Силки на лунных кроликов

Она ненавидела этот запах, ненавидела эти стены, она ненавидела цифры, которыми отмеряла шаги в своем «пузыре». Она раскидывала учебники, плевалась английскими словами, которые так хорошо знала. Ничего другого у нее осталось. Кроме ведра, в которое справляла нужду, кроме пресной каши, которую папа приносил по утрам. Иногда он исчезал на несколько дней, но это было даже хорошо. Тогда он не донимал ее уроками, уравнениями, неправильными глаголами, произношением иностранных слов. Она знала наизусть все произведения Бетховена, Баха и Чайковского. И ее тошнило от всего этого.

Тошнило от того, что она знает слишком много, но всё это не имеет никакого смысла. Другие дети ходили в школу, сидели за партами, дружили, враждовали. Всё это было в книгах и в кино. Но реальная жизнь была не такой. По крайней мере, ее жизнь. Ей сложно было представить, что где-то это действительно существует. Да, конечно, существует. Ведь папа каждый день уезжает на работу, читает лекции студентам.

И никто не знает о ее, Алисы, существовании. Никто не подозревает. Никто никогда не услышит ее неправильных глаголов, ее французского произношения. Она никому не расскажет, как сильно ненавидит она Маленького принца, потому что считает его маленьким эгоистичным куском говна.

Ведь это он вдруг посчитал, что роза ему принадлежит. Он с чего-то взял, что может всецело владеть ею. Кто сказал ему это? Кто позволил?

Я не твоя роза в стеклянной банке. Я не твоя роза…

Папе нравилось, когда Алиса была послушной, прилежно ученицей. И она знала это. Сейчас она попросила у него книгу о программировании, и он был безмерно счастлив этому. Он был счастлив любому проявлению любопытства.

Ей понадобилось несколько месяцев, чтобы понять точно, как работает двоичная система, как устроен компьютерный «мозг» внутри.

И теперь она знала, как взломать пароль от Интернета. Это было совсем не сложно. К тому же ей очень нравилась физика и математика. Получив доступ к Интернету, она узнала свое местоположение, она узнала, как выглядит дом папы со спутника. Теперь она знала, куда идти.

Нужно что-то сделать. Нужно разбить этот стеклянный купол. Нужно открыть дверь, выпустить этот смрад.

Ты знаешь, что нужно делать.

И она начала разрабатывать план.

Мне нужна еда. Нужно что-то есть. И еще одежда. Вода. И книги. Нет, только одна. Всего лишь одна.

Она попросила папу дать ей набор для шитья.

– Зачем?

Я хочу сшить большую сумку, чтобы положить в нее всю свою жизнь. И унести с собой. Я буду вдыхать запах прошлого. Надышусь им так, чтобы меня начало тошнить.

– Просто сошью что-нибудь.

И он больше не задавал вопросов, готовый на всё, чтобы на ее лице снова заиграла детская улыбка. Улыбка той маленькой девочки, которую он подобрал когда-то на дороге, как выброшенного котенка.

Алиса взяла старую простынь, сделала примитивную выкройку и втыкала иглу в ткань по ночам, когда папа не видел, что в норе горит свет. Засыпала только под утро, а спустя пару часов папа приносил завтрак. Ее бледное лицо и без того выглядело слишком болезненным, чтобы заметить следы усталости. Когда сумка была готова, Алиса тайком начала прятать еду. Не съедала всё печенье, говорила:

– Оставлю на потом.

И он соглашался.

Девочка знала, что могла взять только сухую пищу. Невозможно было припрятать тарелку каши и запихнуть ее в сумку. Зато можно было спрятать несколько шоколадных конфет и батончиков. Правда, в норе они появлялись редко. Папа заботился о зубах девочки.

Фрукты слишком быстро портились. Как-то она спрятала яблоко, но оно стремительно начало темнеть и превратилось в вату. Однако, папа не должен был ничего заподозрить. Так что яблоко пришлось съесть.

В тишине она пыталась убедить себя, что план не сработает, и это просто ее очередные фантазии.

Ты любишь папу. Не делай ему больно.

– Люблю. Но мне плохо. Я не хочу больше сидеть в норе.

Что плохого в том, чтобы сидеть в норе? Здесь нет солнца, нет заразы.

– А вдруг я уже не больна? Может, со мной ничего не случится?

А если случится?..

– Пусть лучше случиться.

