Офис «ПиЗа»

Душевно обосрался я, но ушел, изобразив победу.

Психуя, не заходя домой, пошел к отцу. В ресторане мы очень мило поговорили. Отец похвалил меня, что я возмужал. Я спросил, из-за чего вчера была драка.

– Деньги не поделили. По пьяни. Поспорили, чей телевизор лучше, эффектней разобьется. Бросали с третьего этажа, ночью. Я считал, что у меня получилось круче. Знаешь, Сань, вдребезги. Жестище! Но зрители, такие же пьяные, как мы с твоим дядей Колей (это я с ним вчера повздорил), решили, что дядя Коля лучше расхерачил телевизор.

– Ну, пап, ты как маленький.

– Это круть, Сань! А помнишь, когда ты учился в школе, мы с дядей Колей поспорили, кто на джипе переедет три новых дорогущих телефона. И у кого эти телефоны меньше уничтожатся. У чьего телефона аккумулятор после джипа останется более-менее похож на первоначальную свою форму. Не совсем в месиво превратится. Помнишь, как мы цельные кусочки телефона пересчитывали, аккумуляторы сравнивали? Я тогда тоже проиграл?

– Помню, папа. Ты проиграл и купил пони. Маленькую лошадку. После покупки ты ее тут же отдал в зоопарк. Подарил.

– Конечно, а на фига нам лошадка настоящая, хоть и маленькая. Спор – дело святое. Сказал, если проиграю – куплю. Сделал.

– Столько денег на глупости, пап.

– Эй… Скучный ты, Саня! Поработай с мое. Пообщайся с недовольным персоналом, клиентами, деньги прокрути, на бандитских всяких терках побудь. Тогда поймешь, что надо развлекаться. Яркость вносить в жизнь. Если серьезно в это все погрузишься, серьезно погрузишься в деньги, то они поглотят тебя. Будешь только считать да переживать. Рано поседеешь. Отрываться надо! Мне сейчас только пятьдесят. Лет тридцать еще отрываться буду, даст Бог. Кстати, в этом году я исповедовался, причастился. Пришел в церковь. Там много людей было. Все припадали к руке батюшки. Я тоже припал. А он мне такое типа: «Грешник ты, первый раз решил покаяться! Не буду отпускать тебе грехи, иди литературу специальную почитай, пост соблюди». Я охерел, конечно. Правду батюшка сказал, но меня задело. Типа, что это я, не могу просто прийти и покаяться? Злой-злющий вышел из церкви, но потом все же решил «сделать» батюшку, доказать, что я хороший. Литературу прочел, пост… все дела. И после исповедался. О как! Смог я. И узнал, что в церковь не начитанным по этому делу, библейскому, исповедоваться приходить нельзя.

– Даешь…

– А то… Папка у тебя крутой. У меня все отлично, но на работе устаю. Сейчас с твоим дядей Колей проект замутили. Магазин сладостей для взрослых. «Кулинарный секс-шоп». Выпечку там, торты, пироженки и кексы разнообразные делаем в виде сисек, членов всяких. Прикольно, скажи! Это жена дяди Коли увлекалась таким. Всегда «сиськи» пекла ему на праздники. Вот мы это дельце и раскрутили. Посетителей – вал. Помнишь жену дяди Коли?

– Косметологичку? И ее салон красоты, где она прыщи посетителям давила нарезанными хлопковыми старыми наволочками и простынями и загоняла обычную маску из синей глины не за пять гривен, а за сто двадцать?

– Она-она. Что ты хочешь, бизнес это! Главное, что мы ее салон никогда не посещали.

– Помню, раньше ты с дядей Витей работал. Что с ним?

– В тюрьме!

– Как?

