В барханах песочных часов

Влада стал раздражать этот никчемный разговор:

– Слушай, Иваныч, хватит тебе картину гнать. Говори прямо, чего тебе еще от меня надо.

– Ты не обижайся, Влад, но я для твоей же пользы это сделал, хотя и для своей, конечно, тоже… Береженного бог бережет, палки-колеса…

– Что ты еще придумал? – насторожился Влад.

– А что тут придумывать, палки-колеса, жизнь, Влад, самый лучший придумщик, и если уж она что-нибудь придумает, то это лучше всякого кино.

С этими словами он выложил перед изумленным Владом несколько порнографических снимков с Леночкой в бане.

Влад долго рассматривал первую фотку, потом взял со стола остальные и сунул в дипломат.

– Вот такие дела, палки-колеса, – вздохнул босс, – кто не был молод, тот не был глуп, как говорится. Но лучше, когда это к тебе не относится…

Влад молча закурил. Удар был потрясающий, и он не мог собраться с мыслями.

Наконец, выдавил:

– Я отдам на экспертизу, если это коллаж… мы продолжим разговор…

– А если, палки-колеса, это настоящие? – взволновано заговорил Абасов.

– Этого не может быть! Зачем ты это сделал? – Влад ненавидяще уставился на босса. – Говори, зачем тебе понадобилось меня шантажировать, я ведь вышел из игры чистый?

– Береженого Бог бережет, Влад, – после некоторой паузы начал Абасов. – Но клянусь, эти снимки попали ко мне случайно. Кстати, мы с тобой товарищи, так сказать, по несчастью…

Он достал из стола еще одну стопку фотографий, и бросил их перед Владом на стол. Это были снимки с Виолеттой и солдатом.

В голове Влада опять все пошло кругом.

– Видал, палки-колеса, а ты говоришь, Абасов своего старого друга шантажировать вздумал. Обижаешь, Влад. Возьми и эти заодно, я тоже хочу удостовериться в их подлинности. Но… ты меня прости, конечно, дело с золотой жилой нешуточное, и уж в случае подлинности этих снимков этот крючочек на тебя я буду хранить. Береженого Бог бережет, – добавил он, перекрестясь на воздух.

– Подпиши заявление, – сказал Влад, указав на листок.

– Конечно, дорогой мой, конечно, – трагически произнес босс и черкнул подпись. – А, прости меня, Елена твоя что, родная дочка того журналиста Трошина? – как бы невзначай спросил, протягивая листок.

– Какая тебе разница, чья она дочь, – резко ответил Влад.

– Ну, извини, брат, извини, – вздохнул Абасов.

Влад словно захмелел от горя и обиды. Пошатываясь, вышел он из кабинета. Кое-как добрел до проходной, сел в свою «Ниву» и замер. Долго не трогался с места. Курил одну за одной сигареты. Сейчас он не владел собой. «А что, если не коллаж? – мелькнувшая мысль потянула за собой целый ряд подозрительных обстоятельств, которые оправдывали появление этих снимков, но он вдруг вновь брал себя в руки и верил Леночке. – Она же готовится стать матерью моего ребенка, материально на сто лет вперед я ее обеспечил, в сексуальном плане у нас все о’кей… Нет, никаких поводов быть не могло!» Но тут он вспомнил, что в гостинице в Чите, листая свежий номер журнала «Работница», он наткнулся на репродукции картин московского художника. Одна его очень заинтересовала. На ней была изображена девушка в просторной огненной тоге, бьющейся по ветру, и с такими же яркими, словно отсветы пожара, длинными волосами. Картина называлась «Саламандра». Он привез журнал домой, но забыл показать его Леночке. Сейчас, после того как в руках у него были такие снимки, эта информация с картиной представилась ему совсем в ином свете. Оказывается, она шлялась по мастерским московских художников, пока он в тайге торчал!

«А с чего ты взял, что она ангелочек? – говорил он себе, – и снял ты ее, собственно говоря, на улице. Москвичка из богемной семьи. Но нельзя же быть такой дурой! Нет, тут что-то не так…»

В муках ревности Влад доехал до дому, так и не решив, что ему делать в такой ситуации. С чего начать разговор с женой, и начинать ли его вообще?

Леночка встретила его как всегда радостно и ласково, словно кошка ластясь и мурлыча. Влад отстранил ее, сказав, что очень плохо себя чувствует. На самом деле каждое ее движение было для него прикосновением к открытой ране. Она почувствовала, что муж не в себе, и не стала докучать вопросами, а пошла накрывать на стол.

