скачать книгу бесплатно
– Что-о-о?!! – опешил Михаил. Нет, не опешил… Он просто-таки врос ногами в пол. – Откуда ты об этом знаешь, Станек?..
– Знаю, Михаська! Знаю!.. Дело в том, что не так давно был я свидетелем разговора своей матушки с моим отцом и впоследствии много размышлял об услышанном, много анализировал и сравнивал…Так вот… Как-то мой отец, Адам Войцеховский, вернулся домой только под утро… Вернулся подшофе… Очевидно, у кого-то из господ в преферанс всю ночь играл. Матушка упрекнула его в неверности, и тогда он в сердцах выкрикнул: «Сама шлюхой была хорошей, и Станислав – верное тому подтверждение!!! Господа мне уже открыто об этом в лицо говорят…»
– О чём?.. – скрыто улыбнулась моя матушка.
– О том, что Станислав не мой сын…
– И чей же он сын? – вкрадчиво поинтересовалась у него моя матушка.
– Ах, да-а-а… ты же не знаешь, чей он сын! Хорошо!.. Открою тебе тайну. Соседа нашего Стефана Ордоновского он сын!..
– Ах, вот как?! – прямо-таки вспылила мать. – В таком случае пусть эти господа не за чужими, а за своими женами присматривают! А то ведь я быстро разочарую всех твоих наушников в их же женах, которые, в отличие от меня, и в самом деле им изменяют! Причём, самым наглым образом. Даже знаю, где, и знаю, с кем! А что касается моей связи с бароном, так это еще доказать надо! А у кого эти доказательства есть? Ни у кого их нет и никогда не будет! Так что всё это – пустые, ничем не обоснованные домыслы!
– Ах, вот оно, в чём дело!.. – побледнел от злости мой папаша. – Надеешься на то, что ни у кого нет доказательств, которые бы подтверждали твои шашни с бароном?! Ну, знаешь!.. – принялся он метаться по комнате. – Ты, очевидно, и впрямь меня за дурака держишь, коль уж думаешь, что я не замечаю, какими ты глазами на Ясно Вельможного пана поглядываешь… А я все вижу! Не слепой!!!
– Это какими же глазами я на него поглядываю?.. – невозмутимо спросила его моя мать. – Интересно было бы узнать…
– Какими?.. Глазами изголодавшейся самки, вот какими!.. – задрожали губы и щеки моего отца от негодования… – Да, да! Глазами изголодавшейся самки ты всегда на него смотришь! Самки, ещё и ещё желающей любви от этого мощного кобеля. Надо быть слепоглухонемым, чтобы не понять, что между вами уже что-то было!.. Было!!! И было не раз!!! Но тебе все мало… Мало… Тебе ещё и ещё подавай сладеньких утех с этим пошлым развратником! Да и зачем далеко ходить, если главное доказательство твоих измен каждый день перед моими глазами слоняется. Может, ответишь мне, в кого это Станислав под два метра ростом вымахал, точь-в-точь, как наш сосед, Ясно Вельможный пан Ордоновский? Может, в меня? Ха-ха-ха! Тогда, наверное, в тебя? Тоже – ха-ха-ха! Да в твоей и моей родне все – чуть более полутора метров в росте! А внешние данные!.. Что-то, моя любимая супруга, я ничего своего в Станиславе не нахожу! Зато вот от барона Ордоновского у него – всё!.. И глаза… причем, заметь, карие глаза, как у самого Ясно Вельможного! А у нас с тобой, между прочим, глаза голубые. Не так ли?! И роскошные вьющиеся волосы Станислава – тоже точь-в-точь такие же, как у Стефана Ордоновского, в отличие от моей плюгавой лысины и твоих жиденьких белобрысых волосенок, прикрытых дюжиной накладных паричков. А сколько в характере Станислава надменности, капризности, заносчивости! Не поймёшь, с кем общаешься – или с собственным сыном, или с их сиятельством бароном Ордоновским!..
