Изо всех сил

На столе зазвонил телефон.

«Вас приветствует автоответчик, – ответил телефон радостным Наташкиным голосом. – Ку-ку!..»

Что-то щелкнуло.

– Наташ, я сегодня в командировку сорвусь на пару дней, – сказал Мишкин голос. – Ты не возражаешь?.. Домой заходить не буду. Позвони мне на сотовый.

Голос пропал.

Наташка заплакала от отчаяния. Промелькнула мысль «Все, это конец!..» Боль и ужас стали просто нестерпимыми. Слезы застилали глаза, комната поплыла как в тумане. Сознание то ли ускользало в темноту, то ли попросту растворялось в ней. Тело стало заваливаться вперед и страшная боль, как игла, в очередной раз прошила от пяток до затылка.

«Я же вот так умру!..» – вдруг подумала Наташка.

Приступ ужаса – огромный и похожий на распахнутую пасть – на какое-то время затмил боль. Наташка снова изо всех сил рванула руку и тут же рухнула в бездну…

4.

… В прихожей хлопнула входная дверь.

– Мишенька!..

Наташа не узнала собственного голоса. Он был хриплым и глухим, как из подполья. Мишка ничего не ответил. Он рванулся в комнату так, что сорвал вешалку в тесной прихожей.

– Мишенька!..

Мужу потребовалась только одна секунда, чтобы понять смысл случившегося. Он бросился к шкафу.

– Сиди тихо, не шевелись, – рявкнул он.

– Бо-о-ольно!.. – заплакала Наташка. – Мишенька, воды дай!..

Снова нашлись слезы, хотя там, внутри, было жарко и пусто, как в рассохшейся бочке.

Муж на удивление легко справился со шкафом. Дубовая громадина, как пушинка, скользнула по полу и замерла в шаге от Наташки.

Мишка бережно усадил жену на диван.

– Мишенька, воды дай!..

Наташка прижимала руку к груди как ребенка и раскачивалась взад-вперед. Мишка метнулся на кухню. Через секунду оттуда донеслось громкое «Ой, черт!..» и звук разбившегося о раковину стакана.

Наташку начало трясти… Мишка принес воду в пол-литровой банке. Пока Наташка пила, он попытался осмотреть ее руку. Наташка закричала от боли. Вода попала в легкие… Кашель получился надрывным и старческим, из самой глубины.

Мишка кинулся к двери в прихожую.

– Ты куда?.

– Я «скорую» вызову.

– Не уходи!.. Я боюсь. Еще воды дай!..

5.

Визит «скорой» был недолгим, а диагноз пожилого врача даже слегка улыбчивым.

– Уверяю вас, молодой человек, ничего страшного. В основном это нервный шок, – заверил он Мишку. – Кости целы. А синяк будет не таким уж небольшим…

Наташка лежала на диване. Она безучастно рассматривала потолок, прижимала к груди руку и механически повторяла одно и тоже:

– Больно!.. Больно!

– Я сделал три укола, – пояснил Мишке врач. – Если хотите, мы можем отвезти вашу жену в больницу.

– Я никуда не поеду! – твердо сказала Наташка.

После того, как врач ушел, Мишка все-таки заглянул за шкаф и поднял с пола загадочный, обмотанный леской рулончик.

– Итальянская леска, – пояснил он жене. – Только леска. Закатилась, видно… А тебе она зачем понадобилась?

Вместо ответа Наташка долго рассматривала рулончик в руках мужа. Она вдруг поняла, чего она боится – пустоты внутри себя самой. Примерно такой неживой бессодержательности, которая бывает в комнате с вдруг провалившимся полом или когда все вокруг заслоняет боль.

– Миша, воды дай!.. – буквально вскрикнула Наташка.

6.

… Стрелки часов показывали уже половину третьего.

Наташка прижимала к груди руку и расхаживала по комнате.

– Больно!.. Больно! – тускло и автоматически повторяла она.

Мишка сунул голову под подушку. Любые его попытки заговорить с женой – а они длились не один час – и как-то отвлечь ее вопросами «Где болит?» или «Ну, давай я поглажу, да?..», вызывали одну и ту же реакцию – Наташка принималась стонать еще громче.

– Больно!

Наташка подошла к столу. Она взяла стакан с водой пострадавшей рукой, выпила его до дна и со стуком поставила на стол.

– Больно!

– Наташенька, зайка моя, я сейчас с ума сойду, – наконец пообещал из-под подушки Мишка.

