скачать книгу бесплатно
Для пылких чувств к тебе
душа безмерна.
Но ни в тетрадку, ни в душу к нему заглядывать, к сожалению, уже было некому. Лизу Маркову увлек совершенно далекий от поэзии человек, некто Грязнов Дмитрий, сын состоятельных и влиятельных в городе родителей.
Да, Есениным Алексей для нее не стал. А вот Чубарым он стал и останется им до конца. Незнамо когда, неведомо где, непамятно кто окрестил его Чубарым. И это прозвище прилепилось к нему накрепко. Будто он с ним и появился на свет. Чубарый…
И еще он осознал, благодаря знакомству со стихами Есенина, что он такой окончательно и безраздельно русский человек, каким и был сам Сергей Есенин. Он видел и всей душой принимал картины России, встающие из его стихов.
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!» —
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою»
Алексей вывел для себя простую истину: рифмованные строчки могут считаться стихами, если в них есть хотя бы одна из трех важных частей: мысль, настроение или образ. И это умозаключение было главным руководством в его творчестве.
Но, одно дело – самому себе дать установку, а другое дело – пользоваться ей, стремиться к написанию стихов, таких, какими он сам себе их представлял…
В палате стало оживленнее, беспокойнее, шумнее, чем допреж. Немец – выхватил его взглядом Алексей – лежал недвижно. «Видать, в сознание еще не приходил. Шибко, знать-то, шандарахнуло. Ишь – вся башка умотана бинтами, – рассуждал он, – Только две щели для носа и рта оставлены. И когда он, бедняга, оклемается?».
6
Главврач и в эту ночь из госпиталя домой не пошел. Он даже и звонить своей супруге Клавдии Иосифовне не стал. Она к такому уже попривыкла.
Ежели что дома приключится, или же соскучится очень, так она его рабочий телефон, слава богу, знает. Номер его на листочке написан, а листочек всегда на столе лежит. Так что…
Но жена его сюда звонила очень редко.
Случившееся с его другом Иваном так обеспокоило Бориса Соломоновича, что он целый день себе места не находил. «Что с ним произошло? Что могло с ним такого случиться? – мучил он себя безответными вопросами. – И что, что можно сделать? Чем ему помочь, если вдруг произошло несчастье?».
От неведения, что же случилось с другом, и от своего бессилья помочь ему, Борис Соломонович чувствовал себя ослабленным и разбитым.
После очередной довольно сложной операции он вдруг вспомнил еще об одном хорошо знакомом человеке, тоже из их круга, хирурге Земцове Петре Афанасьевиче. «А не побеспокоить ли мне его? Не позвонить ли? – подумалось Борису Соломоновичу. – Во-первых, может, он что-то знает, а во-вторых, если у него и нет никакой информации по этому вопросу, попрошу его что-нибудь узнать».
И вот Борис Соломонович услыхал низкий, утробный голос Петра Афанасьевича. Сейчас, по его памяти и воображению, там, в Москве у телефона стоял грузный мужчина с крупной головой, одутловатыми щеками, выпяченной влажной нижней губой, взлохмаченными с проседью бровями…
– Петр Афанасьевич, здравствуйте. Извините, ради бога, что побеспокоил вас. Это я, Марголин Борис Соломонович, если помните.
– А-аа, – раскатисто громыхнул голос в телефоне, – ну как же. Помню, помню. Слушаю вас, Борис Соломонович. Чем могу быть вам полезен? Я всегда рад…
– Да у меня один вопрос, Петр Афанасьевич. Как себя чувствует наш общий друг Иван Александрович? Давно ли вы виделись или слышались с ним в последний раз? Вообще – как он?
– Честно сказать, встречаемся нечасто, и перезваниваемся тоже иногда, но друг друга из вида не теряем. Это определенно. А что, случилось что-то? Почему вы звоните и интересуетесь о нем?
– Да тут такое дело… – и Борис Соломонович рассказал о пропаже друга.
