Силки на лунных кроликов

Она покорно закрыла глаза и протянула руку перед собой в пустоту. Ничего, кроме холодного подземелья.

– Еще, – просил кролик.

Она тянулась всё сильнее и почувствовала, как рука ее становится всё длиннее и длиннее, растягивалась, как резинка. Рука проникла во что-то мягкое и холодное. Грязь или пульсирующие сгустки крови. Хотелось прекратить это, но она уже не могла. Ужас, который девочка испытывала, стал ее наркотиком. Наконец, она нащупала что-то твердое, похожее на древнюю сталь. Ухватилась.

– Теперь тяни на себя, – снова голос кролика-папы.

И она потянула. Грязь расступалась. Казалось, будто она достает свою руку из пасти жадного зверя, еще живого, но уже холодного.

– Смотри, – голос растворился в пустоте вместе с кроликом.

Каким-то невероятным образом она очутилась на поверхности. Солнце слепило ей глаза. Она больше не была в лесу. Она лежала на обочине сельской дороги. Теперь ей было восемнадцать лет. Но в руке она всё еще крепко что-то сжимала. Что-то твердое, холодное.

Это ржавый маленький велосипед…

Алиса стерла грязь и увидела. Нет, не увидела. Вспомнила.

Маленькие белые кролики плясали на желтой краске велосипеда. Они так бледно выделялись на фоне яркого желтого цвета. Вот они. Кролики. Те самые…

Кто-то плеснул Алисе в лицо холодной водой.

– Очнись же! – кричал женский голос.

Над ней нависала Катерина. Она обнаружила девочку без чувств в комнате своей дочери. Алиса открыла глаза, не понимая, что из увиденного ею было сном, а что – реальностью. Она подумала, что лучше бы эта женщина оказалась страшным сном. Уж лучше кролики-оборотни.

– Ты что творишь здесь? – начался допрос.

Рокот, который она слышала, пребывая в дреме, был рокотом мотора. Холодные руки были руками матери. Но вот велосипед…

– Зачем ты трогала альбом Женечки? – голос матери перешел в отчаянный плач.

Она не Женечка. Она – это мы… Мы Алиса.

Девочка открыла рот, чтобы сказать это, но сильная пощечина отрезала дыхание. Можно было закричать в пустоту, просить о помощи, но всё тщетно. Алиса попыталась встать, но руки и ноги парализовало. Она всё еще видела перед глазами кроликов, чувствовала холодную сталь под пальцами и теплую дышащую грязь.

Женщина что-то говорила, не умолкая. О том, как устала от этой девки, о том, как устала от всего.

– Там были кролики, – прервала ее Алиса.

Сделав невероятное усилие над собой, она выкрикнула этих три слова. И сила вернулась к ней в ноги. Девочка быстро встала и спустилась в гостиную

Только бы работал телефон. Только бы работал…

Нет. Провод снова был вырван. В трубке висела мертвая тишина.

Катерина застыла на месте. Дрожащими руками взяла фотографию Женечки. Она вклеила ее обратно в альбом после того, как отнесла фотографию в участок. С тех пор женщина никогда не доставала их из-под пленки. Ей представлялось, что фотографии сделаны из тончайших кусочков льда. Стоило лишь прикоснуться к ним теплыми пальцами – они могли превратиться в воду. И тогда не станет последнего.

Кролики…

Неужели там и правда были кролики, или девчонка бредит?

Неужто ты не помнишь, как выглядел велосипед твоей дочери?..

Лицо ее стало каменным. Она поднялась на ноги и прокричала:

– Алиса!..

Глава 21

Вкус крови

1.

Профессор замер, но шаги всё приближались. Уверенные, жесткие. Они не направлялись к входной двери, они приближались прямо сюда, в гараж. Алиса тоже услышала их и пристально посмотрела наверх.

Женский голос произнес имя профессора, и это был первый раз, когда Алиса узнала, что у ее папы есть имя. Он мог бы поклясться, что это испугало его еще больше. Он уставился на Алису, но та смотрела вверх, как завороженная. Звук имени профессора ничего не значил для нее. Так же ничего не значит для человека название растения, которое росло у твоих ног годами. Оно не изменяет своих свойств. И название его звучит чуждо и холодно.

– Папа… – прошептала Алиса.

В глазах ее читался испуг, удивление и любопытство. На мгновение профессору даже показалось, что в уголках губ заиграла маленькая улыбка. Ведь к мальчику в пузыре приходили гости.

