Силки на лунных кроликов

Будет.

Он хотел было открыть редактор еще раз и сделать приписку. Обвинить во всем ее. Это она всё сделала. Пусть живет до конца своих дней с этой мыслью. Но нет. Нет. Он боялся, что, открыв снова записку, уже не сможет довести дело до конца. Так что он прикрепил файл к письму и нажал на кнопку «отправить».

Всё. Никаких больше сожалений, никаких сомнений. К тому моменту, как она прочтет письмо, их с Алисой тела уже обступят со всех сторон. И будут смотреть, как на чудо! И будут сочувствовать. Ведь он был хорошим человеком. Правда. Он ведь был хорошим. Иногда хорошие люди совершают плохие поступки, но это не делает их плохими, правда? Иногда люди ошибаются и просто исправляют свои ошибки. В этом нет ничего постыдного.

Он совершил тогда ошибку. Тем летним солнечным утром. Да, он ошибся, черт возьми! И сегодня он всё исправит.

Лев Станиславович встал из-за стола. Медлить было нельзя. Он решительным шагом проследовал в гостиную. Зазвонил смартфон на комоде. Неужели так быстро? Не может быть!

Мужчина подошел и взглянул на номер. Звонили из деканата. Наверняка, хотели извиниться или попросить написать заявление об увольнение. Плевать. Теперь это уже не имело никакого значения. Телефон издал еще несколько стандартных звуков и затих. Профессор вышел из дома, зашел в гараж и достал ключ из кармана. Открыл тяжелый замок и поднял крышку.

Алиса, как всегда, читала. Ее зрение за годы нахождения в погребе ухудшилось, и он знал это. И его одолевало чувство вины. Она лениво жевала шоколадный батончик, который, видимо, припасла тайком. Бросила на папу мимолетный взгляд. В руках она держала Вольтера.

– Пошли, – сказал он коротко.

Она удивленно посмотрела на папу. Взрослая девушка в мешковатой одежде с растрепанными волосами до плеч.

– Куда?

– Вставай, Алиса.

– Сейчас разве ночь?

Девочка посмотрела на наручные часы. Детские электронные часы, которые она выпросила у папы три года назад. Он сопротивлялся, понимая, как мучительно будет ей измерять время в норе.

– Это неважно.

– Я никуда не пойду!

Она вжалась в старый матрас, съежилась, как зверек.

– Пойдешь! – он схватил ее за локоть и потянул на себя.

Большие глаза, как у оленя, уставились на него, въелись ему прямо в душу. Слезы навернулись у него на глаза. Он не мог причинить ей боли, не мог вот так взять и тянуть ее.

– Пожалуйста, Алиса, – взмолился он.

– Нет! – закричала девочка. – Там солнце, ты забыл? Я погибну!

– Не погибнешь, – слова застряли у него в горле. – Это всё вранье.

– Нет! Ты сейчас врешь! Ты хочешь, чтобы я умерла!

Ложь, как корни столетнего дерева, переплелась, оставив у самого основания жизни уродливые шрамы. Самое страшное во лжи – вера в нее. И самое твердое, что есть в жизни – ложь. И ложь ты лечишь только новой ложью, ибо правда становится орудием самоубийства. Кинжалом, вонзающимся в грудь.

– Не умрешь, ты теперь здорова.

Он присел рядом с ней на корточки. Теперь его рука нежно гладила ее волосы. Чужие волосы, чужие глаза. Когда она успела так измениться? Неужели все люди так меняются?

– Папочка, – произнесла она нежно, будто бы сквозь слезы, но глаза ее были сухими.

И это «папочка»…

Я не могу. Не могу. Нет.

Он крепко обнял Алису, она в ответ обхватила его руками, как будто знала. Она так давно не делала этого. Сколько времени она не обнимала его в ответ? И почему сделала это именно сейчас? Именно сегодня?

Он забыл обо всем. Забыл о боли, о несправедливости, об университете.

– Папочка, – прошептала она снова.

Так они сидели то ли пять минут, то ли пять часов. Время остановилось, съежилось, исчезло, забилось в маленькую щель в углу. Там, откуда разрасталась плесень.

Так они сидели, пока Алиса не дернулась, открыв огромные глаза, глядя куда-то вверх. Она сделала глубокий вдох и замерла. На входе в погреб стояла женщина…

Глава 25.

Что-то из прошлых жизней

1.

