Недоступная

Плотное кольцо рук чуть-чуть сжимается, мурашки бегут. Женя… он другой совершенно, их нельзя сравнивать. Олег точно не стал бы ходить вокруг да около, а Женя тут, обнимает, старается поддержать. Скупо, не романтично, но как мне кажется: очень по-мужски.

– Что показывают? – спрашиваю, чтобы оборвать цепь хаотичных мыслей.

– Ужастик.

Горячее дыхание касается уха. Ненавязчиво, но достаточно, чтобы мой мозг мгновенно зафиксировал ощущение. Мурашки уже по шее, и я не хочу их контролировать.

– О-о-о, так романтично, – ехидничаю, пытаясь замаскировать шквал эмоций, которые вызывают интонации.

Меня только что нехило эмоционально качнули. Я всё расплескала пока кипела, а тут такое… новые вводные. И эти вводные – мне нравятся больше.

– А-то, – улыбается. – Будем держаться за руки, ты отворачиваться и прижиматься ко мне, когда будет страшно, съедим тонну попкорна, зальём всё колой. Идеальный план.

Звучит: легко, доступно, воодушевляюще. Не могу удержаться – улыбаюсь. Он прав – шикарно. А главное, Женя продолжает оставаться именно таким, каким надо. Он никуда не торопит, не давит, не пытается сломать границы. Он рядом. Просто рядом…

Цветы, конфеты, ночное кино. Он ухаживает за мной. Позабытые жесты становятся чем-то новым, странным и.… приятным. Это первый парень, который хочет ухаживать, а не тупо трахнуть поскорее, особенно не запариваясь. С ним я ставлю на паузу и не тороплюсь. Хватит… такое было когда-то, мне больше так не надо. Я хочу нормально.

– А если я откажусь? – бросаю с лёгким вызовом и разворачиваюсь в кольце рук.

– Тогда придётся держаться за руки прямо тут, а мне, осознавшему своё киношное фиаско, пойти домой, – отвечает без промедлений, я в очередной раз улыбаюсь.

Какой же ты хороший, просто пальчики на ногах поджимаются, какой…

Женя отвечает мягкой полуулыбкой. Взглядом никак не комментируя то, что произошло совсем недавно. Надеюсь, он не считает меня психичкой. Это было бы уже моё фиаско.

– Ты странный, – шепчу.

– Но, кажется, мне это идёт? – смеётся, привлекая ещё ближе.

Горячие ладони опускаются на поясницу, я улыбаюсь шире. Да, идёт.

Женя, кажется, принимает меня такой, какая я есть. С моим прошлым, с моим Эмилем, с моими срывами. Всё так, как и должно быть. Для меня – это в новинку. Например, Саша знал меня другой. В этом мире тяжело быть собой, мы даже фильтры используем, делая фотографии. Истинное «я», так и вовсе прячем дальше, чем можно.

– Соглашайся… – касаясь моего носа своим.

Чертики в его глазах выплясывают чечётку, а ямочки на щеках придают ещё большего магнетизма.

Такой хитрец…

Спустя двадцать минут мы выбираемся из такси и заходим в торговый центр, где на пятом этаже – самый популярный кинотеатр города.

Женя берёт билеты и с уверенностью держит за руку. Оборачивается, ловя взгляд, улыбается. Поддавшись, даже не думаю, чтобы что-то сделать самой. Плыву по течению. Воспринимаю без лишнего драматизма. Он и простой, и решительный.

У кассы покупаем набор: сладкий попкорн, воду, какие-то разноцветные шарики, которые вроде бы и не нужны, но я почему-то решила, что сейчас – самое время их взять. Внутри какая-то девочка начинает топать ногой и рваться капризничать. Женя смеётся и не спорит, клятвенно обещая есть это убожество, если я не смогу осилить.

– Ловлю тебя на слове, – грожу шутливо.

– Согласен.

