скачать книгу бесплатно
был не прав, даря тебе образ
влюбленного в Смерть поэта.
Дорогая, в мире твоем весна,
сны наши нежнее от ночи к ночи.
Странно было бы сетовать на твои слова
о приходящих детях, а после
обжигающий пост в фб об ушедших детях,
в нем ссылки, страницы и адреса:
ушел из жизни, спрыгнув с крыши,
просто ушла из жизни в пятнадцать лет.
Дорогая, я знаю, что тебе тяжелей,
тебе принимать их души.
Как же сложно с тобой, ты чутка, тиха и нежна,
но порой, так тяжело тебя слышать и слушать.
Я не зову уже тебя госпожой,
демократия близости, покровы ночи,
но как ни странно, я становлюсь собой,
чувствую себя живой как никогда раньше,
– и все твое наслаждение – в чувстве моей жизни.
Матрица мартовских ид
Не слушай пророчеств мартовских ид
об убранном в белый саван тополиного пуха июле,
Юлий выжженным летом, полуденным небом, следом
августа слепки легки, янтарики-слезки стрекозки,
вестью сожженных степей, дымкой сухих миражей
сентябрит новый год с мартовских ид.
С февраля по апрель
Робинзонада речи
Междуречье на острове постепенно стирает черты,
лицо держит речь. Вначале ты долго кричишь,
читаешь стихи стихиям моря, ветра, песка, чайкам,
чей крик диссонансом в сеть ассонансов, в стих.
Так долго, что речь какофонией междометий
становится междуречьем, ты споришь, ты ходишь,
говоришь-говоришь, стекая в невнятицу звуков речи,
и последним кентавром-дифтонгом,
прокричав междуречью: «Я!», изменяешь себя.
С февраля по апрель
Е.М.
Сад Пиерийский слезами ли орошать
с февраля по апрель?
Иль перст уколов о шипы пиерийских роз,
капельку крови в дар принести
на пиру Мнемосины,
пусть не вздыхают суровые боги,
пусть десятой Сафо в перебранке Камен
Елене предскажет кончину зимы
и новой весны толчею
и смех гиперборейно.
Эфедра не Федре
В солнечных сандалиях по змеиной тропке,
соломенною шляпкой прерывая
хор крылышкующих кузнечиков
золотописьмом Гермеса.
В их полудневный плач и скрип
цикадами на цитрах тонких стеблей
эфедры, оплакавших не Федру,
жертву Ифигении – богине тавров диких,
в край северный, далекий,
с запоздавшей на тысячу ли ли весной,
в подарок: августа полдневный зной,
эфедры красных ягод, терпких
летаргией сухих и белых камней
возле понта, хозяйкой мест там чайка
на скале, где столько солнца,
что хватит и на тысячу ли северных столиц,
в подарок – и ящерок полдневный сплин
янтариками глаз – сверк в сверк.
Что ни доктор, то чумной лекарь
Что ни доктор, то чумной лекарь,
отставной барабанщик заштатного клюва,
за дюжину бубонов бочонок бурбона
да пару сожженных вчистую
чумных поселений.
Не архангел с мечом, выжигающий скверну,
районный ветеринар в боях без правил,
что-то трупный дух да чадит гарью,
африканской чумой из ближайшей деревни,
что принес в клюве заштатный аист.
В этом городе, Фортунатос
В этом городе, Фортунатос, паляще белом,
где тень не спасает от слепящего солнца
ни старика, укрывшегося под чинарой,
ни в черное закутанных женщин,
ткущих белые нити под абрикосом.
Здесь не спасают протяжные крики муэдзина,
срывающиеся с минаретных шпилей,
Здесь, Фортунатос, боль с привкусом соли,
здесь поцелуй с морем, умерщвляет море.
Здесь не нужен человек в сером,
забирающий тень, награждающий шляпой,
в этом городе, Фортунатос, мы с тобой тени,
на белых камнях не чувствуешь жара,
этот город как мое сновидение,
как ты, Фортунатос, единственный,
настоящий.
Аквилон
По дороге желтой на старой горе
мимо сорока сороков шли ходоки
от себя к себе; перекрестьем
ветреный зюйд-ост
облаками с зюйд-вестом
птичьим пером
переписывал кельтский крест
в норд-вест,
эгисхъялмами по облакам
остров Крым,
знаешь, брат-фаэт, фа-маяком
сорока сороков навек.
Белым маком Макошь
Е.Х.
Белым маком Макошь,
Мокошь моя!
Мокнет белой росой тоска,
у молочных озер белый маков цвет,
мой сердечный привет-ответ.
Мама, мама, маленький мотылек,
белым маком Макоши огонек,
прилетай в мой дом,
в мой волшебный сад,
белым мороком по полям,
белой гостьею в белый дом,
где столетний туман за окном.
Переписывать летопись снов
Переписывать летопись
снов Кублай-хана так просто
на глазах сестер, перебирающих просо,
кормящих павлинов с руки.
Но никто, дорогой Заратустра,
не унизит море павлиньим ликом,
в этом городе поцелуй с морем
саднит криком,
здесь город ревнитель сцен,
театров, в его узах
страстотерпцем в язвах
за каждый поцелуй с пеной
соляным столбом, без измены.
День Крым
Сегодня день пейзажей сердца:
облака, верблюдом в понт уткнувшись,
свысока глядят на Крым, зеркально голубой,
что подо мной, мой летчик, под тобой.
Невыносима плотность тишины,
контрабандисты воздуха, брат, мы,
и этот Крым, взвесь снов и высоты,
он наш, сестра и брат, мы с ним на ты.
К старухе
К старухе, оставленной смертью
в пустом колодце двора,
в старинном доме с высокими потолками,
в комнате с видом на Сену, Неву, Москва-реку,
к древней старухе в платье белом,
шепчущей мне на ухо о запахе белого цвета,
такой красивой старухе, такой древней,
брошенной смертью привидением в дом
на берегу Сены, Невы, Москва-реки,
я приношу ветку цветущей вишни,
любуюсь лицом прекрасной молодой женщины,
вдыхающей аромат жизни.
Написать письмо
Написать письмо отцу,
коротающему дни в одиночестве
или с приходящими сестрами
милосердия, сказать ему:
«Здравствуй, папа! В Питере у тебя
слишком сыро, вид на Невский
из окна коммуналки мерзок,
но помнишь, как мы ходили
почти белой ночью смотреть,
как разводят мосты.
Знаешь, папа, вот и смерть
за ближайшей оградой,
но помнишь наше катание
