Вопреки

– Иди, попроси у Поли еще какао, – Кэти кидает ручку, проворно слезает со стула и несется в сторону кухни. Мне требуется минута прийти в себя, потом я уже сердито смотрю на Молли.

– Как это случилось?

– Мари, извини, не уследила Лизи. Она тут плакала, готова извиниться.

– Извиниться? Мою дочь чуть не сбили, а она готова всего лишь извиниться! Наверное, с Редом флиртовала, вместо того чтобы смотреть за ребенком! – гнев меня душит, но не позволяю себе повышать голос. Молли не виновата передо мной.

– Хочу найти того мужчину и поблагодарить. В каком домике он остановился?

– Ни в каком. Он рванул за Кэти, а потом, после разговора с Питером, уехал.

– Как уехал? – растерянно моргаю, Молли пожимает плечами.

Недолго думая, выхожу на крыльцо, прищуриваюсь. Возле конюшен идет работа, скорее всего, именно там Питер. Решительно спускаюсь по ступенькам и направляюсь к мужчинам. Хозяина ранчо нахожу почти сразу.

– Питер, – хватаю своего возрастного пасынка за локоть и отвожу в сторону. – Молли сказала, что мужчина, который спас Кэти, уехал после разговора с тобой.

– Да. Он, видимо, не планировал здесь оставаться.

– Не понимаю, – склоняю голову набок.

Ранчо пользуется популярностью, со всего света к нам едут туристы, чтобы отдохнуть на лоне природы и почувствовать себя настоящими ковбоями. И мы им даем это, заставляем по полной программе почувствовать самого себя, переосмыслить жизнь и уехать отсюда умиротворенными и наполненными новыми силами для новых побед. Эта психологическая перезагрузка за деньги. Поэтому упущенный клиент – минус бюджету.

– Он искал девушку.

– Девушку? У нас много девушек. Кого-то бы подобрал на всю жизнь, кого-то на время, – улыбаюсь, а Питер хмыкает, сдвинув шляпу назад, чтобы было видно его глаза.

– Нет, он конкретную искал по имени и фамилии. Явно не местный.

– А ты проверял списки постояльцев? Может, любовь всей его жизни как раз у нас?

– Я бы запомнил это странное имя. Марьяну искал.

Улыбка по привычке держится на губах, а полученная информация заторможенно обрабатывается. Не так много в США, тем более в Вайоминге, Марьян. Забытый животный страх, заставляющий вскинуть голову и принюхаться к опасности, заполняет меня с ног до головы.

– Марьяну Адаменко он спрашивал. Такие точно у нас не останавливались.

У меня сначала холодеют руки, потом все холодеет в груди. Хочется сорваться с места, схватить Кэти и бежать. Бежать куда угодно, куда глаза глядят. Спрятаться так, чтобы ни одна живая душа не нашла. И мертвая тоже. Боже, я совсем расслабилась последние полгода, поверила, что Адам сумел замести мои следы. Мне совсем не интересно, кто меня ищет. Раз ищет, значит, представляет опасность для меня и дочери. Значит, я должна сделать все возможное и невозможное, чтобы защитить свою малышку. Даже если придется защищать от самого Дьявола.

– Действительно, такое имя мы бы точно запомнили. Ну ладно, работай, я тоже пойду займусь делами, – хлопаю Питера по плечу и на негнущихся ногах ухожу в сторону главного дома. Нужно зайти в кабинет, найти видеосъемку и посмотреть на лицо того, кто меня ищет. Я должна знать врага.

Компьютер решает проверить на крепость мои нервы, очень медленно грузится и вообще не хочет напрягаться. Пока черный экран загорается синим, а потом появляется заставка рабочего стола, я все ногти себе сгрызаю.

Еще несколько минут, и вот я уже отматываю время назад, внимательно всматриваюсь в происходящее. Не сразу мне удается понять, что происходит, кто ходит, кто выходит и заходит. И тут сердце екает, рука на мышке дергается. Я отбрасываю ее от себя, словно схватила гадюку, и откидываюсь на кресле.