Помнишь, что случилось с мальчиком в пузыре?

– Пусть и со мной так случится!

И это было ее последнее слово. Голос внутри ее головы, звучавший, как голос Алисы из диснеевского мультфильма, замолчал, не в силах больше спорить.

И осенью, когда солнце превратилось в холодный тусклый диск на сером небе, когда небо перестало быть таким звездным, она, наконец, решилась на побег. Вот только нужно было решить, как открыть крышку норы. Ничего, она придумает что-нибудь. Совершать побег нужно вечером, когда солнце зайдет и не сможет спалить ее кожу.

Папа идет. Его шаги приближаются. Она хорошо слышит. За годы жизни в замкнутой тихой норе, ее слух мог уловить даже малейшее шуршанье мыши в соседнем дворе, в соседнем погребе.

Папа идет. На подносе что-то гремит. Это ложка в кружке с чаем. Ежедневный ритуал.

Уходи. Уходи.

Она мысленно умоляет его не приближаться к норе. Но он не слышит ее. Он не может читать ее мысли. И теперь остается только ждать. Ключ сталкивается с отверстием замка и издает неуверенный хруст.

Два щелчка. Замок открывается. Крышка. Он поднимает ее и спускается вниз из темноты.

А помнишь, как ты боялась этой темноты?..

Папа держит поднос и спускается по ступенькам. Он опускает за собой крышку, но замка с внутренней стороны нет. И никогда не было.

Алиса улыбается. Кажется, впервые за долгое время. Папа улыбается ей в ответ.

– Что ты мне принес?

– Как что? Покушать. В ванную пойдешь?

Алиса отрицательно качает головой. Она берет булку с изюмом и быстро запихивает ее в рот, будто бы голодна. На самом же деле, горло ее сжалось так, что девочка едва не подавилась. От нахлынувшего волнения подкатывает тошнота, ее тело сотрясает мелкая дрожь, но, кажется, внешне это не заметно.

В какую сторону ты должна бежать?

– Влево, – случайно произносит она вслух.

– Что? – удивляется папа.

– Ничего. Так.

Он давно привык к ее причудам, так что не удивляется даже.

Она растягивает ужин. Не потому, что ей вкусно. Вкуса еды она почти не ощущает. Всё превратилось в вату. Она боится.

Наверное, я отложу это до завтра.

Нет. Нет. Нет.

– Уроки сделала?

– Да.

Она отдает ему тетрадь с задачками по алгебре. Он, профессор, внимательно всматривается своими уставшими глазами. Алиса сделала много ошибок. Нужно было время.

– И что ты здесь написала? – ему не нравится.

– А что?

Она подходит сзади, держа в руках металлический поднос. Он не думает ни о чем, кроме алгебры и ее ошибок. Она замахивается. Руки, дрожавшие еще секунду назад, становятся вдруг твердыми, будто выдолбленными из гранита. Тяжелый поднос опускается на голову лысеющего мужчины.

Прости, папа. Простишь ли ты меня когда-нибудь?..

Я должна идти за кроликами.

Папа не издает ни звука. Он просто медленно поднимает руку, пытаясь прикоснуться к месту удара.

Алиса в ужасе пятится назад. Ведь она думала, что на этом всё и закончится. Она думала, что он просто упадет, потеряв сознание. Но папа, кажется, почти ничего не почувствовал.

Нет, всё-таки почувствовал. Он пытается встать, но его ноги предательски подкашиваются, и он падает на матрас. Издает такой звук, как будто вот-вот его вырвет.

Папа, папочка, прости!..

Алисе очень хочется помочь ему, но она должна решить. Сейчас самое время, чтобы сделать выбор. Она хватает сумку, которую запрятала между стеллажами. Папа так ни разу и не спросил, что она там шила? Наверное, просто позабыл.

Сумка легкая. В ней всего лишь печенье и конфеты, бутылка воды и «Алиса в стране чудес».

Ключ…

Она могла бы достать из папиного кармана ключ, закрыть крышку норы. Но времени было слишком мало.

Девочка взбегает по ступенькам, слыша, как стонет папа. Она еще раз оборачивается. Он так и сидит, согнувшись, держась за голову. Нет времени.

Крышка очень тяжелая, но ведь и ей уже не два года. Не нужно открывать ее полностью. Хватит просто маленькой щелочки. Алиса просачивается в этот зазор, будто пластилиновая, принимает форму.