– Я сегодня яблочный пирог испекла, – крикнула она из кухни.

– Очень хорошо, – буркнул Влад. Налил себе коньяку, выпил. Поковырялся в котлете и отдал ее Норду, потом то же самое проделал с куском яблочного пирога. Есть ему не хотелось…

– Миленький, я чувствую, что с тобой случилась какая-то неприятность , – не выдержала Леночка. – Скажи, это связано с Ольховским рудником?

– В какой-то мере моя головная боль связана с этим чертовым рудником. Пора менять профессию. Например, в художники пойти. Я в детстве неплохо рисовал кошек, лошадок, птичек разных… А у тебя друзья-художники есть в Москве? – закончил Влад свою витиеватую фразу неожиданным вопросом.

Она обрадовалась, что хоть какой-то разговор завязался:

– Конечно, есть, ты знаешь же, моя подружка художница, ну помнишь, Пончик, Лариска. Она классные сюрные картины рисует. У Янки все обои в квартире изрисовала. Хохма!

– Стало быть, я тебе сделаю неожиданный приятный подарок, – сказал Влад, поднимаясь из-за стола. Он сходил в свой кабинет и принес журнал «Работница».

Леночка с любопытством разглядывала картину.

– Вот здорово! – в полном восторге вскричала она. – Надо же, тоже Саламандра, и даже на меня чуть-чуть похожа!

– Да нет, похожа капитально, – сварливым тоном возразил Влад, – один к одному… с натуры рисовал…

– С какой еще натуры? – насторожилась Леночка. – Ты что, приревновал меня к этой картинке? О, мой Отелло!

– Прекрати кривляться, крошка, – грубо оборвал Влад, – лучше ответь мне, кто такой этот Павел Кирной?

Неожиданно резкий тон мужа так ошарашил, что она выронила журнал.

– Что, боишься? – сорвался он. – Испугалась, что бить буду? Да? Говори, испугалась?

Совершенно растерявшись, Леночка смотрела на него широко распахнутыми, полными слез глазами, и не могла выговорить ни слова, лишь отрицательно мотала головой.

– Я понял, что тебе нравится позировать, и не только художникам, но и перед фотокамерой, – продолжал Влад, злясь все больше и чувствуя, что не может остановиться. – Кто этот парень, который с вами в баньке Акулина был? Мне рассказали, что там у вас творилось…

– Господи, так ты об этом? – оживилась она, – я тебе специально ничего про этого солдата не рассказывала, чтобы тебя не расстраивать. Он с Виолеттой вперед нас в баню зашел, а что они там делали, я не знаю.

– С Виолеттой? – злорадно улыбаясь, наседал Влад, – а ты разве с ним не общалась в бане?

– Нет, конечно, я что, дура? Кто тебе об этом сказал? – вдруг посерьезнев и о чем-то догадавшись, спросила Леночка. – Я чувствую, тебе что-то плохое обо мне наговорили. Так ведь, признайся?

Влад с любопытством вглядывался в глаза жены, в совершенно чистые и открытые, не умеющие лгать глаза. «Неужели женщины так вот могут? После всего, что произошло, еще глядеть мужу в глаза так непорочно… Потрясающий случай!» – подумал он, и голова его вновь пошла кругом. «А если коллаж?! – спохватился вдруг, – лучше пока обождать с разборами, а то потом не помиримся».

– Да, крошка, мне о тебе сказали одну нехорошую вещь, но я ее должен сначала проверить. Извини меня за резкий тон. Нервы стали пошаливать.

– Почему ты хочешь выяснять с кем-то, а не со мной? – плача, промямлила Леночка. – Я же тебя люблю и ни в чем перед тобой не виновата, а ты хочешь, чтобы кто-то сказал тебе обо мне за меня.

Влад вновь уперся в нее долгим изучающим взглядом, и наконец произнес:

– Не плачь, крошка, завтра ты сама поймешь, что так было надо и по другому я поступить просто не мог. А сейчас погуляй, пожалуйста, с собакой, а я должен поработать за письменным столом. Не сердись, крошка, завтра ты действительно многое поймешь. Ступай.

Влад через силу улыбнулся ей и ушел в свой кабинет.

Совершенно убитая, пошла она на берег реки с Нордом. Мысли одна горестнее другой роились в ее головке.