Несколько секунд не моргаю. Облизываю резко пересохшие губы. Сжимаю переносицу, потом тру веки и вновь впиваюсь пристальным взглядом в экран. Осторожно беру мышку, максимально увеличиваю картинку и опять откидываюсь на спинку кресла, прикрыв глаза.

Можно упорно твердить, что этого не может быть. Можно сослаться на то, что в этом мире бывают двойники. Может быть, брат-близнец, потерянный в детстве. Только вряд ли у брата будет идентичный шрам на щеке. И у двойника тоже. Но… как так?

Шутка? Чей-то розыгрыш? Кто-то решил воспользоваться возможностями грима. Смахиваю со щеки одинокую слезу, прикусываю губу. Мое состояние невозможно описать, я даже не могу выделить одно сильное чувство: шок, удивление, потрясение, радость, злость, гнев – все в равнозначной мере. Мне нужен ответ. И я знаю, кто мне его даст.

Беру мобильник, нахожу номер телефона Адама. Очень хорошо, что сейчас в России глубокая ночь. Спросонья он выдаст правду сразу.

– Да, – к моему сожаленью, Тайсум не спит. Это слышно по голосу и по дыханию.

– Ответь на один вопрос: Соболь жив?

Его молчание красноречивее всяких объяснений. Я не сразу собираюсь со словами. Меня жжет обида, ярость и разочарование. Смотрю перед собой, пытаюсь протолкнуть ком в горле, не получается. Слезы катятся по щекам, я едва успеваю их смахивать. И нет ни сил, ни желания разговаривать. Просто нажимаю кнопку отбой, откладываю телефон в сторону.

Он жив. Он здесь. Рядом. И тот мужчина в кофейне – это Герман.

12 глава

Не люблю проигрывать. Поражение заставляет сжать зубы и собраться, чтобы в следующий раз именно ты стоял на первом месте. Давно я ничего подобного не испытывал. И ужасно осознавать, что бессилен. В поисках Марьяны использованы все средства, доступные мне сейчас законным образом. Я задним числом сожалею, что не попросил Тиграна пробить ее имя и фамилию. Не сидел бы теперь в какой-то кофейне с неплохим кофе.

Теряю хватку. За три года привычное напряжение ослабло, как и каждодневная потребность держать все под контролем и быть начеку. Зажиточная, размеренная жизнь превращает тебя в ленивого тюленя, не способного в стоге сена найти бревно.

Три года назад я бы нашел ее по щелчку пальцев. Нужные люди взломали бы программы и сразу бы нашли ее местонахождение. Узнал бы, где она работает и с кем встречается. Или за кого вышла замуж. Сколько родила детей…

Рука застывает в воздухе в нескольких миллиметрах от ручки чашки. Вспоминаю малышку, которую час назад выдернул из-под колес грузовика. Тогда мне некогда было ее рассматривать и думать, где я ее уже видел. А я ведь когда-то смотрел в эти серые глаза с хитринкой. Но где?

Причем видел совсем недавно. В памяти мелькают стоп-кадры с разными людьми, из этого калейдоскопа пятном застывает встреча с Дианой в ее кабинете. Там была фотография малышки… Меня передергивает, обхватываю голову руками, смотрю немигающим взглядом перед собой. Это просто невозможно. Боже, я спас ребенка. Собственного ребенка.

Эта мысль заставляет меня выскочить из-за стола и, подобно сумасшедшему, подбежать к машине, чтобы тут же рвануть с места. Без понятия, почему на этом ранчо не знают Марьяну, но что тот ребенок – та самая девочка с фотографии Дианы, у меня нет сомнений.

Дочь. Моя дочь. Моя дочка. Я в этом не сомневаюсь.

Эта мысль никак не укладывается в голове, как и понимание, что мне с этим открытием делать. Одно радует, рядом Марьяна. Вряд ли она малышку отдала на воспитание. Семья, дети – вот ее ценности, когда она была рядом со мной, вряд ли с годами они изменились.

