Мертвые хризантемы

Кику все доставалось просто и без усилий, и это с каждым днем злило меня все сильнее. Я вынуждена часами разбираться в чужих проблемах, иметь дело с психически нездоровыми людьми, чтобы заработать себе на какие-то свои «хотелки», а Кику достаточно просто пойти в банк и снять со счета необходимую сумму. Она легко тратит бешеные деньги, выписывая со всего света чахлые кустики, чтобы потом разгуливать по оранжерее и любоваться цветущими хризантемами, а я бьюсь с сумасшедшей бабой, которой в видениях является покойный муж. Все это заставляло моих «тараканов» хаотично бегать, а не маршировать, и от этого беспорядка в голове мне становилось все хуже.

Кику, словно нарочно, продолжала порхать по жизни, заводила мимолетные романы, которые обрывала ровно в тот момент, когда ее партнер начинал настаивать на чем-то серьезном, а у меня с мужчинами не складывалось. Не скажу, что я не пользовалась вниманием, вовсе нет, но… я не могла преодолеть в себе тот ужас, который испытала, когда отец пытался поцеловать меня. Не помогали ни сеансы самовнушения, ни работа над собой – в каждом мужчине я видела отца. А уж если у него была при этом семья и дочь… Как назло, мной интересовались в основном женатые, желающие завести необременительную связь на стороне. И в какой-то момент количество таких желающих превысило то, что я могла стерпеть.

Я зарегистрировалась на сайте знакомств, использовав имя Кику и ее старенький смартфон, который она оставила мне, купив более современную модель. Почтовый ящик завела тоже на ее имя – не хотела светить собственное. Надеялась, что там все пойдет иначе… Но куда там! Вот уж где открылись бездны…

С каждым письмом во мне росло раздражение. Таких, как мой отец, оказалось великое множество – «да, не скрою, я женат, но с супругой уже нет никаких отношений, живу только ради ребенка, бла-бла-бла». Как будто им всем раздали образец, и теперь это больше напоминало рассылку, чем общение. Никто не хотел серьезных отношений, все рассчитывали на необременительные постельные удовольствия – и все. Я долго не соглашалась на встречи, но в конце концов одному из этих мужчин удалось уговорить меня. Его звали Максим Колыванов, мы долго переписывались, и он показался мне вполне адекватным на фоне остальных. Кстати, и единственным, кто не говорил о семье – похоже, женат не был. Переписка, которую мы вели около двух месяцев, была какой-то очень теплой, спокойной, ничто вообще не предвещало каких-то неприятных сюрпризов. На встречу с Максимом я накрасилась почти в стиле Кику – пришлось, так как в переписке я соврала, что увлекаюсь Японией, и он попросил продемонстрировать, как выглядит гейша. Кимоно у меня, конечно, не было, да и глупо было бы приходить на свидание в таком виде, а вот макияж я решила сделать – все равно договорились, что я встречу Максима на вокзале на своей машине. Пудру и помаду у меня забыла Кику после одной из своих ночевок, но мне необходима была заколка, и я не придумала ничего лучше, как украсть ее у подруги – просто взяла с полочки под зеркалом в ванной во время празднования дня рождения Аниты, куда меня пригласили тоже. Честное слово, я не собиралась никого убивать… Если бы Максим не схватил меня и не попытался изнасиловать прямо на капоте машины, ничего бы не произошло… Но случилось так, как случилось, и единственное, что я успела, – это вырвать из пучка волос заколку и всадить ее между ребер напавшего. Когда Максим мешком упал на землю и задергался в предсмертных судорогах, я очень испугалась. В моей руке была зажата заколка, и я как зачарованная наблюдала за упавшей с ее кончика на землю каплей крови. Почти не соображая, что делаю, я воткнула ее обратно в волосы, села в машину и поняла, что нужно срочно что-то придумать. С одной стороны – кто может заподозрить меня, Людмилу Лагутину, в том, что я вообще была знакома с этим Колывановым? На сайте я называла себя Кику. А с другой… реальная Кику в последнее время стала совсем невменяемой, так что вполне могла и убить кого-то, почему нет? Главное – организовать побольше улик. Идея с цветком хризантемы пришла мне в голову, когда я ехала из карьера, куда выбросила труп Максима, домой. Пришлось завернуть в коттеджный район, благо, часто бывая в доме Кику, я знала и код от ворот, и то, как расположены фонари во дворе, что дало мне возможность пробраться в оранжерею, сорвать первый попавшийся цветок. Оставалось только вернуться и сунуть его в карман куртки Максима. Мне уже не было страшно – в его бумажнике я нашла фотографию молодой женщины и маленькой девочки и все поняла. Он был такой же, как другие. Изменник, предатель и к тому же насильник. Не о чем жалеть.