Когда заходим в полупустой зал, оглядываю ряды. Много занято парочками. Ехидничаю мысленно: ну, конечно, разве только Женя решил сегодня стать рыцарем под покровом ужастика? Как бы не так! Полно «смельчаков», затащивших своих дам на ночь глядя, чтобы удобнее было потискать. Озвучиваю мысли вслух, и мы смеёмся, глядя на всё это. Хотя сами такие же.

Мне легко, не боюсь выглядеть глупой. Да, я не хотела, чтобы он видел вспышку и прикрылась… но это не одно и тоже. Наверное, даже к лучшему, что он видел, теперь знаю какая может быть реакция.

– Посмотри, – шепчет, кивая подбородком вперёд.

Мгновенно поворачиваюсь и вижу, как парень опускает ладонь на плечо девушки, а она вперёд дёргается, раздражённо фыркает и отворачивается. Только он не промах, всё-таки притискивает к своему боку шипящую подружку и…

Вот это искры… такое не для лишних глаз. Увожу свои.

Ёрзаю, устраиваясь в кресле удобнее, закидываю ногу на ногу, осматриваюсь, старательно огибая страстную парочку. Ловлю атмосферу тихого ожидания, перешёптываний, звуков открывающихся упаковок с чипсами. Стычка с Маратом уходит далеко на задний план. Настолько далеко, что кажется, что её и не было.

К чёрту его…

– Любишь ужастики?

Пожимает плечами.

– Я больше по триллерам.

– А привёл на ужастик…

Встречаемся взглядами, в глубине глаз разливается тёплый шоколад.

– Какая разница что смотреть, если компания приятная? К тому же, – тихо шепчет, – если мне надоест, я буду смотреть на тебя.

Отворачиваюсь, не скрывая улыбки. Он говорит банально, немного шаблонно, но с такой сладкой интонацией, что хочется примерить на себя каждое слово, оставить в памяти. Это не тупой подкат сыночка градоначальника, это слова мужчины, который не умеет красиво и витиевато говорить, но ради меня старается. И это тоже другое!

Первая половина больше комедия, мало походящая на ужастик. Закидываемся попкорном, хихикаем над предсказуемыми и нелепыми моментами. Все в зале смеются и похоже не верят, что на экране появится что-то более пугающее, чем нарядец героини.

А я ловлю себя на том, что мы держимся за руки и это естественно. Пальцы сплетаются сами, ничего драматичного, ничего громкого. Тихий шёпот в темноте, шутки, смешки.

В середине фильма, я не задумываясь опускаю голову на его плечо – он замирает. Улыбаюсь. Плечо: удобное, сильное, тёплое. И оно принадлежит человеку, который, действительно рад тому, что я рядом. Глупо улыбаюсь своим мыслям. А ведь этим моментам и всей ситуации, я обязана не себе. Тягучая благодарность растекается. Все случайности не случайны.

Волнистые попугайчики сделали своё коварное дело… Эта парочка вечно кричащих комочков, оказалась связующим звеном нашей встречи. Если бы Эмиль не вцепился с криком: "мама… они умлют, надо спасать!" – может быть, мы с Женей и не встретились.

Ветеринарная клиника в час ночи с плачущим ребёнком на руках… то ещё удовольствие – я вам скажу, но мы пошли, таща с собой клетку. Честное слово, мне хотелось позвонить младшей Шахмалиевой, что подарила этих птичек и потребовать её тащиться самой! У меня экзамены, а я вместо сна, еду фиг знает куда…

В итоге нас принял Евгений Станиславович, успокоил ребёнка клятвенно обещая – все будут живы. Эмиль кивал и отдал клетку высокому дяде с доброй улыбкой. Ну… а потом, мы ходили навещать, потому что их оставили в стационаре… В общем, было весело. Через месяц довольные жизнью пташки переехали к Камилле, она лично (по моей просьбе) выпрашивала их у племянника. До этого, правда, пригрозила ей: просто притащу под дверь и оставлю, если не заберёт сама!

И вот итог… я здесь, среди смеха и попкорна, рядом с парнем, который делает эту ночь такой простой и настоящей, что внутри щемит. Делает без пошлости, сальных взглядов и прочей фигни.

