Черный роман

– Очнись, юродивый, – тормошил меня Серый.

– Я… Тут.

– Ну, да, как же! Ты тут ровно настолько же, насколько я балерина. Смотри-ка, тебя аж колотит всего. Ну, будем считать, что изменения это хорошо. Открывай рот, я тебе волшебного эликсира принес. Лучше бы холодненькую, конечно, но чего нет, того нет. Хотя, если тебе бутылку в руки дать, то минут через пять будет то, что надо. – Он всучил мне бутылку водки, и заставил отпить. Губы, язык, горло обожгло. В голову ударило. И внутри началась война льда и пламени. Подпитываемый огненной водой, жар пытался растопить ледяные путы, я пил и пил, наблюдая, что как только приток алкоголя прекращается, иней покрывает только что потерянные позиции. Это было похоже на попытку протереть смотровое отверстие на замерзшем окне в транспорте лютой зимой. Сколько не прилагай усилий, а тонкая корочка льда все равно покрывает стекло, как только ты убираешь руку. На половине Серый отобрал у меня бутылку. – Эй, герой, не увлекайся. Не надо с места в карьер резко так скакать. Еще хуже станет. Хоть чуть-чуть согрелся?

Я как-то неопределенно повел головой. Можно с одинаковым успехом было расценить это и как положительный ответ, и как отрицательный. Я сам не знал, что имел в виду. Я во всем запутался и полностью сдался. Серый за шкварник поднял меня на ноги.

– Стоять-то можешь?

– Угу.

– Значит, стой. – Он швырнул в меня полотенцем, и какими-то вещами, наобум вытащенными из шкафа. – Переоблачайся. Я на кухне жду.

Я стащил мокрую одежду, она так и осталась в ванне, кое-как вытерся, надел сухое, и пошел на кухню, за Серым, придерживаясь за стеночки.

– Ой, красавец! Прямо слов нет. Что ж у меня друзья-то такие обормоты по части прекрасного пола? Один сразу в петлю лезть, второй, видимо, решил замерзнуть насмерть. Извращенцы! Вокруг женщин – пруд пруди. Выбирай любую! Отказала? Пошел к следующей. Нет, зациклятся на одной, и упиваются потом страданиями!

– Ты не понимаешь!

– Конечно! Куда уж мне? Дай угадаю, она любовь всей твоей жизни, ты только ее искал, и прочая лабуда в таком духе.

– Да! Так и было! Говорю же, не понимаешь.

– Да все я понимаю. Все через это проходят. У каждого она есть. Эта самая единственная, настоящая любовь. С большой буквы. Я же поэт, в конце концов! Больше твоего смыслю в этих делах. Другой вопрос, что почему-то так получается, что именно эта любовь изначально обречена на провал. Нет у нее ни единого шанса. Все хэппи-энды, это выдумки киношников. Не бывает так. Обязательно кто-то где-то облажается. Из-за того или иного пустяка все развалится и полетит ко всем чертям со скоростью света. И знаешь что?

– Что?

– К лучшему это. – Он сделал глоток из бутылки и закусил колбасой, очевидно нашел завалявшуюся в холодильнике.

– Но почему? Разве не это величайшая несправедливость?

– Это, мой друг, как раз величайшая тайная мудрость. Потому что человек не способен ценить то, что имеет. Пока у тебя чего-то нет, ты четко видишь все прелести того, что хочешь получить. А когда получаешь… Срабатывает какой-то механизм, и ты уже хочешь другого. А то, что есть уже не так ново и интересно, как раньше. Если бы мы не теряли настоящую любовь, она бы таковой не была. Смотри сам. Вот сейчас твоя Саша ушла. И, базара нет, она для тебя самая прекрасная и желанная девушка на Земле. Прав я?

– Прав.

– Вот. А представь, что было бы, если бы не ушла. Вы бы окончательно привыкли друг к другу. Через какое время ты перестал бы обращать на нее внимание? Сколько бы прошло до того момента, как она бы стала обсуждать с подругами, какой ты козел? Год, два? Пять? А может и того меньше. Не знаю уж, чего у вас случилось, но, так бы и было, можешь поверить. Нет вечных двигателей. И идеальных отношений тоже не существует.