Искусственный желтый свет остается позади. Полумрак гаража обступает ее, на улице тоже темно. Только светит придорожный фонарь.

Куда идти дальше?..

Калитка. Она никогда не видела мир так хорошо. Как же она открывается?

Сдвинь щеколду.

Она сдвигает щеколду, и калитка со скрипом открывается во внутрь. Теперь проселочная дорога, а с другой стороны – подлесок. Ветер шумит в ветвях высоких сосен. Страх и возбуждение наполняют сердце.

Есть еще время вернуться.

– Нет, – шепчет Алиса. – Я не хочу.

Тогда она идет вперед, вдоль гравийной проселочной дороги. В конце этой короткой улицы из нескольких домов она становится широкой и асфальтированной.

Девочка всё время оглядывается назад. Она ждет, что папа догонит ее, остановит, и страх закончится. Но никого нет. Несколько одиноких запоздавших птиц взмывают в небо. Становится холодно. Она не подумала о том, где будет спать, как будет спасаться от холода. Но самое главное – от солнца.

Алиса стоит на Т-образном перекрестке, решая, в какую сторону свернуть. Вдалеке слышится гул мотора. Звук этот подкрадывается к ней еще задолго до того, как начинают сверкать фары машины. Она быстро прячется в подлесок. Машина мчится мимо, оставляя после себя ощущение щемящей тоски.

Как ты могла решиться на такое?

Оставаться здесь нельзя: слишком близко к норе. В ее глазах стоит тонкая пелена, за которой она не может рассмотреть ни домов, ни заборов, ни названий улиц. Ничего. Маленькая темная фигура бредет вдоль дороги, вспоминая сказку о Ганзеле и Гретель. Они оставляли хлебные крошки.

А ты? Как ты вернешься домой?

– Я больше не вернусь домой, – вдруг предательские слезы подступают к глазам. Теперь пелена сменяется калейдоскопом, в котором смешиваются все цвета осеннего вечера. Она просто шагает вдоль дороги. Где-то во дворе залаяла собака. Алиса вспоминает этот звук, который слышала в норе так много раз и, наконец, понимает: это был лай собак. Всё это время они были так близко.

Она уже чувствует, как губительный воздух проникает в легкие, медленно убивая ее. Вечерний полумрак наваливается, подобно самой тяжелой ноше в мире. Шаги замедляются, слезы скатываются по щекам. Она опускает глаза и следит за своими ногами в мягких тонких тапочках, ощущает, как пальцы начинают неметь от холода.

Вот и всё.

Она уверена, что так действует на нее болезнь

Разве ты видела такую болезнь в энциклопедии?

Разве месячные могут быть в восемь лет?

Еще одна дорога. На указателе название «Валики». Какое странное название для деревни. Она, конечно же, не запомнит этого. Нет никакого смысла. К тому же все мысли ее заполнены одним человеком – папой. А что, если он умрет? Если ему плохо?

Валики…

Еще одна асфальтированная дорога, ведущая к трассе. Для нее все дороги слились воедино.

Ты должна вернуться к папе.

Ей даже послышалось, как он кричит, зовет ее.

Ты сделала ему больно.

Глава 23.

Тебе здесь не место

1.

Алиса схватила сумочку матери, когда та вышла из дома. Время от времени она всегда исчезала куда-то, но на этот раз оставила сумку дома. А в сумке должен быть мобильник. Девочка пошарила рукой. Две шариковые ручки, несколько оберток от конфет, записная книжка, расческа, помада. В маленьком боковом кармашке – плоский черный телефон.

Она видела много раз, как им пользовались другие. Нужно нажать маленькую кнопку сбоку. Экран загорелся, теперь провести пальцем вверх.

Номер…

Она помнила номер наизусть и повторяла его, как мантру, каждый день, несколько раз в день.

Гудок, еще гудок…

Сердце сжалось до размеров булавочной головки.

– Алло? – женский голос на проводе.

Алиса растерялась. Это не то, чего она ожидала.

– Я бы хотела… Хотела поговорить с майором.

– Его нет дома, он работает. Кто это?

Мальчик в пузыре…

– Алиса.

– Алиса? Это ты, Алиса? – теперь девочка вспомнила, кому принадлежал голос.

