Силки на лунных кроликов

– Все взрослые лгут детям. Разве не так?

Что он мог ответить ей? Запротестовать? Но тогда это тоже была бы ложь.

– Да. Но есть хорошая ложь, а есть плохая. Тот, кто называл тебя своим папой, – лжец. Он плохой человек.

– Как вы отличаете плохую ложь от хорошей?

Павел ощутил, как его лицо вспыхнуло, будто кто-то прошелся по нему горячим утюгом. Он не знал, что ответить девочке. Взяв Алису за руку, он повел ее в свой кабинет. Включил компьютер.

– Смотри. Читай.

Он открыл ей все архивные новости того года, когда Евгения Малько пропала без вести. Алиса, нахмурившись, но увлеченно читала скупые хроники. Она увидела фотографию, на которой улыбалась маленькая девочка. И этот желтый трехколесный велосипед. Внезапный страх заставил ее сердце сжаться. Она вдруг прикоснулась пальцами к своей голове. Сама не знала, почему ей захотелось сделать это.

Снова и снова, раз за разом, она читала сухие отчеты и репортажи.

– Это ты.

Алиса вздрогнула, услышав голос над своим ухом.

– Нет! – закричала она. – Нет!

Она снова закрыла уши руками, как будто так могла отмахнуться от правды. Только для нее это была ложь.

– Вы не хотите искать моего папу, поэтому придумываете всякую чушь!

– Мы найдем твоего папу, не сомневайся, – сухо сказал Павел.

Мужчина взял девочку за руку. Следы от шнурков давно рассосались.

– Вот, что произошло тем утром. Ты уехала на велосипеде далеко от дома, заигралась. И на дороге появился человек, который захотел похитить тебя. Украсть, как крадут кошельки или драгоценности. Вот, что случилось, Алиса. То есть Женя. Тебя зовут Женя.

– Нет! – закричала девочка и вырвалась из рук Павла.

Но побежала она не в комнату. Она внезапно рванула к входной двери и судорожно начала дергать за ручку, не зная, что дверь заперта на несколько надежных замков.

Дневной свет ласкал ее бледную кожу, но она не замечала, не понимала, что продолжает жить. Дергала замки, крутила их, как маленький ребенок. Упиралась плечом прямо в дверь, будто она так могла распахнуться. Павел подошел к ней и легко прикоснулся к плечу. Она была в длинной мужской балахонистой майке и широких тренировочных штанах. Только руки были обнажены. Она, почувствовав теплое прикосновение, успокоилась. Ее плечи задергались, она начала плакать. Затем прильнула к его груди и спряталась там, как маленький котенок.

Как ему не хотелось отпускать ее! Никто не будет заботиться о ней, никто не объяснит ей, что дождь не убьет ее, никто не полюбит ее.

– Смотри, смотри! – Павел удивленно зашептал, слегка одергивая Алису. – Это зайчик!

Алиса успокоилась и посмотрела. Октябрьские тучи разошлись, открыв солнце. Один луч проник в квартиру, упал на стекло настенных часов, отбросив солнечного зайчика прямо на руку девочки. Она, как завороженная, смотрела на яркое пятно, обрамленное слабой бледной радугой. Девочка медленно двигала рукой, чтобы увидеть, как «зайчик» будет себя вести. Он оставался на том же месте.

– Кролики? – внезапно спросила она, как будто в пустоту, как будто во сне.

– Солнечный зайчик.

– Лунные кролики…

Тучи снова наползли, и «зайчик» медленно исчез. Тогда глаза Алисы наполнились ужасом, крик застрял в горле: она поняла, что это солнце. И тогда Павел снова крепко обнял ее. Крик так и не вырвался. Ее тело обмякло, и он отнес девочку в комнату, уложил на кровать, накрыл одеялом. На него уставились стеклянные завороженные глаза.

– Теперь я умру? – ее глаза всё так же смотрели куда-то в пустоту.

– Нет, – спокойно ответил. – Я тебе обещаю.

– Ты врешь. Как и все.

Она перевела взгляд своих медных глаз на него. А ведь ее мать была права: глаза совсем другие.

– Завтра ты проснешься целой и невредимой, и тогда поймешь, что я не вру. Тебе врал кто-то другой.

Две слезы синхронно, как пловцы, скатились по обоим вискам, оставив маленькие мокрые пятнышки на подушках. Как можно вылечить двенадцать лет лжи? Ни один психолог в мире не сможет сделать это. Ему сейчас хотелось обнять своего сына. Тихо, без слов и разговоров. Просто обнять.