Он резко и сильно закрыл ей рот рукой. Девочка запищала, но он сделал знак замолкнуть. Ее потемневшие зеленые глаза расширись от ужаса. Лавина холодного страха накрыла профессора, когда он понял, что крышка приоткрыта!

Сейчас он не боялся, что Алиса могла выбежать, поэтому оставлял небольшой зазор для проветривания. Кошка предательски замяукала. Сейчас! Именно в этот момент.

Женский голос снова произнес имя. И профессор знал, кому принадлежит этот голос. Заместитель декана. Почему люди всегда приходят в его жизнь без разрешения? Уверенные в том, что можно тревожить одинокого человека, когда им вздумается. Конечно, ведь у него нет других дел: только пялиться в телевизор и программу лекций. У него нет ни жены, ни детей, ни собак. Как хотелось иногда развеять их уверенность!

– Вы в погребе?

Кошка снова замяукала и потерлась об ногу профессора. Она плохо росла, и у нее был большой живот, как у ребенка, страдающего рахитом. Нужно будет прикончить ее и закопать.

Папа схватил кошку и рванул вверх по лестнице. Именно в этот момент женщина нагнулась над входом в погреб и готова была постучать по крышке. Крышка распахнулась, и профессор увидел молодое лицо заместителя декана. Ей было всего лишь тридцать восемь, но она уже занимала такую должность. Профессор ненавидел ее, но выдавил из себя наигранную улыбку. В руках он сжимал полугодовалого котенка.

Заместитель расплылась в улыбке. Все любят кошек.

– Вот. Завел кошку. А она как-то пробралась в погреб, чертовка!

– Какая прелесть! – женщина, крашеная блондинка с голубыми глазами, погладила кошку. В другой руке она держала папку с документами. – Я бы хотела себе такую же, но…

– Что-то случилось? – не в силах ждать прервал ее монолог профессор.

Женщина неосознанно скользнула взглядом по пространству в погребе. Там всё было залито искусственным желтым светом, и оттуда исходил запах. Она знала, как пахнут погреба. И это был другой запах. В погребе она не заметила мешков с картошкой или банок с соленьями. И еще была одна странность. Погладив кошку, женщина невольно прикоснулась к руке профессора. Она была теплой, будто он только что вылез из горячей ванны. Погреб не должен быть теплым. Но оттуда не повеяло холодом, словно там и вовсе не было никаких овощей. И еще ей почудилось, что по полу проскользнула тень. Скорее всего, это мотылек, залетевший на свет лампы.

Мотылек, залетевший в погреб?..

Крышка с грохотом закрылась. Профессор не спускал глаз с женщины, ожидая ответа.

– Да, – неуверенно промямлила она. – Я не смогла дозвониться до вас и привезла документы и ведомости на подпись. В этом году…

– Хорошо. Я всё подпишу и завтра привезу.

Он старался выпроводить женщину из гаража. Она заметила, что машина стояла на подъездной дорожке.

– Вы куда-то собирались? – не унималась она.

– Нет, – улыбнулся профессор. – Просто иначе я не могу попасть в погреб.

Женщина открыла рот и сделала беззвучное: «А-а-а…». Наигранно улыбнулась.

Ей и самой не терпелось убраться из этого места. Дом профессора хоть и выглядел маленьким и уютным, но было здесь что-то мрачное. Быть может, так казалось из-за леса, шумевшего с другой стороны от дороги. От всего этого веяло кладбищенскими воспоминаниями. Когда ее, маленькую, таскали на религиозные праздники к могилам под высокие сосны и березы. Сосны колыхались и издавали натужный скрежет.

Она ненавидела эту тишину и крик птиц, разрывавший ее.

Почувствовав облегчение, профессор отпустил кошку. Та прижалась к земле от страха и принюхивалась к незнакомой обстановке. Наверное, кошка, в отличие от человека, не может жить без солнечного света. Поэтому она выглядит такой болезненной и опухшей.

Профессор стоял во дворе еще какое-то время, прислушиваясь: не вернется ли звук мотора. Но он не вернулся. Только сейчас он осознал, на каком тонком волоске держался. Еще чуть-чуть…

Неужели всё это время, все эти годы он так и раскачивался на этом волоске, сам того не замечая? Конечно.

