеву доложил, группу захвата вызвали. Только Андрей все равно чуть раньше приехал, как почувствовал. Еще бы минута – и тебя не спасли бы… – Горский судорожно вздохнул. – Ох… до сих пор не могу поверить, что все обошлось.

– Где… Юлька?

– В соседней палате, на детоксе. Там такая доза снотворного – лошадь бы упала. Ничего, откапают за пару дней, все будет в порядке.

– А… я? Со мной… как?

– А ты сперва будешь лежать тут, а потом, когда выпишут, мы поедем в наш ведомственный санаторий, мне генерал лично пообещал и путевку, и отпуск. Будешь гулять, есть, спать и молчать, как рыба, – легонько щелкнув ее по носу, рассмеялся Филипп. – И даже не вздумай возражать! Тут на ушах все ходят, вокруг больницы журналисты дежурят, все хотят твое интервью.

– Удачный момент, – просипела Лена, хватаясь за горло. – Больно…

– Сказал же – молчи. Паровозников спрашивал, когда к тебе можно зайти, он там на станции все закончит с группой и подъедет.

– Пусть сразу, как приедет… хотя нет, он же к Юльке должен… тогда после нее.

– И учти – с ним тоже разговаривать запрещено! Я его предупрежу.

– Блокнот тогда… принеси…

– Все я принес, и блокнот, и ручку, и пижаму, – показывая на брошенный на пол пакет, сказал Филипп. – Твердую пищу тебе пока нельзя, придется все через блендер пропускать.

Лена поморщилась. Но горло болело так, что она даже не сомневалась – выполнять предписания врачей придется.

Она взяла протянутый мужем блокнот и ручку, раскрыла его и быстро написала: «Ты не сказал, что с Нинкой?»

Показав страницу Филиппу, она вопросительно посмотрела ему в лицо.

– Дело завтра закроет Шмелев.

«Почему???»

– В связи с гибелью обвиняемой при задержании.

«Что?! Как это случилось?!»

– Лена, – снова взяв ее за руку, проговорил Горский как можно мягче. – У Андрея не было даже трех секунд на принятие решения, он сделал то, что показалось ему единственно возможным в той ситуации. Если бы он не выстрелил, тебя было бы не спасти уже.

«Я ее расколола уже, расколола… Не понимаю, почему не хватило буквально пары минут…»

Филипп, прочитав это, только вздохнул:

– Этого не объяснишь. Тебе надо написать подробный рапорт, когда сможешь, Шмелев просил передать. Но я бы не стал делать этого сейчас. Отлежись пару дней, отдохни, обдумай все. Торопиться теперь некуда, Юлька вне опасности, убийств больше не будет. Так или иначе, вы ее остановили, Колодину эту.

«Прости, что я сразу к тебе не прислушалась, – написала Лена, чувствуя, что просто обязана дать мужу об этом узнать. – Ты был прав, ты ее сразу заподозрил, а я еще полдня маялась дурью, пока весло это не рассмотрела на снимке».

Филипп помолчал, но Лена видела, как уголки его губ немного дрогнули, складываясь в подобие улыбки.

– Ничего… все ошибаются. Особенно тяжело, когда сталкиваешься с теми, кого знал близко, и оказывается, что они по другую сторону теперь. Ты просто не хотела верить, что кто-то из твоих институтских друзей может быть в этом замешан, а я человек непредвзятый, они мне никто. Ничего, Лена, это не важно уже. Все закончилось.

«Все закончилось».

Лена так часто повторяла про себя эту фразу, что начала верить в нее. Три дня к ней не пускали никаких посетителей, кроме мужа, хотя, как рассказывал Филипп, рвались все – и Паровозников, и почти совсем пришедшая в себя Юлька, и даже Шмелев вместе с Сашей Левченко. Но врач настаивал – больной нужен покой и полная тишина, никаких разговоров.

– Успеешь еще наболтаться, – смеялся муж, когда она в письменном виде жаловалась ему на врачебный запрет. – Теперь ты вообще идеальная жена, мечта любого мужика!

«Не дождешься!» – шутливо писала Лена, рисуя рядом с фразой какую-нибудь рожицу.

В день своей выписки Воронкова все-таки прорвалась к ней в палату, воспользовавшись статусом «звезды» и раздав попутно кучу автографов.

Заперев дверь палаты, она уселась на краю Лениной кровати, обняла подругу и выдохнула:

– Слава богу, что ты есть, Ленка! Я до последнего верила, что ты меня найдешь.

«Как все случилось?» – написала Лена, и Юлька, слегка покраснев, призналась:

– Да я сама дура, не поверишь. Увидела Нинку в холле отеля – рассопливилась… А она как будто и не изменилась, все такая же забитая, одета кое-как, волосенки эти… И так мне ее что-то стало жалко. Сели чаю выпить, а она вроде как между делом и говорит – мол, а поехали в одно место посидим, там здорово. Я говорю – у меня встреча, а она – так ты вернешься до того времени. Я прикинула – успею, если недалеко, а если что – вам позвоню, чтобы забрали. Ну, оставила Андрею записку на рецепшн, что с вами доеду, села в Нинкину колымагу и даже не поняла, как отрубилась. Похоже, она мне в чай что-то подлила. Пока я к администратору за стойку ходила бумагу и ручку попросить.