4.

Этим утром Алиса отказывалась выходить, и только после долгих уговоров, ее смогли укутать в одеяло с ног до головы и усадить в машину, чтобы отвезти в клинику.

Майору пришлось рассказать психологу о произошедшем вчера, и та сделала выговор. Нельзя бросать измученному раненому ребенку правду в лицо, как мокрую тряпку. Это и вовсе чудо, что она согласилась выйти из дома.

По дороге в клинику Алиса сделала маленькое отверстие в одеяле, чтобы внешний мир просочился к ней. Так она не делала никогда, но сегодня она была живой, кожа не болела, не было никаких признаков смерти. И эта маленькая импровизированная подзорная труба из одеяла помогла ей увидеть огромный мир. За окном машины проносились дома, деревья, люди, собаки. Это было так удивительно и быстро, что ее едва не стошнило. Но утром девочка отказалась от завтрака, так что извергать из себя было нечего.

Ей предстояло сегодня встретиться с… мамой. Это было страшнее, чем солнечный свет. Та ли это мама, что бросила ее, больную, умирающую? Зачем все эти люди возвращают Алису к злой ведьме?

Девочка отказалась «выходить» из одеяла. В широком помещении для групповой терапии находились психолог, психиатр, майор и женщина с темными волосами цвета спелой сливы. Прошло несколько часов, прежде чем девочка согласилась вылезти из «кокона». И только потому, что ей стало невыносимо жарко. Она ощущала себя младенцем, засидевшимся в утробе матери.

Свет в помещении приглушили. Майор ощущал слабый запах пота. Волновались все. Мать и дочь сидели друг напротив друга, как преступник и прокурор на очной ставке.

– У нее черные волосы и карие глаза. Неужели вы не видите? – снова начала женщина.

Психолог, женщина того же возраста, что и Катерина, ответила спокойно и вкрадчиво, сев рядом с Алисов:

– С возрастом практически у всех волосы темнеют. В детстве у Алисы были русые волосы, затем стали темно-русыми.

– А глаза? Глаза! – женщина нервно указало пальцем на худого подростка в широкой свободной одежде.

– Цвет глаз иногда формируется до восьми и даже десяти лет, – ответила психолог.

– У моей дочки были зеленые глаза.

– Если вы присмотритесь, у Алисы тоже зеленоватые глаза.

– Не понимаю, зачем вы…

– Катерина Антоновна, если вы не готовы… – начал было майор, но психолог строго посмотрела на него с выражением «не-встревайте».

Всё это время Алиса терпеливо сидела, опустив голову так, чтобы волосы могли закрыть ее лицо. Ей нужна была нора. Сейчас, как никогда, ей нужна была ее темная уютная нора.

– Алиса любит кроликов, да? – психолог достала маленького плюшевого кролика из сумки. – И еще книги.

– Так как мне ее называть? Мою дочку звали Женечка, – сказала женщина, задрав подбородок вверх, как капризный ребенок.

Майор снова почувствовал желание дать ей в челюсть. Но не имел даже права думать о таком.

Все трое: психолог, психиатр и майор – переглянулись.

– Мы решили, – начала психолог, – будет лучше оставить всё, как есть.

Женщина-мать удивленно уставилась на нее.

– Вы с ума сошли?

– Послушайте, – вступил психиатр, молодой мужчина лет тридцати, – девочка всю жизнь прожила с этим именем. Она и без того испытывает стресс. Дайте ей время.

– Что вы можете знать о стрессе? Это не вас обвиняли в убийстве собственной дочери! Где вы были тогда? – теперь ее слова были обращены к Павлу. – Чем вы занимались? А я вам скажу! Копали наш огород в надежде найти ее тело!

– Меня там не было… – попытался оправдаться майор.

Катерина встала, крепко держась за свою сумку.

Психолог попыталась утешить ее, подошла и взяла за руку.

– Мы знаем, как нелегко вам пришлось. Но ваша дочка жива, вот она. Посмотрите хорошенько на нее. Это ее нос, ее лоб, ее руки.

Казалось, слова врача немного успокоили Катерину. Она и правда пристальнее посмотрела на девочку. Подошла к ней почти вплотную. Взяла ее резко за подбородок, майор дернулся, но психолог сделала предупреждающий жест рукой.