Маленькое сердце колотилось в груди, но не от страха. От приятного волнения. Сиденье велосипеда было твердым, педали под ногами то и дело хотели соскочить, но она старалась. Старалась изо всех сил, прикусив нижнюю губу. Наталья Кирилловна придерживала велосипед сзади.

Март выдался теплым, и всё же на обеих были толстые шарфы и куртки.

– Давай, Алиса, не ленись! Крути, – женщина смеялась, и девочка тоже улыбалась.

Каким удивительно красивым становится человек, когда улыбается!

– Только не отпускай! Не отпускай! – кричала Алиса.

После уроков они остались вдвоем на заднем дворе. Наталья Кирилловна привезла свой велосипед.

– Я держу!

И теперь они обе, как подростки, хохотали до боли в животе. Алиса, словно вспоминала, как ходить. Будто она вспоминала что-то древнее, что-то из прошлых жизней. Ветер приятно холодил кожу. Она вращала педали и даже не знала, что Наталья Кирилловна больше не держала велосипед. Ей и не нужно было знать. Порой человеку нужно просто верить в то, что под ногами твердая земля. И это единственное, что будет вести его за руку. Вера, что за тобою кто-то стоит с твердой рукой.

Мы никогда не умрем…

Она крутила педали и подставляла свое лицо ветру. Сегодня мать не приедет, и Наталья сама вызвалась отвезти девочку домой на своем старом Фольксвагене. Это было даже лучше. Так они смогут больше времени провести вместе.

Кто-то наблюдал за ними из кабинета на третьем этаже школы. Кто-то выглядывал из-под пыльных серых жалюзи. Здесь всегда были глаза.

Наталья Кирилловна сообщила социальным педагогам о следах на теле девочки, и ей сделали последнее предупреждение. Не лезь в эту семью. Они и без того настрадались. Когда похититель будет пойман, тогда станет всё понятно. Оставь их.

Но они хотят, чтобы девочка призналась, будто похититель насиловал ее. Хотят вытрясти из нее все мерзкие подробности, хотят вывернуть ее наизнанку, просмотреть под микроскопом. Но разве она не вдоволь настрадалась? Нет.

Им нужна грязь. Так они лечат ее от боли. Новой болью. Она любит человека, которого называет «папой». А они считают это одержимостью, болезнью. Разве любовь может быть болезнью? И разве любовь – это не всегда болезнь?

Разве дерево, выросшее в пустыне на сухой и бедной земле, не любит свою пустыню?

Мы предупреждаем вас в последний раз, Наталья Кирилловна. Не опекайте ребенка так сильно! Она нездоровый ребенок.

По дороге домой они заехали в Макдональдс и съели по большому толстому бургеру. И делали это с огромным удовольствием. Глаза Алисы блестели, она была другой. Совсем другой в этот момент. Но каждое упоминание о доме и матери, как ледяная вода, тушило этот огонь.

– Мы покатаемся завтра снова. А потом снова и снова! Хорошо?

И тогда огонек в глазах снова разгорался.

Но те взгляды, косившиеся из окон третьего этажа. Эти бесконечные колышущиеся жалюзи и шторы, этот шепот, лай соседских собак, хлопающие двери. Везде были глаза, везде были голоса.

2.

Наталья Кирилловна не была замужем и не имела детей, за что регулярно выслушивала нравоучения своей матери. Мать была одной из тех, кто демонстративно лез в петлю, не прикрепленную к балке, грозился изрезать вены тупой бритвой. И Наталья всегда поддавалась. Еще немного, и она готова была выйти замуж за первого встречного, лишь бы только мать отстала.

К тридцати годам она успела заработать на подержанную машину и теперь все отложенные деньги потратила на велосипед. Не самый дорогой, но и не самый дешевый. Алиса сказала, что голубой цвет – самый ее любимый. Так что Наталья выбрала женский велосипед голубого цвета с переключением передач и скоростей. И на оставшиеся деньги купила шлем. И хоть у девочки День Рождения был осенью, это не имело значения. Наталья только удивлялась: почему собственная мать не могла превратить жизнь девочки в праздник? Почему не могла купить ей книги, ноутбук с играми, музыкальный плеер, в конце концов?

И всякий раз сама отвечала на этот вопрос чужими словами: эта семья пережила слишком много.

Но как горели глаза Алисы, когда увидела голубой велосипед! Как верхняя губа обнажила ряд белых зубов, когда девочка засмеялась! Ей и раньше дарили подарки. Папа дарил. Но не велосипед. Она не могла кататься на велосипеде.

– Садись, попробуй! – предложила Наталья.