Женя поглаживает пальцы. Моё сердечко сжимается от приятного волнения, лицо скрывают темнота и хочется сказать ему что-то вроде: как классно, что ты есть. Просто взять и сказать. Но я стопорюсь, оттягиваю, не разрешаю себе. Ничего не говорю. Вместо слов чуть сильнее прижимаюсь к нему, он в ответ улыбается краешком губ.

Сердечко вновь волнительно сжимается…

***

(на следующий день)

Надеяться на сознательность человека потерявшего малые крохи твоего уважения, сложно, практически невыполнимо, но я попыталась. И обожглась за свою наивность! Глаза хочется закатить, какой идиоткой бываю.

Поправляю полы серого худи, натягиваю рукава на пальцы. Не выспалась совершенно, теперь морозит

Эмиль скачет на батуте – ноги выше головы. Вокруг такие же двухлетки и чуть старше, толкаются, врезаются, падают. Смех и весёлый визг разносится по этажу. Облокачиваюсь о защитный бортик и слежу. Ахиллесова пята моего детёныша – детские площадки с батутами и витиеватыми горками. Он границ не видит и совсем ничего не боится. Они все такие, но мой особенно рьяно лезет во все дыры. Вздыхаю, тяжело переглядываясь с другими мамочками, мы тут как наказанные стоим, никто не может вытянуть своё чадо из круга жизни. Мне же проще отпустить, чем уговорить не ходить. Наблюдаю за этим час, у самой уже голова кружится, а ему хоть бы что… Энергия бьёт не ключом, гейзером фигачит.

Но самое ОНО случается после… И, пожалуй, это самое страшное, что может случиться, когда у тебя сын и вы в торговом центре.

Громогласное: «Мама, ПИ-И-И, мама!!!». Эмиль прыгает на меня с разбега, повисая как обезьянка, только и успеваю поймать за руку, чтобы не упал. Невольно сравниваю его с маленькой и послушной Настей, она хоть и крошка по сравнению с нами, но совсем другая: тихая, спокойная, мамина-мамина, никуда от Риты не сбегает, всё время за руку держится, такую не потеряешь в толпе. Мой же…

Подхватываю на руки, тащу в сторону уборной. Этот парень не признаёт подгузники… и это ещё один ад на земле. Маленьким был, такое счастье не ценила… Надела и не думаешь, а теперь всё, сдирает с визгом.

Спешно преодолеваем коридор, и я, как обычно стопорюсь у дверей, потому что вот она самая опасная часть … Он не может пойти со мной в женский, а я не могу зайти в мужской. И это очередное «блять».

Комната матери и ребёнка отдельная песня, про это и речи не будет.

Зависаем на распутье. Я ненавижу такие моменты переживать и, в частности, разъяснять. Один такой разговор был совсем недавно.

– Давай я с ним схожу, он же ребёнок, – возмущается Камилла.

Закатываю глаза, идея прогуляться с тёткой моей торпеды, казалась шикарной, вот до этого момента. Мысленно психую: неужели не понятно почему?

– Он – мальчик, – поясняю.

– Марин, он маленький мальчик, – настаивает Шахмалиева.

Качаю головой. Я может быть не самая лучшая мать на свете, но подписана на блогеров, психологов и читаю урывками подходящую литературу. В общем, мальчик в женском туалете, может быть, только если он с соской во рту и ничего не понимает. Потом – нет.

– Ты утрируешь… маленький ещё.

– Когда-то он вырастет, поэтому лучше сейчас.

– Капец… и как ты справляешься, если никого нет? Чужим доверяешь?

Тяжело выдыхаю. Доверить сына чужим – НИКОГДА.

– Пытаемся учиться договариваться и все необходимые мероприятия проводить до выхода.

У Камиллы округляются глаза.