– У него… Как объяснить тебе… Значит, он считал всех женщин деградирующей ветвью человечества. Это его слова. Он считал, что женщин можно и нужно только иметь. Причем в «формах», которые он считает правильными. Женщина не должна много разговаривать, должна слушаться мужчину, быть покорной и никогда, ни в коем случае не высказывать своего мнения. Помнишь, дядя Витя отдыхал в Таиланде? Там часто женщинами пользовался. Они же иностранки, по-русски – ни хера… Им платишь, они на все согласны, хоть ноги вытирай. В итоге после Таиланда у него крышу вообще снесло. Жену он свою убил.

– Как? Почему? За что?

– Он ей: называй меня «мой белый Господин». Жена: чего это вдруг, ты меня ласково никогда не называешь! Он: посмотрим, насколько ты будешь покорна и хороша, тогда, возможно, и я тебя как-нибудь назову. А сейчас я «белый Господин» Она: ты говоришь это всерьез, это даже не прелюдия. Ты зол на меня? Успокойся, но называть я тебя так не буду. С какого перепугу? Он: это моя благосклонность к тебе. Она: надеюсь, если благосклонность – благосклоняться будешь передо мной, а не бить как вчера. Если в таком смысле благосклонность – я согласна. После этих слов дядя Витя и убил свою жену. Зарезал. Не мог стерпеть, что она посмела выставить себя, пусть даже словесно, на первый план. Короче, сделала баба его… Хоть и перед смертью своей. Ужас!

– Да… Ну и друзья у тебя. Теперь понимаю, чего ты телефоны с теликами трощишь…

– Ладно, Сань! О хорошем давай! Бизнес есть. Все идет прекрасно. Хорошо, что ты приехал. Я рад, правда. Давай ты будешь мне помогать. Хочешь управляющим в ресторане? Короче, за всем следить будешь, Сань. А я немного отдохну. Подучу тебя малёхо сначала, а потом на море уеду. А ты вместо меня напрактикуешься. Ты у меня прям стал… ох, и по роже врезать можешь. А это, после слов, одна из главных в жизни вещей… Класс. Горжусь!

Я согласился, так как был зол на Риту, зол на себя. Поставил цель разбогатеть, как Пальчевский, и поразить своими возможностями Риту.

Глава 7

Чуть меньше года я пахал в ресторане. Общался с отцом. Пытался дозвониться матери, но она уехала с бойфрендом в неизвестном направлении и, видать, поменяла номер телефона. Отец тоже не знал, где она. Бабушка-Сатана была на даче, я к ней заезжал пару раз. Сатана стала зверски, адски экономной. Не спускала воду в унитазе, когда ходила по-маленькому. Когда ходила по-большому, сливала все это дело кружкой воды. В чем экономия, спросите? Вода все равно ведь тратится. Когда не нажимаешь на кнопку бачка, на слив, не идет ржавчина. Не идет ржавчина – чистить не надо, не надо на чистилки от ржавчины для туалета тратиться. Больше к ней никогда не поеду.

Каждую ночь меня мучали приступы страха от потери Комара, от потери отца. Желудок болел каждую ночь, но утром я успокаивался. Я сидел на диете. Я делал все исключительно для своей маленькой семьи – папы и Комара, других людей я не замечал, не ходил на вечеринки, ни с кем не знакомился. Был весь в работе, а работа была во мне. Мы отдавались друг другу каждый Божий день. В итоге своей цели я достиг, мечта сбылась. Я разбогател.

Хоть машину себе и не купил, но сделал ремонт в доме, сделал ремонт в доме у Комара, за столом. Поставил ему деревянную шкатулку с лаковыми разноцветными вставками, четырехуровневую шкатулку. Знаете, для украшений такие продаются. А вот для моего Комара из шкатулки полноценный пентхаус получился. На каждом уровне, в каждом ящичке у него свои комнатки организовались. В одном ящичке-комнатке он держит синие ниточки с моими ресницами, в другом – мелиссовую траву, в третьем – спит на маленьком покрывале из джинсовой ткани. Я ему сам его «пошил». В четвертом ящичке – буржуйская комната – постелька, сделанная из ста баксов, утащенных когда-то давно Комаром у меня. Но джинсы пошить Комару точно не смогу. Не смогу Комару полное счастье-радость организовать…

Весь этот год я считал каждую копейку. Писал планы покупок, списки, развешивал их на зеркала и холодильник. Списки были примерно такими: купить кран на кухню, новую батарею, мусорное ведро, новый пиджак, телефон. Трусы, носки (зашить или купить – еще под вопросом). Типичные списки экономного психопата. Радовался, когда покупал что-либо из списка, злился, когда не покупал. Ложился спать, засыпал с цифрами и списками дел в голове. С ними же и просыпался. Я жил цифрами, деньгами и днем, в котором я – «надутый ежик».

Прокручивал в голове каждую фразу того дня с Ритой. Саму Риту встречал редко. Когда встречал, мы здоровались, и все. Я продолжал ее любить, но цифры, деньги в голове «любили» меня больше, чем я Риту. Да и… честно говоря, большинство парней действительно помоечные котята. И я тоже к их числу отношусь. Хотел, чтобы она сама подошла ко мне, спросила что-нибудь, обозвала, ударила. Да, что угодно. Взяла бы сама и потащила меня к себе… Этого я ждал. Очень ждал, поэтому сменил маршрут. Теперь я ходил не по левой стороне двора, а по правой, под ее окнами. Надеялся, что она выбежит и схватит меня. Она такая. Она может.

Сменив маршрут, я заметил одну интересную штуку в людях. А конкретней, в моих соседях. Я стал ходить на работу не так, как обычно. Практически все соседи стали интересоваться, чего это я так хожу теперь. Мне приходилось выкручиваться, дескать, на окна свои смотрю, перед выходом из двора. На этой стороне их лучше видно. Мне не верили, думали, вру. Думали, я знаю что-то такое, чего не знают остальные. Думали, я владею некой секретной информацией относительно «левой» стороны двора. Меня расспрашивали постоянно. Чего ты стал так ходить? Чего? Твой подъезд ближе к левой стороне двора. Я отговаривался, типа, «просто так» или «на левой стороне сквозит, заболеть не хочу». Что вы думаете? Через десять дней моего «правостороннего» хождения практически все соседи из моего подъезда стали ходить моим новым маршрутом. Сплетничали между собой, мол, что-то плохое на левой стороне, дерево может упасть, ветка сухая или карниз на доме обломится. Знает, гаденыш, сам спасается, а нам не говорит, не признается, в чем дело. Но мы не тупые, будем ходить, как он.

Тупые-тупые и подозрительные, думал я… Стоит что-то изменить, никому не сказав, тут же начнут искать причину, подвох. Людьми манипулировать очень легко, легче, чем марионетками. Марионетку еще сделать надо для начала. А люди – уже готовый продукт.

Вернемся ко мне. Я помешался на семейном бюджете. С Верой развелся. Это плюс. Минус Вера из моей жизни – это плюс. В остальном были только минусы. Я лихорадочно менял телефоны, за год поменял также гардины и шторы – четыре раза. Однажды открывачкой для пива повредил поверхность стола. Поменял стол. Менять что-то в жизни стало нормой для меня. Я понимал, что для нормального человека это патология, собственно, как и для «прошлого» меня. Прибыль ресторана отца росла. Я делал свою работу хорошо. А в один день решил изменить интерьер в ресторане. Папа согласился, помогал мне. Но когда сантехники не могли нормально установить унитазы, папа сказал мне следующее:

– Не люблю я, когда посторонние люди шастают. Ремонт этот… Зависишь от работников… Я понимаю, Сань, что ты деньги свои в ремонт вложил, но я так устал от перемен. Нервозность появилась.

И эти слова меня в прямом смысле чуть не убили.

– Почему ты возмущаешься, папа? Ты что, разве мною не гордишься? Прибыль ресторана возросла. Я старался. Сейчас хочу сделать ремонт, чтобы все улучшить, чтобы ресторан развивался, чтобы мы работали вместе. Папа, ты что, не понимаешь?

Меня стало трясти, руки дрожали, судорогой свело все, что можно свести. Я выпил водки. Отец меня обнял, заверил, что все нормально, и куда-то ушел. Через час вернулся. Сказал мне выглянуть в окно. На улице стоял новый мерседес. Отец сказал:

– Для тебя. Ты у меня молодец! Горжусь! Извини.

Что случилось дальше…

Я разорался на отца за нерациональное использование средств…

– Зачем? Зачем? Где, пап, у тебя логика? Я стараюсь. Я все деньги просчитал. Да за этот мерседес мы бы еще один зал открыли в ресторане. Господи, я не сяду в него, не сяду! Я буду смотреть и понимать, что деньги просраны! Я хотел машину купить сам! Я список составлял! До машины мне нужно выполнить еще три пункта, а потом – машину. За эти деньги, которые ты отдал за мерседес, можно было выполнить три моих пункта в списке. У меня все учтено! Ты не посоветовался со мной, а у меня, между прочим, план на холодильнике висит. Что в этом году нужно купить, по пунктам. У меня свои планы, ты их нарушил! Все! Я не могу так жить. Как я… теперь все деньги, цифры сбились. Каша в голове.

– Я думал… Это подарок, Сань. Чего ты? Думал, обрадуешься. Это мои деньги. Я сам тебе купил, это не общие деньги. Я не лез в твой список или что там.

– Нет, нет! Это я должен быть ответственен за семью, за ресторан, за все траты, сам должен машину купить. У меня план, список! От него нельзя отходить, никогда. Твои деньги можно было рационально потратить на другое. И вообще, на себя трать!

Я кинулся на кухню ресторана и стал бить тарелки. В этот момент я напоминал себе гром. Гром похож на меня – бессмысленно гремит и шумит, якобы устрашает, хотя все знают, что его злобства безопасны. Так и я. Хочу что-то сказать, объяснить, а выходит, что только отпугиваю всех своим шумом и грохотом. Отпугивая всех, отпугиваешь и себя от самого себя… Когда уже хочешь извиниться, сил, смелости на извинение-примирение нет. Слабак. Поэтому и разбиваешь тарелки. Устраиваешь бессмысленный грохот, как и гром. Только после грома на землю летят капли-осколки в виде дождя, а после твоих дурацких разбитых тарелок осколки летят на пол, а осадок от сделанного тобою виден в виде капель-слез, которые стекают по лицам дорогих тебе людей.

Далее в порыве идиотской «ответственности» за семью, как мне казалось, я ринулся к сумочке нашей бухгалтерши, тети Люси, нашел успокоительные таблетки. Выпил три. Три таблетки после стакана водки предоставили мне спокойствие и койку в больнице неврологического отделения.

– Что делать, Комар?

– Этот вопрос можно задавать только Чернышевскому. Придется к гадалке идти, вызывать его из другого мира… Денежку тратить. Подумай, тебе точно нужен ответ на этот вопрос? Жить без ответа не сможешь, человек-скучность?

– Не иронизируй. Это не я. Как я мог психануть из-за подарка? Из-за мерседеса.

– Че, порше хотел, заешка-зажрашка?

– Не хотел, я план-список, план соблюдал… Я получил деньги, работу. Почувствовал себя сверхчеловеком в бытовом плане. Мне понравилась тягостная ответственность за все и всех. Я должен был сам себе машину купить. У меня она в список внесена. А тут… папа подарил. Не знаю… чувство, что от меня забрали сверхответственность и гиперконтроль над всеми и всем.

– Значит, это эмоция Пальчевского. Нужно его искать.

– Другого способа нет?

– Откуда я знаю, Сань…

– Ты меня укусил, Комар, сказал, что ты magic is in the air, а сейчас ничего не знаешь?!

– У тебя практически год болит желудок. Скольких врачей ты посетил?

– Многих.

– И что, Сань? Что они говорили?