Услышанное застало Михаила врасплох… Он озадаченно развел руками… потом в размышлениях стал пожимать плечами…. потом вдруг глупо улыбнулся и наконец-то растерянно спросил: «Станек!.. Почему же ты мне раньше ничего об этом не рассказывал?.. Ведь это потрясающее известие!»
– Ach, cholera!.. Сам об этом только этим летом узнал, когда с родителями в Питере встречался… Они туда из Варшавы на время войны переехали.
– Так вот оно в чём дело?.. – всё поглаживая свою маленькую бородку, раздумывал Михаил. – Так, может, потому-то с самого раннего детства мы и были с тобой неразлучны? Не иначе, как зов крови, братишка! О, Jezus Maria! Да ты, скорее всего, и вправду мой брат! – вдруг он на радостях саданул Станислава в плечо, да так саданул, что тот на несколько шагов отскочил от него в сторону и, инстинктивно ухватившись за место удара, болезненно поморщился…
– Вот это новость, Станек?! – продолжал изумляться Михаил. – Нет! Ты посмотри, что творится! А что, если ты и в самом деле мой брат?! Ну, братишка, ты даешь!..
– Не я, Михаська, даю, – потирая место удара, направился Станислав к своему креслу, – матушка моя даёт! – погрузившись в него, с усмешкой сказал он. – И не кому-нибудь даёт, а самому барону Ордоновскому!.. Самому Зевсу во плоти!..
– Да-а-а… вот так расклад событий! – все изумлялся Михаил, надевая на ноги свои новые туфли. – И ведь это говорит только о том, что мы с тобой, Станек, и в самом деле братья! Ну что ж…. я этому безмерно рад! Рад и благодарен Ясно Вельможному пану за то, что, благодаря его любвеобильности, в этом мире есть мы с тобой, – довольно улыбаясь, принялся он шнуровать свои туфли…
– А знаешь, Михаська, я вот о чём сейчас неожиданно подумал, – начал было говорить Станислав, но, не договорив, снова рассмеялся… Он смеялся и смеялся, не в силах что-то произнести. Михаил же стоял в новых туфлях с прикованным к нему взглядом и мучительно выжидал, когда же его Станек наконец-то насмеётся и продолжит недосказанную им фразу. Но тот все смеялся и смеялся… Наконец, справившись со смехом, продолжил: «Слава Богу, братишка, что мы с тобой уехали из тех краев! О, Wielkie Nieba!.. Слава Богу!..» – смахнул он с глаз слезы…
– Почему? – все еще не понимал причину его смеха Михаил.
– Да потому, что рано или поздно в наших с тобой постелях уж точно бы побывали родные сестры. Не удивлюсь, если у барона, помимо нас с тобой, где-то ещё есть внебрачные дети…
Тут молодые люди рассмеялись разом, а затем принялись вспоминать всех панночек, некогда встречавшихся на их пути в их родных краях, внешние данные которых были чем-то схожими с их внешними данными либо с внешними данными Ясно Вельможного пана Ордоновского.
Но тут…. Станислав неожиданно помрачнел и сменил тему разговора…
– Плохо только то, Михаська, что твой Ясно Вельможный папенька скопидомом по отношению к тебе оказался…
– Неправда, Станек!.. Вот уж неправда!.. – принялся Михаил с запалом страстей отстаивать своего отца. – Разве он не дал мне денег на учебу в университете?.. Дал!.. Неужели этого мало? А в детстве… Если бы не он, разве смог бы я учиться в гимназии?.. Ведь какая там высокая плата за обучение была! Не видать бы мне, сыну батраков, учёбы в гимназии!
– Где мы с тобой и сдружились – правда, братишка? – подхватил его мысль Станислав.
– Да, Станек… Именно там, в гимназии, мы с тобой и сдружились.
– Хорошая была гимназия, – сладко зевнув, сказал Станислав. – Самые лучшие педагоги в ней работали – передовые, опытные! Вот стоимость обучения и была высока. А помнишь, Михаська, как мы с тобой к учителю танцев на занятия ходили? – вдруг оживился Станислав…
– Это тот, который с усердием каждое «па» отрабатывал с нами? А еще – балетные позиции, антраша, сложные фигуры бальных танцев, походку, поворот головы, поклоны…
– Да, он!.. Француз по кличке «Плёха».