– Мать… это… даже не знаю. Он такой крошка…

Пожимаю плечами, не говорить же ей, что первые пять раз, Эмиль вынес мозг, сделал всё в штаны и ни в какую не хотел из-за этого уходить домой. Да… нас тут запомнили. «Такая крошка» бывает той ещё жопкой. Но… чёрт, у меня получается. Сейчас сын старается, я же вижу! Перед выходом идём по делам, после на улицу.... Наш педиатр раскритиковала, а я считаю, что права. Дисциплина и всё такое.

Прошлый раз поймали Яна и отправили. Сейчас, как назло, ни одной знакомой души вокруг. А у сына такие глаза огромные и жалостливые. Терпел видимо до последнего. Упрямый какой…

– Писи-и-ить… – канючит.

Оглядываюсь по сторонам и злюсь до искр. Вот это точно должен делать отец! Отец, твою мать! А не я судорожно соображать, куда податься. В нормальных семьях люди в общественные места выходят вместе… и… И останавливаю себя, грубо рублю мысли. При чём тут «мы» и «семья»?! Вот это занесло! Качаю головой. С чего я вдруг? Совсем с ума сошла!

Смотрю в глаза Эмилю и говорю:

– Глаза закрой ладошками и не открывай, договорились?

Хмурится, но кивает. Он пусть и с торпедой, но, когда говорю строго и решительно, всегда делает. Быстренько прошмыгиваем внутрь, делаем необходимое и выбегаем. Ставлю мелкого на ноги и иду следом. Смешной ещё такой, в белых кедах и джинсовом комбезе, быстро перебирает ножками, курточка с плеч свисает того и гляди свалится, а он даже не замечает. Мой бесёнок.

Ребёнка мне закинули в обед. Привезла Оксана Борисовна, с извинениями и заверением, что в следующие выходные, обязательно возьмут до вечера и без осечек. Я не спрашивала почему не привёз Марат. Опустила этот момент, примерно в ту же топку куда подготовка к диплому канула. Не сегодня видимо. Вместо спокойного вечера в тишине, пошли в ТЦ. Эмилю тишина и мой диплом по боку, так что, надо умотать его, чтобы вечером сесть и спокойно всё просмотреть.

Выдыхаю сквозь стиснутые зубы, чётко следя за тёмной макушкой. У него такие же волосы как Шахмалиева, точь-в-точь получился, от меня ничего не взял. Только и остаётся упиваться первому «мама», а не «папа». У Князевых было «папа», Игнат ещё несколько месяцев ходил задрав нос от гордости, мы с Ритой смеялись и подкалывали.

Мысли о счастливых и полноценных семьях… одновременно раздражают и заставляют завидовать. Я не желаю зла друзьям – ни в коем случае, но в душе завистливо опускаю глаза.

Мать вашу, я думала о том, что он явится, всё грёбаное утро! Покоя себе не находила, то бесилась, то собственноручно хваталась за тряпку, чтобы в десятый раз пройтись по поверхностям. Повторно позвонить и спросить, что ему было надо – гордость не позволила, а вот изводить душу догадками – вполне «норм».

Догоняю сына у эскалатора, притормаживаю и пока спускаемся, застёгиваю клепки на ветровке, поправляю маечку. Для удобства приседаю на один уровень, пусть спортзал в жизни присутствует, но держать двухлетку на руках, балансируя и пытаясь что-то сделать – не самая умная идея.

Эмиль что-то говорит, жестикулирует, тянет за руку, его голос не замолкает ни на мгновение. Только я уже не слышу. Застываю. Брови непроизвольно ползут вверх. Там, в самом низу, на противоположной стороне, по эскалатору поднимается Марат.

И он не один…

Рука уверенно обвивает осиную талию Алсу Касымовой. Той самой Алсу, которая – и чтец и жнец и на дуде игре. В смысле: топовая модель, лицо обложек, реклам и брендов. Эффектная казашка с чуть раскосыми глазами, пухлыми губами и ногами от ушей. Девка как эталонный образец идеальной бабы. С такой фигурой, хрупкостью и утончённостью может соперничать, пожалуй, только Рита. Та тоже, очень нежная, словно нереальная. У отца моего сына хороший вкус, бабы всегда красивыми были. Все что были и будут дальше! Себе Шахмалиев не изменяет…

Опускаю глаза на Эмиля и сглатываю. Случайная встреча нервирует.