– Больно!

– Я спать хочу. Мне утром на работу идти.

– Больно!.. – повысила голос Наташка.

Мишка приподнял подушку и посмотрел на жену… Ответный женский взгляд был чистым, ясным и по-детски страдающим.

– Я сейчас снова вызову «скорую» и отвезу тебя в больницу! – пообещал Мишка.

– Больно, – тише и чуть менее уверенно сказала Наташка.

– Честно слово, отвезу!

– Больно… – уже совсем шепотом сказала Наташка.

Для того чтобы уснуть Мишке хватило и минуты тишины.

7.

… Но его пробуждение было просто ужасным – Мишку избивали.

Наташка сидела верхом на муже и колотила его подушкой.

– Нашла, нашла!.. – весело кричала Наташка. – Она за диваном была!

Мишка поднял руки, пытаясь хоть как-то защититься. Лицо Наташки буквально сияло от счастья.

– Нашла!.. Ах, ты сволочь моя! – Наташка нагнулась и с шумным «чмоком» поцеловала мужа в щеку. – А ты думал, я не найду, да?..

– Что ты нашла? – только и смог выговорить удивленный донельзя Мишка.

– Твою заначку! – радостные и чистые глаза в упор смотрели на мужа. – Три тысячи рублей. Я победила, понимаешь?!

– Кого?.. – снова не понял Мишка.

Вместо ответа Наташка показала мужу язык. Она положила подушку и принялась устраиваться за спиной Мишки. Между делом женщина еще раз поцеловала мужа, уже в плечо.

– Тоже мне, конспиратор.

– Я это… Хотел тебе подарок купить, – начал было оправдываться Мишка. – Я же не для себя копил, честное слово!

– Не верю.

– Я же говорю, что…

Мишка попытался повернуться к Наташке, но в его спину уперлись два кулачка.

– Тпру, стоять!.. Мишка, тебе спать осталось только два часа. Вот и спи.

Мишка замер, лежа на спине. Наташка прильнула к его большому и теплому телу. Она провела по его груди ладошкой и снова засмеялась.

– Ты что?..

– Ничего.

– А все-таки?..

– Да так… Ты копил-копил, а я нашла и победила. Спи-спи!..

Уже усыпая, Наташка вспомнила свое недавнее ужасно гордое и прекрасное лицо. Лицо растворялось и уходило в бездну. А сама бездна была уже неощутима, как забытая боль.

«Мышь ты, белая!..» – улыбаясь, почему-то подумала про себя Наташка.

Ночью ей приснился странный сон: на людной улице она остановилась возле нищего старика. Тот сидел на асфальте и гладил худющего, видно, что тоже бездомного котенка. Наташка подала нищему три тысячи рублей, а, пройдя дальше, она вдруг оглянулась и громко и радостно крикнула: «Спасибо вам, дедушка. Спасибо вам огромное!..»

«Что это я так?..» – там же, во сне, снова удивилась Наташка.

Ее догнала мысль: «Действительно, ведешь себя как белая мышь!..»

Всегда

1.

Если бы автор был злым человеком, он рассказал эту историю короткими, насмешливыми словами, потом, чему-то многозначительно усмехнувшись и стукнув себя кулаком по колену, встал и, не прощаясь, ушел. Я не могу и не стану утверждать, что я добрый человек, просто в силу не зависящих от меня причин я вижу – нет, не лучше! – а чуточку дольше злого человека.

Короче говоря, эта история началась для Насти Егоровой, когда ей было всего пять лет. Однажды мама рассказала ей, как дядя Вася разбил пузырек с лекарством. Дядя Вася и тетя Вера жили напротив и чуть наискосок от дома Насти. Все соседи знали, что у тети Веры больное сердце. Когда врачи прописали ей какое-то новое лекарство, через пару дней она сказала мужу, что ей стало легче. Вот тогда-то дядя Вася и разбил пузырек. Он сказал жене: «Не радуйся. Хощу – лещу, хощу – угроблю».

Мама так артистически точно передала деревенский акцент дяди Васи, что Настя, не понимая или почти не понимая смысла его слов, засмеялась.

– Сволочь немытая, – сказала о дяде Васе мама. – Выродок. Ему больная жена надоела, вот он и хочет, чтобы она быстрее умерла.