И Алиса осторожно перекинула ногу, нащупала педаль. Сиденье было удобным, новая цепь бесшумно вращала колеса. Тормоза работали исправно от легкого нажатия. Она летела! И обе девушки заливисто смеялись, как лучшие подруги, как две половинки одного целого.

В такие моменты Наталья плевать хотела на наставления матери и просьбы руководства. Этот огонь в глазах, это счастье, этот смех – вот, что она хочет видеть. И если не это истинное предназначение учителя, тогда она и вовсе ничего не понимала в жизни.

Алиса остановилась и подбежала к Наталье, поправляя на ходу шлем.

– А знаешь? Знаешь, что? – говорила она, задыхаясь.

– Что?

– Я теперь могу ездить в школу и обратно сама!

Ее белые зубки сверкали. И Наталья в очередной раз подумала о том, что же это за похититель такой? Он учил ее чистить зубы и ограничивал в сладком? В то время, как у большинства десятилеток уже дырки в зубах.

– Нет, Алиса, – Наталья опустила взгляд. – Тебе нельзя. Пока что. Пока ты… Пока твоего…

Улыбка растаяла.

– Пока моего папу не найдут, да?

– Да. Ты еще не поправилась.

– Всё это не закончится, пока его не найдут?

– Что не закончится?

– Этот ад…

Какой подросток мог сказать это слово? Какой? Нет, она не подросток. Она старушка в маленьком тощем теле подростка. Как хотелось бы вскрыть ее череп, чтобы заглянуть туда. Там целая Вселенная.

– Всё будет хорошо. Потерпи.

Алиса не ответила. Она часто слышала эти слова. И между строк всегда читалось: «Нам плевать». Всегда, но не сейчас.

Увидев такой подарок, Катерина пришла в ярость и позвонила в школу. Не может какая-то учительница опекать ее ребенка! Эту тяжкую ношу! Девочке противопоказаны сильные эмоции и переживания. Она больна. Любой стресс может стать причиной ее неуемного гнева!

Так она сказала директору. И директор вняла мольбам отчаявшейся матери. Она вызвала Наталью Кирилловну к себе, чтобы сделать очередное замечание, пригрозить лишением премии.

– Не утруждайте себя, – сказала Наталья. – Я напишу заявление по собственному желанию.

– Мы не хотим доводить до такого, Наташа.

– Я хочу.

Она и правда хотела. Она и правда чувствовала, что больше не может дышать, стены этой школы сжимались, не давая думать. Коридоры были тусклыми и пыльными. За их пределами был другой мир, были другие люди.

И ты будешь той, кто бросит Алису.

Нет, она не бросит Алису. Но теперь сможет быть с ней, не боясь серых жалюзи на третьем этаже, не боясь чужого шепота и смеха.

Теперь она ничего не боялась. Боялась только за Алису.

Ее мать вернула велосипед, угрожая обратиться в милицию. Что ж, пусть обращается.

Она сказала Алисе, что велосипед всегда будет ее ждать на детской площадке в парке, всего лишь через дорогу от школы.

– Во-он там! Видишь? И я буду там каждый день после школы ждать тебя, хорошо?

Девочка кивнула, не признаваясь, как сильно пугает ее эта дорога. Как сильно пугает ее звук проносящихся машин. Нужно быть сильной. Ради нее, учительницы, которая сделала так много.

3.

Алиса не ходила на физкультуру. И в среду после урока русской литературы она сразу же направилась в парк. Одна. Теперь у нее был новый классный руководитель, и ему не было дело до «умственно отсталой» пленницы.

Апрель оказался не таким уж плохим месяцем, как представляла себе Алиса. Каждый предыдущий был намного хуже. И всё же весна не была похожа на цветущие японские сады.

Девочка перебежала дорогу на зеленый свет, сторонясь других пешеходов. Но находиться в толпе было не так уж плохо. Можно было исчезнуть, затеряться, при этом, не забираясь в душную вонючую нору.

Всё закончится, когда его найдут…

Она вошла в парк и прошмыгнула между деревьев. Улицы были мокрыми, прошлогодняя опавшая листва неприятно чавкала под ногами. И всё же погода была не такой уж плохой, чтобы отказаться от прогулки на велосипеде. Хотя бы здесь, в парке. Она брела в тишине и одиночестве между деревьев, пока не услышала детский смех и улюлюканье. Кучка мелких сорванцов, должно быть, по дороге домой из школы забежала в парк, чтобы поиграть. Они собрались в маленький круг и занимались чем-то. Алиса остановилась на расстоянии десяти метров и стала наблюдать.