Вновь кошу взгляд на парочку. Они мило воркуют, игнорируя мир, что не удивительно… когда и так всё на виду, чего ещё стесняться? Их роман, как сериал, идёт на всех экранах и в светской хронике практически онлайн, новости, слухи, домыслы, местные блогеры нагло обсуждают грязное бельё, всё в лучших традициях пиара. Я так устала это видеть! Куда бы не зашла, просто везде в глаза лезет! Не знаю, сколько она подняла на связи с Маратом, но думаю, что не мало.

Приступ раздражения накатывает волной.

Теперь всё понятно! Конечно, почему бы и нет? На обещание привезти ребёнка самому было забито так же легко, как и на все слова, что он когда-то говорил. Редкостный пустозвон! Мне значит, вечер сорвал, а сам свободно ходит и улыбается. «Красота», твою мать! Корона мужику не давит!

И всё бы ничего, плевать на его развлечения и очередную звездатую подружку. Масштаб катастрофы, зависшей над головой – глобален. Просто пиздец какой…

Смотрю в глубокие карие глаза сына. Мой мальчик… ну, что же такое-то, как невовремя мы столкнулись с твоим папашей.

Эмиль ничего не замечает, занят своими мыслями, очередной словесной тирадой, которую даже мне сложно разобрать – на своей волне парень. Активно показывает пальцем на уходящие вверх ветрины и что-то быстро-быстро лопочет. Моё сердце, в кровь… в данную секунду.

Сын никогда не видел меня с чужим мужчиной. Он не знает, что это такое, когда мама кого-то обняла и этот кто-то, мало того не знаком, ещё и виды на мать имеет. А тут ситуация, в которой отец обжимает деваху. Грёбаные грани сошлись в центре вселенной.

Глаза сами собой закатываются. Культура… традиции… – хренова пыль… Её он лапает нормально так, не стесняясь и не боясь этих самых традиций. Как удобно, блять, трактовать традиции по-своему усмотрению. Гениально просто.

Язвлю внутри, а сама вглядываюсь в лицо Эмиля- не дай, Боже, увидит.

Мы с Маратом не вместе, живём разными жизнями, всё логично, только это не отменяет обоюдную ответственность! Когда-то наступит тот самый момент, когда он задаст вопросы, будет анализировать и сам сделает выводы, а потом придёт ко мне. Эмиль обязательно спросит:

– Мам, а почему папа не живёт с нами? У других папы живут дома, а мой не живёт… Он бы водил меня в садик, мы играли потом, не нужно ездить никуда…

Мысленно возвращаюсь обратно и понимаю – страх облизывает нутро. У Эмиля такой взгляд мечтательный, он в данную секунду заглядывается на что-то и улыбается, а у меня в крошку всё. Просто стёкла в глазах!

А ведь, придётся подобрать правильные слова. Те самые, которых у меня до сих пор нет! Сколько бы не крутила в голове, всё равно – нет. Моя мать не церемонилась в этих вопросах, жёстко проходилась по папе, я такого Эмилю не желаю. Диссонанс не должен касаться детства. Не хочу так – это больно.

И пока я решаю, что для него лучше, а что нет, уже сейчас предпринимаю действия. Тыкаю на тач-панель часов, экран оживает, привлекая внимание. Смоляные брови сына взлетают вверх, рот приоткрывается от удивления. Эмиль выдаёт громкий, радостный писк и тыкает на нашу с ним фотографию.

Улыбаюсь, переключаясь на реакцию, она искренняя и тёплая. Детям так просто радоваться мелочам, вот бы взрослые тоже могли… я бы хотела нечто подобное уметь.

– Узнаешь? – спрашиваю, водя пальцем по экрану: – Кто там, расскажешь мне?

Сын кивает, в глазах полный восторг и желание «потыкать» в мамины часы, брать которые строго-настрого нельзя. Понимаю его восторг и разрешаю хулиганить. Всё что угодно, лишь бы не то, что не надо.