До ранчо доезжаю с нарушением скоростного режима. В этот раз перед главным домом, где находится администрация, стоят несколько машин. Я паркуюсь ближе к крыльцу. Торопливо, почти бегом взбегаю по ступенькам, распахиваю дверь и замираю. Пытаюсь сразу выровнять дыхание, но совсем не дышу.

Возле ресепшна при моем появление оборачивает молодая девушка со светлыми волосами, которые собраны в обыкновенный конский хвост. Прямой взгляд, на смуглом лице глаза поражают своим голубым цветом, точнее, морской волны.

Она не падает в обморок при виде меня. Не расплывается в счастливой улыбке со слезами на глазах. Не бежит ко мне навстречу. Скрещивает руки на груди, медленно изучающим взглядом скользит по моему лицу.

А что я? Я, как дурак, растягиваю губы в улыбке, счастливый просто от того, что нашел. Увидел. Хочется подойти к ней, притянуть к себе и уткнуться лицом в ее макушку. Найти в ней успокоение, как делал раньше.

– Привет, – больше ничего не могу из себя выдавить, кроме банального приветствия.

– Привет, – ее голос звучит отчужденно и равнодушно.

Я трясу головой, хмурюсь. Конечно, тожественной встречи не ждал, но немного тепла с ее стороны все же могло быть.

– Зачем ты приехал? – ее некогда влюбленный взгляд обдает холодом и отстранённостью.

– Я приехал забрать тебя и дочь! – в голубых глазах читается насмешка. Сдерживаюсь, чтобы не схватить Марьяну в охапку и не прижать к себе.

Как же я по ней соскучился. Не передать словами. Просто нужно хоть раз в жизни ощутить дикую тоску, когда хочется выть волком на луну, чтобы понять, как меня сейчас колбасит от встречи. Если бы руки не были сжаты в кулак, она увидела, как они трясутся.

– Серьезно? – усмехается, подходит ко мне. Протяни руку, можно коснуться ее лица. Наклонись ближе к ней, можно вдохнуть ее запах. Сократи расстояние, ее губы окажутся в опасной близости. И разговора не получится.

– Серьезно, – произношу слово без улыбки, глядя прямо в глаза. – Я так долго тебя искал…

Марьяна вздрагивает, опускает веки, скрывая свои глаза. Ее губы слегка приоткрываются, часто дышит. Взволнована. Мне уже не хочется объяснений и разъяснений, преодолеваю остатки расстояния. Обхватив одной рукой за талию, вторую кладу на затылок и притягиваю ее голову к себе. Не даю ей опомниться, себе одуматься, просто прижимаюсь губами к ее губам.

Запах. Ее персональный запах, который никогда не забывался. И чем глубже вдох, тем глубже этот запах проникает в тебя. Отравляет изнутри, насыщает кровь, превращается в кислород, которым дышишь. Можно сойти с ума от одного запаха? Можно. Когда вытаскивал Марьяну из-под тела Лыка, прижимал к своей груди ее, дрожащую, меня накрывало не от мысли, что она в моих руках почти голая, а от запаха, проникшего в мой организм с первым вздохом.

Мне хочется многое ей сказать, рассказать, помолчать, но потом. Забываю напрочь все свои установки, свои себе же обещания, что не буду давить, спешить. Все забывается. Я не хочу терять и минуту, и так многое уже потеряно. Я хочу свою малышку. Хочу ее губы. Ее дыхание. Хочу ее тело. Ее стоны. Хочу совместные ночи. И общие рассветы.

Отталкивает. При чем неожиданно для меня. Следующая неожиданность – звонкая пощечина. Щека горит. Не сразу понимаю, что произошло, лишь растерянно моргаю и смотрю на перекошенное от ярости любимое лицо.

– Ты охренел?! – она кричит на меня по-русски, сверкая гневно глазами. – Ты, вообще, что здесь делаешь?