– Наши были!

– А если не врать? Ну, хотя бы себе. Мне-то ладно. Знаешь, дружище, бывают такие люди, которых любят за просто так, которые могут вести себя сколь угодно глупо, или быть сказочными мудаками и засранцами, и все равно оставаться любимыми. Косячить без конца, и их будут прощать, и прощать. Но мы с тобой явно не из таких. Нам надо по два-три раза на дню выворачиваться наизнанку, и то не всегда помогает. Из жалости до нас иногда снисходят, но это ненадолго.

– Ого. Я смотрю, у тебя тоже есть история о несчастной настоящей любви.

– А как же? Такая у каждого есть. И все равно, слушай меня. Все к лучшему.

– Догматик не убедит скептика.

– Ага, Сашкин любимый аргумент в ход пустил. Значит, возразить тебе нечего. Чем больше ты можешь домыслить сам, тем легче верить в миф. Если ты сейчас вернешь ее, любыми правдами и неправдами, знаешь, что будет?

– Что?

– Ты разочаруешься. Все будет так, как я сказал. И ты сам ее бросишь через какое-то время. Так что лучше тебе отпустить ее прямо сейчас. Она же философ и поэт, я думаю, она сама поняла то, что я тебе сейчас говорю. По-моему, лучше знать, что у тебя была идеальная, чистая и вечная любовь, которую ты бережно пронесешь через всю жизнь, удовольствовавшись чем-то меньшим для повседневного пользования, чем испортить ее, и остаться ни с чем.

– Ты чертов логик! У нас бы все вышло, если бы не, – тут я осекся, и мой собеседник истрактовал это по-своему.

– Всегда что-то мешает. Это нормально. Так и должно быть. Да, так и есть. Смирись. – Я хотел еще что-то возразить, но силы кончились. – Так, последний глоток на посошок, и ты идешь спать. Даю тебе три дня на то, чтобы прийти в норму. Но, смотри мне. Не оклемаешься – я предупредил.

Я доковылял до дивана, рухнул на него, комната поплыла куда-то. Прежде, чем я отключился, прошло немало времени. Я свернулся калачиком под одеялом, и все равно не мог согреться достаточно, чтобы уснуть. Первый раз я встречал в жизни такое, чтобы внешняя сторона одеяла при его переворачивании оказывалась теплее внутренней. Моих сил не хватало, чтобы поддерживать нормальную температуру тела. В конце концов, обессиленный, я все же вырубился.

Последний разговор

Глаза открылись медленно и неохотно, веки дрожали. На каждом словно пудовая гиря. Мир какой-то неправильный, непривычный. Низ поменялся с верхом, и то как-то косо. В плечо что-то крайне неудобно упиралось. Я лежал на спине, каким-то невероятным образом наполовину свисая с дивана. Чувство времени было напрочь убито. Тело болело. В голове медленно, но со вкусом катались титановые шары. Помятая башка с чудесным «стояком» из поотросших волос, лениво ползущая взглядом по стене, пыталась подняться, и переместить все тело в такое положение, чтобы комната, наконец, прекратила покачиваться и расплываться. В мешках под глазами можно было спрятать пару мелких пуговиц. Внешний вид и самочувствие явно стоили друг друга. Мои мысли как будто думали два разных человека. И, если это у всех так бывает, то я сочувствую нам как биологическому виду.