Сердце его едва не разорвалось от испуга, когда он открыл крышку подвала и увидел прямо перед собой бледное злое лицо Алисы. Губы поджаты, зрачки прямо под надбровными дугами. Он протянул ей кошку, но девочка не двинулась с места. Он вдруг представил себе, как ее маленькие руки ночью сжимаются у него на горле, сдавливают его, не дают дышать. А она стоит ват так, с таким же лицом.

Его маленькая, милая Алиса в стране чудес…

2.

Его маленькая принцесса начала чихать. Сначала приступы были редкими. Один маленький чих не вызывал никаких подозрений. Но приступы становились всё чаще. К зиме нос Алисы уже никогда не бывал здорового телесного цвета.

Профессор пытался вспомнить, когда девочка болела в последний раз.

Люди – главный рассадник заразы. Людей в ее жизни не было. Кроме него. В те редкие случаи, когда его одолевало недомогание, он старался лишний раз не приближаться к девочке. Отдавал себе отчет в том, что может нанести им обоим непоправимый вред. Они оба были в обстоятельствах, когда выбор заключался лишь в двух вариантах: либо здоровье, либо смерть. Папа никогда не смог бы отвезти свою девочку в клинику. И она знала об этом. Ведь ей нужно оставаться в «пузыре».

Но сейчас ситуация выходила из-под контроля. Сперва папа подумал, что это обычная простуда. Отпаивал девочку парацетамолом и малиновым чаем с медом. Но состояние ее только ухудшалось. Глаза стали красными, язык опухал, чихание не прекращалось.

Алиса чувствовала слабость и не вставала с матраса. А кошка всегда лежала сверху. Всё такая же маленькая и пузатая. Несчастное существо, заточенное под землю. Профессору было жаль животное и порою ему хотелось выпустить кошку на волю.

Лекарства не помогали.

Алиса делала вдох и чувствовала, как множество острых ножей вонзаются в ее легкие. Она хорошо изучила анатомию и теперь знала, где у человека легкие. Две большие губки расширялись при вдохе, и в бреду ей казалось, что губки эти наполняются мелкими частичками стекла. И с каждым вдохом их становилось всё больше. Она всё время думала про мальчика из пузыря.

– Я умираю, – сказала она.

Профессор сидел рядом и смотрел, как она дышит. Погладил ее по голове.

– Нет, конечно. Ты простыла.

Кого он обманывал? Это не было похоже на простуду.

– Мне нельзя было выходить наверх.

Профессор вдруг почувствовал облегчение. Всё кончено. Больше не нужно бояться, что кто-то заметит или услышит. Если она умрет здесь и сейчас…

Больше не нужно бояться…

Мысленно он дал себе пощечину, заставил очнуться.

Ты думал так же о дочке, когда она корчилась от боли, помнишь?..

– Нет! – крикнул вслух профессор.

Девочка приоткрыла свои опухшие веки и простонала. Хотела спросить: «Что?». Но из больной груди вырвался только стон.

Каждый втайне мечтает о смерти любимых…

Профессор вскочил с места, несколько раз прошел вперед и назад по бетонному полу. Снова остановился возле матраса. Кошка своими желтыми глазами уставилась на него, словно говоря: «Видишь, что ты наделал?». Она не сводила с него взгляда, будто издевалась. Профессор нагнулся и схватил животное за холку. Кошка жалобно мяукнула. Девочка снова открыла глаза.

Окружающий мир растворился под тонким слоем желтого тумана. Предметы казались намного больше, чем были на самом деле. Бонни висела в воздухе, как огромный серый воздушный шар. Как она смогла это сделать?

Позади нее высилась чья-то темная фигура. Это не был человек. Кролик-оборотень. Он вышел из ее снов, нашел ее. Она кричала: «Папа! Папа!». Но так ей только казалось. На самом деле губы ее беззвучно шевелились, на лбу проступила испарина. Туманом заволокло всю нору.

Профессор унес кошку в дом. Если причиной состояния девочки была аллергия, то у нее больше никогда не будет кошки. Это расстроит ее, но, по крайней мере, девочка останется жива.

3.

На поверхности кошка прожила недолго. Словно дневной свет оказался и правда для нее губительным. Спустя неделю после того, как Алиса пошла на поправку, профессор нашел кошку в кухне за стиральной машиной. Она свернулась в клубок и тихо сдохла. Он зазывал ее несколько дней, пока не почувствовал слабый запах тухлого мяса. Но уже в ту секунду он знал, кто его издает.