– Я приехал за тобой и… – кошусь в сторону дверного проема, откуда ранее выбегала Кэти. – И дочерью.

– Да? Меня, как и прежде, забыл спросить, хочу ли я того, что ты решил, – скрещивает руки на груди, кривит губы. – С чего ты взял, что Кэти твоя дочь? – изгибает бровь, и ее вопрос заставляет меня усомниться в своих выводах. О Ренате говорить не хочу, вряд ли у нее остались приятные воспоминания. Сказать, что видел фотографию у Дианы, а Адам не отрицал вероятность моего отцовства?

Эйфория от встречи схлынула, чувствую раздражение от неприязни Марьяны, хочется рыкнуть на нее. Приказать собрать монатки и не разводить тут дискуссии о жизни, более того, не обсуждать мои решения. Ищу точку, на которой можно сконцентрироваться и взять себя в руки. Это оказываются часы за спиной молодой женщины. Слежу за стрелкой секунд, при этом подмечаю, как Марьяна отводит глаза в сторону, потом возвращает их ко мне и изучает. Думает, что я не вижу. А я ведь вижу, как вспыхивает ее взгляд, как там зажигается знакомый мне огонь. Сдерживаюсь, не улыбаюсь. Ее возбуждение чувствуется физически, она его старается подавить, но невозможно обмануть влечение. Взаимное притяжение.

– Послезавтра я возвращаюсь обратно в Россию, поэтому я бы хотел с тобой поговорить, расставить точки, – максимально равнодушно сообщаю цель своего приезда. Марьяна прищуривается. Я сдержанно ей улыбаюсь.

– У нас нет свободных одноместных номеров.

– Я могу спать с тобой, – не успеваю прикусить язык, за что получаю гневный взгляд.

Почему ее негодование забавляет? Я любуюсь ей, мне приятно, что она неравнодушна ко мне. Пусть пока похожа на ядовитую змею, готова укусить, но со временем рядом со мной она станет вновь ласковой, знакомой мне Марьяшей.

– Спасибо, конечно, за предложение, но мне есть кому греть постель, – ехидно улыбается, отворачивается.

А меня аж встряхивает от одной мысли, что с ней кто-то спит, что она с кем-то трахается… Эта мысль еще больше подливает масла в огонь, я в последнюю секунду себя осаждаю, чтобы не схватить ее за локоть.

– Замужем? – в голосе ленца, сам же опускаю глаза на ее пальцы и скриплю зубами, поняв, что на левой руке присутствует милое обручальное кольцо.

– Счастливо, – скрещиваемся взглядами, она позволяет себе дерзко улыбнуться. – Кто-то только обещает, а кто-то выполняет свои обещания.

Со свистом втягиваю в себя воздух. Легкие от этого вдоха разрываются. На секунду прикрываю глаза, пытаясь унять взволнованное сердцебиение и перебить во рту вкус горечи.

– Как я уже говорила, комфортабельных номеров у нас нет, но так как ты уже послезавтра уезжаешь, то две ночи и один день вполне можешь перекантоваться в старом домике. Вода туда подается два раза в день: в шесть утра и в десять вечера, – протягивает мне ключ, избегает любое прикосновение, но я все же чуток задеваю пальцами ее пальцы. Вздрагивает, вскидывает на меня глаза, потом резко их опускает.

– Общий завтрак у нас в семь тридцать, в восемь гости отправляются развлекаться по интересам…

– А ты меня этой ночью будешь развлекать? – опираюсь об стойку и опускаю взгляд на грудь, обтянутой черной футболкой. Возбуждение подкатывает неожиданно, но предсказуемо. Реакция на Марьяну с годами не изменилась, учитывая, как я по ней скучал – хочу до скрежета зубов, до звездочек перед глазами.

– Обед в двенадцать. Полдник в четыре. Ужин в восемь. Надеюсь, что у тебя, помимо дорогих вещей от дизайнеров, найдутся потертые джинсы и рубашка. Если нет, – прищуривается, что-то в уме прикидывает. – Вещи моего мужа тебе будут в самый раз.