Она понимала, что кто-то возвел на нее напраслину, и все связано каким-то образом с банькой Акулина. Но ведь вместе с ней, кроме Виолетты, там неотлучно находились Надя с Валей. Они это могут подтвердить… «Господи, почему я должна оправдываться? Я же ни в чем не виновата перед Владом», – метались мысли. – «Сегодня мы переступили черту, за которую переступать нельзя. Влад не верит мне, говорит в оскорбительном тоне… Что-то собрался выяснять… Вот и вся любовь… Стоило только чуть ветерку грязному подуть, как все доброе словно ураганом унесло».

Леночка гуляла так долго, что даже Норд забеспокоился и начал проситься домой. Собака тоже почувствовала, что в доме сегодня вечером ходит что-то тревожное, нехорошее.

Больше она решила ни о чем с Владом не говорить. Пусть выясняет то, что его интересует! Она не могла себе представить, что может быть потом, но мерзкий страх уже рвал на части наивную душу, еще не знавшую боли от любимого человека.

«А люблю ли я его?» – вдруг подумала она. – «Похоже, что это и не любовь вовсе. Со мной уже было нечто похожее, да вот хотя бы с Оскаром, те же ощущения поначалу, дурацкая влюбленность. Увлечение. Хорошо еще, что не так далеко зашло, могла бы замуж выскочить за Оскара, будь мы тогда постарше. Ужас! А теперь, так глупо оказаться женой Влада, просто из-за обычного увлечения. Как можно всерьез любить его, он глуп, и потом, для него всякие бредовые идеи, «золотые формулы», весь его противный мир с Виолеттой и Абасовым важнее меня и будущего ребенка! Что мы для него?»

От горечи и обиды она тихонько застонала. Норд недоуменно оглянулся на хозяйку.

Впервые она пожалела, что вышла замуж. Ведь как хорошо было дома, с мамой и папой, по соседству – веселые бесшабашные Янка и Пончик, в соседних домах – бывшие одноклассники, с ними она сталкивалась в московской толчее чуть не каждый день, в двух часах езды на электричке – милая заботливая тетя Нина в чудесном городе Твери… А здесь холодно, неуютно, чуждо, и так далеко от дома! Здесь как на другой планете, совсем иной мир, непонятный и ненужный ей, ненужный! Поначалу интересно было, все интересно, муж, Сибирь как приключение, круиз. Но оказалось, что круиза-то нет! Ее надули! Она стала пешкой в чужой игре, разменной монетой! Как страшно все! И непонятно! За спиной творится неведомое что-то, а виноватой получается она, неизвестно за что, и Влад глядит на нее в ярости, но ничего не хочет объяснять. Ужас!

Она почувствовала, как злой холод вползает в душу скользкой змеей и сворачивается противным клубочком, вытесняя человечьи эмоции. «Ладно, перетерпим, что ж, поиграем в любовь», – подумалось как-то само собой. – «Чего уж теперь терять? Невинность девичью? Так с ней я давно рассталась в угоду Владу, пусть он ей подавится…»

Влад тем временем сидел за письменным столом и чиркал карандашом на листке бумаги бессмысленные закорючины. Как всегда в минуты крайнего расстройства. Своего рода стенография чувств. Его мысли крутились возле одного: коллаж или подлинник?

После разговора с Леночкой в нем зародилась какая-то надежда. Слишком искренне и открыто вела она себя. Не могла же она, в конце концов, в неполных девятнадцать стать такой прожженной шлюхой, что и пробу ставить негде. Артистических данных он в ней что-то не замечал. Притворяться она, вроде, не умела. Но ведь Абасов отдал ему компромат и против себя самого. Вот это совсем непонятно… Собственно, Виолетта в роли хранительницы чести своего мужа никогда и не пребывала, насколько Владу было известно. Слухи о ее необузданной распущенности давно перестали кого-то удивлять в городе. Но одно дело слухи, а другое… А вообще-то, какой Виолетта компромат, когда и так все знают, что она такая и есть…

Владу показался подозрительным вопрос Абасова о Трошине. Это имя возникло впервые здесь во время его разговора с Виктором в Чите, в связи с возможностью напечатать статью о руднике в центральной газете. Но опять же, зачем надо было Виктору передавать их разговор шефу с такими подробностями?

Влад мучился, потому что не знал того, что уже выяснил Туркин: Виктор Кравцов вместе со своим отцом, замаскированным под именем Томаса Уиллингтона, более самого Абасова был заинтересован в этом темном деле с рудником. Он и спровоцировал Французова на проверку этого рудника. Но ничего не знающий об этом Влад продирался к истине сквозь дремучий лес противоречий. Наконец, тяжелые мысли окончательно его измотали, и он почувствовал острую необходимость приласкать и пожалеть жену, которая сидела в соседней комнате тихо, как мышь, и наверняка обливалась слезами.