Лена взяла блокнот и быстро написала: «То-то я твой почерк не сразу узнала – как будто левой рукой снова пишешь».

– Нет, я нормально писала, правой, – вернув Лене блокнот, сказала Юлька. – Видимо, начал препарат действовать, я же за столик вернулась записку писать, чаю отхлебнула сперва. Да еще и телефон в номере забыла, он на зарядке стоял, а я всегда перед тем, как вилку в розетку сунуть, отключаю аппарат – фобия у меня такая, что ли… Потому я и звонила Андрею с Нинкиного. Ну, короче, очухалась я, а понять ничего не могу – руки не шевелятся, ноги привязаны, а на мне платье это в «лапку» и колготки черные. Я чуть прямо там дуба не врезала от страха. И ведь даже не сразу поняла, что это Нинка меня так упаковала. А она ходит по помещению этому и прикидывает что-то, и вид такой, знаешь… как будто ей все равно, она просто работу делает. Вот где жуть… – Юлька вся передернулась, обхватила себя руками за плечи: – Давно я так не пугалась, честное слово. Оказывается, психи – это жуть ужасная…

Лена снова взяла блокнот и написала размашисто: «Да нормальная она. Просто очень долго была несчастна, одинока…»

Воронкова бросила взгляд на надпись и фыркнула возмущенно:

– Крошина, ты сама не в себе, что ли? Мы с тобой тоже долгое время были одиноки – и что? Ни ты, ни я не кинулись молодых девчонок душить, правда?

«Юля, поверь, ей было за что меня ненавидеть. Я же не знала… Мы ведь как к ней относились? Ну Нинка и Нинка, всегда с нами, своя вроде в доску. А она же по Дягилеву с ума сходила, любила его, как сумасшедшая», – написала Лена и сунула блокнот Воронковой.

Та замотала головой:

– Да брось ты! Дягилев же никогда на нее внимания не обращал! Ты вспомни – это же он ее Квазимодо первым назвал. Ну хорошо еще, что не в глаза, она бы раньше с катушек съехала.

«Я этого не помню. Мне казалось, Максим не мог так поступить…»

– Вечно ты всех идеализируешь, Ленка! Да он постоянно над ней посмеивался, а она не замечала. Мы-то думали, просто привыкла за всю жизнь, что над ней вечно прикалываются, вот и не реагирует, а она, вишь ты, влюбилась.

«Юлька, перестань! Ты ведь так не думаешь, я знаю. Что она – не человек? Не могла влюбиться? В Макса полкурса было влюблено, и даже актрисы твои тоже. И Нинка живая… что поделать, если не повезло родиться такой, как ты?»

– Крошина, да ты точно больная! Ты ее еще и оправдываешь?! Она трех девчонок убила, тебя чуть на тот свет не отправила, а ты адвокатствуешь здесь? – изумилась подруга, подняв красиво очерченные брови.

«А ты знаешь, что Андрей ее застрелил?»

Юлькины губы дрогнули, она умолкла и посмотрела на Лену как-то испуганно:

– Это… правда?

«Это работа. И если бы он не успел выстрелить, нас с тобой в живых бы не было. А еще я знаю, как он сейчас переживает, потому что застрелить человека при задержании – не бог весть какой подарок. На моей памяти у Паровозникова это третий случай, и я видела, что с ним творилось после первых двух, а тут еще и женщина, какая бы она ни была».

Написав это, Лена возмущенно посмотрела на подругу. Юлька сидела, опустив голову, и о чем-то думала, Крошиной даже показалось, что она вот-вот заплачет.

– Знаешь, Ленка… – сказала Воронкова, не поднимая головы. – А ведь я, кажется, влюбилась по-настоящему…

Лена толкнула ее в плечо и показала большой палец, но Юлька покачала головой:

– Нет, это не круто. Мы не сможем быть вместе, разве ты не понимаешь? Я – там, он – тут… Кто должен поступиться карьерой? Я свою слишком долго и трудно строила. И Андрей… Я не могу просить его уволиться и уехать со мной, это просто нечестно.

«А ты у него спроси. И не решай за него – ты ведь всегда мне об этом говорила. Не решай за мужчину».

– Ну решить что-то за Андрея у меня вряд ли получится, – грустно улыбнулась Воронкова, поправляя на груди футболку. – Но и за себя я сейчас решить не могу, потому что только-только получила то, чего очень хотела.

«Ну и не нагнетай пока. Если оно твое, то все непременно как-то устроится. И наверняка именно так, как надо. Ну вспомни меня и Горского – кто мог сказать, что мы поженимся, да еще так быстро? Но мы женаты, все хорошо…»

– Не хочу загадывать, – зажмурилась Воронкова. – Обжигалась уже, ученая, не хочу больше. Пусть действительно идет как идет. Куда-то да выйдет…

«Ты когда домой поедешь? В Москву, я имею в виду?» – спросила Лена, и Воронкова вдруг беззаботно рассмеялась: