Нагуаль

скачать книгу бесплатно


– Хантер…

– Да, моя сладкая, – с готовностью откликнулся он, – это я. Я с тобой.

Мне стало так хорошо, так тепло и приятно, что я пошевелилась, извернулась, сама уже целуя его лицо, его твердые жадные губы. Захотела обнять – он позволил, приподнявшись на одной руке, а другой переворачивая меня обратно на спину. Я обхватила его ногами, капризно надула губы.

– Хочу теперь так.

– Хорошо, – засмеялся он, – так.

Джеймс снова скользнул в меня, и я зажмурилась, уплывая от ощущений. Его член находился глубоко у меня внутри, его пальцы ласково перебирали мои волосы, гладили плечи, каждая струнка в моем теле вибрировала и пела свою неповторимую песнь. Что-то такое он делал со мной, раз я сама принялась царапать его ягодицы и спину, облизывать губы, пересыхающие без его поцелуев, позабыв про то, что на временных параллелях мы – неравнозначные партнеры. Наверное, лишившись якорей, я была слишком беззащитной перед реальностью и слишком тянулась к Джеймсу вопреки всему, потому что хотела рядом такого мужчину: красивого, сильного, упрямого, горячего в постели. Я отдавалась ему, доверчиво распахнув сердце, и не стеснялась того, что лежу под ним, широко раскрыв бедра, и выгибаюсь от судорог наслаждения, пока он, приподнявшись на вытянутых руках, изучает мое лицо. Затуманенным взглядом изучает, но все же слишком внимательным.

Свой оргазм он испытал беззвучно, только крепче стиснул меня в объятиях, впился губами в шею – сердце в грудной клетке колотилось, как сумасшедшее, я ощущала его удары в собственных ребрах. Мне было так хорошо, слишком хорошо, чтобы что-то связно понимать, поэтому я лишь провела ладонью по влажному от пота лбу Джеймса, нежно поцеловала в губы, прошептала:

– Хантер…

Мне хотелось порадовать его еще немного. Он устало улыбнулся, коснулся губами моей щеки, затем рывком поднялся с постели, голым через всю квартиру пошел на кухню – хотел пить. Я скрутилась в клубок на нашей развороченной постели и, кажется, глупо хихикала, следя взглядом за его крепкими и чуть волосатыми ягодицами. Джеймс открыл холодильник, достал бутылку воды, повернулся ко мне, демонстративно приложил ко лбу, потом к груди, чтобы охладиться, – белые полоски шрамов исказились за пластиком, как в кривом зеркале, – приподнял бровь, мол, чего смеешься? Я хохотала еще сильнее. Я была счастлива. Я усиленно расставляла якоря, за которые смогла бы цепляться, обустраивая свою новую, пока еще незнакомую жизнь.

– Пить хочешь? – крикнул он мне.

– Да! – закричала я в ответ, приглаживая взлохмаченные волосы. Кричать было не обязательно, мы бы услышали друг друга и так, но почему-то казалось веселее.

Джеймс налил воды в стакан, принес мне, я глотала и смущенно отводила взгляд, потому что он по-прежнему стоял голым, но теперь уже лицом ко мне и очень близко, и мне чертовски нравилось, как он выглядит и с этого ракурса. Потом он забрал наполовину пустой стакан, отставил его на тумбочку и склонился надо мной.

– Ну? Даже теперь ничего не вспомнила?

– Нет! – беззаботно улыбнулась я и тряхнула головой, разметав и без того лохматые волосы по плечам. – Ни капельки!

– Ладно, – Джеймс тоже улыбался, но улыбка эта теперь выглядела искусственной, словно ее приклеили на его лицо. – Этот метод не работает. Попробуем по-другому.

С этими словами он быстро открыл верхний ящик прикроватной тумбочки, вынул оттуда блестящие металлические наручники, с неожиданной силой толкнул меня на спину и пристегнул одну мою руку к фигурной спинке кровати.

Я еще не перестала смеяться, когда он обжег меня уже другим, полным ненависти взглядом и отошел, но в груди понемногу начали осыпаться колючими осколками пару минут назад придуманные хрустальные замки. Как же быстро я построила их! Возвела без посторонней помощи в считанные секунды, представляя себя зачарованной принцессой, которую прекрасный принц соблазнит, затащит в постель, а дальше их будет ждать лишь заслуженное «долго и счастливо».

Умом я понимала, что стала старше на четыре года, но моя личность после катастрофы вернулась к отметке «двадцать лет», а Кристина-студентка, как и многие девочки ее возраста, еще не разучилась верить в сказки. Второй медовый месяц с собственным мужем – вот о чем я грезила, когда шептала ему «Хантер», а он охотно откликался. И даже теперь где-то на краю сознания все происходящее еще казалось мне новой игрой. Игрой для любителей «пожестче» – я не сомневалась, что Джеймс и в этом хорош. Но другая часть разума подсказывала – никакая это не игра больше. Вот то, что творилось на этой кровати между нами – игра, а то, что сейчас началось – истинная реальность.

– Джеймс? – все же позвала я его в глупой, пустой надежде, что сейчас муж рассмеется и вновь накинется на меня с поцелуями.

Отвернувшись, он наклонился, поднял с пола джинсы и влез в них. Я смотрела, как Джеймс застегивает пуговицу и ремень, будто бы полностью сосредоточившись на занятии и забыв обо мне; фигура крепкая, поджарая, отголоски его прикосновений еще гуляли в моем разомлевшем теле. Все веселье между нами как рукой сняло. Свободной рукой я потянула на себя покрывало с измятой, но так и не разобранной постели и, как могла, прикрыла наготу, чтобы хоть в чем-то оставаться в равных условиях – лежать голой и прикованной казалось теперь унизительно.

Джеймс покосился на мою судорожную возню, вынул из кармана пачку сигарет, прикурил, сделал долгую затяжку, не торопясь объяснять что-то, а мне это уже сказало больше, чем любые слова. Не знаю почему, но я каким-то образом за короткое время научилась предугадывать, что творится в его голове: тогда, у балконной двери, он хотел меня, хотел до зубовного скрежета, до намерения идти напролом, если потребуется, взять силой, сейчас – готовился сделать что-то, ему самому неприятное.

– Ты хорошая актриса, Фэй, – произнес он наконец, засунув большой палец в петлю для ремня. Похоже, привычка. – Я почти поверил. Но все-таки ты прокололась.

– Не понимаю, о чем ты, – холодея внутри, ответила я.

Он язвительно усмехнулся. Затянулся еще раз: алый огонек вспыхнул, истекая дымом, глаза прищурились, рука с сигаретой чуть дрожала. От плохо сдерживаемой ярости, догадалась я. Рот Джеймса превратился в твердую линию – моя кожа еще помнила, каким он был мягким, когда целовал.

– Да все ты понимаешь. Уловка с потерей памяти, не спорю, умный ход. Легко уйти от ответственности за свои поступки. Ты талантливо играешь, не знай я тебя, сто процентов бы купился. Эти затравленные влажные глазки. Эти дрожащие коленки. Почти как девственница в свой первый раз. Я все ждал, как далеко ты решишься зайти? А ты зашла очень далеко. Даже в постели играла, делала вид, что наслаждаешься, тварь. А как же твои слова о том, что тебе противно со мной ложиться?

– Я такого не говорила, – покачала я головой, в глубине души понимая, что оправдываться бесполезно: выражение лица Джеймса красноречиво это подтверждало.

– Говорила, – протянул он, поигрывая сигаретой в пальцах, – ты еще и не такое мне говорила. Что, испугалась, что придется отвечать за свои слова?

– Я готова ответить за все свои слова, – отчеканила я, стараясь не показывать дрожи в голосе, – но только за те, которые помню.

Он снова усмехнулся.

– Хочешь знать, в чем твой прокол? Шампанское. Ты не пьешь его, Фэй. Я же знаю твои вкусы, они у тебя очень принципиальные, и так было всегда. Ты вообще очень принципиальная, да, детка? В постель со мной пошла, наступила себе на горло, чтобы задницу прикрыть, а вот шампанского ни глоточка не сделала, не смогла себя пересилить, правда? Я внимательно за тобой наблюдал.

Я прекрасно помнила, как Джеймс стоял с бокалами, как уговаривал меня выпить и тщательно следил за каждым движением, но только теперь поняла истинный смысл его поступка. Не напоить он меня хотел, а проверить. Отсюда и его неоправданное стремление нарушить рекомендации врача – не собирался он заботиться о моем здоровье и заранее это понимал. Стоя в больничном коридоре у палаты кивал и соглашался, ухмыляясь, что доктор впустую сотрясает воздух. Неужели он такой? Или это двадцатилетняя Кристина его довела? Что-то случилось между нами в прошлом, но как доказать, что за свои действия в течение последних лет я нынешняя сейчас не отвечаю?!

– Я не пила шампанское, потому что не хочу осложнений со здоровьем! – попыталась я его образумить.

– Ну да, ну да, – казалось, мои оправдания только больше злят Джеймса, выводят из душевного равновесия, и я запоздало прикусила язык. – Конечно, это из-за здоровья. Конечно, ты ничего не помнишь. Не помнишь, какую одежду любишь, не помнишь, где живешь. Номера своих многочисленных любовников тоже, наверное, забыла? Очень продуманный ход, Фэй. И своевременный. Хотя ты вообще по жизни очень продуманная. Из больницы звонила только папе. Какая послушная девочка. Сбежать не пыталась. Думала, что сбежишь позже, когда обведешь вокруг пальца меня? Да?! Ты так все рассчитала?! Один раз сбежать не смогла, но решила не сдаваться?!

Он не повышал голос, но от этого становилось только хуже: я видела, как стальная пружина внутри него скручивается все туже и со страхом ждала, что случится, если она выстрелит. Откуда он знает, кому я звонила в больнице, если забрал телефон? Чтобы связаться с родными, мне пришлось просить медсестричку… да-да, ту самую, которая потом зачем-то благодарила моего мужа.

– Ты заплатил медсестре, чтобы она следила за мной, – озвучила я догадку, и то, как Джеймс улыбнулся, уже послужило ответом. – Значит, и одежду не привозил не просто так? Я в той дурацкой распашонке дальше туалета выйти стеснялась… И это ты специально организовал? Да с чего ты взял, что я стала бы куда-то убегать?

И тут же захлебнулась дыханием: он запрыгнул на постель, схватил меня за горло, в глазах стояло дикое, звериное желание уничтожить, разорвать, непонятно еще, как сдерживался. А я, глупая, все вспоминала, как соблазнял, двулично, лицемерно, с рассказами, как мы были счастливы вместе. И ведь я же попыталась устроить разбор полетов, спрашивала, почему не приходил, а он отвечал ровно и гладко, даже глазом не моргнул. Ни разу не обмолвился ни о чем, упомянул, правда, ссору, но так мимолетно и равнодушно, будто пустяк давно забытый. И этот его порыв, когда переодевалась в больничной палате, теперь стал выглядеть иначе. Вот тогда в Джеймсе, возможно, и проявилась хоть капелька искренности. Тогда, а не в момент, когда на балконе меня терзал или в постели этой самой со мной валялся.

– Все верно, умная девочка, – смакуя каждое слово, произнес он мне в лицо. – И медсестре заплатил, дорогая. И другому персоналу. Чтобы глаз с тебя не спускали, чтобы о каждом твоем чихе докладывали. Как зубы чистишь, какие процедуры принимаешь, на что в окошко глядишь. – Он тонко улыбнулся. – С кем пытаешься связаться. А ты даже Фоксу сдержалась, не позвонила. Очень, очень продуманная малышка Фэй.

Мне стало противно – не от него, от самой себя. От того, как хохотала с ним после секса, когда интуиция, убаюканная на волнах телесной нирваны, спала, как сытая кошка в уютном уголке, воздушные замки в голове подпирали шпилями облака, эндорфины в крови шкалили сверх предела. Вот Джеймс молодец, каждый его шаг, каждое действие вели к намеченной цели, и эта цель, похоже, заключалась в том, чтобы полностью раздавить меня, отомстить за былые обиды. Даже в сексе он не потерял контроль над ситуацией и над собой. В отличие от меня.

Внутри что-то оборвалось: он смотрел мне в лицо, сжимал пальцы на горле, а мои губы все еще горели от его поцелуев.

– Джеймс, прекрати! – прохрипела я через силу. – Остынь! Ты задушишь меня!

– Тебя давно следует задушить, Фэй, – он закрыл глаза, провел носом по моей щеке, втягивая запах. Поглощенный страстью любовник. Бешеный псих. – Ты же, сука, меня самого главного лишила. Мой бизнес задумала развалить, да? Компанию, которая досталась мне от отца… ты же знала, как я дорожу этим делом. Зачем? Я же для тебя ничего не жалел, никаких денег! Чего тебе не хватало?! Кому ты сливала информацию весь последний год? Кому, отвечай? Кто стоит за рейдерами, которые теперь скупили все мои активы и долги по займам? А?!

И опять я шестым чувством догадалась: Джеймс наконец-то открыл мне самое больное. Вот теперь он закричал, оглушая меня так, что я невольно зажмурилась, встряхнул, что есть силы, продолжая орать в лицо обвинения, не зная, а может, не желая признавать, что в моей голове – только черная дыра вместо ответов на его вопросы. Сыпал терминами, не всегда знакомыми, и все, что удалось понять: его компанию кто-то перекупил подпольно, и такие дела невозможно сделать в один момент, так же как нельзя просто прийти с улицы и украсть бизнес. Кто-то долгое время изучал состояние внутренних бизнес-процессов, примерялся, а потом совершил захват. И Джеймс считал, что это я впустила врага в его родовое гнездо. Пружина напряжения, которая сворачивалась в нем все туже, безудержно выстрелила, как я и боялась.

– Ты копалась в моем домашнем лэптопе! – шипел он мне, сжимая до синяков шею. – Куда ты пересылала все копии документов, мою переписку с инвесторами, с кредиторами?! Отвечай быстро!

Я молчала, болтаясь в его руках, как кукла, и борясь за каждый глоток воздуха. Мои замки рухнули без какой-либо надежды на воскрешение. Зачем кричать в ответ, зачем оправдываться, умолять, пытаться доказать, что я не такая, что девочка Кристина, которой я оставалась до недавних пор, ни за что не стала бы так поступать? Кто-то же вырезал на груди Джеймса эти буквы, кто-то слил его бизнес, кто-то довел его до состояния белой пелены перед глазами, и как я, беспомощная, лишенная якорей из прошлого и огромного куска собственной личности, могла ему обратное доказать? Как я вообще могу кому-то доказать, что ничего не помню? Отсутствие памяти не определишь по показаниям приборов, память не сдашь на анализ и не получишь врачебную справку о том, что ты теперь ущербная. Шизофрению, вот, можно получить как диагноз, пройдя медицинские тесты, говорят, притворщиков они вычисляют на ура. А какой тест подтвердит, что я не вру, что ничего не помню?

Да и за помощью тоже обратиться не к кому. Даже собственный отец предпочел общаться с мистером Уорнотом, а не со мной. Может, поэтому папа так злился? Это на самом деле сделала я? Все, в чем меня Джеймс обвиняет? И если я все-таки вырвусь отсюда, если приеду к родителям, прибегу за утешением, дадут ли они его мне?

Но хуже всего было то, что наше «долго и счастливо» проклятое, такое коротенькое, такое ничем не обоснованное, адским огнем прожигало мне грудь. Я ведь поверила. Я ведь на минутку представила, как все могло бы быть. Я ведь хотела этого и поддалась Джеймсу, запретила себе думать о плохом. Наше «долго и счастливо» протянуло недолго и сгорело, как папиросная бумага на ветру, развеялось ничтожным пеплом, будто и не было. Потому что после такой ненависти, какую обрушил на меня муж, никаких «долго и счастливо» уже не бывает. Не случается в жизни сказок. Не происходит попросту. Джеймса трясло и скручивало от прошлой Кристины, а меня нынешнюю трясло и скручивало от разбитого им сердца, от того, как он мои мечты о браке на корню все вырубил, как нежным любовником притворялся, а сам лишь планировал вывести на чистую воду, и плевать, кто из нас теперь виноват, кто сделал опрометчивый шаг, не разобравшись для начала в поведении другого. Отличный секс – не повод для любви, не правда ли?

– Молчишь? Не признаешься? – Джеймс поднес уже крохотный окурок, который так и держал в руке, очень близко к моему лицу, жар уголька покусывал мне кожу. – А что, если я тоже кое-что твое испорчу, Фэй? Мордашку, которой ты так гордишься? Чтобы ни в один журнал больше такую красоту не взяли. Чтобы люди вообще на тебя без содрогания смотреть не смогли. А? Карьера за карьеру – это будет справедливо.

Видимо, мои глаза в тот момент расширились от ужаса, потому что он рассмеялся, зло и хрипло.

– Да. Да, вот оно, Фэй! Ты же самая большая для себя драгоценность. Захочет ли тебя твой обожаемый Фокс, если я выжгу тебе глаза? Что ты станешь делать, уродливая и никому не нужная?

Внутри меня настолько все оцепенело, что я просто потеряла контроль над собой. Я даже не думала, о каких любовниках, о каком Фоксе он твердит мне так остервенело. Страх накрыл, но не по той причине, о которой думал мой муж. Не из себялюбия, а по простому человеческому желанию остаться живой и здоровой. Но у Джеймса к тому времени совсем съехала планка, он принимал желаемое за действительное и не замечал, как топчет меня, и топчет, и топчет, а я уже и не сопротивляюсь.

– Ты совершаешь большую ошибку, Джеймс, – процедила я в его перекошенное лицо, – и ты ее уже не исправишь.

Как ни странно, мой холодный тон его отрезвил. Джеймс посмотрел недоверчиво, затем отстранился, разжал пальцы и спустился с кровати. Прошел в гостиную зону, затушил окурок в пепельнице, стоявшей на низеньком журнальном столе у дивана. Взъерошил темные волосы. Повернулся.

– Я заставлю тебя признаться.

– Нет, – ответила я ему в тон, – мне не в чем признаваться.

– Посмотрим, как ты запоешь через пару дней, – кивком головы он указал на мою прикованную руку. – Посидишь на голодном пайке, на особенной диете, – Джеймс саркастично подчеркнул слово «особенной», – поймешь, что никто из твоих поклонников тебя не спасет, и все мне расскажешь. Да, малыш? Ты же такая послушная девочка.

– Если память вернется, расскажу. Если нет… – я пожала плечами, не закончив фразу. Глухое, тупое, мягкое, как ватное одеяло, оцепенение продолжало сковывать мои мозги. И безразличие к собственному будущему. Если таковое, конечно, еще у меня имелось.

В кармане у Джеймса запел телефон. Он ответил, поглядывая на меня и выцеживая короткие «да» и «нет» сквозь зубы, убрал мобильник обратно. Вздохнул устало.

– Я все равно спасу компанию, Фэй. Мои люди землю носом роют. Но если ты скажешь, где искать, мы сделаем это быстрее. И я тебя отпущу.

Я смотрела на него и молчала, и Джеймс поморщился, махнул рукой, пошел за рубашкой. Одевшись, он напоследок еще раз подошел к кровати. Наверное, так он тешил уязвленное самолюбие: растерзанная, лохматая, голая, прикованная я и полностью в его власти. Мое горло саднило после его рук, в груди саднило еще сильнее, слезы подкатывали к глазам, но я выдержала его взгляд с теми остатками достоинства, которые удалось собрать через силу.

Джеймс отвернулся первым, он снова полез в карман за сигаретами и закурил. От терпкого дыма в квартире уже нечем было дышать, приоткрытая дверь на балкон спасала мало, но я не упрекнула его за это. Пусть курит, пусть злорадствует, пусть наслаждается моим жалким видом. Я все равно не могу ему помешать.

– Что же ты наделала, Фэй, – произнес он тихо и задумчиво, словно разговаривал вслух сам с собой. – Я же любил тебя.

– А я хотела тебя полюбить, – призналась я, полностью им опустошенная. – Но ты не дал мне и шанса.

Уж не знаю, как Джеймс воспринял мои слова, то ли решил, что я его дразню, то ли уже остыл и сам пожалел, что набросился на меня так резко, но когда он докурил и ушел, хлопнув дверью, по моему лицу потекли слезы. Все частички информационной мозаики, все несправедливые (мне хотелось в это верить) обвинения вихрем закрутились в голове. Чтобы не сойти с ума, я начала так и эдак примерять на себя различные варианты, как прикидывают по фигуре разные фасоны платья.

Была ли я жестокой и бессердечной сукой, испортившей мужу жизнь? Была ли я невинной жертвой, которую подставили в глазах Джеймса, спровоцировав в нашей семье скандал? Была ли я мстительницей, строившей козни лишь в отместку за нечто более ужасное, сделанное им самим? Была ли я слепым орудием чьей-то мести?

Я не могла с уверенностью ответить «нет» ни на один вопрос. Ведь училась же в младшей школе толстая и очкастая Мейбл, которую мы с упоением дразнили всем классом. Может, уже тогда мой будущий сволочной характер проявлял себя? Но в старшей школе, чуть-чуть поднабравшись ума, я ту же самую Мейбл уже жалела и даже защищала от нападок мальчиков – ведь стала понимать, что дурнушка не виновата во внешности, которой ее наградила природа. А когда мой первый парень мне изменил, я узнала об этом случайно и не сказала ему ни слова, просто подошла на студенческой вечеринке, куда мы оба были приглашены, и вылила при всех на голову стакан пива, а потом молча ушла. Разве не месть двигала мной в том поступке? Мелкая, детская, но все же. Но с тех пор и до того дня, когда я в последний раз в ясной памяти поднялась по ступеням университета, ничего большего, чем та мелкая месть, не совершила – разве это не доказывает мою неспособность на масштабное коварство?

Устав от размышлений и рыданий, я пробовала освободиться, дергала рукой, тянула кисть из металлического браслета, сдирая кожу, но тщетно: наручники у Джеймса были не какими-то игрушечными, из секс-шопа, а самыми настоящими, крепкими, рассчитанными на удержание матерых бандитов. Из фильмов я помнила, что особые смельчаки ломали себе большой палец, чтобы легче вынуть ладонь, но решила, что не дошла еще до той степени отчаяния.

Джеймс забрал ключ от наручников с собой, но я все равно порылась в ящиках прикроватной тумбочки, до которых смогла достать. Правда, обнаружила лишь презервативы, таблетки от головной боли, стопку чистой бумаги для письма и пульт от телевизора, установленного неподалеку от кровати. В критических ситуациях люди способны на разные, не всегда поддающиеся логике поступки, и я схватила этот пульт и принялась бездумно переключать каналы. Если мне придется просидеть взаперти, нужно с пользой провести время, хотя бы понять, что творится в мире, вооружиться хотя бы какой-то информацией взамен потерянных лет.

По одному из каналов шли местные новости, сияющий от счастья молодой парень сжимал в руке кубок, рядом стояла его гордая семья. Я сделала погромче, слушая речь диктора. Оказалось, репортаж посвятили победителю шахматного тура, простому работяге с консервного завода, который с детства и шахмат-то в руках не держал, а в последний год заинтересовался, загорелся, начал заниматься по самоучителю, анализировать уже состоявшиеся партии игроков с мировым именем, изучать их коронные гамбиты и теперь достиг таких высот, что его наставник без ложной скромности заявил, что они будут претендовать на чемпионат страны, а потом – и мира. Репортер за кадром не уставала восхищаться самородком и хвалить его на все лады. Нынешнюю победу парень посвятил бывшему чемпиону, из-за несчастного случая провалившемуся в кому около полутора лет назад, а семья, которую я поначалу приняла за родственников парня, оказалась родней того самого, бывшего чемпиона. Им победитель и вручил торжественно под бурные аплодисменты свой кубок, а также положенный к нему денежный приз.

«Вот так, Кристина, – уныло сказала я сама себе, переключая и этот канал, – никому не известный работяга задумал круто повернуть свою жизнь и стал победителем, умным человеком, который избежал звездной болезни, сделал доброе дело для семьи предшественника, его теперь все любят и уважают. А ты вышла замуж не за того мужчину и стала Фэй».

Еще долго, почти до самой темноты, я перескакивала по сетке телевещания, ловила и жадно смотрела новости и предавалась отнюдь не светлым мыслям о собственных перспективах.

Пока в замочной скважине не заворочался ключ.

2

Прежде чем мой рассказ продолжится, справедливости ради стоит отметить, что Джеймс не только безжалостно обрушил меня с небес на землю и морально втоптал в грязь, но и преподал хороший урок. Я поняла это, пока бездействовала в кандалах. Своим примером он лишний раз доказал мне то, о чем и так подозревала еще со времени нахождения в больничной палате.

Без куска памяти я – умственный инвалид, беспомощный и беззащитный, и окружающие люди начнут с удовольствием пользоваться этой моей беспомощностью и беззащитностью. Кто знает, не решит ли очередной «добрый знакомый» заявить, что ссудил мне огромную сумму в долг и потребовать немедленной выплаты да еще и с процентами? Как я смогу определить, действительно ли занимала деньги или меня «разводят», если ничего не помню? Кто знает, не появились ли за последние четыре года у меня коварные враги, и когда они узнают, что я забыла наши ссоры, станут улыбаться в лицо и продолжать вредить втихую, и их будет очень трудно вывести на чистую воду? Соблазн воспользоваться чужой слабостью всегда очень велик, особенно, если приносит ощутимый профит.

Информация, которой мы владеем, порой даже не задумываясь над ее ценностью, защищает нас в огромном и непростом мире, как надежная броня. Вот почему я так сетовала на потерю части личности – и из-за неповторимых переживаний, словно прожитых вместо меня кем-то другим, и из-за утраты ощущения собственной безопасности.

Поэтому я и пришла к решению, которое определило все дальнейшие события, происходившие со мной, а возможно, и всю мою дальнейшую судьбу. Я поняла, что желаю того или нет, но мне придется стать Фэй. Той Фэй, которую окружающие знали последние четыре года. Я должна натянуть на себя ее личину, как броню, хотя бы до тех пор, пока не определюсь с друзьями и врагами. На миг я представила себя воином, потерявшим собственный щит и ползущим по полю боя до тела павшего соратника, чтобы забрать чужой и прикрыться им – странное сравнение для девушки, но больше всего под мою ситуацию подходящее.

Больше никому нельзя признаваться, что из памяти вырван кусок, но в то же время самой придется постоянно оставаться начеку и наблюдать за окружающими, выуживая по крупице информацию из каждой беседы. Конечно, я не обольщалась и подозревала, что это будет чертовски сложно. Но моя милая двадцатилетняя Кристина как-то ведь сумела превратиться в Фэй! Почему я нынешняя не смогу сделать того же? Нужно подумать, каким должен быть человек, чье лицо стало брендом с обложки. Уж явно не тихоней, не безобидной студенточкой. Фэй любит только новую одежду и внимание журналистов вокруг себя, значит, она наверняка уверена, что всего этого заслуживает. И она очень продуманная, как сказал Джеймс. Мне следует лишь держать на себе этот образ.

Когда в дверном замке заворочался ключ, я тут же приготовилась к очередному раунду баталий с собственным мужем, но это оказался не он. Очередное незнакомое для меня мужское лицо, а вот я, похоже, была ему прекрасно знакома.

– Господи, Фэй! – простонал новый гость с порога, захлопнул за собой дверь и бросился ко мне. – Я так и знал, что Хантер тебя сюда потащит!

Хантер. А я-то считала, что этой кличкой мы с Джеймсом пользовались только между собой и в постели! У каждой пары, пожалуй, есть какие-то прозвища, известные лишь двоим. Малыш, зайка, киска, тигреночек, а одну мою подругу из студенческих времен ее парень называл в постели «дырочкой». Ну, нравилось ему шептать ей «дырочка моя любимая», а она не возражала. «Хантера» я приняла как должное, не особо задумываясь и не видя в прозвище ничего ужасного, но если оно выходит за рамки постели, это уже о чем-то говорит. Хантер – второе «я» Джеймса, так же как Фэй – второе «я» моей потерянной Кристины.

– Он приковал меня, – пожаловалась я и красноречиво подергала рукой в железном браслете, исподтишка изучая собеседника.

Как бы так скорее понять, кто он такой? Спросить напрямую исключалось, потому что последует вполне ожидаемый вопрос: «а ты что, забыла?», и тогда придется признать, что да, забыла напрочь. Друг он мне или так, псевдодоброжелатель по примеру Хантера? На лице, вроде бы, написано искреннее сопереживание. Молодой, примерно одного возраста с Джеймсом, симпатичный, волосы густые с каштановым отливом, глаза ласковые. И одет не по-студенчески: хорошие джинсы с кожаным ремнем, в проеме расстегнутой рубашки виднеется золотая цепочка, на запястье – часы.

– Все будет хорошо, раз я пришел. Сейчас мы тебя отсюда вытащим, – улыбнулся он, по щеке меня погладил, а улыбка такая светлая, солнечная, даже зажмуриться захотелось.

Но я уже зажмуривалась при первой встрече с Джеймсом, и к чему это привело? Нет уж, всю романтичность, всю веру в сказки о добрых принцах адским огнем внутри меня выжгло, напалмом уничтожило, поэтому я не стала закрывать глаза, а вместо этого уткнулась в крепкое плечо собеседника и заплакала.

– Вытащи меня отсюда, пожалуйста, – всхлипывала я, – Хантер как с цепи сорвался… посмотри, что он сделал со мной…

Все объяснялось просто: мне надо было выбраться, а еще спровоцировать неожиданного спасителя на разговор, чтобы как можно скорее определить его имя и место в моей жизни. А что может лучше обезоружить мужчину, чем женские слезы?

Он охотно откликнулся на мой порыв, обнял в знак утешения и поддержки, ладонью осторожно прошелся по моей спине вверх, потом вниз. Руки у него были крепкие, прикосновения приятные, но… Я только успела подумать, что это совсем не дружеские объятия, как незнакомец откинул меня обратно на подушки, навис сверху, пытливо заглянул в лицо.