Настю совсем не испугала жуткая история. Во-первых, дядя Вася жил довольно далеко, а, во-вторых, мама всегда говорила о нем с ледяной усмешкой и каким-то удивительным светлым, успокаивающим Настю чувством необоримой внутренней силы. Но рассказ о пузырьке с лекарством все-таки произвел на маленькую девочку сильное впечатление, и она стала смотреть на дядю Васю с особенным любопытством, таким, словно видела перед собой не человека, а жуткую, но интересную игрушку.

Когда тетя Вера умерла, и прошло полгода, мама снова высказалась о дяде Васе, но на этот раз довольно необычной фразой в которой, почему-то не прозвучало его имени:

– Ты знаешь, Настенька, а ведь любой человек, даже если он очень хороший, – всегда сволочь.

Мама горько усмехнулась, отвернулась от Настеньки, и стала смотреть в окно пустыми, усталыми глазами. На этот раз Настя испугалась. Она подошла к маме, взяла ее за руку и уткнулась в нее лицом.

Мама Насти преподавала русскую литературу в старших школьных классах. Она была самым умным, самым сильным и самым добрым человеком на свете. Мама знала все обо всех и никогда, – Настя знала точно, что ни-ко-гда – не ошибалась в своих суждениях.

– А дядя Вова к нам больше никогда не придет, – неожиданно глухим голосом, сказала мама.

Настя не помнила своего родного папу Олега. Он давно умер, и к ним часто приходил дядя Вова. Не отрывая горячего лба от прохладной руки мамы, Настя быстро закивала головой, словно не она, а какой-то глупый теленок внутри нее, играя, пытался забодать эту руку. Дядя Вова был веселым, знающим много забавных фокусов, человеком и в сердце маленькой девочки впервые закралось смутное сомнение, насчет всегдашней правоты мамы. Хороший человек не мог просто так стать какой-то там нехорошей сволочью как дядя Вася.

Впрочем, мама оказалась права и в тот раз – дядя Вова к ним больше не пришел…

2.

Дом достался Насте в наследство от бабушки. Он был очень уютным, и внутри него прятались, как в теремке, целых три комнаты – «совсем большая», «просто большая» и «не такая уж и маленькая». Дом украшали невысокая, похожая на гриб-боровик крыша и синяя, веселенькая веранда. Настя любила бабушкин дом не меньше того, в котором она выросла, а может быть так же сильно, как и саму бабушку.

Теперь уже сама Настя, как и мама, преподавала литературу в старших классах. Она была замужем целых шесть лет, воспитывала двух желанных малышей – Олю и Игорька – и очень хорошо относилась к мужу Сергею.

На этот раз странная история началась с того, что зимой потекла крыша дома. Настя разбудила Сергея ночью, лишь только заметила небольшие потеки на потолке. Снаружи бушевала темная метель, но Сергей безропотно полез на крышу.

– Шифер на углу сильно треснул, – сказал он Насте, вернувшись через долгих полчаса. – Видно давно подтекало. Угол дома весь во льду и крайняя балка подгнила.

– Что теперь?! – одними губами спросила Настя.

Сергей пожал плечами:

– Крышу менять. Летом, конечно. Лучше всю целиком. Кирпичный угол я переложу, дело нетрудное.

– Это ты виноват! – вдруг закричала Настя на мужа. – Почему ты раньше не увидел этот дурацкий треснувший шифер? Ведь ты был должен!..

В общем, «почему» у Насти получилось много, причем каждое из них сопровождалось обязательным «должен». Сергей ничего не сказал в ответ. Он взял нужные для спешной починки инструменты и снова ушел в темную метель.

Настя села у окна и стала прикидывать в уме, во сколько обойдется неожиданный капитальный ремонт. Она ничего не понимала в строительстве и рассчитывала только возможности семейного бюджета. Подсчеты шли тяжело, потому что Насте не давала покоя мысль: а так ли уж сильно виноват в том, что случилось, Сергей?.. Они жили в бабушкином доме только третью зиму, на работе Сергей крутил баранку шофера не меньше десяти часов, и, кроме того, он часто работал и в выходные.

«Он ведь и не высыпается толком, – промелькнула вдруг в голове Насти хотя рассеянная, но уже теплая мысль. – А ведь Сережке еще и тридцати нет…»

Настя с досадой отмахнулась от глупой бабской жалости.

«Должен – значит должен!» – решила она.

Для ремонта дома нужны были деньги. И это был главный вопрос.

3.