– Конечно же, я прекрасно его помню, Станек! Из балетных он был. Гибкий… Грациозный… Спина ровная, как струна натянутая. Еще бы я его не помнил!..
– Да… Актёром балета был наш «Плёха»… Правда, уже отставным…
– А помнишь, Станек, сколько мы над ним подшучивали?..
– Помню, Михаська!.. Всё пытались научить его русское слово «Плохо» выговаривать. Но… безуспешно!.. – улыбнулся Станислав.
– Да… Безуспешно… – согласился с ним Михаил. – Так и не научился наш «Плёха» выговаривать русское слово «Плохо», хотя использовал его бесконечно. Сколько ни выписывали мы с еврейским старанием всевозможные кренделя ногами, разучивая мазурку ли, польку, вальс или котильон, ему всё «Плёха» да «Плёха»!
– Да уж…. даже при этом краснел весь и трясся от злости, особенно во время разучивания котильона..
– О, котильон!.. Только не напоминай мне об этом танце, Станек, – поправляя свои волосы у зеркала, взмолился Михаил. – Сложно он мне давался… Пойди тут сразу запомни, в какую сторону следует в определенный момент повернуться или бежать и какой из дам прежде поклониться.
– Конечно же, сложный танец!.. – согласился Станислав. – Более ста фигур отрабатывал с нами в котильоне «Плёха».
– Зато не безуспешно, правда, Станек?! Теперь котильон у нас с тобой прекрасно получается.
– О да, Михаська, по части танцев мы с тобой уж точно – хоть куда!.. Мазурка, котильон, вальс, полонез… О!.. Нам ли всё это не по плечу?! Успех на паркете нам гарантирован! Да только ли по части танцев мы с тобой хоть куда? – с плутовской улыбкой на устах погладил свои усики Станислав. – Мы с тобой и по части женщин – тоже, хоть куда… Не так ли, брат?.. – посмотрел он на Михаила с игривым блеском в глазах.
Михаил скользнул взглядом по лицу Станислава и, смутившись, отвел от него глаза в сторону…
– А помнишь, Михаська, гимназиста Антона Яковлева, однокашника нашего?
– Который вместе с нами уроки танцев посещал?
– Да!
– Помню его, Станек! Хорошо помню. Ох, и увальнем же он был. Страшно вспомнить.
– А помнишь его мокрые руки, как у мокрицы? А круглую его физиономию и широкий нос в веснушках помнишь?..
– Помню, Станек. И что?..
– Вспомни, как он до белого каления доводил нашего «Плёху».
– Ещё бы он не доводил до белого каления эстетичного во всех отношениях «Плёху», – усмехнулся Михаил. – Ведь Антон толстым и неповоротливым, как бегемот, был. Ему только баржи по Волге таскать, а не балетные «па» ногами выписывать да антраша выполнять.
– Да-а-а… Страшно даже вспомнить нашего Антона, пытающегося совершить прыжок и, зависнув в воздухе, несколько раз скрестить вытянутые в струны ноги. У меня всегда было ощущение, что, если ему даже и удастся поднять в воздух свое тело, то, приземлившись, он уж точно под собой пол проломит.
– А вспомни, Станек, как тяжело ему балетные позиции давались. Ведь там требуется сильный выворот ног от бедра, выворот ступней. Освирепевший «Плёха» даже в деревянный станок с выдолбленными в нем подошвами для ног его ступни заковывал. Помнишь, братишка, ноги нашего Антона по часу закованными в деревянный станок?
– Конечно, помню, Михаська… «Плёха» всё этим пытался желаемого выворота его ног и стоп добиться. Но где там… Так и остался наш Антон дубовым…
– Да-а-а… смешная была затея, требовать от Антона гибкости тела, если оно у него дубовое было. А сколько он падал при выполнении «па». И всё потому, что не мог сохранять равновесия тела из-за неумения выворачивать ноги.