Маленькие дети…

Ты никогда не была такой, не так ли? Ты ведь сразу стала такой, как сейчас?

Но разве это правда?

Вспомни нас! Вспомни нас! Вспомни нас!

Это девочка с фотографии в желтом платьице постоянно теперь жила в ее голове.

Она не видела своего отражения в зеркале. Она не видела себя через других детей. Она помнила себя только одним человеком. Папой. она смотрела на себя глазами папы. Она думала о себе мыслями папы.

Дети держали что-то… Что-то издавало звуки. Они смеялись. Четверо мальчишек. Они… Кошка с большим животом пыталась избежать опасности, пыталась бороться, но они крепко прижали ее. Трое держали, а четвертый пытался поджечь хвост зажигалкой. Кошка шипела и рычала, бедный загнанный зверь, охваченный страхом. Они держали ее…

Они держали меня. Они сломали мне ребра. Они сидели на мне. Я не могла дышать! не могла дышать!..

Пилюля ярости вдруг вошла в Алису вместе с апрельским воздухом! Она не могла поверить. Крик зверя стал единственным ориентиром во тьме, накрывшей окружающий мир. Алиса сбросила рюкзак и подбежала к сорванцам. Не успев даже подумать, она схватила одного из них за волосы – того, что прижимал коленом голову кошки, – и резко потянула на себя. Повалила на землю и разбила нос. Черно-белая кошка, наконец, почувствовав отсутствие оков молниеносно исчезла среди кустарника, спасая свой живот с будущим потомством. Остальные мальчишки широко открыли глаза, но продолжали сидеть на месте.

Мальчишка с разбитым носом закричал от страха. Не от боли. Боль придет потом.

Ярость от этого крика только усилилась. Мальчишка с зажигалкой, грязными щеками и нелепой оттопыренной шапкой на голове смотрел с вызовом. Алиса прыгнула на него сверху, уселась, словно наездница и сцепила пальцы вокруг его тонкой маленькой шеи. Остальные двое пустились в бега, доставая дорогие смартфоны из рюкзаков, чтобы поскорее набрать мамочкам.

Алиса сжимала руки.

Они говорили мне: «Родись!», а я не могла дышать. Не могла дышать.

Он убил мою кошку. У меня никогда больше не было кошки.

Глаза мальчишки готовы были вылезти из орбит. Он брыкался и царапал ее руки. Но она ничего не чувствовала. В ушах стоял только крик загнанного зверя. Такой же крик она слышала в тот день в лесу. Такой же. Крик раненого зверя в клетке. В норе. Ему больно. Он страдает.

Когда губы мальчишки посинели, позади раздался чей-то крик. До боли знакомый голос.

– Алиса! Не надо, Алиса! Алисочка!

Так ее звала только Наталья. Они уволили Наталью. Теперь у нее даже не было понимающего учителя. Но девочка вдруг встрепенулась, ослабила хватку. Наталья схватила ее за плечи и оттащила от мальчика.

– Что же ты творишь? Зачем?

Мальчишка так и лежал на земле, хватая ртом воздух.

Алиса оглянулась по сторонам. Начали собираться люди. Кто-то подбежал к мальчику и вызвал скорую.

– Они… – Алиса не видела остальных детей. – Они мучили кошку. Хотели сжечь ее.

Жаль, кошка не могла свидетельствовать в пользу слов Алисы. Она давно нашла безопасное место и зализывала раны.

– Нельзя бросаться на людей, Алиса!

– Мы вызвали милицию! – кто-то выкрикнул в толпе.

Мальчишка, наконец, отошел от шока и заревел. Где-то поблизости ошивался другой, с разбитым носом.

– Я плохая, – сказала Алиса. – Видите?

И эти темно-медовые или, может быть, всё-таки карие глаза блеснули отчаянием.

– Нет! Нет, – Наталья обняла девочку и крепко прижала к себе. – Ты не плохая, слышишь меня?

Пустые глаза, убитые глаза. Убитые жестокостью. Убитые темнотой норы.

Вой сирен и яркий свет мигалок привлек зевак спустя десять минут.

4.

Родителей убедили проявить снисхождение и не подавать заявление.

Катерина бегала по комнате и разбрасывала вещи Алисы, как будто это могло помочь избавиться от девочки.

– За что мне это наказание?