Начало мая получилось таким, словно на небесной кухне погоды его готовили сразу три повара – зима, осень и лето. Майское солнечное прорастание то вдруг растворялось в сереньких дождях, то его обжигало короткими заморозками, то вдруг оно расцветало такой чарующей красотой, что весенней погоде легко прощали прежние оплошности.

Когда Сергей вернулся с работы, Настя проводила на веранде ревизию остатков зимних припасов,

– Насть, я на массаж записался, – еще с порога и словно извиняясь, сообщил он. – Пятьсот рублей сеанс.

– Сколько сеансов? – Настя как раз пробовала клубничное варенье и была явно недовольна его вкусом.

– Двенадцать. Можно и больше, но…

– Мог бы, и потерпеть, – оборвала мужа Настя. – У меня тоже спина болит, но я-то не ною. Сам знаешь, что деньги на ремонт нужны.

Спина у Насти действительно болела. В школе она занималась художественной гимнастикой и последствия травы, которую когда-то получила двенадцатилетняя девочка, ощущались до сих пор. Как правило, спина заболевала в апреле или начале мая, и боль медленно отступала до самого августа.

Сережка виновато улыбнулся. А Настя вдруг вспомнила об истории с лекарственным пузырьком, которую ей когда-то рассказала мама.

«Сволочь, – одернула себя Настя. – Какая же ты все-таки сволочь!»

– Ладно-ладно. Конечно, тебе нужен массаж, Сереженька, – уже вслух и, как-то искусственно, уже по лисьи улыбаясь, сказала Настя. – Иначе кто же будет крышу ремонтировать?

«И шутишь ты тоже как сволочь», – одернул Настю холодный внутренний голос.

Он был очень умным, этот голос, потому что помнил все страшные сказки, которые рассказывала Насте мама.

4.

В сущности то, что произошло с Настей дальше, любой психотерапевт назвал бы депрессией от усталости – учебный год уже находился на тяжелом излете, а кроме того, Настя подрабатывала репетитором. Она и сама себя именно так успокаивала, но почему эта странная депрессия началась так внезапно и именно тогда, когда она впервые в жизни назвала себя сволочью?

«Сначала пожадничала, а потом мужа, как рабочую лошадку, пожалела, – говорил внутри Насти холодный голос. – Жаль-жаль!.. Сколько же ты стоишь, такая жаднющая жаль?»

Настя снова и снова она вспоминала пузырек с лекарством и даже видела, как он брызжет осколками, с силой ударяясь о стену и, в конце концов, она перестала верить в то, что она – разумный, хороший и добрый человек. Она вспоминала мамины пустые глаза, когда та произносила страшную фразу, и все картонные домики из оправданий внутри нее, которые она старательно возводила, рушились.

«Любой из нас всегда сволочь, – мучил ее голос. – Чуть заденут человека – и сразу все наружу выскакивает. Посмотри-посмотри, разве это не правда?»

Настя вдруг с особой ясностью поняла, что, если уж честно, то она не очень-то и любит Сережку. Пусть она и вышла за него замуж, но все-таки ей раньше больше нравился Эдик Новослободский. Просто тогда, после школы, Настя вовремя поняла, что нужно Эдику, сдержала свой порыв и, словно отступая на заранее приготовленные позиции, влюбила в себя Сережку.

«Парень он с простинкой, но добрый и умный, – сказала о нем бабушка. – Лучше ты не найдешь».

«Да-да, – соглашалась с холодным голосом Настя, – так все и было».

Она не любила Сережку. Она вообще никого и никогда не любила, даже маму и бабушку. Они – умерли, но разве что-то изменилось для Насти? Совсем нет. Она и плакала-то всего два раза, а холодный внутренний голос уже тогда говорил ей, что ничего не вернешь, что всему свое время и что врачи не умеют творить чудеса.

Прошла неделя, потом еще одна. Настя потеряла аппетит, ее стала мучить бессонница, а темное пятно внутри нее, то самое, откуда звучал холодный голос, становилось все больше и больше. Настенька уже боялась его, потому что не было силы способной противостоять ему. Ведь холодный голос говорил только правду.

А потом Настя вдруг поняла, что осталась совсем одна. Рядом по-прежнему был Сережка и дети, но их словно и не было. Ведь они, как утверждал холодный голос, ровно ничего не стоили для нее…

5.

В субботу Сережка вернулся с работы и сказал, что «совсем выздоровел».

– Массаж помог, – он улыбнулся. – Ну, а ты что снова такая грустная?