Ему стало не по себе из-за такой своей несдержанности, и он заранее готов был просить у Леночки прощения за грубость и грязные подозрения. Мелькнула даже мысль простить ее, если эти фотки окажутся все же подлинными. «Молодая дуреха. Крыша поехала. Время пройдет, все забудется. Все-таки она ждет от меня ребенка». Представив себя этаким великодушным, Влад даже заулыбался, настроение стало резко улучшаться.

Он быстро вошел в комнату, где, вернувшись с прогулки, лежала на диване Леночка.

– Крошка, не сердись, все ерунда! – сказал он и попытался поцеловать ее в ушко. Но Леночка резко отодвинулась, и он чмокнул воздух.

– Что ерунда, Влад? – повернула она к нему заплаканное лицо.

– Да все ерунда, крошка, кроме тебя. Собираем на днях чемоданы и, как договорились, друг за дружкой в Москву разгонять тоску, – бодро ответил он.

– Нет, Влад, никакую тоску я разгонять не хочу. Я хочу знать, что произошло, почему ты так со мной разговаривал. Я перед тобой ни в чем не виновата и никаких снисхождений от тебя мне не надо. Вот так. Теперь я хочу выяснить, в чем дело.

– Потерпи до завтра, – вновь повторил Влад свое, – может и выяснять ничего не понадобиться.

Он снисходительно улыбнулся.

Но Леночка настаивала на своем:

– Если так, то я завтра, не дожидаясь твоих признаний, улечу в Москву. Я серьезно. Я не хочу нашу жизнь начинать с такого недоверия друг к другу. Если сейчас так, то что будет через год-два, и вообще? Ты же сам мне говорил, что тебя попробуют достать через меня. Говорил?

– Ну, говорил, – буркнул он.

– Значит, мы с тобой не только муж и жена, но и союзники. Так что выкладывай все на чистоту, если не хочешь разрушить наши отношения.

Он вскочил и заходил по комнате, размахивая руками и разбрасывая слова, как тяжелые камни:

– Говоришь, что могу разрушить наши отношения?! А тебе не приходило в голову, что если я тебе сейчас кое-что покажу, то наши отношения действительно могут испортиться навсегда? Я из последних сил сдерживаюсь, чтобы сохранить наши отношения, а ты настаиваешь, чтобы я их начал разрушать правдой, которая не нужна в первую очередь тебе.

– Какая правда? О чем ты все время говоришь намеками? В конце концов, если так, то вообще бы тогда молчал и выяснял, что тебе надо, а потом бы предъявлял мне свои претензии. Но раз ты это сделал, то теперь, пока не скажешь правду, я с тобой рву супружеские отношения.

«Неужели она не догадывается, что мне все известно? – недоумевал Влад, – я ж ей уже почти рассказал про то, что все связано с баней, Виолеттой и этим солдатом?»

– Ну хорошо, крошка, будь по- твоему. Но сначала пообещай мне, что сегодня, после того как я тебе сейчас кое- что покажу, никаких выводов делать мы с тобой не будем. Обещаешь?

– Обещаю, показывай, что у тебя там есть, ты меня заинтриговал, – нервно бросила Леночка.

Влад пошел в кабинет и, вернувшись, положил перед ней на диван пачку фотографий.

– Вот, полюбуйся, все это я должен проверить на подлинность. Вполне может быть коллаж, – нервным, но не раздраженным тоном добавил он.

Она осторожно взяла пачку фоток и принялась разглядывать. Через мгновение она закатывалась звонким хохотом.

– Ой, здорово! Ой, не могу! Ой, мамочка родненькая! Вот это класс! Янка от зависти, что я в такой баньке побывала, запьет! Ой, не могу! Ой, описаюсь! – стонала она, болтая ногами.

Влад, совершенно обескураженный такой реакцией жены, вдруг тоже начал смеяться сначала сдержанно, но потом все откровеннее и громче.

Он подскочил к Леночке, присел на край дивана и, выхватив фотку с Виолеттой и солдатом, заорал, – давясь диким смехом:

– Смотри, какая у него рожа, как будто он в муравейник хрен засунул! Аха-ха-ха! Ох, ё-моё!

