скачать книгу бесплатно
– Я не буду рубить.
– А зачем топор? – удивился Пашка.
– Чтобы вытащить гуся. Вы держите края мешка, – я надел на тело гуся мешок, – а я оторву штакетину.
– Он не вырвется? – тревожно спросил Пашка.
– Как держать будете. Как только голову вытащит, накрывайте ее мешком. Ясно?
– Ясно, – дружно закивали негодники.
Я осторожно отжал топором штакетину. Гусь, рванулся к свободе и ущипнул Костика.
– А-а-а!!! – закричал укушенный, бросив мешок.
Гусь дернулся, но Пашка был начеку. Ударив ногой гусака в бок, брат ловко спеленал его в мешок.
– Поймал! – он ликующе потряс мешком.
– Он меня укусил, – сморщился Костик. – А если он бешеный?
– У гусей бешенства не бывает, – я заколотил штакетину на место и отдал топор Пашке. – Давай мешок, понесу.
– Тяжелый, – радостно приплясывал рядом брат. – Много мяса. Куда ты его несешь?
– В клетку посажу.
– А рубить?
– Батя с мамкой придут, пускай решают, что с ним делать.
Длинная клетка из мелкой железной сетки, где-то украденная отцом, стояла во дворе под яблоней рядом с прудиком, в котором отец мечтал развести карасей. Я закинул гуся в клетку и пошел к турнику. Шалопаи остались, просовывая прутик сквозь сетку и дразня плененного гуся.
К вечеру разжег очаг – варить свиньям. Пашка сидел на пеньке напротив клетки и смотрел гусю в глаза.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Я его дрессирую. Смотри, – Пашка повел головой вправо, склоняясь к клетке.
Гусь уклонился влево. Пашка сдвинулся влево – гусь скользнул вправо.
– Видел? – довольный Пашка повернулся ко мне.
Гусь злобно кинулся на сетку, пытаясь ущипнуть брата, но не смог. За этим нас и застала мать.
– Вы что делаете, падлы? – ласково спросила она. – Совсем от безделья опухли? Павел, что ты вытворяешь?
– Я гуся дрессирую, – боязливо похвастался брат.
– Тебя самого дрессировать надо. Зикаешь по деревьям, как обезьяна шелудивая, макака краснозадая, Гингемы на тебя не хватает! Как дикий бедуин на верблюде по грязным пескам пустыни.
– Ничего я не зикаю, – надулся Пашка.
– Не пререкайся с матерью, подлец! Молод еще голос повышать! Не дури мне мозги, скотина! Мозги ты своему гусю будешь дурить! Откуда в нашей клетке гусь, Бармаглотовы дети?
– Он в заборе застрял, мы с Костиком его нашли.
– Значит, Костик, падла кривоногая, про него знает? – нахмурилась мать и перевела обвиняющий взгляд на меня. – А ты куда смотрел, поганец?
– А что я?
– А то, что только пререкаться можешь! Я вас зачем рожала?
– Зачем?
– Чтобы было кому воды подать на старости лет, а вы, охламоны, с гусями тешитесь!
– Что вы мать доводите, компрачикосы? – над дощатым забором, отделяющим очаг от дома, словно голова Несси из темных вод Лох-Несса, показалась лысеющая голова отца. – Мало я вас в детстве порол, паршивцы. Могу добавить.
– Посмотри, Вить, – повернулась к нему мать, – гуся откуда-то притащили.
– Жирный? – звучно сглотнул слюну отец.
– Костик видел…
– С вами в разведку не пойдешь, гаврики замурзанные, – расстроился отец. – Что теперь с гуся проку?
– Я его дрессировать буду…
– Ты это, того, – папаша погрозил Пашке пальцем, – не хулигань. А как дрессировать собираешься?
– Смотри.
Пашка и гусь показали весь набор трюков.
– Ишь ты, уткобобики! – удивился отец, прошел в калитку, уселся на пень, на котором я рубил дрова, прикурил от костра «приму». – А еще так можешь?
– Могу.
– Показывай! Потешь почтенную публику, – папаша ласково погладил себя по животу. – Монтигомо, Ястребиный глаз, Верная рука – друг индейцев.
– Сумасшедший дом! – всплеснула руками мать. – Что старый – дурак, что малый – придурок.
– Бинки, гляди, – рассмеялся отец, – Гога прямо как Куклачев. А? – повернулся ко мне за поддержкой.
– Угу, – поддержал я. – Олег Попов. Только кепки нет.
– Но-но, – нахмурился отец, – вы оба циркачи еще те, не надо братика родного в говне вываливать. Он и так из него не выбрался еще.
– Я не вываливаю, – попятился я, – я просто из вежливости, чтобы разговор поддержать.
– Смотри мне, – отец погрозил увесистым кулаком. – Продолжай представление, Гога. Ты настоящий проныра и трезубец будды.
Проныра в устах отца было одной из высших похвал. Трезубец будды еще одна высшая отцовская похвала, правда непонятно почему. Но у отца было лучше не спрашивать: или обрушит на тебя часовой водопад самовосхваления и лжи или отвесит мощный подзатыльник. Или совместит это.
– Ну вас, холеры тифозные, – сплюнула мать и ушла в дом.