«Потому что я – сволочь, – подумала Настя. – Ведь я хотела сберечь три копейки на чужой боли».

Сережка попытался обнять жену, но Настя отвела глаза и мягко отстранилась. Она сказала, что у нее температура, что она немного простыла и ушла в спальню. Рухнув лицом на постель, она вдруг почувствовала, что у нее очень сильно болит спина. Боль была режущей, почти зубной и тянулась к лопаткам и к коленям.

Настя заплакала от бессилия. Нужно было позвать Сережку и попросить натереть ей спину мазью. Но для этого нужно было встать и раздеться, а Насте было больно… Неимоверно больно.

Возможно, она и в самом деле простыла, потому что вдруг почувствовала жар во всем теле. Мысли стали путаться и даже холодный голос куда-то пропал. Настя ощущала только физическую боль. Постепенно она растворилась в ней и ушла в темноту…

6.

Утром Настя проснулась как от легкого толчка. Она открыла глаза, осмотрелась и вдруг поняла, что случилось что-то очень важное.

Она встала легко, как встают маленькие школьницы, понимая, что сегодня мало уроков, что эти уроки совсем нетрудные, а день – солнечный и яркий – будет длинным и очень-очень интересным. Тревожащее чувство внутри нее отступило и превратилось в невесомое ожидание. Примерно так ждут писем из армии или просто хороших, уже известных заранее своим приходом, вестей.

Настя прошлепала босыми ногами к окну. Утро только начиналось, и небо было разделено поровну: с запада надвигались тучи, а на востоке вставало чуть припухшее, розовое после сна, солнце.

«Господи, у меня же спина не болит!» – вдруг поняла Настя.

Она завела руку за спину, потрогал спину и слегка прогнулась. Спина действительно не болела.

«Почему?!..»

Но Настя не понимала почему. Боль никогда не отступала так быстро и так бесследно.

Настя поспешила во двор. Прохладный воздух приятно обжег лицо, шею и голые ноги. Физическое движение подтолкнуло мысли, и Настя вдруг поняла, почему боль прошла так внезапно. В силу своей профессии Настя прочитала много книг, в том числе и Библию. О муже и жене там были сказаны следующие слова: «…И будут два одна плоть».

«Это что же, получается? – подумала Настя. – Массаж делали Сережке, но по-настоящему легче стало мне?»

Она едва не засмеялась от облегчения. Каждый вечер втихомолку – так, чтобы не видели муж и дети – она молилась Богу. Она боялась Его, иногда многословно просила избавить ее от физической и внутренней боли и совсем не удивлялась тому, что бесконечно далекий Бог не спешит к ней с помощью. Настя не верила в чудо и, наверное, даже побаивалась его.

И вот теперь Бог – всеведущий и добрый – не придавил ее громоздким чудом исцеления. Он просто выполнил то, что было обещано, а значит Он признал, что она – настоящая жена Сережки. Даже не смотря на ее давнюю и грешную симпатию к Эдику.

«Го-о-оспо-оди!..» – протянула про себя Настя и осела на порожки веранды.

Хлынул дождь. Стена веранды и козырек над порожками оградили Настю от изумрудно блестящих капель. Они хлестали по ветвям яблони, траве, желтому песку дорожки и задевали Настю только запахом свежести и чистоты.

Бог – был. Он существовал, а значит существовала на свете необоримая сила способная взметнуть человека на недосягаемую высоту не только выше адского пламени всемирной катастрофы, но и от куда более страшного холодного внутреннего голоса.

Настя засмеялась, уткнувшись лицом в ладошки. Она и сейчас верила не только в Бога, но и в то, что человек – любой человек – может незаметно для самого себя превратиться в сволочь, но она вдруг перестала бояться этой холодной правды. Сидя на Божьей ладошке и вцепившись руками в Божий палец, разве можно было бояться чего-нибудь? А ни-че-го!.. И даже за Сережку и детей. Потому что спасающая ее сила не могла не спасти и весь мир.

7.

– Ты что тут, голая, под дождем сидишь и смеешься? – вдруг спросил Настю сонный голос.

Рядом с ней на порожки присел Сережка. Он набросил на плечи Насти куртку и сунул в рот сигарету. Пахнуло табачным дымом.

– Я не голая, я в рубашке, – сказала Настя. – И я не смеюсь… Это я закашляла чуть-чуть.

Настя протиснула руку под локоть мужа и прижалась к его плечу.