– Еще хуже! – плакала от смеха Леночка, – я тебе не рассказывала, что мне Надя с Валей рассказали. Она же его ядовитым цветком уколола прямо в самое нежное место, чтобы распух и стал больше… Она же ведьма!

– Жуть голубая! Вот почему у него такой огромный на твоем снимке, – продолжал истерично смеяться Влад, тыча пальцем в снимок с Леночкой и готовым к сношению мужчиной. – Ты же говоришь, что сначала он с Виолеттой имел дело, а потом уже с тобой?

– Да это подделка, миленький, он от Виолетты выскочил как ошпаренный, прижимая свое раненое место… хохма! Неси эти снимки на экспертизу скорее, я тебе клянусь, это подделка, а Виолетту можешь не носить, я свидетель, что это подлинник. И ты мне из-за этого настроение испортил, дурачок?

– Ну, знаешь, крошка, с тобой не соскучишься, – вытирая слезы и отдышавшись от смеха, сказал Влад, качая головой. – А я, честно говоря, не очень и поверил…

– Ага, паразит такой, значит немного все же поверил! – шутливо строжилась Леночка. – Весь мир знает, что если любишь, то надо доверять, а ты в первый раз слышишь! Скажи, в первый раз, что ли, об этом слышишь?

– Лучше, крошка, один раз увидеть, чем сто раз услышать, – отшутился Влад, кивая на фотографии. – А стоит лишь на такие штучки взглянуть разок, и сразу всю премудрость мира познаешь.

Влюбленные целовались как в медовый месяц. Ощущение страшной пропасти покинуло их души. Влад то и дело просил прощения и тут же получал его от счастливой супруги.

– А в этом что-то есть, – вдруг сказал он игриво.

– Ты о чем? – не поняла она.

– О баньке, конечно! Надо как-нибудь попробовать в баньке. Только не в Акулинской, конечно.

– А я у Виолетты Кору на прокат попрошу. Ты же тоже хочешь ощущать себя половым гигантом? – в тон мужу щебетала Леночка.

Влад брезгливо поморщился, видимо, представив, как бы это выглядело.

– Нет, крошка, пусть лучше меня карликом дразнят, чем с такими глазами из бани выскакивать…

Наговорившись и насмеявшись вволю, влюбленные уснули в обнимку, словно боясь и во сне расстаться друг с другом.

Утром Влад сказал, целуя жену:

– Крошка, я тебе верю на все сто. Какого черта я буду светиться с этими фотками. Пусть лежат для хохмы в нашем семейном архиве.

– Спасибо, миленький, – благодарно улыбнулась ему Леночка, – но ты должен довести это дело до конца. Я уверена, что тебе заключение экспертов насчет фотографий еще пригодится. Раз они пошли на такое, значит, пока мы еще здесь, рядом с ними, надо быть во всеоружии.

– Да, пожалуй ты права, крошка, совсем я в лирику впал с этой порнухой, – согласился Влад.

Днем через знакомого следователя Влад пристроил свое порно на экспертизу. Товарищ пообещал к четырем часам вернуть с результатом. Влад было решил съездить разобраться с Акулиным, но потом сообразил, что не стоит торопиться, да и вообще зародилась мысль бросить все и улететь в Москву вместе с Леночкой. Главное, что его волновало, как он понял за прошедший день, это Леночка, которая носит его будущего ребенка. Все остальное отошло на второй план. Он не обнаружил в себе чувство мести ни к Абасову, ни к Виктору. Они для него существовали уже как бы на другой планете. Впервые за долгое время Влад почувствовал себя легко и свободно. Страшно захотелось в Москву, ни один город в мире не нравился и не тянул его к себе теперь так, как Москва. Впервые он увидел ее на новогодней открытке в детском доме под Новгородом. С тех пор не разлучался с той открыткой. Она и сейчас хранилась в его московской квартире в заветном сейфе. Мечты помаленьку сбываются: он имеет квартиру в Москве, жена – москвичка, дитя тоже родится в Москве. Сам Влад не знал, где он появился на свет. В паспорте вписали в эту графу название поселка, где находился детский дом. Но в глубине души он был уверен, что родился он все же в Москве.

К четырем часам он подъехал к товарищу в прокуратуру, и тот передал ему пакет, сказав, что заключение экспертов приложено к фотографиям. Влад поблагодарил его и направился к машине. Бросив пакет на сидение рядом с собой, закурил и завел машину. Но потом вдруг ему захотелось взглянуть на заключение немедленно. Куда торопиться? Со вчерашнего дня он уволен.