– Они не знают, что со мной. Я здоров по анализам. От нервов болит желудок, наверное.

– Вот, даже врачи не знают, ничего не говорят, не советуют. А ты от меня что-то хочешь. И кстати, денег ты на врачей много вбахал, а мне даже джинсы не пошил. За домик за столом спасибо, конечно…

– Я не хочу, быть, как Пальчевский… Может, я сейчас под капельницей полежу и все устаканится?

– Ага, врачи помогут. Помнишь, три месяца назад ты на иглоукалывание ходил. Тысячу гривен за пять сеансов заплатил. Рассказывал врачихе, что желудок болит, но ты на диете сидишь и «Сорбексы» всякие пьешь. А она, врачиха, тебе: «Бывает-бывает, иголочки поставим и…»

– И здоровье у меня стало, как у космонавта после этих иголочек. В невесомости. Усталость дикая была.

– Вот. Так я разузнал кое-что, не говорил до этого момента, пока ты в больницу не попал. Не хотел расстраивать. Ей диплом муж купил. Он у нее кореец, восточной медициной занимается, а она двадцать лет проработала надзирателем в колонии, прикинь! Потом решила сферу деятельности на старости лет сменить, лечить решила. Поэтому от иголок тебе плохо было. Она же не умеет ставить их. «Ставить» зеков – это ее, но не иголки.

– Она меня убить могла!

– Ну не убила же. Нужно подыматься, завтра тебя собираются выписывать. Пойдем искать Пальчевского, выяснять будем, чего он такой нервный у нас.

Глава 8

Меня выписали, и я стал следить за Пальчевским. Ничего нового я о нем не узнал. Те же телефоны новые, новые часы, чехлы для телефонов меняет, машины меняет, пьет воду, ест бананы, ходит в тренажерный зал. В тренажерку я тоже стал ходить, но поговорить с Пальчевским так и не удалось. Я не хотел быть навязчивым, не хотел, чтобы гомосеком он меня посчитал. Хожу слежу за ним. Однажды только сказал ему:

– Классный телефон. Ты, извини, но по ходу у тебя другой вчера был. Я прав? Ты не разбил его часом? Иль, может, тут воруют? Тогда тренажерку менять надо, – якобы не зная о его страсти к переменам, подкатывался я.

– Ничего в жизни не меняется, нужно хоть телефоны, вещи менять. Сам не поменяешь, так все и останется, – ответил Пальчевский и ушел.

В один день проследил, где он живет. Сел на скамейку возле его дома. Через несколько минут к скамейке подтянулась маленькой девочка. Она стала гулять на детской площадке, потом закричала мне:

– Смотри, из дерева сделали пенек, а из пенька мусорку!

Я подошел и увидел пенек от недавно срубленного дерева, набитый фантиками, бутылками. Какие же все-таки скотские у нас люди.

– Так делать нельзя, нельзя делать мусорку из пеньков. Нельзя сорить.

– Я не сорю.

– Вот и молодец. Как тебя зовут?

– Нонна, а в школе меня осликом дразнят.

Я засмеялся. Нонна действительно была похожа на ослика, на маленького белого зубастого ослика с оттопыренными большущими ушами. Нужно было как-то объяснить обзывания, и я сказал:

– Понимаешь, только необычных, только интересных людей обзывают. Обычные люди неинтересны, они не вызывают ассоциаций… Сложное слово – ассоциации. В общем, обычные люди никакие, обзывалку им придумать невозможно. И не хочется для них ничего придумывать, на них фантазию, воображение тратить никто не будет. Они скучные. Поэтому ты не обижайся, а шути и улыбайся. Обзывают – значит ты особенная, не такая, как все.

– Хорошо. Так и буду. А хочешь, я тебе своих кукол покажу? Я сама делала их из пластилина.

– Ух ты! Конечно, покажи!

Нонна из маленькой розовой сумочки достала пластилиновых кукол. Вообще-то ее куклы были похожи на батоны с глазками, ну да ладно… Ребенок. Мило.