– А помнишь, Михаська, как Антон завидовал нам с тобой, что Господь от рождения наделил нас и балетной походкой, и гибкими ступнями ног? Хоть вправо их выворачивай, хоть влево, хоть вовнутрь… Даже плакал от обиды, что не родился таким же гибким. Его отец с завидным постоянством напоминал ему, что если он не добьется умения легко и красиво танцевать на балах, то и карьеры по службе ему хорошей не сделать. Зато мы с тобой, Михаська, в отличие от подобных Антонов, самим Творцом призваны по паркету порхать. Не так ли? – развеселился Станислав.
– Да! Это так, братишка! – не раздумывая, согласился с ним Михаил.
Но тут в дверях комнаты появилась всё та же… горничная Кристина… Собираясь с духом, она робко топталась на месте и, наконец, поймав на себе взгляд своего хозяина, доложила ему о цели своего визита…
– Я, пан Войцеховский, уложила в ваш экипаж шерстяной плед, – сказала она. – Укроетесь, когда будете возвращаться с бала домой. Под утро на улице очень холодно…
Станислав не сразу сообразил, что от него нужно его горничной… Какое-то время он держал ее под прицелом своего недоброжелательного взгляда, потом, с ехидцей усмехнувшись, спросил: «Мадемуазель Кристина!.. Откуда в вас столько трепетного участия к моей судьбе? Я вас об этом просил?..».
Кристина опустила глаза к полу…
– Уж, не влюбились ли вы в меня, мадемуазель Кристина? Или, может…. – перевел он свой взгляд на Михаила, – вы беспокоитесь о моём друге? Может, ваше сердечко к нему воспылало любовью?..
Лицо Кристины залилось румянцем… С опущенными в пол глазами она топталась на месте и молчала…
– Stanek! Przestan! Nie zlosc sie na nia!.. Ona tylko chciala pokazac swoja troske o Тobie! I to wszystko! Uspokоj sie!.. Отпусти ты ее с Богом! – поморщился Михаил. Он почувствовал себя очень неловко перед горничной…
– Idz do diabla!.. I zebym Сiewieej nie widzial.. Иди иди!! – указал Станислав горничной рукой на дверь.
Девушка сорвалась с места и скрылась из виду…
Станислав же стал присматриваться к Михаилу, который прохаживался по комнате в своих новых туфлях, желая к ним привыкнуть…
– Чего ты на меня пялишься? – спросил его Михаил.
– Ты хоть соображаешь, брат, что с пол-оборота лишаешь женщин рассудка?.. Она же влюбилась в тебя…
– Кто?
– Горничная…
– И что?
– Ничего… Просто интересно, как это ловко у тебя получается – отнимать у женщин разум, ничего для этого не делая. Ну, брат, ты, прямо-таки, сладкий Демон девичьих грез…
Михаил никак не отреагировал на слова друга… Ему это было не интересно, поскольку его мысли вновь были заняты разговором, который был прерван по причине неожиданного появлении горничной на пороге его комнаты.
– А помнишь, Станек, как мы с тобой ходили к Герде Карловне на занятия по этикету? – воспламенился он прежними воспоминаниями. – Её твой дедушка для нас нанял.
– Помню, Михаська. Она гувернанткой в соседнем имении была, – улыбнулся Станислав.
– Как сейчас, помню её, эту старую, занудливую немку Герду Карловну. Такая маленькая была, тощенькая, на крыску похожая… Волосенки у нее жиденькие были и зализанные назад, а на затылке в маленькую «дулю» собранные. Фу… Не любил я её, – поморщился Михаил.
– И черепок у неё, как дыня, был, – зловредно добавил Станислав. – Помимо всего прочего, она ведь ещё и старой девой была, в свои-то лет сорок… Наверное, по этой причине и злая вечно ходила…
– Вот-вот! – с ехидством подтвердил его слова Михаил. – Неудовлетворенная женщина – это катастрофа, братишка!
– Да-а-а… страшно подумать, Михаська, что нашу Герду Карловну за всю её жизнь так и не совратил ни один мужчина. Может, потому что она и на женщину-то сроду не была похожа?