– Прошу вас, уважаемый Петр Афанасьевич, полюбопытствуйте там, в Наркомздраве или на службе у Ивана Александровича, что с ним? И что это за невыясненные обстоятельства? Все это меня очень беспокоит. Уж будьте так добры…
– Признаться, – громыхало в трубке, – вы меня не порадовали. То, что вы мне сообщили, уважаемый Борис Соломонович, довольно странно.
Голос в трубке на короткое время стих. После непродолжительного молчания Петр Афанасьевич заговорил:
– Конечно, озаботили вы меня, Борис Соломонович, чего уж тут. Но я обещаю подключиться к этому вопросу и что возможно выяснить. И если вдруг появятся хоть какие-то новости, я вам перезвоню.
– Ну, спасибо, как говорится, на добром слове. Уж будьте великодушны, простите за беспокойство…
– Да будет вам, – пророкотало в трубке.
– В таком случае, до свидания, Петр Афанасьевич!
– Всего самого доброго, – услышал Борис Соломонович в ответ.
7
Немец подал признаки жизни только поздно вечером. Наступило то время, когда многие раненые, утомившись за день от бесконечных перевязок, лечебных процедур и нестихающих болей, наконец-то смогли успокоиться и заснуть. Но были и такие, которые боролись за свой сон, а найти его не могли. Или раны были сильнее в этой борьбе, или сам организм не поддавался режимным установкам. Не хотелось спать – и все тут.
Вот и Алексею спать не хотелось. Большой свет в палате был погашен. Только у входа горела дежурная лампочка под грязно-молочным плафоном, своим слабым светом она чуть разрежала ночную темноту.
О чем думалось в то время Алексею, сейчас он и не вспомнит. Так, всякие мыслишки крутились в голове. Просто лежал, не сомкнув глаз. За окнами ветерок шевелил густую тополиную листву. Отдаленно доносились звуки отходящего ко сну города: вот глухо прогудел далекий паровоз, таща за собой тяжело груженные вагоны; а в другом конце залаяли собаки, побеспокоенные запоздалым прохожим; а вот почти под окнами, светя включенными фарами и надсадно урча, громыхнул на ухабе грузовик и пронесся дальше, унося беспокойный рокот мотора.
Алексей с правого бока перевалился на спину и заложил руки за голову на подушку. Он уже даже начал задремывать, как вдруг к нему приблизилась чья-то фигура в светлом. Алексей не то чтобы увидел ее, он почувствовал ее приближение по шелесту халата, по осторожным шагам.
Присмотревшись, он понял, что это была медсестра. Да, это была Ася. Она подошла и наклонилась к изголовью. Протянула руку и тронула его за плечо. Алексей тут же обернулся к ней.
– Я тебя разбудила, Алексей? – спросила она.
– Да я еще и не спал. Так, лежу… Думаю о своем, – признался он. – А что? Что-то случилось?
– Да этот, там в углу… – избегая произнести слово «немец» даже шепотом, произнесла Ася, – чего-то бормочет. Чего-то говорит, а мы не понимаем. А мне Зинаида Прокопьевна сказала, что ты по -ихнему…
– Понял, иду, – поднялся с постели Алексей. – А ты разве не пошла домой? – шепотом поинтересовался он.
– Уйду, как только мне на смену снизу Люба Савинова поднимется. Она в кабинете у Бориса Соломоновича отдыхает.
И они с медсестрой направились в угол, где лежал немец. У его постели стоял рядом со своей табуреткой растерянный часовой.
Как почувствовав, что его могут услышать и понять, немец опять чуть слышно произнес:
– Trinken… trinken…
– Он просит пить, – пояснил медсестре и дежурному охраннику Алексей.
– Ой, а вода-то у него есть ли? – засуетилась Ася. – Я сейчас сбегаю, живо…
– Да вон там графин с кипяченой водой, – указал Алексей на отдельно стоящую тумбочку под ночным светильником. – Там же и кружка.
Добыв воду, стоящие перед немцем столкнулись с новой проблемой – как напоить его из кружки? Алексей попросил Асю сходить еще до его постели, там под подушкой, завернутая в тряпочку, лежала ложка. Вскоре они вдвоем с медсестрой сумели напоить немца.
– Danke…[2 - Спасибо.] – прошептал немец.