– Смотри, это куколки в колясочках, – сказала мне Нонна и стала разминать пластилин, делая якобы колесики колясочки. Сделав колесики, продолжила:

– А это куколки в гробиках.

Да как возьмет и накроет глазастого батончика куском пластилина сверху!

Бля-я-ать, подумал я, никакой ты, Нонна не ослик, ты демон.

В эту минуту подошла к нам какая-то женщина, сказала, что она бабушка Нонны. Нонна стала меня называть своим новым другом. Я засуетился, вдруг бабка меня за педофила примет, а если и не примет, все равно не хочу в обществе девочки-демона сидеть, девочки-гробовщика.

– Здрасьте! Не друг я! У вас умная девочка очень. Нашла пенек-мусорку. Вот.

– А вы наш новый сосед? Я тут вас раньше не видела!

– Нет, друга жду. Вот его мерседес, – указал я на машину Пальчевского.

– Ах, вы друг Антона.

– Да, его. (Хм. Пальчевского зовут Антоном. Никогда бы не подумал. Не очень-то ему имечко идет).

– Вы знаете, молодой человек…

– Саша, меня зовут Саша.

– Вы знаете, Саша, Антон замечательный мальчик. Для меня все вы дети. Антону уже за тридцать. В детстве так тяжело ему было, а он вырос и стал бизнесменом.

– А что было?

– А вы не знаете?

– Не в деталях, конечно. Мы с ним где-то год знакомы, – год его херней страдаю, подумал я.

– В детстве его мама работала библиотекарем, папы не было. Бабушка была больна раком. Он на глазах видел, как умирает бабушка. Они занимали кучу денег, мама все время по соседям ходила. Ели одну только кашу, всегда. Фрукты почти не ели. Яблоки разве. Помню, Антон в открытках Деду Морозу писал: «Хочу попробовать бананы». А денег иногда даже на кашу не хватало, а уж на морфий для бабушки – и подавно. Антонова мама продала практически все вещи в доме, даже старые книги. Книги по одной гривне. До чего доходило… Представляете, Саша?! И это, чтобы хлеба купить. О лечении рака речь там и не шла. Не могли они лечение потянуть. Никак. Антон все время в детстве плакал. Постоянно. Клялся, что вырастет и будет у него все. Мама ему в детстве рассказывала историю, что у бабушки была мечта – купить серебряные часы. Об этом она мечтала с семнадцати. Родители ей эти часы не купили, муж тоже. Однажды муж пропил квартиру и их выселили на улицу с маленькой дочкой. Ну, с мамой Антона. Понимаете, Саша?

– Да, и что дальше? Они жили на улице?

– Нет, вскоре бабушка Антона снова вышла замуж. За своего старого друга. Он был прекрасным человеком, но умер от рака. Тоже, как и бабушка. И вот знаете, Саша, у Антона на всю жизнь остался страх потери. Он копит деньги, зарабатывает, потом тратит-тратит. За эти годы сколько машин сменил! Ой… Все в жизни меняет постоянно. С личной жизнью… Так… просто… не любит он жену. Изменяет ей. Жена у него из «высшего общества», а он… изменяет с продавщицами базарными, девицами клубными. В общем, тянет его на девочек-помоек, на отрепье безмозглое и вульгарное всякое. Наверное, он с ними чувствует себя полубогом. У него есть все, а у них – ничего. Кстати, о жене. Жена ему бизнес сделала. Она владелица банка. Знаете, как там деньгами крутят… Раньше мы думали, что у них с женой любовь. Почти одинаковые номера на машинах. Два мерседеса у обоих, только цвета разные. Подстраивается он под жену, зависит. Несчастный мальчик! Он весь в себе всегда. А в душе мечется… Я соседка их семьи, всегда помогала ему уроки делать, кормила, когда мама оставляла его у меня. Так вот, на первую свою зарплату он мне часы подарил, серебряные. Я аж расплакалась. Говорит, бабушки у меня нет, но я выполнил… Золотой мальчик. Блестит, как золото, но польза от золота есть только тогда, когда его сдают или меняют. А так… дорогая бессмысленная побрякушка. Золотой, но несчастный, – сказала и заплакала.