Дома я сразу залезла в душ и скребла себя жесткой мочалкой так, словно хотела содрать кожу. Мобильный телефон, который я вытащила из кармана Максима, спрятала под ванну, задвинула в самый дальний угол. Я еще не совсем твердо решила, что буду делать дальше, и, возможно, если бы Кику не позвонила утром и не сообщила, что собирается лететь на выставку хризантем в Японию в конце сентября, я передумала бы так жестоко наказывать ее за все свои детские и юношеские обиды. Но тут в моей памяти всплыло все – праздники, которые устраивал ей отец, где я присутствовала в качестве совершенно чужого человека, просто подружки. Ее красивая и модная одежда, украшения, косметика – все, чего у меня никогда не было. Ее легкая и беззаботная жизнь. Доставшиеся ей совершенно ни за что все деньги отца и права на его изданные книги по японскому искусству. Меня же он не хотел сразу и так никогда и не узнал, что на самом деле девочка Люся, появляющаяся в их доме, вовсе никакая не «младшая подружка» его обожаемой Кику, а его родная дочь. В моей голове словно взорвался огненный шар, и сотни мелких осколков впились в мозг, причинив такую невыносимую боль, что терпеть ее не было никаких сил. Деревянным голосом пожелав Кику счастливой поездки и положив телефонную трубку, я уже не сомневалась ни в чем.

Выбирала я всегда мужчин женатых, из соседних городов и с детьми – с дочками. Подсознательно я видела в них отца и Кику, людей, из-за которых, по моему мнению, моя жизнь сложилась не так, как могла бы. Двух остальных – Константина и Игоря – я убила уже легко, не испытывая никаких угрызений совести. Обнимала, прижималась – и всаживала заколку между ребер. Я ведь медик, я знаю анатомию… Нет, мне уже не было страшно.

Связку ключей я вытащила из ее сумки в тот день, когда Кику в очередной раз осталась ночевать у меня. Они пригодятся мне, когда я буду подбрасывать улики – я уже решила, что мобильные телефоны закопаю в оранжерее. Теперь я имела туда доступ, могла обставлять все сразу так, чтобы тень подозрения упала на Кику. В тот момент я даже не знала, что украла заколку Аниты, а не Кику – отец заказал две таких, они отличались лишь цветом жемчуга. Я просто перепутала их, увидела у зеркала в ванной и взяла. Клянусь, я не заметила разницы. К Аните у меня не было никаких претензий, она прожила страшную жизнь и не заслужила, конечно, того, чтобы ее подозревали. Ей, как я понимаю, хватит своих скелетов в шкафу. А Кику… Почему ей все, а мне ничего? Только потому, что она рождена в браке, а я – нежеланный плод интрижки? Это несправедливо. Убив этих троих блудливых козлов, я отомстила отцу, а его дочь должна была понести за это наказание. Возможно, я как-то неправильно понимаю значение слова «справедливость»…

К несчастью, сразу после Колыванова я познакомилась на сайте с Владом Лушниковым – и не смогла его убить, потому что он меня зацепил. Даже не как женщину, а как профессионала. Я увидела в нем что-то родное, думала, что смогу помочь. Я так и не поняла, зачем он вообще регистрировался там – никаких намеков на близость и разговоров о чувствах. Он просто выговаривался мне, выплескивал свою боль, пытался понять, как впал в зависимость от женщины, которая его полностью подавила и уничтожила. Я хотела помочь – но так и не смогла. И в том, что Влад убил себя, тоже есть моя вина, так что можно считать и его моей жертвой. Я убила его не физически – но тем, что не смогла помочь, и это куда страшнее, чем все остальное. Именно его смерть заставила меня прийти с повинной. Если бы не Влад… но он стал являться ко мне по ночам, стоял в углу комнаты, склонив набок голову, и молча смотрел с укоризной во взгляде. Это стало невыносимым…

Нет, мне не жаль этих троих, разве что их жен и дочерей, но лучше жить и знать, что твоего отца убили, чем выяснить, что он изменяет твоей матери.

