Чудо чудное

– Танцевать пойду! – объявила она, вставая.

– И правильно, – поддержал Баюн, лениво облизываясь. – Ступай. Я следом присоединюсь. Сперва только полюбуюсь… моей ведьмой драгоценной. Красавица нынче.

Верея лишь пожала плечами – любуйся, мол, на здоровье – и, подхватив подол платья, побежала легко, почти по-девичьи, в самую гущу пляшущих красавиц. Костер вздымался исполинским языком к небу, рассыпая снопы раскаленных искр. Музыка – дикая, завораживающая – впивалась в самое нутро, дурманя разум, опьяняя торжеством и древней мощью праздника. Девы кружились в бешеном хороводе, и Верея влилась в их вихрь. Она закрыла глаза, отдаваясь порыву, этому яркому, всесокрушающему чувству радости, какого не испытывала сто лет, а то и больше. И в этот чарующий, хмельной миг, под негой колдовской браги, Верея наяву ощутила, как сильная, горячая рука скользнула по ее запястью, потом обвила талию, притянула к твердой, огненной груди и закружила в диком, неистовом танце, полном первобытной энергии и сжигающей страсти.

Конечно, это было лишь игрой ее опьяненного воображения. Но жажда отдаться этому порыву казалась настоящей. Захотелось Верее вдруг кружиться в этом огненном кольце именно с ним, со старинным другом, Змеем Горынычем. Отчего-то прежде не видела она в нем мужчины, но после того, как узрела его омолодившегося, временами всплывал в памяти его лик – гордый, сильный, с изумрудным взором, где тлел сдержанный, но жгучий огонь.

«Обратился бы ты драконом сейчас… – мелькнула мысль, пьяная и дерзкая. – Взмыли бы в поднебесье! Никогда за облаками не летала – метле моей такое колдовство не по зубам. А Змей Горыныч… Он же дракон. Истинный. Единственный. И мощь в нем… Да не меньше моей будет!»

Вдруг – и впрямь! – уже наяву чьи-то пальцы коснулись ее рук. Аль, быть может, Верея слишком глубоко ушла в грезы, она не сразу сообразила. Но стоило ей поднять веки, как взгляд уперся в знакомые, острые черты.

Кощей Бессмертный.

«Какой-то он… больно настоящий», – пронеслось в затуманенном сознании. Детали проступили резко: черные, жесткие волосы, в которых зацепился сухой, скрюченный листок дуба. И рука Вереи, совершенно безотчетно, потянулась сама, чтобы убрать его. Кощей лишь усмехнулся в ответ, уголки губ поднялись в холодной насмешке, и чуть наклонился к ведьме, позволив ей вытянуть листок. Который, к слову, под пальцами оказался шершавым, живым, пахнущим лесом и… пеплом.

– Не понимаю… – прошептала Верея, сжимая в ладони листок, глядя на него, потом на Кощея.

– А нечего понимать, ведьма, – его голос прозвучал совсем рядом, низко и звучно.

Не успела она опомниться, как его рука – твердая, как сталь, – обвила ее талию. Он резко дернул ее к себе, и они закружились в стремительном, почти безумном танце вокруг костра. Верея не сопротивлялась. Вместо этого она залилась звонким смехом, позволив темному колдуну вплестись в ее праздник. Танцевали они, словно в последний раз, отчаянно и лихо. И странно – ей было с нимлегко. Непростительно легко. Будто знала она его не одну и не две жизни, а вечность. Будто в их пляске, сплетении света и тьмы, рождалось и рушилось само мироздание.

– Пора всей этой нечисти показать, как развлекаться нужно! – воскликнул Кощей, и в глубине его черных глаз вспыхнул короткий, недобрый огонек. Верея же, окончательно сраженная праздничным угаром и хмелем, оскалилась в хищной улыбке.

– Покажем! Славься, солнце!

– Славься, солнце!

Колдун протянул ей руку. Ладонь его была ледяной, прикосновение пронзило кожу холодом, от которого сердце трепетно и больно екнуло. Но она сжала его пальцы. Навские, завидев странную пару – сияющую молодую ведьму и мрачного колдуна, – расступились, образовав живой коридор. Верея с Кощеем, разбежавшись с нескольких шагов, синхронно сиганули через самое пекло костра. Пламя, будто оскорбленное дерзостью, взмыло ввысь яростным столбом, пытаясь поглотить незваных прыгунов. Однако лишь опалило их одежды жарким дыханием, мягко обласкало, отшатнувшись перед сплетенной силой стражницы межмирья и бессмертного колдуна.