– О Господи… Я не знал, спасибо вам.

Я ушел. Думаю, бабушка этого даже не заметила, так как продолжала плакать.

Да, не хочу я быть Пальчевским. Он все это покупает, меняет, добился всего, чтобы контролировать ситуацию, чтобы контролировать жизнь. Так страшно признаться себе в том, что помимо твоих сил и усилий существует невидимый «враг» – судьба, нечто высшее, чем управлять и с чем бороться невозможно. Отдавать власть в невидимые руки непосильно для сильного человека. Правильно говорил Комар, не нужно мечтать о жизни кого-то. Чтобы стать этим кем-то, нужно прожить, прочувствовать все его ощущения с первой секунды жизни. Я получил от Пальчевского страх потери и контроль над всем – и чуть не сдох. А представьте, каково мне было бы, если бы я видел то, что видел Пальчевский в своей жизни.

Глава 9

22.00 – Боже… Уснуть не могу… Боже… Заело. Обращаюсь к Богу. Не ответит ведь.

23.00 – А если ответит, то позже и только знаками – в виде событий или людей. Нашлет всякого…

00.00 – Впрочем, это отлично, что Он, Сам не ответит. Рано мне с ним говорить… Я еще ничего в своей жизни не сделал… Поэтому лучше у Комара спросить. Но он спит… Да и вопроса конкретного у меня нет. Ни к Комару, ни к Богу. Я просто не могу уснуть. Ересь лезет…

01.00 – Не совершенствуюсь я, не саморазвиваюсь… Говорю, как сектант. Эзотерика, мля…

02.00 – Нет, ну оно надо, конечно. Самосовершенствование разнообразное… надо, да. Снова муть выкручивает мозговые извилины, будто в башке стиралка. Отжимает мозг. Хочу попытаться уснуть… И куда делись цифры, планы из башки? Простирала, видать, стиралка мозговая. Простирала и взялась за отжим…

03.00 – Но действительно, я совсем не развивался. Ничего не читал… Боже…

04.00 – Боже… не отвечай, мне. Не буду с Тобой пустословить. Не буду Тебя, Боже, отвлекать. И спасибо Тебе за Комара.

Я залез в комп и стал активно искать информацию. Любую. Любое чтиво.

– Че ты бьешь по клавиатуре, гаденыш? Четыре утра!

– Иди спать, Комар!

– Нет, Сань, это ты сначала спать иди, а потом и я уйду. Ты причина, источник моей бессонницы сейчас. Ты и твой компьютер. Чтоб ты пальцы о клавиатуру поломал!

– Комар, я хочу развиваться. Хочу читать. Я не помню, когда в последний раз читал для души, для себя.

– А что, был первый раз?

– Не ерничай, не иронизируй. Был! Я читал Оруэлла «1984» в десятом классе.

– Я счастлив за тебя. И сколько же там страниц было, читатель?

– Э…

– Говоришь, читал. Так сколько? Сколько там страниц?

– Я могу содержание тебе рассказать. Там, в книге, мужик…

– Сань, я не наивная училка «всеверующая», меня не проведешь содержанием! Сколько страниц?

– Две с половиной.

– Ага, поймал! Шельмец, я знал! В микроварианте из инета читал.

– Ну и что?

– А то, что читать тебе не свойственно. Иди спать!

– Я, между прочим, слушал аудиозаписи книг, когда работал на стройке в Америке. Достоевского там…

– Слушать – не читать. Иди баиньки!

Я не послушался Комара и продолжил копаться в инете. Впервые я смотрел не только на картинки, но и читал новости под картинками. Удивительно, но это меня увлекло. Так я просидел до девяти утра.