Профессор закопал кошку на заднем дворе, недалеко от велосипеда. Земля была уже подмерзшая, так что пришлось повозиться. Соседка подозрительно покосилась на него через забор. И когда он поймал ее взгляд, недовольно отвернулась.

– Где Бонни? – спросила Алиса.

Она едва ли могла вспомнить события прошедшего месяца. Память бережно заботится о том, чтобы не оставить острых кинжалов. Жаль только, с возрастом эта способность угасает. И память превращается в дурно пахнущую свалку ядовитых отходов, отравляющих жизнь.

Профессор отмывал стены и пол в надежде, что в погребе не останется ни одной кошачьей шерстинки.

– Тебе нельзя больше с ней видеться. У тебя аллергия.

Девочка опустила голову, и ее нижняя губа надулась.

– Ты врешь, – сказала она.

Профессор остановился и выронил мокрую тряпку.

– С чего ты это взяла?

– Ты убил ее.

В груди что-то ёкнуло. Так бывает, когда тебя застигнут с поличным, но ты не выдаешь себя. Только никакого поличного и в помине не было. Ведь он не убивал эту чертову кошку. Она сама сдохла!

Он подошел к Алисе и присел. Поднял ее подбородок и заставил смотреть в глаза.

– Не смей так говорить.

Она поджала губы и вырвалась.

– Ты убил ее! Ты убил ее! Ты убил ее!

Ее лицо покраснело от гнева.

Я спас тебя! Снова…

Но вместо этого он прокричал:

– Да, убил! И это всё из-за тебя!

Глаза Алисы расширились, и её лицо, как воздушный шар, вмиг как-то сдулось. Он чувствовал запах ее адреналина, выходившего сквозь маленькие поры в коже. Пухлые губы задрожали. Она нравилась ему такой. Он безмерно любил ее в такие моменты.

– Ты заболела из-за кошки. И поэтому я забрал ее. Из-за тебя, понимаешь?

Девочка отвела взгляд, почувствовав свою вину и бессилие. Всё, к чему она прикасается, обречено умирать. Фиалки и кошки.

Алиса накрылась с головой одеялом и отвернулась. Профессор довольно улыбнулся и продолжил уборку. Потом он накрыл Алису пледом и вывел наверх, чтобы помыть. Она напоминала тряпичную куклу, безвольную, слабую. Хорошо, что он рядом, может поддержать ее и позаботиться о ней.

Вымыв ее, как следует, он вышел из ванной, чтобы принести полотенце. Девочка стояла на кафельной плитке, рассматривая свои ноги. Подняв голову, она заметила, как с запотевшего зеркала стекают маленькие капли воды. За ними виднелось что-то темное. Нижний край зеркала был теперь аккурат под подбородком Алисы. Она коснулась рукой его холодной поверхности и стерла воду.

От неожиданности она тут же отскочила. На нее смотрело чужое бледное лицо. Крик едва не сорвался с ее губ. Она зажала рот руками, осознав, что это ее собственное отражение. Мокрые волосы, большой белый лоб, синяки под темно-зелеными глазами, небольшие уши, розовые губы и маленький нос, слегка припухший у основания.

Почему она не замечала зеркало раньше?

Потому что ты не доставала до него…

Дверь открылась, впустив в ванную прохладный воздух. Девочка стояла перед зеркалом совершенно голая. Ее это нисколько не смущало. Она не знала, что такое стыд за обнаженное тело. Профессор вытер ее насухо и окликнул по имени. Но девочка так и застыла, глядя на себя в отражение. Проследив за ее взглядом, он всё понял. Выпрямился и опустил руки. Не мог же теперь он сказать ей, что это чье-то чужое отражение. Что в зазеркалье живет другая девочка по имени Алиса.

Она действительно там живет. И зовут ее Женя…

– Алиса, поднимай ноги.

Он пытался натянуть на нее трусики. Но она не двинулась с места.

– Почему я такая? – спросила она монотонно, как будто из нее высосали все эмоции. Голос сухой и безжизненный.

Он поднял одну ее ногу, затем вторую. Натянул трусы. Потом белую майку, затем принялся натягивать штаны. Почувствовал сопротивление в теле девочки.

– Зачем ты капризничаешь?

И тут вдруг ему на голову обрушился ее детский кулачок. Больно не было. Было неожиданно. Кулак пришелся по большей части на правое ухо. Он слегка взвизгнул и выпрямился.