Сука!

– Спасибо, джинсы у меня есть собственные, – отталкиваюсь от стойки, но замираю. – В какой стороне этот чертов дом находится?

– Справа от парковки. Там их пять, твой второй. Могу попросить кого-то тебя проводить.

– Справлюсь без посторонней помощи, – шиплю, сверкая мрачным взглядом, а Марьяна еще шире улыбается.

– Приятного вам отдыха, Герман Александрович, – слышу в голосе насмешку, устремляю на нее ледяной взгляд.

Хочется предупредить, чтобы не злила, не провоцировала, не всегда вспышки гнева удается взять под контроль. Агрессия, загнанная в рамки, рано или поздно выйдет за их пределы. И тогда случается что-то страшное.

13 глава

Не могу уснуть. Непривычная тишина вокруг оглушает. Последние три года я постоянно засыпал среди шума: сначала в больнице, потом на съемной квартире недалеко от проезжей части, где не смолкал гул машин. На предложение Кости сменить квартиру отказался. Мне хотелось просто где-то осесть, пусть временно.

Тот дом, которым я считал своей крепостью, в котором мы жили с Марьяной – продал. О нем поначалу знали единицы, потом узнали все, плюс каждая комната, каждая деталь в интерьере напоминала мне о том, что потерял.

Встаю с кровати, подхожу к окну. Темно, лишь возле конюшни и возле главного дома горят огни фонарей. Недолго думая, натягиваю футболку, беру кардиган и выложу на улицу. Иду по тропинке, смотря себе под ноги.

– Не спится? – вздрагиваю от неожиданности, вскидывая голову. И только сейчас замечаю на ступеньках Марьяну. Она сидит с большой кружкой в руках, укутавшись в плед. На ней домашние брюки и шлепанцы. Распушенные волосы перекинуты на одну сторону.

– Отвык от природы. Позволишь? – глазами указываю на свободное местечко рядом. Несколько секунд она не мигает, напоминает застывшую статую, потом неуверенно кивает, пододвигаясь. Сразу оказываюсь рядом, чувствуя своим бедром тепло ее бедра.

Мы молчим. Молчание между нами немного напряженное, похожее на то, что чувствуют люди после долгой разлуки. Сказать вроде есть что, а вот внутренний дискомфорт не позволяет друг другу открыться.

– Ты всегда была в Вайоминге? – тихо, почти шепотом спрашиваю, боясь спугнуть. Марьяна смотрит перед собой, обхватывает чашку двумя руками и делает глоток. Судя по запаху, пьет какао.

– Нет.

Ее односложный ответ никак не помогает найти подход к ней, но я упрямо намерен добиться от нее хоть какого-то диалога со мной. Слишком мало времени до моего отъезда, а потом хрен его знает, когда я смогу вновь вырваться в США. О том, что Марьяна с Кэти поедут со мной, пока и речи нет.

– А как ты оказалась здесь?

– Вышла замуж, – поворачивает ко мне голову, насмешливо приподнимает уголок губ.

– По любви? – встречаемся глазами, не моргаю, она тоже смотрит в упор. Пытаемся друг друга переглядеть, но то ли я потерял способность давить на нее взглядом, то ли Марьяна стала морально сильнее.

– С какой целью интересуешься?

– У меня к тебе по-прежнему чувства.

– У меня их нет, – резко парирует, опуская голову, именно поэтому я ей не верю. Мне хочется обхватить ладонями ее лицо и смотреть в глаза, пытаться все рассказать взглядом, а не словами, потому что говорить о чувствах не умею. Не учили.

Какое-то время Марьяна молчит, крутит кружку. Я кладу свою руку ей на коленку, она вздрагивает и скидывает ее. Возвращаю вновь, опять скидывает. Какое-то время я забавляюсь этой борьбой, а она злится, чувствуется по частому дыханию, по громкому сопению.