До самой темноты Пашка развлекал довольного отца.
– Жалко, что Костик видел… – задумчиво сказал отец, когда пошли в дом. – А ты молодец, – ласково погладил Пашку по макушке, – хорошую штуку придумал. Весь в меня, ха-ха-ха, – отец громко захохотал.
Лягушки в пруду возле дома главного инженера от этого хохота перестали квакать. От хриплого хохота задребезжала посуда на кухне.
– Вить, тебе лечится пора! – крикнула из спальни мать.
– Не мешай, я детей воспитываю, – отмахнулся отец и снова принялся за нас. – Я вас родил, а от осинки не родятся апельсинки, ха-ха-ха.
– Сам дурак и дети такие же, – вздохнула мать.
– Разбогатеем, заведем гусиную ферму.
– Гусь – птица важная, что твой депутат, погоду на три дня вперед видит. По гусям сразу видно, кто на селе голодранец или отрепье, а кто крепкий хозяин и собственник. С ним, гусем, так просто не совладаешь.
– Там главное сноровка. Я в детстве кучу гусей поймал. Мы картошку с гусятиной тушили – вкусная штука, цимес просто, – он чмокнул кончики сложенных в щепоть пальцев.
– Вот почему на селе гуси пропадали, – догадалась мать, – А все на лис грешили.
– Я хитрее любой лисы, – щербато улыбнулся отец. – Когда воруешь, гуся нельзя ни в коем случае пугать, иначе у них мигом портится весь нагулянный нежный жир, превращаясь в вонючее ноздреватое вещество. И голову гуся лучше не рубить, положив на колоду – как мы обычно делали, и не сворачивать, а отсекать острыми ножницами для стрижки овец так быстро, чтобы птица ничего не успела понять.
Среди ночи меня разбудил отец.
– Тихо! – зажал мне рот широкой ладонью, – одевайся, пошли.
Мы вышли во двор.
– Дело есть, – закурил отец, усаживаясь на широкую лавку под верандой. – Надо гуся оприходовать.
– Как?
– Сейчас свернем ему шею, а Гоге утром скажем, что гуся украли. Он Костику так и передаст.
– Жалко…
– Кого? Костика?
– Гуся…
– И запомни, если так гуся жалко, что может наступить такой момент, когда ежели проявишь слабость либо сочувствие, то вместо гуся сожрут тебя. В буквальном смысле сожрут, без всяких метафор. Так что лучше сейчас, пока выбор есть, выбрать гуся – потом будет поздно, можешь мне поверить, Густсон. Понял?
– Понял…
– Сразу видно, что твой опыт приобретен только на краже гусей. Сразу видно, что у тебя мозгов не больше, чем у этого гуся. Стратегически надо мыслить! Мы же не разбойники с большой дороги. Меня ведь знаешь, как мамка ваша подманила? – светлячок сигареты вспыхнул ярче.
– Как? – спросил, с трудом сдерживая зевоту.
– Гусиными потрошками жареными с луком, да под маринованные огурчики, – было слышно, как отец сглотнул слюну. – И бутылка «коленвала» холодной да лучок зеленый… Подумай только, если бы не потрошки гусиные, то тебя бы не было на свете.
Я промолчал.
– И братика твоего, бездельника, бы не было, – отец затушил окурок и встал. – Пошли за дичью, Гусена. Может, сестричка появится у вас…
Под покровом мрака, разбавленного слабыми бликами фонаря, висящего на столбе с другой стороны дома, отец умело придушил несчастную птицу.
– Рано утром, пока Гога будет спать, ощиплешь. Перья под яблоней закопай, чтобы наш дрессировщик ничего не узнал. Гуся сдашь мамке.
– А что скажем Пашке, когда есть будем?
– Скажем, что я на охоте утку подстрелил. Пашка все равно не отличит, – отец всучил мне остывающую тушку. – Распишись-ка в получении. Братец твой тот еще гусь, ха-ха-ха. Вот увидишь, будет лопать гуся за милую душу. И Родина щедро поила меня гусиною кровью, гусиною кровью, – пропел он и пошел спать.
V «Наша служба и опасна и трудна»
– Новые времена – новые возможности, дети мои, – отец постучал пальцем по столу, привлекая наше с Пашкой внимание. – Перестройка, ускорение, гласность, дали нам новые цели и методы, новое мышление.
– Вить, ты сегодня прямо как Горбачев, – уважительно сказала мать, – тебе только пятна не хватает, а так, язык подвешен, что твое ботало у коровы.
– Мастерства не пропьешь, – приосанился. – Так вот, про что я? Вам, дети, наше поколение вручает переходящее знамя.
– Какое? – заинтересовался Пашка.
– Переходящее, – раздраженно сказала мать. – Что тут непонятного?
– А где оно?
Мать, закатив глаза, посмотрела на отца.
– Это метафора, – начал объяснять отец, – временами переходящая в гиперболу. Понятно?
Мы ни черта не поняли, но послушно закивали.
– Вот и ладушки, сдохли бабушки, – отец кивнул. – Бинки, подавай на стол уху, обедать пора.
Мы начали хлебать жидкую уху из рыбы и лаврового листа с солью.
– Бинки, ты рыбки то оставь, – сказал отец.