– Скорее всего, так и есть, Станек… Нам-то, мужчинам, панночек нежных, ласковых, ухоженных подавай. А что такое – Герда Карловна? Так… чёрствый сухарь, о который только зубы ломать. Да и гонору в ней было много, да вдобавок необоснованного. Ходила-то всегда, как скала, непреступная. Спина прямая, как кол проглотила. Через пенсне на всех сверху вниз смотрела. По крайней мере, так казалось, несмотря на ее маленький рост…
И тут лицо Михаила осветила улыбка. «Вспомнился мне сейчас, Станек, один пикантный момент с тех времен, – сказал он. – Однажды видел я, как с Гердой Карловной твой учитель по фехтованию заигрывал».
– Генрих Оттович? – рассеялся Станислав.
– Да! Он! Не давал ей из дверей дома выйти… Она шаг вправо – он перекрывает ей дорогу… Она шаг влево – он снова перекрывает ей дорогу… На её бы месте, другая расцвела бы от счастья, пококетничала бы с кавалером, но где там… Пенсне у нашей Герды Карловны раскалилось от бешенства, лицо посерело от злости. Как врезала своей любимой указкой, с которой никогда не расставалась, по плечу горе-ухажера, да как возопила: «Sch?me Sie sich, Heinrich Ottowitsch!.. Weg, weg von mir!..».
– Ой… вот глупая-то! Нашла, кого к стыду призывать! – сделал глумливую гримасу Станислав. – Это нашего-то Генриха Оттовича! О, cholera!.. Да он, словно любвеобильный пастух Селадон, ни одной юбки не пропускал! Да и собой был неплох!.. Высокий, стройный, симпатичный… На ее бы месте судьбу благодарить, в коем-то веке мужского внимания была удостоена…
– А может, Станек, наша Герда Карловна позиционировала себя вершиной целомудрия… Может, ей попросту хотелось дождаться своего единственного скалолаза, которому она и пожелала бы покориться, – продолжал злорадствовать Михаил.
– Интересно было бы взглянуть на того скалолаза, Михаська, который возжелал бы взобраться на эту вершину целомудрия и лишить её девственности… Не ошибусь, если скажу, что такого скалолаза и по сей день не нашлось. На мой взгляд, Герда Карловна не та женщина – пардон, девица – которая могла бы пробудить в мужчине страсть. Как думаешь, Михаська, наша Герда Карловна и по сей день первородным грехом не запятнана? Все так же невинна?..
– Фу!.. – брезгливо поморщился Михаил. – В Герде Карловне напрочь отсутствует женское начало, потому-то и в голову не придут рассуждения о ней в контексте невинности – или чего-то того, что её хоть как-то отождествляло с прекрасным полом. Она попросту робот в женском облипни, и не более… А вот невинность, Станек – это понятие, касающееся особ юных… особ, от которых исходят флюиды нежности, женственности, высокой девичьей нравственности… Понимаешь, о чем я?..
– Нет… не понимаю тебя! – с недовольством смотрел на него Станислав. – Ты что, Богдан, с дороги переутомился?! Ты еще на колени встань да вознеси к небесам руки, прославляя чистоту девичьих намерений. О каких флюидах высокой нравственности ты здесь говоришь?! Да в любой панночке греховных зачатков больше, нежели нюхательного табака в табакерке!..
– Тебя послушаешь, Станек, и жить страшно делается! – устало отмахнулся от него Михаил. – Разве, не существует среди женщин тех, которые преданы своему мужчине?.. Только одному ему, только своему единственному!..
– Пан Богдан… или ты окончательно рассудка лишился, или меня разыгрываешь! Куда пропало то единомыслие, которое всегда укрепляло нашу с тобой дружбу?!
– Я, пан Войцеховский, верю в чистоту отношений между мужчиной и женщиной!.. По крайней мере…. очень бы хотелось в это верить…
– Ты веришь в небылицы, пан Богдан! Заруби себе на носу, братишка, любая женщина нравственна только до тех пор, пока не востребована ни одним из мужчин. Не существует в природе нравственных женщин!.. Существуют только не востребованные мужчинами женщины, потому-то и сохранившие свою невинность. Вот и вся теория, переходящая в практику! Ой… тебе ли, Богдан, это втолковывать…
– Не знаю тогда, что и сказать!.. – мрачно вздохнул Михаил. – Но мне бы очень хотелось верить в большое и светлое чувство между мужчиной и женщиной.