– Развлекаетесь? – раздалось у самых ног. Баюн сидел в высокой траве, наблюдая. – Славно, что колдуна нашла. Жаль, что не погорел он дотла в костре. Но тебе, Ягуль, плюсик за попытку.

«Ишь чего удумал! – подумала Верея, отряхивая искры с рукава. – И не пыталась я его жечь!»

– Полно тебе, Баюн, – отмахнулась ведьма. – Сам Кощей предложил через костер прыгать.

– Н-да? Ну тогда плюсик забираю.

– Уймись, зверь, – Кощей окинул кота хмурым взглядом. – Порадуйся празднику. Али боишься чего?

– Как бы не узнал тебя кто, – проворчал Баюн. – Опасаюсь, что Марья Моревна твою костлявую тушку обратно в темницу швырнет. Тогда как Васька-то выберется?

– Так следи, чтоб никто не узнал, – глаза колдуна стали жесткими и полными безразличия. Однако, взглянув на Верею, он словно нехотя добавил: – Все в порядке будет.

– Последнее дело – темному колдуну верить.

– Молвила темная колдунья.

– Я не темная! – огрызнулась Верея, но без прежнего гнева. – Голову мне морочишь своими загадками.

– Вот-вот, – подхватил Баюн, вставая и потягиваясь. – Рассказывай уже про свое чудо чудное. Навеселились вдоволь, хватит пыль в глаза пускать. Пора к делу.

– Жду я здесь кое-кого, – признался он, окидывая взглядом толпу. – Поэтому спрячемся, пожалуй, чтобы сюрприз не испортить. А пока он не пожаловал… поведаю о чуде.

«Ложки-матрешки! – застучало в голове у Вереи. – Кого же он поджидает-то? Приспешников? Или жертву?»

– Кого ждешь, гад? – спросила она, подступая ближе. – Прихвостней своих? Ты имей в виду, это я только притворяюсь добренькой. На деле сожру и косточки обглодаю, не поморщусь.

– Не терзайся, ведьма, этого… красавца ты хорошо знаешь.

– Кажется, я догадываюсь, – пробормотал Баюн, уши его настороженно подрагивали. – Но ладно, поглядим.

– Поглядим, ага, – раздраженно фыркнула Верея. Злили ее тайны, коими темный колдун пичкал ее не первый день.

Они покинули шумную поляну, где праздник только набирал силу, и углубились в лес. Узкая, едва заметная тропинка вилась среди вековых лип, чьи стволы были похожи на застывших великанов. Воздух здесь был гуще, тишина – почти звенящей, нарушаемая лишь шелестом листьев да далеким гуляньем. Они уселись прямо на упругую, прохладную траву.

– Тихо здесь, – произнес Кощей, поднимая глаза к звездам.

– Да-а, – промурлыкал Баюн, укладываясь клубком. – Хорошо. Отдохнуть можно.

– Нет, плохо, – резко возразил колдун, его пальцы нервно перебирали травинки. – Очень плохо.

– Коли плохо в тиши, не молчи, – потребовала Верея. – Поведай о чуде чудном. Ибо я утомилась уже от твоих загадок и полуправд. Говори прямо.

– С ведьмой солидарен, – поддержал кот. – Рассказывай.

– А то меня сомнения одолевают, – добавила она, пристально глядя на темного, – не придумал ли ты это чудо чудное во мгле своей темницы. Мало ли что за двести лет во тьме привидится?

Кощей на ее слова помрачнел мгновенно. Лицо его стало каменным, взгляд ушел куда-то вглубь, в прошлое. Он нахмурился и с минуту сидел в гнетущем молчании, словно его окатили ледяной водой.

– Многое привидится… – наконец заговорил он, и голос его звучал глухо, с непривычной горечью. – Да только чудо чудное… оно есть. Видел я его однажды. Осязал. Жаль, умыкнуть не успел – пришлось с Марьей биться насмерть. Она ведь… власти жаждала. Как и я.

– Она миры от тебя спасала, колдун, – напомнила Верея. – От твоей алчности.

– Больше слушай выдумки да небылицы. Цель у нас с Моревной была одна – власть над Навью. Безраздельная. Победила она меня лишь потому, что коснулась чуда чудного. Лишь коснулась! Он с силой сжал кулак, костяшки побелели, словно он снова переживал тот роковой миг поражения. – Чудо чудное – это цветок колдовской. Папоротник. Тот, что цветет лишь раз в году.

– На Ивана Купалу, – вставил Баюн, не открывая глаз. – В самую короткую ночь.

– Именно, – подтвердил Кощей. – Когда грани миров истончаются.

– То сказки лишь! – Верея махнула рукой, но в голосе ее прозвучала неуверенность. – Не цветет папоротник! Истинное колдовство не таково. Иначе я знала бы!