– Вот именно, кашляешь, – согласился Сережка. – Я когда тебя вчера вечером раздевал, чувствую, ты горишь вся… Ну, как в огне, честное слово. Толкаю тебя и спрашиваю, мол, ты как?.. А ты мычишь что-то и руками отмахиваешься. Потом вдруг заулыбалась и бормочешь: «Нет, не сволочь, не сволочь!..» Помнишь?

– Нет, – Настя вдруг почувствовала, что краснеет. – А что потом было?

– Ничего.

– Долго рядом сидел?

Сережка промолчал. Запах сигаретного дыма стал сильнее.

«Рассказать ему?» – подумала Настя. Она вдруг поняла, что ни за что на свете не сможет найти нужных слов. «Ах, как жаль-жаль-жаль!..»

Сережка заговорил о крыше. У него был монотонный, деловой тон, но сама речь была похожа на журчание ручья. Настя положила голову на плечо мужа и закрыла глаза.

«Так все-таки человек сволочь или нет?.. – подумала она. – У Сережки бы спросить, вот только он не поймет ничего. Да и про этого дурака Эдика ему знать совсем не нужно. Ну, ладно, сволочь я… Только ведь совсем чуть-чуть и когда все это было?»

Воин света

Наташе Лопухиной подбросили котенка. Впрочем, даже не подбросили, котенок сам вошел в полоску света, падающую из полуоткрытой уличной двери. Он сел и принялся рассматривать Наташу глупыми, голубыми глазами.

Девушка стояла на порожках веранды и искала ключи в сумочке.

– Ты откуда взялся, рыженький? – спросила Наташа.

Котенок тонко и жалобно мяукнул.

– Я на работу иду и не могу тебя оставить, – пояснила котенку Наташа.

Она подумала: «Он голодный, наверное…»

Девушка вернулась в дом. Пока котенок жадно ел, Наташа то и дело посматривала на часы. В конце концов, котенок наелся и стал похож на светло-рыжий, меховой шарик. Солнечный цвет его шубки казался довольно забавным.

– Тебя как звать-то, Воин Света? – улыбнувшись, спросила Наташа.

Котенок едва взглянул на девушку. Он зевнул и направился в спальню…

Через пару недель Наташа вдруг поняла, что котенок быстро слепнет. Воин Света реагировал только на звуки, перестал бегать и громко, жалобно мяукал. Он ел только тогда, когда натыкался носом на еду.

В ветеринарной больнице Наташе посоветовали усыпить котенка. Девушка легко, точнее говоря, механически быстро согласилась, но потом, уже стоя у дверей кабинета без номера, вдруг почувствовала пронзительный, леденящий ужас под сердцем. Это была уже не просто жалость к котенку, а сильнейшее нежелание иметь дело со смертью. Хладнокровные доводы рассудка в ее пользу Наташа отмела с неожиданным ожесточением.

«Да пошло оно все!..» – подумала девушка и сжала зубы.

Громко постукивая каблучками по кафельному полу, Наташа вернулась в кабинет врача. Она спросила, можно ли вернуть котенку зрение. Врач ответил, что операция будет стоить тридцать тысяч рублей.

Ожесточение ушло.

«Приехали… – слабо улыбнулась Наташа. – Не было проблемы, так извольте получить финансовый кризис на пустом месте…»

Весь кошмар сложившейся ситуации заключался в том, что Наташа не видела выхода. Летом она вложила почти все деньги в ремонт бабушкиного дома, который достался по наследству ее матери и в котором она сейчас жила. У Наташи осталось только двадцать пять тысяч рублей. Но ремонт дома не был окончен… Кроме того, нужно было купить новую стиральную машину и телевизор.

«А ты что, в самом деле, решила потратить последние деньги на приблудного котенка?!» – спрашивала себя Наташа.

Очень часто эта мысль казалась ей не менее чудовищной, чем та, от которой она отказалась в ветеринарной больнице. Но детское сострадание в душе девушки продолжало отчаянную борьбу с житейским практицизмом и раз за разом побеждало его.

У Наташи пропал аппетит, и испортилось настроение. Два взаимоисключающих чувства – протест против смерти и взрослое понимание никчемности жизни котенка – переплелись между собой и, в конце концов, превратились во что-то серое и вяжущее. На работе все валилось из рук… Начальник – всегда строгий и подтянутый Александр Гальдерович Штумм – то и дело бросал на Наташу недоумевающие взгляды.