Девочка в ужасе распахнула свои большие глаза и посмотрела прямо на женщину. Да, та и правда была похожа на ведьму из сказок. Только вот глаза были очень уставшими, заплаканными.

– Ничуть не похожа, – прошептала женщина. Но голос ее слегка дернулся, ноты зазвенели в этом пустом большом пространстве.

Майор, не в силах сдерживать приступ удушья, вышел из помещения, спустился на первый этаж, распахнул входную дверь. Лучше не видеть, как они заберут Алису, увезут ее за сотни километров. Почему ему было так жаль себя? Как будто своей привязанностью к несчастному ребенку, он мог искупить вину перед собственным ребенком. Вину, которую он спрятал слишком глубоко внутри.

Павел не мог надышаться прохладным сумрачным туманным утром. Он держался за стену, боясь, что может упасть прямо на крыльцо клиники для умственно отсталых детей. Если Алису не заберут, она надолго поселится здесь. И тогда никто не сможет помочь ей.

5.

Тряска дороги успокаивала Алису. Она лежала на заднем сидении машины майора, укутанная одеялом. Это была ее собственная маленькая нора. В темноте и тепле она не испытывала страха. Пока рядом с ней был этот мужчина, в доме которого она провела много времени. Дорога напоминала ей тот момент, когда ее увозили прочь из норы. Тогда она услышала, что больше не болеет, что она вылечилась. Тогда девочка испытывала неописуемый ужас. И когда впервые почувствовала ветер на своей голой коже, почувствовала, как покрывается мурашками. В тот момент она практически уже была мертва. Она точно это знала.

Но сейчас ей не было страшно. Клонило в сон, хотелось есть. Хотелось вернуться в дом майора, хотелось продолжить писать историю о маленьком мальчике в пузыре. Сейчас еще немного, и всё это закончится.

Лицо папы в памяти растворялось, как кусочек сахара на дне кружки горячего чая. Она пыталась вызвать его образ, вспомнить его, но ничего не получалось. Девочка провалилась в сон.

Туман расступался, первые желтые листья медленно парили в воздухе, пока машина майора двигалась по трассе со скоростью сто километров в час. В машине было только три человека. Павел иногда вглядывался в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что девочка всё еще там. Ее мать сидела на пассажирском сидении, отказавшись от близкого контакта с незнакомой ей девушкой.

Она, женщина, смотрела куда-то в одну точку на горизонте и вертела в руках нагрудный крестик. Возможно, молилась. Иногда украдкой он смотрел на Катерину, чтобы распознать в ней родство с Алисой. Но они мало были похожи. Ровно так же, как и два чужих человека, столкнувшихся на улице. Возможно, человек впитывает в себя черты того, с кем живет много лет, а не того, от кого рожден.

Произнесет ли она когда-нибудь слово «мама»?

Ему не хотелось, чтобы эта дорога когда-нибудь кончалась, поэтому намеренно иногда снижал скорость. Но пять часов всё равно пролетели стремительно, словно фантик от конфеты на ветру.

Павел ожидал увидеть деревню с покосившимися деревянными домиками и грязными улицами. Но поселок оказался ухоженным, по обеим сторонам дороги высились двухэтажные особняки, а за бетонными заборами росли конусообразные туи. Дом, в котором предстояло жить Алисе, в котором она родилась, выделялся на фоне остальных, как белое облако. Первый этаж из двух был оплетен каким-то ползущим растением, терявшим в это октябрьское время свои листья. Дом был окружен огромным садом с яблонями, грушами и сливами. Этот год не был урожайным, так что только на одной яблоне виднелась пара плодов.

Ей здесь будет хорошо. Как дома…

Внезапно эта мысль пронеслась в голове Павла. Почему, как дома? Он вдруг вспомнил ее скупой рассказ об узком пространстве и маленьких деревьях. Это был деревенский участок…

Майор инстинктивно оглянулся вокруг. Где-то здесь, совсем недалеко, двенадцать лет назад девочку похитили. И тогда тишина навсегда завладела этим местом. Мертвенная, давящая, вечная.

Мужчина отдал женщине плюшевого кролика и несколько любимых книг Алисы. Та неохотно взяла вещи, скорчив недовольную гримасу.

– Спасибо, – бросила она небрежно.

– Она боится открытого пространства и…

– Я всё знаю, мне объяснили, что к чему.

– Вы можете звонить в клинику…

– Когда вы собираетесь найти его? – спросила Катерина.