– Ты, Ягуль, – промурлыкал Баюн, наконец поднимая голову, – последние двести лет помнишь. Кое-как. Откуда знать тебе, что цветет, а что нет?

– Хм-м… И то верно…

Она обернулась к колдуну. Тот смотрел на нее как-то странно, изучающе, будто пытался разглядеть что-то сквозь пелену времени или хмеля.

– Чего уставился? – спросила она, насторожившись.

– Память отбило, говоришь? Совсем?

– Ну есть такое… И что с того? Старость – не радость.

– Странно это, – пробормотал Кощей. – Ведь я… я тоже кое-что позабыл. Помню битву, помню, как власть пытался удержать, как бился с Моревной, как она меня в проклятой башне заточила… А вот что до этого было… Он провел рукой по лицу. – Пустота. Провал. Не помню.

– Да, – тихо согласилась Верея, чувствуя, как холодок снова пробежал по коже. – И впрямь… странно. Очень странно.

Тишина под сенью древних лип была гнетущей, почти осязаемой. Воздух, густой от запаха прелой листвы и влажной земли, казалось, вяз в сплетении корявых ветвей над головой. Баюн, свернувшись клубком на прохладном мху, лениво потянулся, когти выпустив и втянув обратно.

– Странного в мире – как грибов после дождя, – промурлыкал он. – Ум сломаешь, коли обо всем думать будешь. Так что ж с твоим цветком-то такого чудесного?

– Цветок папоротника, диво дивное. Распускается лишь раз в году, в самую короткую ночь, когда небесный свод трещит по швам, а грани миров истончаются до прозрачности. Всего две недели осталось чудесного события. Тот, кто сорвет этот цветок… – Кощей сделал паузу, и его черный взор недобро сверкнул в ночной мгле, – обретет силу, перед которой склонятся правские боги. Силу первозданную, не подвластную ни времени, ни смерти, ни земле навской.

В голосе его, обычно полном язвительности или холодного расчета, прозвучала неприкрытая горечь давнего поражения. Он будто вновь переживал тот миг:

– Марья коснулась. Всего лишь коснулась лепестка. И этого хватило… Хватило, чтобы вырвать у меня Кладенец, самый острый клинок из всех, что ковались под солнцем и луной! Цветок не отдал ей себя целиком – вспыхнув на миг ослепительным пламенем, рассыпался в прах, не желая служить ей. Но тень его силы… эхо его мощи… подчинилось ей. И этого веяния хватило, чтобы сокрушить меня.

Верея не сводила с колдуна пристального взгляда.

– Кто же нашел его? – спросила она. – Кто сумел добраться до цветка первым в ту роковую ночь? Ты? Марья? Или кто-то третий, о ком память твоя истлела?

Кощей нахмурился, на мгновение представ перед взором ведьмы не безжалостным убийцей, а потерянным чародеем.

– Память… – пробормотал он. – Хранит лишь обрывки. Ярость битвы. Блеск Кладенца. Триумфальный крик Марьи… и пустоту после. Пустые мгновения. И тьму… – Он резко дернул головой, словно отгоняя наваждение. – О тьме той… лучше не вспоминать.

Верея усмехнулась, силясь перестать сочувствовать врагу.

– Отчего же только мне дано отыскать? Чем я особенная?

Кощей ответил лишь загадочной, кривой ухмылкой.

– Чтоб тебе пусто было! – прошипела Верея.

Баюн, зевнув во весь кошачий рот и обнажив острые клыки, потянулся снова.

– Занятные сказки, не спорю. Но кого мы тут ждем-то? Я бы лучше брагу пил в компании навок или полуденниц.

– Того, кто тоже ищет чудо чудное, – ответил Кощей резко, его спокойствие внезапно испарилось. – Он расскажет нам, где нынче цветок зацвести вознамерится. – С этими словами он стремительно вскочил с земли и, вперив черный взор в лесную гущу, затаил дыхание, будто увидел кого-то.

– Чую… – Баюн тоже замер, уши его встали торчком, шерсть на загривке слегка приподнялась. – Он здесь. Мерзкий запах…

– Да, – подтвердил Кощей, не отводя взгляда от леса. – Здесь. Меж костров шастает.

– Кто?! – воскликнула Верея, тоже вскочив.

В ее груди зародилось неприятное, тягостное чувство. В носу засвербело от тошнотворного запаха, чуждого всему ее нутру.

– Велес… – выдохнула она имя правского бога, и оно прозвучало как проклятье.

Глава 7 Бей вурдалаков!

Тишина под сенью древних лип, куда они отступили от шума празднества, была гнетущей, звенящей. Воздух, густой от запаха прелой хвои и влажн