– Скажите ему, что мальчик в пузыре теперь… Он вылечился, но его держат в плену. Скажите, что ему сделали больно. Ребра, болят ребра…

– Алиса, я не понимаю.

– Пожалуйста, скажите, что мальчик боится, очень боится. Мальчик очень хочет, чтобы ведьма умерла. Эта ведьма мучает его. Она приходит по ночам, рвет на себе волосы, а потом бьет мальчика. Она оставила его в торговом центре. И все эти люди в белых халатах делают мальчику больно. Вы скажете?

– Скажу…

– Мне нельзя больше говорить.

Она отняла трубку от уха и нажала на красную кнопку. Уже готова была бросить телефон в сумку, но вспомнила. Удалить исходящий звонок. Она знала, как пользоваться техникой: ее в норе было предостаточно.

Руки тряслись, и девочка едва не выронила телефон из рук, но удержала. Теперь всё. Другого шанса, скорее всего, не будет. Она хотела услышать голос майора, только он знал о мальчике из пузыря.

Алиса быстро поднялась наверх и проскользнула под одеяло. Грязная зима, грязный мир, грязная комната. И вся жизнь представлялась ей грязной. Спустя несколько минут внизу послышался шум. Она вернулась. Оставалось только надеяться, что ведьма сегодня не придет. Ребра еще болели, но дышать уже не мешали. Внизу раздались тяжелые шаги. Они приближались. Всё отчетливее, звучнее. Теперь шаги уже были на лестнице.

Притворись, что спишь, как делала этот много раз.

Девочка закрыла глаза, вспомнила о лунных кроликах. Сердце успокоилось, дыхание стало ровным. Тень опустилась над ее кроватью.

Сон быстро окутал ее туманом, так что Алиса не чувствовала, как над ее ухом нагнулась фигура и прошептала:

– Сдохни, тварь. Сдохни!

Алиса убегала с лунными кроликами, пряталась в их маленькие норы. Теперь она знала правду о них.

Это мы. Мы катались на желтом велосипеде с кроликами. Катались на Луне…

2.

В школе пахло мелом и мокрыми тряпками, которыми мыли пол уборщицы во время почти каждого урока. Теперь Алиса вставала утром, садилась в машину и уезжала из своего плена на полдня. Ей разрешили не носить школьную форму, разрешили опаздывать и даже по собственному желанию покидать школу. Но только в сопровождении матери.

В первый день ее плечи и голова тряслись от страха, она не могла произнести ни слова – ну, точно умалишенная! Все вокруг знали, кто она. Жертва педофила, садиста, державшего ее в плену целых двенадцать лет. Снисходительные улыбки и шепот за спиной. У нее был слишком острый слух. Но слабое зрение. Так что она не всегда могла видеть взгляды, сопровождавшие ее тонкую фигуру в мешковатой байке и штанах.

Алиса знала, что теперь не обязательно прятаться от солнца. Чужие взгляды испепеляли намного сильнее.

Она, восемнадцатилетняя девушка, сидела в одном классе с одиннадцатилетними недоучками, будто свалившийся с Луны мертвый груз. Парты были маленькими, кабинеты узкими. Но классный руководитель, женщина лет тридцати, Алисе нравилась. Наталья Кирилловна была похожа на симпатичную актрису со светло-русыми волосами и заразительной улыбкой. Она преподавала английский язык, и сама показала Алисе всю школу.

– Скажи, как зовет тебя мама? Алисочка? Или, может…

Тут Наталья запнулась, зная, как на самом деле звали девочку от рождения.

– Она… – солгать или сказать правду?

Солги…

Скажи правду!

Все здесь лгут.

Но ты не «все»…

– Она зовет меня «эй, ты» или «эта девка», – призналась Алиса.

Улыбка на лице Натальи померкла, как будто небо заволокло тучами.

– Не может быть такого.

Видишь? Здесь никто тебе не поверит. Возвращайся в нору.

– Я буду звать тебя Алисочка, хорошо? – улыбка снова засияла на лице Натальи, но глаза остались такими же мрачными и туманными.

Наталья видела время от времени следы на коже Алисы: иногда царапины, иногда кровоподтеки. Заговорив однажды с Катериной об этом, учитель получила короткий ответ: «Она сама себя калечит. Вам подтвердят это врачи». Словно оправдание.

Катерина не выглядела, как счастливая мать, нашедшая своего потерянного ребенка. Но ее можно было и нужно понять. Она пережила так много горя.