Я откажусь от психиатрической экспертизы, мне не нужны никакие поблажки и уловки. Я признаю то, что совершила, и наказание за это тоже понесу, как положено. Так меня научила мама – всегда отвечать за свои поступки, как бы тяжело и горько это ни было.

Четыре месяца спустя

Полина закончила обвинительное заключение, встала из-за стола и взяла сигарету. Не было ни ощущения радости от законченного дела, ни чувства удовлетворения. Людмила Лагутина, абсолютно спокойно рассказывавшая о том, что совершила, и обыденно показывавшая все свои действия на следственных экспериментах, вызывала у Полины не ненависть, не презрение, не страх, а жалость. Как к больному ребенку, за которым в больнице никто не ухаживает. Внешне благополучная и даже успешная, внутри она сожгла себе всё своей ненавистью к отцу. Возможно, если бы Александр Комарец не проявил к ней интереса как к женщине, Людмила не решилась бы на убийства. Но выходило, что он ее предал дважды – сперва отказавшись от отцовских обязанностей, а затем решив сделать любовницей. Этого перенести она уже не смогла. И решение подставить Кику, виновную лишь в том, что она была законнорожденной дочерью Комарца, конечно, было продиктовано той завистью, что родилась у Людмилы еще в детстве.

Вот так, сам того не зная, Александр Комарец сломал жизни своих дочерей.

Анита тоже не была ангелом, судя по записи на видеокассете. Правда, за давностью событий ей и предъявить-то нечего, она не убивала бизнесмена, хоть и присутствовала при этом. Живет теперь где-то за границей, и ей совершенно нет дела до всего, что осталось здесь, в Осинске.

Полина же испытала облегчение от того, что дело завершено, можно ехать домой, где она не была четыре с лишним месяца. Правда, на Новый год Лев привез детей, и они чудесно провели все праздники, катаясь на лыжах и санках на базе, куда их отвез Слава Кучеров. Полина сперва переживала, что возникшая между ними после того поцелуя неловкость может как-то выплеснуться, но ничего не произошло – Слава играл со Львом в шахматы, спорил с Инной о преимуществах местных театров, словом, пришелся «ко двору».

Поездку в Москву, которую Лев обещал дочери, они отложили на весну, но никто об этом не пожалел – Новый год и каникулы прошли отлично, а теперь, завершив все формальности, Полина сможет вернуться в Хмелевск.

Дина Комарец, выйдя из изолятора, совершенно не изменилась, разве что стала больше времени проводить в обществе Виктора Индикова – Полина не раз встречала их в городе, и Кику казалась совершенно нормальной, обычной женщиной.

Видимо, от Индикова же Кику узнала, что Полина уезжает, и пришла неожиданно к поезду, принеся большой букет хризантем и красный бархатный футляр, в котором оказалась заколка-канзаши с головкой в виде разноцветной ракушки.

– Берите, Полина Дмитриевна, это от чистого сердца, – сказала она, вкладывая футляр в руку Каргополовой. – Спасибо за то, что разобрались во всем.

– Скажите, Кику, а вы знали, что было на той кассете? – спросила Полина, мучившаяся этим вопросом несколько недель.

– На какой кассете? – вскинула вверх тонкие брови собеседница.

– А… извините, это я так…

Проводница в красном берете и синем форменном пальто громко объявила, что пора занимать места в вагонах, поезд отходит через две минуты. Сунув Полине в руки букет, Кику еще раз пробормотала:

– Спасибо вам, – и Полина вздохнула:

– Вы же знаете, Кику, что Людмила практически явилась с повинной.

– О ней я не хочу говорить вовсе, – отрезала Кику, но Полина от Кучерова знала, что она навещает подругу в изоляторе, носит ей передачи и даже наняла адвоката, от которого Людмила в конце концов все равно отказалась. – Хотя… знаете, как говорят японцы? Прощай другим, но не прощай себе. Я простила.

Она повернулась и пошла к вокзалу мелкой семенящей походкой. Полина проводила ее взглядом и вошла в вагон, положила букет на столик и повторила негромко:

– Прощай другим, но не прощай себе. Пожалуй, это правильно. Другим – нужно, себе – нельзя. И Людмила себе тоже не простила.

Поезд медленно тронулся, вокзал поплыл, оставаясь где-то позади. Через несколько часов Каргополову встретят муж и дети.

И наверняка – новое дело.

Примечания

1

Стихи Ольги Пряниковой.