Он вскрыл пакет и вытащил бумажку со штампом и подписями, похожую на бланк банковской платежки.

Напротив фотографий, обозначенных «а» и «б», размашистым почерком было написано: «Следов монтажа нет, фотографии подлинные». Далее стояли две подписи и штамп.

Влад не поверил собственным глазам и прочитал еще раз. Нет, со зрением у него было все в порядке.

Он выключил зажигание, откинулся на сидение, и глубоко затянулся сигаретой. Потом машинально врубил магнитолу, пытаясь интуитивно хоть чем-то заполнить вновь образовавшуюся в душе страшную пустоту.

Салон машины захлестнула резвая скороговорка ведущего программы. Уже успев освоить развязную американскую манеру, диктор бесстрастно вещал: «Михаил Горбачев отправился с семьей на отдых в Форос, словно таким образом он решил разрядить накалившуюся до предела обстановку в Белом доме. Весьма оригинальный способ решения политических проблем…» Влад покрутил настройку и, поймав негромкую мелодию, стал внимательно вслушиваться в музыку.

– Вот это да! – наконец произнес он вслух, – вот это Саламандра!

Он никак не мог смириться с мыслью, что все плохое, что он предполагал вчера в жене, оказалось правдой. Главное, чего он не мог понять, это – когда она успела научиться такому цинизму? Да еще заливалась колокольчиком, словно невинное дитя. «Что же теперь делать? – думал он, горько усмехаясь. – А может, не сгущать краски? В конце – концов я был ее первым мужчиной, она забеременела от меня, будем надеяться. Может, я вчера все не так понял, и она смеялась надо мной? Возможно, она допускает такие отношения между мужем и женой, а меня считает сиволапым таежным медведем? Собственно, так оно и есть: детский дом, потом московская общага и вечное движение вперед, как под конвоем, к своей мечте с боязнью оступиться или сделать шаг в сторону… И вот, когда уже, казалось, цель достигнута, потрясающий взрыв! Не зря воспитательница в детстве предупреждала, что мы, детдомовцы, особая порода людей. Такие, как мы, никогда до конца не адаптируются в обществе, никогда в полной мере не поймут отношения между обычными людьми. А собственно, что мне от нее надо? Девка молодая, крепкая, нормального и здорового ребенка родит, и за то ей спасибо скажу. Мне уже тридцать шесть, где я еще такую себе найду? Ладно, буду жить ради ребенка. А в чем ее винить? У нее одно воспитание, у меня другое…»

Он вышел из машины, достал зажигалку и, свернув листок с заключением экспертов, поджег его…

В то время как душа его металась в поисках выхода из тупика, в котором она оказалась, как решил сам Влад, в силу каких-то неизбежных и необъяснимых законов жизни, Леночка предавалась не менее глубоким переживаниям. До нее, как говориться, задним числом дошел весь кошмар ситуации с подтасовкой фотографий. Каким-то образом ей удалось убедить его, что это ложь. Она сама себе сейчас удивлялась, как в тот момент нашла нужные слова и повела себя именно так, как надо? Интуиция? Любовь? Инстинкт самосохранения? Наверное, все вместе взятое. Сейчас ей было страшно подумать, что бы могло быть, встань она вчера в гордую позу обиженной невинности. Да, теперь она оценила, какой бесценный подарок ей сделала судьба в лице Влада. «Ведь он мужественный человек! Сколько в нем благородства!.. А если бы моему отцу подбросили такой компромат на маму? Как бы он себя повел? Наверняка так же благородно, как Влад». Потом Леночка вдруг представила, что ей прислали по почте такие же фотки, компроментирующие Влада. Она нарисовала в воображении душещипательную сцену: Влад падает перед ней на колени и просит ее поверить ему. Она целует его и спокойно говорит, что и не собиралась реагировать на эту ерунду… и не собирается уточнять. Она берет у него фотки и рвет их на части у него на глазах. «О, любимая! – вскакивает он с колен и бросается ее целовать. – Я знал, что ты мне веришь!»

В этот момент Норд бросился в прихожую с радостным подскуливанием. Так он делал всегда, когда к дверям подходил хозяин. Леночка тоже бросилась встречать мужа.

Влад был бодр и ласков. Прямо с порога он принялся дурачиться:

– Ну что, верная жена, трясешься, ожидаючи разгневанного мужа?

– Ой, миленький, каюсь, места себе не нахожу, прости меня дуру распутную, Бог свидетель, по недоумию согрешила, каюсь… – весело подыгрывала ему Леночка.