Она всё еще надеялась, что девочку признают невменяемой и закроют в психушке. Нет! Они сказали, что подросток страдает от посттравматического синдрома, и случившееся – его вина. Она не больна психически.

Они делали всё, чтобы снять с себя ответственность. Но должен же быть какой-то выход, если это чудовище опасно для общества.

Ее вызвали в школу. Катерина никогда не была матерью школьника и не знала этой роли. В тайне она часто останавливалась возле какой-нибудь школы и наблюдала за тем, как дети выбегают из дверей, играют. Представляла, что вот та маленькая девочка в школьной форме – белый верх и черный низ – ее Женечка. Только вот волосы у нее не были бы заправлены в хвостик. Она заплела бы ей самую красивую косу. У нее были бы длинные светлые волосы. Да, такой была Женечка в ее воображении.

Но не эта…

Войдя в кабинет директора, Катерина раскланялась в извинениях.

– Простите Катерина, но мы не можем больше предоставить вашей дочери место в нашей школе. После случившегося.

Она знала, что так и будет.

– Но вы не можете!.. Вы же знали, кто она.

– Поймите, это не от нас зависит. Родительский комитет потребовал исключить ее. Они опасаются за своих детей, вот и всё.

– Но…

– Девочка не раз проявляла агрессию без причины. И, знаете, всё-таки… У нее непростой жизненный опыт… Ну…

– К чему вы клоните?

– Она не лучший пример для школьников. Она жила… С каким-то мужчиной.

Катерина испытывала странные смешанные чувства. Ей было стыдно, обидно и больно. Но было что-то еще. Вдруг проснулось в этот самый момент. Совесть? Жалость к Алисе?

– Она жила там не по своей воле, – голос Катерины вдруг понизился и стал твердым. Директор удивленно посмотрела на нее, будто перед ней теперь был другой человек.

Директор помолчала какое-то время, а затем заговорила.

– Вы же не можете знать этого точно.

Вдруг это странное чувство испарилось. Осталась злость. Это из-за Алисы она сидит здесь и выслушивает гадости. Это из-за Алисы на нее всё время тыкают пальцами. Это всё из-за нее.

Должен быть какой-то выход. Последняя надежда. Почему он не может вернуться и забрать ее снова?..

Глава 26.

Не говори никому обо мне

1.

– Что это? – прошептал кто-то за спиной.

Профессор резко обернулся. Всё вокруг поплыло, как в тумане. Этот сон он видел много раз. Как кто-то входит сюда. Как раздается чей-то голос за спиной. А Алиса… Она превращается в мышку и прячется в маленький зазор между стеллажами у стены. И ее никто не найдет.

– Лев, кто это?

Голос возвысился и немного сорвался. Женский голос. Алиса уже слышала его когда-то.

За мной пришла мама. Мама…

Женщина со светлыми крашенными волосами и миловидным лицом.

– Что ты здесь делаешь? Зачем пришла? Уходи, Даша!

Какое красивое имя! Неужели такие бывают не только в сказках?

Но женщина так и застыла, уставившись карими глазами в испуганные глаза Алисы.

– Кто эта девушка, Лев? Что за письмо ты мне прислал?

Профессор поднялся и подошел к бывшей жене. Он легонько взял ее за руки и попытался вытолкнуть к лестнице. Но она молниеносно вырвалась и отступила. Ничего не боясь, она подошла ближе и тут же зажмурилась. Неприятный тяжелый запах стоял в погребе. Когда-то здесь они хранили яблоки и соленья. Она, Даша, не любила спускаться сюда. И дочке запрещала.

Ведро с мочой, грязный матрас, грязные стены. Всё выглядело так, будто здесь ютились бездомные.

– Я всё объясню, Даша. Эту девочку выгнали. Из дома…

Даша подошла ближе к Алисе. Девочка вжалась в матрас, будто хотела раствориться в нем. Видеть другого человека было настоящим волшебством. Так страшно и трепетно.

– Нет, – прошептала женщина. – Я знаю, кто ты. Я точно знаю, кто ты.

– Эту девочку выгнали.

Зачем ты лжешь? Зачем ты лжешь?..

– Знаешь, – сказала женщина, – несколько лет назад мне звонила наша… Твоя соседка. Она сказала, что видела у тебя дома девочку в одеяле. Несла какую-то ахинею. И знаешь, что? Я ее послала ко всем чертям! Я подумала: ну, может быть, у тебя кто-то появился. Это не мое дело. Подумала, что она снова портит тебе жизнь… Но она говорила правду.

– Что?