– Послушай, Герман, – не выдерживает, поворачивается ко мне всем корпусом. Свет с веранды освещает ее лицо, и вижу, как подрагивают ресницы, как дергаются губы.

– Внимательно слушаю.

– Я не знаю, на что ты рассчитывал, приезжая сюда, но должен был понимать: как прежде между нами не может ничего быть. Наши жизни разошлись в разные стороны. Я вообще… – прикусывает губу, хмурится, а вместе с ней хмурюсь я. – Ближе к делу, я замужем. Счастливо и благополучно. У меня чудесная дочка, которой я желаю спокойного детства, и это место самое лучшее для нее на данный момент…

– Ты лжешь, Марьяна.

– В чем? – недоуменно смотрит на меня, я склоняю голову набок.

– Ты говоришь о муже, при этом ночью сидишь на крыльце одна. Будь ты со мной, тебя бы бессонница не мучила.

– Будь я с тобой, я бы просыпалась каждые полчаса в страхе за свою жизнь и жизнь моей дочери. Извини, уж лучше я буду мучиться бессонницей, не тревожа сон мужа, чем каждый раз вздрагивать от любого шороха.

– Я завязал.

– Поздравляю. Поверь, жизнь в законе есть.

– Не ерничай.

– Даже не начинаю.

– Но ведь нам было вместе хорошо.

– Ключевое слово «было», – усмехается, я сжимаю зубы, разглядывая ее профиль.

Она опять смотрит перед собой, а я ловлю себя на том, что в прошлом так долго на нее не смотрел в разговоре. Свидетелем моих нежных взглядов, трепета в груди, прикосновений к спящей Марьяны был рассвет. Я позволял себе быть слабым, когда никто меня не видел. Позволял любви, которая теснилась у меня в груди, выплескиваться в одиночестве. Как только Марьяна открывала глаза, приходилось натягивать на себя маску отчужденности, пренебрежительности, ублюдочности.

– Ты любишь своего мужа? – рассмеялся, если бы знал, что буду спрашивать бывшую подружку о том, какие у нее чувства к супругу. Сейчас вместо смеха испытываю физическую боль от ожидания ответа.

– Уже поздно, а завтра мне нужно будет вставать в шесть, – поднимается, тоже поднимаюсь и притрагиваюсь к ее локтю. В подушечках пальцах возникает давно забытое покалывание и тепло. Марьяна вскидывает на меня глаза. Наверное, испытывает тоже самое, что и я. Хочется в это верить.

– Ты не ответила, – замечаю, как ее губы трогает еле заметная улыбка, пожимает плечами.

– Ты тоже не всегда отвечал на мои вопросы, Герман. Мне действительно пора идти спать, а ты гуляй себе на здоровье, только за пределы ранчо не выходи. Поговаривают, что в округе порой бродят койоты. Хотя… – иронично смеется. – Вы вроде из одной стаи, хищники.

– Марьян… – я не хочу, чтобы она уходила. Не хочу, чтобы мы вот так завершили неплохой разговор. Пусть со скрипом, но потихоньку находим лазейки друг к другу.

– Спокойной ночи, Герман Александрович, – официальное обращение ставит точку в ночных откровениях, Марьяна оставляет меня на крыльце. Засунув руки в карманы джинсов, смотрю ей в спину до тех пор, пока в темноте холла не исчезает ее силуэт.

Вздыхаю, придется возвращаться в холодный дом, в холодную постель, пробовать уснуть. Утром обязательно что-то придумаю. Для начала мне стоит проснуться тоже в шесть утра.

14 глава

(Марьяна)

Привет, бессонница, как давно тебя со мной не было.

Последний раз, когда я всю ночь не могла сомкнуть глаз, был полгода назад. У Кэти поднялась температура, которая никак не хотела сбиваться. Этой ночью температура была у меня. Возбуждающая. Я проворочалась, пытаясь себя утихомирить, пристыдить за похабные желания. Все повторяется, словно не было никакой разлуки, словно мы расстались от силы пару дней назад. Ему стоило лишь посмотреть мне в глаза, в своей властной манере подавить мою волю и нагло полезть с поцелуем.