Когда мне удалось добраться до зеркала, события прошедших дней восстановились в последовательную цепочку. Впрочем, радость от возвращения сознания ровно нулевая. Я бы предпочел ничего не помнить. Только дополнительная тяжесть появилась на плечах. И та сила, что помогла мне выползти из берлоги сна и одеяла тут же иссякла. С обратной стороны зеркального стекла на меня угрюмо взирал тот самый небритый спивающийся дворник, превращением в которого пугают плохо учащихся в школе детишек. А я, вроде, хорошо учился. Ирония. Хотя, скорее, сарказм судьбы. Почему все еще нет такого выражения? В некоторых ситуациях оно гораздо уместнее. Вместо того, чтобы умыться, и, хотя бы, попытаться начать новый день, я открыл окно на кухне. Сделал глоток воды, залез обратно под одеяло, отмазавшись от собственной совести тем, что это не лень и не апатия, а просто попытка доспать и привести себя в более приличный вид. Так себе отмазочка, если честно. Больше всего мне хотелось никогда больше не просыпаться. Ну, или хотя бы впасть в спячку до весны. Когда весь этот чертов снег, который я так любил раньше, растает, а холода сойдут на нет. Осознавать себя частью этого зимнего пустого мира было крайне неприятно. Хотелось поверить в любую ложь и избежать реальности любым способом. Я проспал почти двое суток к ряду, пока такой вид забытья не перестал помогать. В мои сны, неизменно наполненные Сашей стали проникать отголоски реальности. Я видел, как мы ругаемся, как она на меня злится. Так скоро подобной подлости я не ожидал. Мне казалось, что с Морфеем мы друзья. Видимо, я и здесь обманулся. Выхода не было, пришлось вставать и как-то бодрствовать, или хотя бы делать вид. Я в первый раз за три дня поел. Надо заметить, не без отвращения. В принципе, каждое бытовое действие давалось мне с трудом, как подвиг. Смысл чего бы то ни было, оставался мне не ясен. Мое состояние было весьма двойственным. То брало верх упадническое настроение, тяготевшее к любому способу ухода от действительности, то меланхолично мечтательное, добивавшееся того же погружением мозга в туман грез. После насильственного приема пищи я впал во вторую крайность. Положил руки на стол, сверху на них голову, и чуть слюни не пустил, так расплылся в улыбке от нахлынувших образов, смеси из воспоминаний и бесплотных надежд.

Всегда хочется верить в лучшее. Что боль бесследно исчезнет, тоска испарится, а счастье продлится вечно. Это, пожалуй, глупо. Каждый знает, что это иллюзия, фантазия, утопия. Но все именно того и хотят. Ведь так велик соблазн поддаться этой лжи, поверить в нее. Ведь если в нее не поверить, то как можно найти в себе силы сделать шаг вперед? Даже маленькое движение требует иногда невероятных усилий. Так путаешься в этой экзистенциальной лжи. Где любовь, где нет, кто ты есть и какие из противоречивых желаний твои настоящие? Сегодня ты свято веришь в одно, завтра увлечешься другим, а вчера было вообще что-то третье. Так смешно теперь вспоминать что-то из прошлой жизни. Вот он, человек. Посмотрите на него! Он еще не знает, что ждет его впереди, а потому рад и счастлив и прожигает свою недолгую жизнь, как может. Наивный уверен в том, что все так и останется до конца его дней. Небо будет синим, трава зеленой, кофе сладким, а он сам вечно молодым раздолбаем, которого все устраивает. Несколько месяцев назад, этот индивидуум уверовал в то, что постиг свою миссию, а сейчас ему уже все до фонаря, и гори мир вокруг хоть синим пламенем. А на самом деле… Все это полнейший бред. Того «самого дела», на которое некоторые любят ссылаться, по-моему, вообще не существует. Ни истины, ни смысла. Ни жизни, при таких-то установках. Так сладко иногда думать, как было бы прекрасно, подыграй тебе высшие силы, или обладай ты большей информацией. Вот, например, знай я точно почему Саша решила уйти. Это же открывает такой простор для фантазии! Все бы обязательно было по-другому! Я бы мог точно знать, что надо делать и есть ли шанс все исправить… Но, потом просыпается другое мнение, с его невыносимым «и че?», ниспровергающим все что угодно. Ну, знал бы, и че? Ну, рыпнулся бы куда-то, и че? А в итоге, действительно, ниче. Разницы никакой, если сильно уменьшить масштаб. Что бы ни построил, все разрушится. Как бы ты ни жил, все равно умрешь. В глобальном итоге. Но. Чтобы прожить хоть как-то, надо суметь справится с повседневностью. Банально с необходимостью каждый день вставать утром, есть, пить, идти на работу, проводить день и ложиться спать вечером. И, если нет чего-то, что придавало бы этой рутине какой-то смысл, какое-то удовольствие, то, пожалуй, жить и не стоит. Да, и не выйдет. Депрессия и апатия всегда к услугам того, кто не справился с этой задачей. Бесцельная и бессмысленная жизнь никому не нужна. И тебе самому в первую очередь. Что делать, если все уже случилось? Не знаю. Я так и не нашел выхода, чтобы кому-то что-то дельное присоветовать. Никто не скажет. Только свои силы. Только ты.