– Почему я такая? – ее голос повысился, как будто смазанный двигатель набирал обороты. Эмоции вернулись к ней.

– Ты зачем ударила меня?

Она повернулась к нему, пристально уставилась. В этих глазах жил дьявол, в этом теле жил дьявол. Он был готов поверить в то, что она сама была дьяволом. Демон, которого ему послали в наказание. Но за что?

– Это ты виноват!

Она снова обрушила свои слабые кулачки на него. Он быстро схватил ее за руки, скрутил и укутал в плед. Сделал это крепко, но в ней откуда-то взялось столько силы, что профессор едва ли мог ее удержать.

Он сжал ее в объятиях так крепко, как только мог. Быстро вынес из дома и вернул в погреб. Где-то на полпути девочка затихла. И ему даже показалось, что она мертва. Развернув плед, папа увидел широко открытые стеклянные глаза Алисы, она глубоко вдыхала, пытаясь заполнить свои легкие жизнью. Она едва не задохнулась.

Прошло несколько минут, прежде чем она снова заговорила.

– Я хочу обратно! – закричала она и побежала по ступенькам. Споткнулась, упала и скатилась вниз.

Профессор подбежал к ней. Из разбитой коленки начала сочиться кровь, похожая на вишневое варенье. Девочка не проявила страха, а с интересом смотрела на рану.

– Тебе нельзя.

– Почему я не могу жить с тобой наверху? Я же могу мыться в ванной!

– Ты умрешь наверху.

– Ты врешь!

Он устал от этих вечных споров. Что еще ей нужно было, кроме его любви? Чего она хотела?

– Я принесу тебе зеркало, если ты хочешь, – вздохнул он и потер рукой лоб.

Девочка успокоилась. Она оглядела свою нору, снова почувствовала этот едкий запах. И приняла его предложение.

Кровь на вкус была не похожа ни на что другое. Когда рана засыхала, она снова сдирала корку. Из нее снова сочилась кровь. Алиса давила на кожу, чтобы капли стали крупными, как гранатовые зерна. Тогда она слизывала их с коленки. Этот вкус не был сладким, горьким или соленым. Он был терпким и оставлял во рту долгое послевкусие.

Когда зубы выпадали, порой она чувствовала этот вкус. Но зубы отрасли. А вкус крови из свежей раны на коленке был каким-то другим.

И теперь еще каждый день она смотрела на себя в зеркало. Сравнивала свое лицо с лицами актеров из фильмов, с лицами людей из журналов. В ней определенно было что-то не так. Как и в мальчике из пузыря. Она снимала с себя одежду и рассматривала свое тело. Маленькое, тщедушное, бледное. Алиса запускала пальцы в волосы, распутывала их. Иногда нащупывала под пальцами какие-то странные бугорки на коже.

Это болезнь. Всё это – ее проклятая болезнь. Теперь она могла просто смотреть в зеркало и даже говорить с ним. Губы шевелились и производили звук. Это похоже на волшебство. Она поднимала одну руку, затем вторую. И отражение всё повторяло.

Она заливисто смеялась. Папа приходил, но она не бросалась ему на шею. Теперь она была занята другим. Смотрелась в зеркало, как обычный человек смотрит в телевизор.

– Хватит пялиться на себя. Займись уроками.

– Не хочу уроки, – отвечала она, как загипнотизированная. Как та кобра, что вылезает из корзинки, извиваясь под дудочку.

Тогда он готов был разнести это зеркало, разбить его вдребезги, чтобы только осколки сверкали в лучах искусственного света. Но он сам открыл для нее еще одну дверь, дал ключ от замка и сказал: «Открывай. Иди».

Вот и пожинай теперь плоды…

– Ты не получишь ужин, если не займешься английским, – угрожал он.

Но в уголках губ девочки только играла насмешка. Нора становилась всё шире и шире только лишь потому, что папа сам это позволил. Еще немного – и она станет такой умной, что поймет всю его ложь.

Но я не лгу.

Профессор встал перед зеркалом, разрушая этот странный болезненный гипноз. Ее лицо вдруг становилось прежним. Брови поднимались, с глаз спадала пелена. Девочка становилась похожей на олененка из мультфильма.

– Папа, – говорила она, словно мужчина внезапно возникал здесь, в норе.

– Ты слышала, что я тебе говорил?

Она отрицательно качала головой, хотя всего минуту назад отвечала ему, что не хочет делать уроки. Или, быть может, это была не она? Может, это говорила девочка из зазеркалья?