– Мама… – показывает на фото.

– Ага, а помнишь, как тётю звали?

Сын хмурится и пока думает, поглядываю на парочку. Мы практически поравнялись. Алсу что-то нашёптывает на ухо Марату, тот поглаживает талию. М-да… там по одному взгляду ясно, что именно она шепчет. Надеюсь, ему хватит ума не обозначить своё присутствие. Будет пиздец!

– Ну-у-у, кто тут такой красивый? – воркую тихо, почти шёпотом, чтобы внимание осталось сосредоточено только на голосе и картинке. Это превентивные меры. Продолжит крутить головой, выискивая что-то интересное, натолкнётся на голубков, а тут вроде интересно. Всё-таки не зря установила несколько вариантов обоев с нашей последней фотосессии. Как чувствовала!

Я бы, наверное, смирилась, если бы рядом с Маратом был кто-то из сестёр или ближайших знакомых, кто-то «нейтральный» и случайная встреча в общественном месте прошла бы спокойнее. Но не в этом случае! Рядом с ним чужая нам баба и светить родством перед «моделькой» – я не нанималась.

Нас не полоскают в СМИ, никто лишний не знает про внебрачного ребёнка Шахмалиева. Вот пусть так и останется. Мне важнее спокойствие. А Алсу… она идеальная красавица, предмет зависти и восхищения половины города, за ней бегают толпами, чтобы взять интервью или сделать совместное фото. Мисс чего-то там или как у них называется? Где она, там всегда слишком много глаз… Вот же будет весело, если мы попадём в чьё-то поле зрения… просто сказка, а не история получится. Мой сын вылитый отец, единственное что не похоже – цвет глаз, всё остальное как под копирку.

Сынок улыбается, глаза то ко мне, то к часам, бесята в глубине пляшут с бубнами – дорвался. Ответно улыбаюсь и тянусь чтобы поцеловать в нос, не могу сдерживаться, такой хорошенький, просто самый лучший мальчик. И в тоже самое время, щекой чувствую другой взгляд. Стойко игнорирую желание повернуть голову и нагло посмотреть в ответ. Понимаю, как только это сделаю, Эмиль повторит, и вся операция сорвётся. Кожа загорается, я знаю, как именно он смотрит: прямо, цепко, сразу с претензией… Шахмалиев частенько так смотрит, даже не осознавая этого. Он умеет быть ещё тем засранцем, я-то знаю.

Теперь мы меняемся местами. И это я намеренно прячу глаза, отвожу их, ставлю ширму между нами и никак не реагирую, как будто бы вовсе не замечаю. Пусть думает, что я ничего не заметила. Блондинка я или кто?!

Внутри всё заряжено, в случае чего – пальну без промедлений из всех орудий. Это было бы неправдой раньше, но не теперь… Больше не больно, всё пережито, переварено. У него своя жизнь, у нас с Эмилем – своя. Мне не нужно лишней драмы, у меня своя история. Если бы не желание оставить хрупкий мир в тайне и обойтись без детских травм, я бы игнорировала куда как осознаннее, а так приходится тихо злиться и делать всё возможное, чтобы не увидел отца.

Глажу по плечикам и за козырёк кепки берусь, якобы поправляя, а сама вниз тяну, закрывая обзор. Они уже поднялись и их будет видно, если уберу руку. Лучше подстраховаться. Мы почти разъехались, ещё немного и всё. Главное, чтобы без неожиданных вывертов, главное, чтобы не решил подойти сам. Марат не окликнул, но точно узнал – это одновременно и радует, и обижает. А ведь мог, мы не просто знакомые… Тоже, такое себе. Тут всё так себе выглядит!

Подхватываю на руки, ставлю на новые ступени эскалатора и снова присаживаюсь рядом, контролируя внимание. Меня отпускает только когда нас скрывает под навесом второго этажа. Ещё пролёт и парковка – совсем немного осталось.