Казалось, Алексею можно было бы со спокойной душой возвращаться на свое место. Но тут немец вновь едва различимо зашептал:
– Ich muss zur Toilette. Dringend![3 - Мне надо в туалет. Очень.]
– Ну, что будем делать? – поинтересовался Алексей у Аси и у охранника. – Мужик в туалет просится.
– Раз ему невтерпеж, давайте поможем мужику, – приняла решение медсестра. И обратилась к часовому:
– Давайте мы с вами поведем его в туалет, а вот он, – указала Ася на Алексея, – пойдет потихоньку с нами. Там мало ли что может случиться. А он объяснит.
Часовой не возражал.
Не без труда добрались они до туалета. Он представлял из себя вытянутую в длину комнату, где слева находились пара кранов над раковинами, а по правую сторону располагалось пять-шесть туалетных кабинок. Напротив входа днем большим светлым пятном мерцало окно. А ночью или поздним вечером, как сейчас, оно зияло черной дырой.
– Brauchst du unsere Hilfe? Oder schaffst du das alles alleine?[4 - Тебе наша помощь потребуется? Или сумеешь все сделать самостоятельно?] – спросил немца Алексей.
– Danke. Ich hoffe, ich komme damit zurecht.[5 - Спасибо. Надеюсь, что справлюсь с этим.]
Когда вернулись в палату, Алексей уже решил было, что может быть свободен, как вдруг его остановил чуть слышный голос немца:
– Wo bin ich? Was ist los mit mir?[6 - Где я? Что со мной?]
Охранник непонимающе взглянул на Алексея. Тот замешкался, раздумывая: «И что же ему ответить? Сказать правду? А надо ли?».
– Bin ich in der Gefangenschaft?[7 - Я в плену?] – прямо спросил немец.
– Sie sind im russischen Hospital[8 - Вы в русском госпитале.], – пришлось ответить Алексею.
– Тоll…[9 - Славно.] – прошептал немец. И умолк. Надолго.
Алексей вернулся к своей кровати. Лег. Спать не хотелось совсем. В голове роились путаные мысли: «Интересно, кто он, этот немец? Как он попал сюда? Чем он интересен или полезен нашему особому отделу? Если он расскажет, чего от него ждут, то какова будет его дальнейшая судьба? Похоже, что у него с глазами что-то». И незаметно для себя задремал.
Пробудился он вновь от легкого прикосновения. Открыв глаза, увидел склонившегося охранника.
– Извини, друг, – тихо произнес он. – Там немец опять… Чтоб ему пусто было. Ты понимаешь, я б его… Но я за него отвечаю. Не дай бог, что с ним – с меня голову снимут. Ты пойми меня правильно, друг…
Потянувшись, Алексей сбросил с себя дрему и пошел вслед за охранником.
– Es tut mir leid, – сказал немец. – Vielleicht stoere ich Ihnen. Aber, glauben Sie mir, au?er Ihnen habe ich niemanden, mit dem ich reden kann.[10 - Я извиняюсь, может, я вам мешаю, но, поверьте, кроме как с вами, мне не с кем поговорить.]
Голос немца значительно окреп. Говорить он стал более четко. Уже меньше приходилось угадывать некоторые слова.
– Sagen Sie bitte, ist jetzt Tag oder Nacht?[11 - Скажите, что сейчас: день или ночь?] – спросил немец.
– Fast vier Uhr morgens[12 - Почти четыре утра.], – ответил Алексей.
Немец помолчал. Потом продолжил:
– Entschuldigung noch einmal. Zu diesem Zeitpunkt sollte man l?ngst schlafen. Und Ich hier… mit Ihnen…[13 - Еще раз извините. Вам в это время нужно спать. А я вот… с вами.]
Снова помолчал. В тишине прошло более минуты. Наконец немец вновь заговорил:
– Wie hei?en Sie? Ich hei?e Willi. Willi Kaufmann.[14 - Назовите ваше имя. Меня зовут Вилли. Вилли Кауфман.]
– Ich hei?e Alexey. Alexey Borovych. Ich bin 22 Jahre alt[15 - Мое имя Алексей. Алексей Боровых. Мне двадцать два года.], – представился, в свою очередь, Алексей.