Алисе нравились уроки. Нравился запах страниц. Иногда она просто сидела и нюхала учебники, пока окружающие дети в классе тыкали в нее пальцами и хихикали. Большинство учителей относились к этому снисходительно. Но не учитель истории. Этот высокий мужчина средних лет с сединой в волосах едва не сломал Алисе руку, пытаясь вырвать у той учебник.

И Алиса возненавидела историю. В сущности, она никогда не любила ее, а папа не пытался заставить ее полюбить. Она была свободна в выборе своих увлечений. И всё же гнев, который она так пыталась усыпить, дрожал раненой птицей в ее груди.

Ведя урок, учитель по обыкновению задавал вопросы, делал паузу, и, не получая ответа, давал его сам.

– Кто знает легенду создания Рима?

Он уже открыл было рот, готовый сам дать ответ. Но Алиса опередила его.

– По легенде Рим был создан по воле богов. Ромул убил своего брата из-за насмешки. В 753 году до нашей эры он основал новый город и провозгласил себя императором. Он стал основоположником расслоения в обществе, разделив его на патрициев и плебеев. Плебеи возделывали земли и занимались животноводством в то время, как…

– Хватит! – вскрикнул учитель и стукнул ладонью по парте.

Алиса втянула голову в плечи. Класс затих.

– Читать ты умеешь хорошо, – сказал он, нагнувшись.

Но сейчас она не читала. Она хорошо помнила эту историю.

И внезапно чувство гнева подхватило ее, будто ледяная волна. Щеки загорелись. Она подняла ресницы и пристально посмотрела учителю в глаза. Он оперся рукой о парту, от него пахло, как от норы.

– Но учитель здесь я.

Алиса взяла учебник и с силой опустила на пальцы учителя истории. По классу разнесся глухой звук, словно кто-то прихлопнул муху ногой. Несколько секунд после этого не было слышно ни звука. Изумление застыло в глазах учителя истории. Так может смотреть только археолог, отыскавший священный Грааль. Мужчина выдернул правую руку из-под книги и схватился за нее другой рукой. Он открыл рот, набрал воздух, но не издал ни звука. Желание что-то говорить быстро отпало, когда он обвел класс взглядом. Дети, наблюдавшие всю эту картину, смотрели на девушку, неуклюже сгорбившуюся за партой, как на божество.

– Еще одна такая выходка, – сказал мужчина, сдерживая обиду, – и ты отправишься к директору.

Он больше не задавал вопросов.

2.

И всё же Алиса всматривалась в окна школы, пытаясь отыскать в туманной весне дорогу к дому. Больше всего она любила уроки математики и английского, но не могла узнать ничего нового. То, что проходили эти дети, она знала уже в восемь лет. Скука наваливалась на нее тяжким грузом. На переменах дети бегали и шептались по углам. Это называется «дружба».

– Друг.

Алиса неслышно шептала иногда это слово, прислоняясь к окну. На нем оставалось тонкое облачко белого налета. Тогда она пальцем писала: «Друг». Слово медленно исчезало, будто кто-то невидимый говорил Алисе: «Не думай об этом. Это неважно».

Они сломали мне ребра.

Ненависть. Вот слово, которое нравилось ей теперь больше всего. Такое мягкое, но в то же время сильное. И когда слово «друг» исчезало, она писала другое.

Ненависть.

Вернешься домой – ключ под камнем. Помни.

И она помнила. Она только ждала момента, когда сможет найти дорогу к этому камню. За спиной послышались шаги. Кто-то встал рядом.

– Тебе скучно? – женский голос. Это Наталья Кирилловна.

Девочка вздохнула, но не ответила. Не было смысла говорить. Всё равно никто ничему не верит. В этом мире вопросы задают не для того, чтобы получить ответы.

– Я слышала, что случилось на уроке истории.

Алиса поежилась. Маленький укол стыда где-то между лопаток. Именно туда сейчас опустилась рука Натальи. Прикосновение это было едва заметным, неуловимым. Но оно не обожгло, не испугало. Было хорошо, спокойно.

– Ничего страшного, – сказала женщина. – Тебе нечего стыдиться. Если честно, – она перешла на шепот, – я давно мечтала сделать это.

Только теперь обернулась и посмотрела в глубокие голубые глаза классного руководителя.

– Почему? – спросила Алиса.