Я растерялась от оживших чувств, от вспыхнувшего желания, которые, оказывается, все еще живо во мне до сих пор. Пришлось быстро себе напомнить, кто этот человек, как он со мной поступал и как жестоко разыграл. Его лжесмерть никак не укладывается в моей голове. Спросить хотелось сразу, но прикусила язык. Короче, впервые за долгое время я влепила мужчине пощечину. От души. Вложив в нее все свои слезы, обиды, переживания.

Потом разыграла гостеприимную хозяйку, поселила бывшего любовника в средней комфортности домике. Ему сойдет. Можно было и выгнать, но в последнюю минуту смалодушничала и оставила его. Уже вечером, лежа рядом с засыпающей Кэти, поняла свою ошибку.

Он ведь догадается, что моя дочь – его дочь. Как бы упорно я ни отрицала. Соболь не дурак, чуть-чуть пристальнее всмотрится, немного пообщается и увидит свое же отражение в ней. Может быть, и не догадается, через день он уедет. Надеюсь, больше не вернется. Не надо. Я ведь не робот, а к нему оказывается до сих пор что-то испытываю. Не хочу думать что.

Ночная с ним беседа всколыхнула во мне все, что было между нами: трепет, страх, мечты и разочарование. Его вопросы заставляли меня нервничать, себя я заставляла ерничать и иронизировать. Я боялась себя и за себя. Боялась, что если Соболь вдруг решит быть более настойчивым в своих приставаниях, я сдамся… Предательски сдамся. Этого мне бы не хотелось. Секс с ним – одноразовая доза эйфории, потом никакие молитвы не спасут мою душу от самоедства.

– Доброе утро, – приветствую всех сотрудников в кухне-столовой.

Через полчаса будет завтрак для гостей, а пока это время наше, можно перекусить и спокойно попить кофе, чай, какао.

– Доброе утро. Выглядишь не очень, – Элли проходит мимо, перед этим всучив мне кружку кофе с молоком. Замирает перед окном, на губах появляется ехидная улыбка.

Я, движимая любопытством, тоже подхожу и пытаюсь понять, что ее заинтересовало. Кружка в руке вздрагивает. По тропинке не спеша идет Герман в компании Лили. Блондинка не стесняется демонстрировать свою большую грудь, которая призывно выглядывает из выреза полупрозрачной блузки. К чести Соболя, он смотрит собеседнице в глаза, а не ниже.

Ревность, как огонь спички, опаляет и тут же тухнет. Не мое дело, с кем он болтает. С кем тут будет развлекаться без обязательств. Нужно только предупредить, чтобы при детях вел себя скромно.

– А он ничего такой. Интересно, женат?

– Нет! – выпаливаю, потом смущаюсь под пристальным взглядом невестки. – Думаю, что нет.

– Ну-ну, – Элли окидывает прищуренным взглядом с ног до головы и возвращается к столу, как раз в это время заходит Питер. Он подмигивает мне, чмокает жену и забирает из ее рук кружку с кофе.

– Мари, я заметил, что тот мужчина, который спрашивал какую-то Марьяну, вернулся.

– Да, его поиски не увенчались успехом, решил день и две ночи провести у нас. Потом улетает в Россию.

– А, понятно. Чем он будет заниматься?

– Без понятия, – пожимаю плечами, беру с общей тарелки тост и намазываю его маслом, сверху кладу ветчину и сыр. Мне плевать, чем будет маяться Герман, лишь бы держался от меня подальше и от Кэти.

– Все группы на сегодня сформированы. Может, ты ему найдешь занятие на ранчо?

– Я? – удивленно вскидываю брови, а в ушах стоит низкий голос с неприличным предложением. Черт! Марьяна! Очнись и опомнись!