– Sie sind so jung, Alex. Kann ich Sie so nennen? Ich w?rde Ihnen so gerne sehen, Ihr Gesicht. Aber so schade… Ich kann Ihnen gar nicht mal vorstellen, nur Ihre Stimme…[16 - Вы такой молодой, Алекс. Ничего, что я вас так назвал? Я бы очень хотел увидеть вас, ваше лицо. Но, увы, я даже представить вас не могу. Только вот голос…] – с сожалением произнес Вилли.
– In meinem Gesicht gibt es nichts besonderes. In meiner Figur auch nichts. – пошутил Алексей. – Gott sei Dank, nicht so h?ssliches.[17 - В моей физиономии нет ничего примечательного. Да и в фигуре тоже. Хорошо, что не урод.]
– Sie sind ja lustig, wie ich merke, Alex. Das ist eine sehr gute Eigenschaft. Sie hilft sehr im Leben. Aber Ich bin anders. Leider, mir kann sie nicht helfen… Vielleicht, st?ren wir hier?[18 - Вы, оказывается, веселый человек, Алекс. Это хорошее качество. Оно очень помогает в жизни. Но я, к сожалению, не такой. Мне оно, увы, не поможет. А мы тут никому не мешаем?] – спохватился немец.
– Wir sprechen doch leise[19 - Но мы же тихо.], – успокоил его Алексей.
Охранник все это время сидел на своей табуретке и, казалось, дремал. А Алексей вел беседу, примостившись на краешек постели немца.
– Wissen Sie, – сменил тему разговора немец, – Ich moechte so stark frische Morgensluft atmen.[20 - Знаете, мне так захотелось подышать свежим утренним воздухом.]
– Ich verstehe, – согласился Алексей. – Hier ist wirklich eine sehr stickige Luft.[21 - Я понимаю. У нас на самом деле душновато.]
– Gibt es hier irgendwo ein Fenster? Wir k?nnten dort am Fenster stehen und ein bisschen sprechen, ohne niemanden zu st?ren. Das w?re ja wirklich toll[22 - А нет ли тут где-нибудь укромного местечка с окошком? Мы можем там постоять у окна и поговорить, никому не мешая. Это было бы так замечательно.], – высказал осторожное предложение Вилли.
Алексей задумался. Но ненадолго.
– Warum denn nicht, – ответил он. – Es gibt so einen Ort.[23 - Ну почему же нет. Есть такое местечко.]
– Ja! – оживился немец. – Wissen Sie, ich waere bereit, Ihnen zu folgen, aber… Ich bin so hilflos…[24 - Да! Вы знаете, я готов бы следовать за вами, но… Я так беспомощен.]
– Na dann, wir m?ssen Ihren Freund und Ihren Schutzengel bitten, Ihnen zu helfen, zu begleiten, wie beim letzten Mal. Hmm, aber wird er zustimmen? Ich bin ein schlechter Helfer fuer ihn.[25 - Ну что ж. Придется попросить вашего друга, вашего ангела-хранителя вам помочь, сопроводить вас, как в прошлый раз. Вот согласится ли он? Я ему помощник плохой.]
– Und wenn wir ihn sehr nett darum bitten?[26 - А если хорошо попросить об этом?]
– Ich versuche ihn zu ?berzeugen.[27 - Попробую уговорить.]
Алексей обернулся к часовому:
– Он хочет свежего воздуха. Душно ему тут.
Часовой округлил глаза:
– Ну вот. А я где ему возьму этого свежего воздуха? Ни хрена себе заявочки. Нет уж, положили – пусть лежит. А я буду его охранять как положено.
Алексею осталось только сообщить немцу о решении часового:
– Es klappt leider nicht, Willi, frische Luft zu atmen. Dein Schutzengel ist bereit, Ihnen nur bis zur Toilette zu begleiten.[28 - Не получается, Вилли, подышать свежим воздухом. Ангел-хранитель готов сопровождать вас не дальше туалета.]
Немец тяжело вздохнул и удрученно произнес:
– Danke, Alex.[29 - Спасибо, Алекс.]