Алиса в зазеркалье.

– Давай делать английский.

И они делали. Алиса с упорством повторяла неправильные глаголы. Снова и снова произносила английские слова. Иногда взгляд ее проскальзывал сквозь силуэт папы, ловил мельком отражение в зеркале. Отражение смертельной пустоты, ловушки, в которой она оказалась.

Затем снова сосредотачивалась на неправильных глаголах. Этих неправильных словах в правильном мире из четырех углов. Прямые стены, прямые углы, черный квадратный вход.

В зеркале всё виделось иначе. Как будто и пол там был не таким ровным, а матрас не таким низким и узким. Всё в отражении приобретало новый смысл. Словно бы она попала в какую-то другую нору. Если бы только она могла придумать такую нору, в которой могла бы перемещаться там, наверху. Солнечный свет не смог бы сжечь ее кожу и глаза, а другие люди не заразили бы бактериями.

Когда неправильные глаголы закончились, и папа ушел, Алиса подошла к зеркалу и прикоснулась к его холодной неживой поверхности.

Почему я такая?..

Глава 22.

Перерождение

1.

– Мы не можем взять ее в стационар, – сказала психиатр и легко коснулась плеча Катерины.

– Но она больная.

Психиатр прикрыла глаза, пытаясь найти правильные слова. Ей было жаль женщину, сидевшую рядом в кресле. Психотерапевт, под чьим наблюдением теперь находилась Алиса, видела в своей жизни много отчаявшихся родителей, хотевших сплавить своих трудных подростков в психушку. И никогда не испытывала к ним жалости. Нет, значит, нет.

Но эта женщина действительно страдала. На ее голову свалилось столько проблем и забот. Но помочь ей не представлялось возможным. Ее дочь, исчезнувшая и внезапно найденная, не была психически больной.

– Послушайте, Катерина, – начала она. – Ваша девочка – сложный случай. Мы с таким столкнулись впервые. Но у нее нет шизофрении или паранойи. Она не страдает социопатией.

– Не страдает? – женщина отняла руки от своего заплаканного лица. – Вы что? Она кричит на людях. Потом может уставиться в одну точку и сидеть так часами. А потом вдруг впадает в бешенство! Бьет вазы, рвет фотографии. Говорю же вам. Она выпрыгнула из машины. Она взломала дверь в комнату моей Женечки и… Не хочу говорить.

– Вашей Женечки, Катерина?.. – психотерапевт закусила губу и подергала очки, будто они плохо сидели на носу. Ей вдруг стало неуютно в кабинете.

– Разве это не социопатия?

– Нет. У нее высокий уровень социофобии. И по какой-то причине ситуация не улучшается, а наоборот.

– Так что мне делать? – женщина снова закрыла лицо руками и расплакалась. За окном прогудел низко летящий самолет. В коридоре послышался чей-то громкий смех. Внизу, на первом этаже, снова заиграло пианино. Опять за «пианистом» не уследили.

Психотерапевт готова была отделаться общей фразой: «Мы будем продолжать работу. Скоро всё наладится». Нет. Здесь нужно было что-то другое. Она обошла письменный стол, нагнулась, открыла ящик, порылась в нем. Не нашла то, что искала, открыла следующий.

– Вот, – сказала она. – Возьмите.

Протянула маленькую прямоугольную картонку. Визитка, на которой значилось только имя, название фирмы и номер телефона.

«Дмитрий и Валентина Шуляк. Перерождение. +375…»

– Что это? – спросила Катерина.

– Запомните, я не имею права распространять это. Слушайте, – она присела на край стола, скрестила ноги под черной юбкой-карандаш. – Это альтернативное лечение.

– Альтернативное?.. Но я думала, вы сможете разместить ее здесь!

– Нет, Катерина. Послушайте. Ни одна клиника не примет вашу Алису в стационар. Эти люди вам помогут.

– Что за люди? – слезы уже высыхали на щеках.

– Они пользуются нестандартными методами лечения для трудных подростков. Это называется «перерождение». Новый прогрессивный и очень действенный метод. Поверьте.

– Это какие-то таблетки?

– Нет-нет! Что вы! Эти люди создают уникальные условия, при которых человек как бы рождается заново. Отбрасывает весь прошлый опыт, понимаете? Ваша девочка, которую вы когда-то потеряли, родится вновь.