От неожиданности этого вопроса Павел слегка пошатнулся. Алиса стояла рядом с ним, накрытая одеялом, будто живой труп.

– Мы уже работаем над этим.

Нервный смешок вырвался из груди женщины. Она не верила ни единому слову этого человека. Он развернул к себе Алису и присел перед ней так, чтобы можно было видеть ее лицо в тени одеяла.

– Ты теперь будешь жить здесь, Алиса, понимаешь?

Она покачала головой так сильно, точно пес, отряхивающийся от воды.

– Я поеду с тобой, – сказала она и схватила Павла за руку. Так крепко, что он почувствовал боль.

При этом рука ее выскользнула из-под одеяла, но девочка, казалось, этого даже не заметила. Мужчина снова присел перед ней, как перед маленьким ребенком, которым она, однако, уже не была.

– Алиса, ты теперь дома.

– Нет! Нет! Нет!

Внезапная ярость овладела ее телом. Она брыкалась и лягалась, как теленок, которого вели на убой. Одеяло сползло с нее, но девочка снова не обратила на это внимание. Высвободившись, она, казалось, еще яростнее начала кричать. Майор знал, что остановить ее можно только в крепких объятиях. И спустя несколько минут девочка затихла.

И когда он попытался накинуть на нее одеяло, Алиса оттолкнула его руку. Сейчас она больше всего на свете хотела умереть. Как тот мальчик в пузыре.

Внешний мир представлялся ей огромным безбрежным космосом, в котором нужно было дышать как-то иначе. Она, словно рыба, выброшенная на сушу, хватала ртом воздух, но насытиться им никак не получалось.

И умереть тоже не получалось. Хотя солнца и не было, дневной свет оседал на ее коже, не причиняя никакого вреда. И выглядели ее руки совсем иначе. Теперь она убедилась, какой белой была ее кожа. Белее, чем молоко. Белее, чем бумага, на которой она рисовала.

Ее воля была сломлена. Хватит сопротивляться. Так говорил папа.

Майор отпустил Алису с женщиной, но сам еще долго смотрел на колыхавшиеся занавески соседских домой. Люди, конечно же, знали обо всем еще до того, как девочка вернулась. Люди всегда всё знают лучше. И если кто-то и превратит жизнь девочки в ад, то это не психологи, не врачи. Это простые люди.

Глава 13.

Любовь убивает

1.

Теперь ему ничего не грозило.

Прошел целый год с исчезновения девочки, и главными подозреваемыми стали ее собственные родители. Поначалу ему, профессору, очень нравилось следить за ходом дела. Особенно ему нравилась работа собак-ищеек. Натренированные собаки прокладывали путь прямо от дома родителей девочки, доходили до места у дороги на Центральной улице, а затем, теряя след, возвращались к дому родителей. Наверняка девочка проделывала этот путь – туда и обратно – не единожды. Но в свете ее исчезновения это было не просто фактом, а доказательством вины родителей.

Профессор, читая сухие репортажи, улыбался, не в силах до конца поверить в такое счастье. Что-то буквально благоволило ему. Он спас девочку от плохих людей. Плохих взрослых, которые не могли позаботиться о ней.

Девочка была в безопасности. Слухи расходились быстро, и соседи утверждали, что в саду родителей, под яблоней, обнаружили закопанные кишки и кости. Несколько раз профессор едва не выдавал: «Это не Алиса! Это кто-то другой!». Нужно быть осторожнее и держать себя в руках.

Прошел ровно год. И профессор сделал этот день Днем Рождения девочки. В магазине он купил воздушные шары, удивительные, парящие в воздухе, большой торт и съедобную свечу с цифрой «1». Мужчина хотел, чтобы девочка навсегда запомнила, что родилась она ровно год назад. До тех пор никакой жизни у нее не было.

Он купил несколько новых книг – теперь она отменно читала – и думал над каким-то особенным, необычным подарком. Когда в раздумьях ходил по торговому центру, взгляд его неожиданно упал на стойку с декоративными растениями. В горшке сидели маленькие красивые цветы. Фиалки невероятного насыщенного цвета, похожего на космос.

Будет хорошо, если Алиса узнает, как выглядят цветы по-настоящему, не на картинках, как они пахнут и каковы они наощупь.