– Потому что он заслужил. Но мы не всегда должны давать волю своим чувствам, понимаешь?

Алиса уже слышала это. От папы. И покивала головой.

– Ты умная. Тебе здесь не место.

Ну, вот опять…

На уроках английского Алиса изумляла своим произношением и знанием грамматики. Она могла бы сама встать у школьной доски и преподавать. Но Наталья не решалась спросить, кто обучил ее этому. Учителя на перерывах собирались в учительской и живо обсуждали жертву похищения.

Она знала тригонометрию, решала задачки пятого класса со скоростью калькулятора. Умножала в уме огромные числа, обладала превосходным правописанием. А что касалось литературы… Ей было ужасно скучно на уроках, где дети только учились внятно читать вслух.

В конце учебного дня, когда дети разбегались по домам, Алиса тайком проникала в актовый зал и касалась пальцами клавиш фортепьяно. Сначала робко, неспешно, затем увереннее и тверже. Клавиши под ее тонкими пальцами будто растворялись в пространстве, оставляя гармонию звуков.

– Не может такого быть, – прошептала Наталья Кирилловна.

Она неустанно следила за девочкой, ведь отвечала за нее собственной головой. Слезы давили ее от осознания, сколько этот ребенок пережил.

Передав девочку под опеку матери, Наталья направилась в кабинет директора.

– Ей тут не место.

– Кому? – спросила Марина Владимировна, распихивая документы и отчеты по полкам.

– Этой бедной девочке. Алисе Малько.

– Да, я слышала, что она натворила.

– Нет! Я не об этом, Марина Владимировна. Она слишком умная. Она может сдать экзамены и получить аттестат.

Марина Владимировна застыла на месте. Ее полная тяжелая фигура заполняла собою всё пространство маленького кабинета. Она с трудом протиснулась между столом и стулом и присела.

– Наталья Кирилловна, я понимаю, что вы переживаете за девочку, но спуститесь на землю. У нее задержка.

– Нет у нее никакой задержки! Она играет Бетховена по памяти и свободно говорит на английском. Уровень ее интеллекта выше, чем у всех этих…

– Наталья Кирилловна, – директор сделала движение руками, как бы прося говорить потише, – вы хотите сказать, что девочка, которая провела в плену двенадцать лет у какого-то психа, умнее детей, которые учатся в школе? Правильно?

– Мы не знаем, где она провела двенадцать лет, – оправдалась учитель.

– Наташа, очнись. Она, может, и умная, но ты головой подумай, как это будет выглядеть? Мы не можем заявить, что жертва похищения умнее обычных школьников. Понимаешь или нет?

Наталья Кирилловна понимала. Она глубоко вздохнула и провела пальцами по щеке, словно всё еще надеялась найти правильный ответ. Правильного ответа не было. Только отчаяние.

– Но мы же загубим ее здесь.

– А что нам делать? Отправить ее в Гарвард?

Не было ответа.

Наталья выбежала из кабинета, слезы душили ее. Несправедливость. Боль.

Она испытывала к этой девочке противоречивые чувства, странные чувства. Эта девочка… Было в ней что-то отталкивающее, но при этом такое родное. Все ее представления о мире, которыми она жила до этого, разбились. Она, Алиса, могла бы быть обычным ребенком, ходить в детский сад, слушать сказки про Колобка и Дюймовочку. Ходить в школу, учиться складывать руки, носить форму, выслушивать крики учителей. Но ничего этого в ее жизни не было. Она словно с другой планеты. И к ней хотелось прикоснуться. Будто ты отыскал древний артефакт. И, касаясь его, чувствуешь его вибрацию.

Она другая…

И ты другая…

Наталья видела, как смотрели на Алису. Порою, встречая ее в коридорах, люди отступали, делали шаг в сторону, как будто девочка могла чем-то заразить. Заразить запахом места, в котором провела столько времени не по своей воле. Точно она была грязная.

Тебя обходят так же.

Да. Она и вправду видела в девочке саму себя. Вот, почему ее так тянуло к ней. Мешковатая байка, штаны на два размера больше. Ей восемнадцать, и ее не существует в этом мире. Она живет в другом.

Ее мать всегда опаздывала. Как будто не хотела забирать свою дочь. Как будто мечтала оставить ее здесь навсегда. Девочка ласкала клавиши фортепьяно в актовом зале. Шли минуты. Минуты превращались в часы.