Чуть-чуть…

Звонко чмокаю в пухлую щёку, потом ещё и ещё раз, Эмиль отвечает смехом. Облегчённо улыбаюсь, переводя дух и дальше бы улыбалась, но на парковке всё идёт по звезде.

Эмиль останавливается как вкопанный, замирает весь, а затем с громким, счастливым возгласом кричит:

– Папа! ПАПА! Мама!! Там папа!!!

Сердце пропускает болезненный удар.

Я не сразу понимаю, что происходит, но сын опережает и бросается к машине, к той самой машине, которую узнает даже издалека, даже по мельчайшим деталям! Чёртова серо-чёрная тачка с тонированными окнами и огромными колёсами, спокойно занимает одно из парковочных мест, смотрясь анархично по сравнению со своими соседями по паркингу.

Эмиль несётся к ней, подбегает к водительской двери, прыгает, пытается дотянуться до ручки. Его маленькие кулачки стучат по металлу, эхом разносится голос:

– Отклой! Папа! ОТКЛОЙ!!!

И в этот момент я чувствую, как тугая боль закручивает грудь. Мне физически больно! Я точно знаю – его там нет. Он, блять, поднялся на верхний этаж торгового центра, вместе с идеальной Алсу. С ней, а не с сыном, который готов проломить эту чёртову дверь. Конечно, я знала, что у него яркая реакция на папашу, но никогда не видела своими глазами НАСКОЛЬКО. Очень долго умудрялась избегать этого… а тут… тут словно воздали за все пропуски разом.

Поспешно подбегаю следом, сглатывая ком обиды и гнева, который поднимается по спирали внутри, заставляя пальцы дрожать.

– Малыш, это не папина машина, ты ошибся, – говорю как можно мягче. – Идём, зайчик. Это дядина машина, не папина, – протягиваю ладонь, чтобы он протянул свою и мы ушли в нужном направлении.

Эмиль поворачивается ко мне, глаза на всё лицо, там внутри этих шоколадных глазок всё в клубок перекручено: от дикой радости до неверия.

Окатывает жаром. Господи… я вру собственному сыну.

Один вдох, второй и сын решительно мотает головой, отчаянно прыгает, наконец-то хватается за дверную ручку, повисает обезьянкой. Меня рвёт на ошмётки. Пока мой ребёнок на грани истерики, этому козлу там прекрасно! Сука…

Беру на руки отрывая от ручки, несу в сторону мерса. Эмиль тут же начинает выкручиваться, кричать, пинать ногами, заливаться слезами и вырываться в полную силу. Ор и слёзы на весь паркинг. Пытаюсь абстрагироваться. Мне остаётся только усадить в машину, пристегнуть насильно ремнями безопасности и увезти. Салон заполняется криком, он слышен всем вокруг, у меня так и вовсе перепонки звенят.

Орёт пронзительно и громко: от обиды, от разочарования, от своей маленькой, но такой честной веры в то, что папа сейчас откроет эту дверь и возьмёт на руки. Но, мама взяла и унесла…

Господи, он просто хочет к папе…

У меня, у самой наворачиваются слёзы. Злые слёзы обиды! Из нас двоих врунья – я, Эмиль максимально искренен. И я ненавижу себя за то, что делаю и хочу, чтобы этот мир сгорел ко всем херам! Мой маленький мужчина, отчаянно вырывается, бьёт кулачками по рукам, не давая пристегнуть. Приходится максимально сжать все свои эмоции в кулаке и не добавить бензина в пылающий костёр. Эмиль жертва обстоятельств, и никого не волнует, что я тоже чувствую себя жертвой!

Несколько девок озираются, глаза закатывают, смотря на то, как Эмиль бьётся в моих руках, отказываясь слушаться. Я по их мнению – херовая мать. По хуй на них. У моего ребёнка натуральная истерика. Он шебутной, очень юркий и часто загорается на новые штучки, но чтобы вот так орать… с нами никогда такого не было. Прикладываю максимум усилий, чтобы самой не орать в ответ от бессилия и злости. Промокаю до нитки, пока прыгаю над ним. Без сил сажусь за руль. Внутри, как разворотило.