– Читай сказки, малыш, – ядовито кинул Станислав. – А что касается Герды Карловны, так это образец того, какой ни в коем случае не должна быть женщина. Ведь в ней сроду ничего женственного не было. Ну, что такое Герда Карловна?.. Так… тщедушное тельце без всяких женских форм… Крысиное личико и маленькая, как дыня, головка, заполненная до отказа всякого рода сентенциями..
– Помню, помню все её нравоучения, Станек, – подхватил его мысль Михаил…
– А я, Михаська, как сейчас помню её, деловито расхаживающую по комнате… Туда-сюда… Туда-сюда… От окна к двери… От двери к окну… – посмеивался Станислав, при этом поглаживая свои усики. – Руки заложены за спину… в руках указка. Она мне всегда птицу-секретаря в такие минуты напоминала или арестанта в камере предварительного заключения. А помнишь, Михаська, как она при этом нудно вдалбливала в наши головы: «На балу важно не только красиво танцевать, но и также грациозно ходить и стоять. Не следует прислоняться к стенам и колонам. Дамам рекомендуется делать комплименты», – продолжал и продолжал изгаляться Станислав над своей учительницей по этикету и цитировать ее нравоучения. – Помнишь, Михаська?..
– Помню, Станек, помню! – улыбался Михаил. – А еще помнишь: «Не вздумайте пригласить одну и ту же барышню на танец более двух или трех раз кряду. Это скомпрометирует ее перед обществом»?
– Ой… я умру сейчас со смеху, – развеселился Станислав. – Да для нас, кавалеров, самое страшное не то, что это скомпрометирует барышню перед обществом, а то, что её родители завтра же заставят тебя на ней жениться!
– Это точно, Станек! – согласился с ним Михаил. – А помнишь, Станек, еще одну неотъемлемую часть этикета: «Кто хочет сделаться любимцем общества, тот должен всей душой предаться удовольствию и танцевать без исключения с каждой дамой».
– Вот-вот, Михаська!.. Предлагаю тебе сегодня обратить внимание на этот важный аспект в этикете… Непременно воспользуйся сегодня им на балу у господ Медведских и сделайся любимцем общества, приглашая танцевать всех барышень кряду, а особенно тех, которые давным-давно засиделись в девках. А их-то та-а-ам… премно-о-го… Вот уж родители этих старых дев боготворить тебя на протяжении всего бала будут!.. Да пригласи какую-нибудь из них раза три или четыре кряду, вот тут-то её маменька с папенькой и захомутают тебя… Скомпрометировал?! Женись!!!
– Ну уж нет, братишка! Зачем нам барышни, засидевшиеся в девках!.. Боже упаси!!! – перекрестился Михаил. – Нам молоденьких куколок подавай… свеженьких, как утренняя роса на цветочке… звенящих, как апрельская капель… сладеньких, как мёд, только что собранный пчелками с полевых трав…
– Это точно, Михаська! – лениво потянулся в кресле Станислав. – Девки должны быть под стать нам!.. Будем сегодня с тобой всю ночь напролёт с цветка на цветок перелетать, как этаких… два шмеля… Вот уж где цветочной пыльцой носы припудрим!.. От души в меду накупаемся!.. А потом… оставим в сердцах покинутых нами барышень приятные о себе воспоминания, и были таковы… А завтра, Михаська, введу я тебя в круг моих новых приятелей. Военных!.. Из Ставки!.. Очень, скажу я тебе, небезынтересное общество! Вот где блаженства вкусим! И девицы будут, и цыгане будут… А как офицеры на гитарах играют! А уж какие романсы исполняют!.. О!.. Заслушаешься!..
– Там-то и будем с тобой дуэты под гитару петь?.. – улыбнулся Михаил…