– Ну что ты за упрямица, Фэй? – шепнул он, без тени смущения играя пальцами в моих волосах. – Сколько раз можно повторять: бросай Хантера, выходи за меня.

Он тронул кончиком пальца мои губы, и пока я лихорадочно соображала, как лучше поступить, не выбиваясь из образа, – оттолкнуть или бездействовать – наклонился и поцеловал. Честно говоря, к такому повороту я не готовилась. Обвинения в многочисленных любовниках, которые бросал мне Джеймс, тут же воскресли в памяти. Так неужели это все-таки правда? У меня вспыхнул роман с кем-то еще? Зачем? Та часть меня, которая еще осталась прежней, искренне недоумевала. Что такого произошло между мной и мужем, что мне захотелось найти кого-то еще? Я буквально умерла от счастья в постели с ним, рассыпалась на осколки, испытала то, что никогда не ощущала ни с кем прежде, и до сих пор не могла представить на его месте другого. Впрочем, постель – еще не залог счастливого брака, не стоит, Кристиночка, обольщаться после того, как тебя ткнули лицом в грязь.

Но не только это меня поразило. Мужчина, который меня теперь целовал, симпатичный, улыбчивый, со ртом, пахнущим мятной жвачкой, а не табаком, как у Джеймса, не мог не догадаться, что тут до него происходило. Ну не совсем же он идиот! Увидеть прикованную к кровати девушку с заплаканным лицом, со взлохмаченными волосами, голыми плечами, ниже которых все закутано в покрывало, содранное с развороченной постели, – и не догадаться, что у нее не так давно случился здесь секс? Ни за что не поверю. И тем не менее, он меня поцеловал. Без чувства брезгливости, без тени сомнений, без спроса. Уверенно, словно и ему мое тело принадлежало в какой-то мере. Как любовник, который давно привык к мысли, что помимо него у возлюбленной еще существует муж.

И эти его слова: «бросай Хантера, выходи за меня». Да я невеста нарасхват, что тут скажешь! То есть не я, не Кристина, а Фэй, конечно же. Продуманная, требовательная, ухоженная, ядовитая Фэй.

– Подумаю, – я собралась с силами и оттолкнула мужчину, тряхнула прикованной рукой, – а ты, может, сначала подумаешь, как снять браслетик? Или решил, как Хантер, воспользоваться тем, что я – слабая девочка и отпор дать не могу?

Конечно, я рисковала. Шла по минному полю, опасаясь подорваться в любой момент. К такому ли стилю общения привык мой собеседник? Не удивится ли он, что Фэй начала капризничать и дерзить? Но, похоже, расчет вышел верным: мужчина лишь ухмыльнулся и встал.

– Сейчас-сейчас, моя госпожа, – с иронией чуть поклонился он и, насвистывая, пошел в сторону кухни, где принялся выдвигать все подряд ящики и рыться в их содержимом. Я смотрела в его широкую, обтянутую клетчатой рубашкой спину и кусала губы.

– Ключа нет! – напомнила на всякий случай. – Хантер забрал его.

– Еще бы, – не оборачиваясь, хохотнул он. – Мой брат не был бы самим собой, если бы не усложнил тебе жизнь по максимуму. Не волнуйся, я ищу не ключ.

«Мой брат». Я мысленно присвистнула. Ну и попала же ты, дорогая. Между двух братьев, как между двух огней – врагу не пожелаешь. Интересно, Фэй нравилось такое положение дел? Я вдруг поняла, что совершенно ничего не знаю о Джеймсе. То есть, я, конечно, не знала ничего с самого пробуждения в больничной палате, но только теперь сообразила, что даже не догадалась узнать. Мне сообщили о том, что есть муж, я приняла новость, как должное, но почему не задумалась, какова его семья? Есть ли у него родители? Братья? Сестры? Какое у него образование? Что за бизнес, в сливе которого меня обвиняют? Нет, мистер Уорнот настолько ослепил и оглушил меня с первой секунды, что я даже и мысли не допустила о том, чтобы интересоваться чем-либо, кроме его драгоценной персоны. Что ж, пора исправлять ситуацию.

– А как ты меня нашел? – запустила я пробный шар в собеседника.

– Мать сказала, – отозвался он таким тоном, будто прикидывал что-то в уме и не желал отвлекаться.

Мать. Если они братья, то наверное это и мать Джеймса тоже. Я оглядела квартиру. Не похоже, что тут обитает целая семья, значит, родители живут где-то в другом месте.