Папа сбежал по лестнице вниз, неся в одной руке торт, в другой – шарики. Цветок он приберег на потом. Он пел песню «С Днем Рожденья тебя…», но, к сожалению, плохо попадал в ноты. И тогда Алиса, такая маленькая, худенькая девочка, начала подпевать ему своим звонким голосом. Он был прекрасен.

Девочка много раз слышала эту песню в мультфильмах, так что ей не составляло никакого труда повторить ее. Она была счастлива. Прыгала на месте, приплясывала, смотрела на горящую свечу, как завороженная.

– Загадывай желание, – сказал папа.

Девочка мечтательно скрестила пальцы рук, точно в молитве, и смотрела куда-то высоко. Она загадала желание и задула свечу. Слабый огонек быстро погас. Тогда папа отрезал большой кусок и положил на пластиковую тарелку, наказав не запачкаться. Потом девочка, как оголтелая бегала по подвалу с шариками. Профессор забыл, как выглядит простое детское счастье.

Должно быть, Алиса еще никогда не была так счастлива.

– Подожди. Это еще не всё. Сейчас приду.

Папа выбежал из погреба на секунду, а когда вернулся, в руках держал самую красивую вещь, которую она когда-либо видела. Затаив дыхание, девочка медленно протянула руку к горшочку с цветком.

– Папа… – выдохнула она.

– Это фиалка.

– Фиалка… – снова выдохнула она.

– Будешь заботиться о ней, поливать.

– Да…

Девочка приняла в руки горшочек и закружилась с ним по наре, как будто цветок был партнером по танцу. Она заливисто смеялась. Забыв про торт и шарики, она смотрела только на яркие фиолетовые цветы. То поднимала горшок над головой, то опускала его на пол.

– Цветок, как и ты, хочет пить. Так что не забывай его поливать. Хорошо?

Девочка одобрительно кивнула. Улыбка не сходила с ее лица. Профессор видел, что она немного повзрослела за год. Но всё еще оставалась той девочкой с фотографии. Так что он не мог вывести ее на улицу. Хотя очень хотел бы…

2.

Последние пару недель Алиса смотрела только на фиалку, трогала ее, гладила. Она прикладывала ухо к нежным фиолетовым цветкам и точно слышала их шепот! Когда профессор приходил к ней утром или вечером, девочка первым делом протягивала ему горшок и говорила:

– Послушай!

Он отнекивался, говорил, что это глупости, но она настойчиво требовала:

– Послушай же!

И тогда папа делал вид, что слушал. Порой в полной тишине погреба он даже мог расслышат какой-то тихий звук, словно выдох новорожденного. Но затем разгибался и махал рукой: глупости это всё!

А вот для Алисы шепот цветка не был глупостью. Она могла поклясться, что растение слышит ее, дышит и даже разговаривает с ней. Профессор начал было даже волноваться за психическое здоровье девочки. Но всякий раз говорил себе, что это всего лишь игра.

Но однажды утром, когда он спустился в погреб, девочка по своему обыкновению не побежала ему навстречу. Он больше не был для Алисы чудом, солнцем, встававшим по утрам. К тому же она самостоятельно включила свет, и горел он, судя по всему, уже несколько часов.

– Алиса, электричество – это не игрушка.

Девочка не отреагировала. Она лежала на матрасе, крепко прижав цветок к груди. Что-то пела ему.

– Ты меня слышишь? – потребовал папа.

Девочка, сделав над собой усилие, приподнялась на локти, но всё еще не отпускала цветок.

Профессор поставил поднос с завтраком на пол и одним резким движением вырвал горшок из рук девочки.

– Нет, отдай!

Алиса наконец-то обратила на него внимание. Папе давно этого не хватало. Ему нужно внимание его маленькой девочки, иначе зачем она ему?

– Не отдам, пока не будешь хорошей девочкой, – он смотрел на нее пристально и строго. Она, маленький злобный зверек, не сводила глаз с профессора. Он вдруг снова вспомнил, какой робкой и нежной была его дочка, какой послушной и талантливой. Но Богу нужна была именно она. А этот злой насупленный зверек стоит и не испытывает никакого страха и стыда.

– Не получишь, пока не станешь послушной.

– Ему плохо! Отдай!

– Кому плохо?

– Цветочку!

Папа расхохотался. Но не потому, что было смешно, а потому, что было глупо.

– Ему не может быть плохо, дурочка. Это же цветок. Смотри.

Тут же он взялся своими тонкими пальцами за мягкий маленький лепесток и оторвал его. Лепесток поддался очень легко, как будто и не крепился к головке вовсе. Растение выглядело вялым и слабым.