– Это та самая девочка, разве нет? Ты написал мне в письме.

– О чем ты? Ты бредишь?

Испарина на лбу профессора говорила об обратном.

– Девочка, которая пропала в соседней деревне. Это же она!

– Ты спятила!

– Как тебя зовут? – спросила Даша, обернувшись к девочке. Она не ответила, а только зажмурилась, как будто мир мог исчезнуть, если закрыть глаза.

– Алиса ее зовут! Алиса! Не Женя!

– Не Женя… – женщина немного улыбнулась. – Надо же. А я и не помнила имени той девочки. Сколько времени ты здесь, Алиса? Скажи мне.

Женщина присела на корточки.

– Папа, папа, папа, – затараторила девочка.

– Папа? Ты называешь его папой? Значит, очень долго. – Даша обернулась к бывшему мужу. Тот был бледен, как айсберг. – Сколько лет, Лев? У тебя поехала крыша тогда. Я должна была это понять.

– Это не она! Это другая!

– В каком году это произошло? Я читала все новости. Я следила за всем. Я искала ее вместе с другими волонтерами. Ее лицо навсегда застыло в моей памяти. Никогда не забуду ее. Потому что знаю, как это, когда теряешь ребенка. Но моего было не вернуть. А та девочка с фотографии. Никогда не забуду ее взгляд. Взгляд!

Она снова повернулась к Алисе и улыбнулась самой своей искренней улыбкой. И волна обиды накрыла Алису. Не злости, не страха, а обиды. Обиды за то, что человек всегда мог прийти сюда, но никогда не приходил.

– Я заберу тебя, хорошо? – спросила женщина.

– Нет! – закричал профессор и обрушился на нее сзади, сжав горло рукой.

Алиса в ужасе отшатнулась. Женщина пыталась вырваться, брыкалась, но не могла издать ни звука. Лицо ее покраснело. Ей было плохо. Плохо. Папа делал женщине плохо. Плохой. Папа плохой.

– Папа, отпусти! – Алиса подбежала и схватила его за руку, попыталась вырвать женщину из его крепких рук, но не смогла. Не хватало силы.

Профессор дернулся и оттолкнул девочку. И чувство гнева снова захлестнуло девочку.

Ненавижу тебя. Ненавижу тебя. Ненавижу!

Женщина всё еще пыталась вырваться, но ничего не выходило. Ей было плохо. Очень плохо.

Девочка обернулась по сторонам. Сейчас она будто бы видела свою нору впервые. Здесь не было ничего. Пустота. Грязные стены и вонь. Она быстро поднялась по ступенькам, не думая ни секунды. В гараже было сумрачно, а на выходе – дневной свет. Ящик с инструментами был открыт. Она взяла большой тяжелый стальной ключ и вбежала в погреб. Женщина теперь стояла на коленях, и папа душил ее! Душил!

– Папа, отпусти! – Алиса замахнулась ключом, как будто предупреждала его. Но он не видел этого и продолжал душить женщину. Ее ноги обмякли.

И тогда Алиса опустила тяжелый ключ ему на голову. Его хватка ослабла. Он пошатнулся и рухнул на пол. Женщина тоже упала и застонала, гулко вобрала в себя воздух, ощутив жжение в легких. Затем она начала истошно кашлять.

Алиса так и стояла с тяжелым ключом в руках.

– Папа, – прошептала она.

Папа лежал на полу, из головы шла кровь. Прошло примерно десять минут. Она ждала. Ждала, что папа встанет. Но встала женщина. Она была бледной, а глаза красными. Женщина посмотрела на тело рядом, а затем на Алису. И снова на тело.

– Уходи, – прохрипела Даша.

Слово это не значило для Алисы ничего. Она ждала, когда встанет папа.

– Ты можешь теперь идти, ты свободна, понимаешь?

Она не понимала.

– Папа не разрешает, – сказала Алиса. – Мне нельзя выходить.

– Господи, – прошептала Даша. – Что же он сделал с тобой?

Она огляделась вокруг. Подползла к телу бывшего мужа и пощупала его пульс. Пульса не было. Адреналин снова ударил ей в голову. Он мертв.

– Он уже не встанет, – сказала женщина.

– Папа! – Алиса бросилась к профессору и начала трясти его.

Крови было много, слишком много.

Ты его убила. Убила его.

– Я останусь здесь, с ним, – Алиса заплакала.

Женщина дотронулась до ее плеча.

– Нельзя больше оставаться здесь. Ты погибнешь.