– Но он плохо дышит, – попыталась объяснить Алиса. Ей так хотелось, чтобы единственный человек, которого она знала, понял ее. Но он не понимал, и это рождало в ней ярость. Девочка потянулась за горшком, но руки папы тут же поднялись. Нет, ей до горшка не дотянуться теперь.

– Ты должна быть хорошей девочкой, – тихо сказал папа. – Я заберу его наверх, там ему станет лучше.

Алиса всё еще смотрела прямо в его глаза. Такая маленькая, но бесстрашная.

– Он умирает, – сказала Алиса.

– Ты плохо за ним ухаживала.

Папа развернулся и медленно побрел по лестнице. Он попросил девочку съесть весь завтрак без остатка, но есть теперь не хотелось. Цветок был единственным живым существом, с которым она могла говорить. Все эти плюшевые медведи и куклы служили всего лишь декорацией. Она могла говорить за них, но они никогда не говорили сами.

Когда крышка погреба захлопнулась, и замок по обыкновению задребезжал наверху, гнев Алисы мог вырваться наружу без препятствий. Она схватила миску с кашей и швырнула ее в стену, издав такой звериный рык, какой могла бы издать львица, погибающая в бою.

– Вот тебе!

Следом за кашей она взяла банан, очистила его от кожуры и растоптала прямо на полу, превратив желтый фрукт в пюре. Погреб наполнился приятным сладким запахом. По правде говоря, Алиса не очень любила бананы, так что и топтать его было не больно.

А вот кружка с ароматным чаем вызывала жалость. Девочка аккуратно взяла кружку, медленно поднесла к носу, при этом она, как вор, огляделась по сторонам, как будто ее мог кто-то здесь увидеть. Втянула аромат сладкого чая, теплый пар приятно оседал на коже. Внезапная вспышка гнева куда-то ушла безвозвратно. Теперь Алиса посмотрела на содеянное, и чувство стыда окрасило ее лицо в пурпурный цвет. Она, конечно, не могла знать об этом.

Медленно поставив кружку обратно на поднос, девочка отправилась в постель, выключила свет и пролежала так в темноте до трех часов дня, пока папа снова к ней не зашел.

Профессор вынужден был включить фонарик на смартфоне, потому что Алиса по обыкновению не зажгла свет. Сделав шаг на первую верхнюю ступеньку, профессор замер в ожидании. Но ничего не произошло. Он испугался.

– Алиса! – закричал он, уже представляя себе, как берет в руки ее безжизненное тело.

Он сбежал по ступенькам, зажег свет, нажав на клавишу, и увидел маленький бугорок из одеяла. Девочка спряталась внутри, как маленький испуганный кролик. Папа одернул одеяло и убедился, что девочка цела и невредима. Он даже не сразу заметил погром, который оставила Алиса утром.

– Ты ничего не ела?

Девочка резко повернулась к нему и обняла его за шею, сжав так крепко, что он едва не задохнулся.

– Я не буду больше плохой!

Злость, которую он мог бы испытать, не успела даже зародиться. Папа расцепил руки девочки и посмотрел ей прямо в глаза.

– Ты не плохая. Но нельзя бросать еду, поняла?

И тут ему в голову пришла идея, рассказать Алисе про голодающих детей. Он и вовсе мог бы сказать ей, что там, наверху, идет страшная война, все улицы в руинах, и другие дети умирают, пока она сидит здесь, в тепле и уюте. Но тогда история про болезнь оказалась лишней. Уж лучше пусть верит в то, что она – это мальчик в пузыре.

И всё же он показал ей документальный фильм о худых и обессиленных детях в Африке. О том, что у них нет ни еды, ни воды, ни игрушек.

Алиса вспомнила, как просидела несколько дней без воды. Воспоминания, правда, стали такими мутными и неясными, отдалялись от нее, как горизонт. И всё же чувство жажды она запомнила хорошо. Иногда ей даже снилось, как она снова и снова пьет собственную мочу. И тогда просыпалась в ужасе, вытирая рот рукой.

Ей стало снова стыдно за то, что она сделала утром. Тогда папа принес тряпку и ведро и попросил девочку убрать грязь. И девочка, ни секунды не раздумывая, взялась за работу. Она искренне верила в то, что это хоть как-то могло помочь детям в Африке. И еще она верила в свою вину, которую невозможно было искупить мытьем стен.