Я так глубоко погрузился в эти плачевные размышления, что упал со стула. Ударился затылком. Боль немного сбавила остроту внутренних противоречий, и во мне родилось первое осознанное пагубное желание. Курить. Как я понял потом, это был первый шаг вниз по крутой лестнице саморазрушения, куда меня невыносимо сильно тянуло. Зато, это был уже какой-никакой стимул. Я оделся, и вышел на улицу.

При выходе из подъезда свет ударил в глаза. Появилась резь, пришлось пару минут изучать ботинки, чтобы не так сильно слепило. Да, так всегда бывает, когда выползаешь из пыльной норы на белый свет. Дома я зашторил все окна, не мог видеть ни света, ни снега. И сейчас смотрел на них, как ошалелый, как будто видел все это в первый раз. Будто сегодня открыл глаза в первый раз в жизни, а до этого был слеп, или вовсе не был. Я дошел до ларька, купил пачку сигарет, зажигалку. И сразу закурил. С первой же затяжкой, вместе с дымом и морозным воздухом в мои легкие, внутрь меня проник какой-то новый демон. Или даже, скорее вирус. Он старался отделить меня сегодняшнего от всего, что было раньше. Очистить связи с прошлым. Все, что дальше я пытался вспомнить, было скорее похоже на кино. Как будто все что было, было не со мной. Я почему-то видел в своей голове все происходившее со стороны, хотя и все еще номинально помнил, что являлся непосредственным участником событий. Похоже, безумие накрыло меня с головой и с большим аппетитом глодало остатки пожухшего мозга. Приятной трапезы, тварь! Теперь я могу всецело предаваться отчаянию. Цель моего существования, по ходу достигнута. Я ж хотел найти единственную. Нашел. Молодец! Чего еще надо? Жизнь можно сливать. Кому она теперь нужна?

Я выкурил пять сигарет подряд, пока не появилось стойкое ощущение смога внутри. Купил еще две пачки прозапас, и наведался в магазин. Там приобрел водки и пельменей. По-простому. Вернувшись домой, нашел записку от Серого, наверно, он оставил ее еще когда отпаивал меня.

«Похмельного утра, страдалец! Как спалось? Давай, выкидывай всю ересь из головы, и принимайся за работу. У тебя три заказа стоит». Я зашел на склад. Обвел взглядом полки, состроил мину отвращения и удалился на кухню. Варить пельмени и спиваться. Может, завтра утром что-то изменится. Сны меня больше не посещали. Видимо, Морфей осерчал. Ну, и черт с ним, так даже лучше.

Новое утро вкатывалось в организм ничуть не лучше предыдущих. Только еще более раздражающим. Телефон разрывался от звонков Серого. Я взял трубку. Выслушал все, что он хотел мне сказать без какого-либо энтузиазма. Потом так же безэмоционально пошел и выполнил все, что накопилось. Просто отключился от всего. Оказалось, что работа это тоже отличный способ забыться. Это и определило мой образ жизни на ближайший месяц. Утром и днем я с упоением работал, а вечером напивался и спал без сновидений до следующего утра. Воздух в квартире от дыма приобрел синеватый оттенок. Проветривать было бесполезно. Я дымил, как паровоз. Перепробовал весь алкогольный ассортимент ближайших магазинов. Развел, кстати, жуткий свинарник. Баночки из-под кофе, ставшие пепельницами, стояли в каждом углу, в некоторых по две. Кружки, из которых этот самый кофе потреблялся в диких количествах, тоже жили везде. Прежде чем налить новую чашку приходилось отыскать хоть какую-нибудь тару. За этот месяц я из чего только не пил. Из жестяных и стеклянных банок, глубоких тарелок, пластиковых контейнеров от бич-лапши, даже пару раз из вазы. Бриться я теперь считал ниже своего оскорбленного новохолостяцкого достоинства, поэтому щетина уже превратилась в неухоженную бородку. Возле дивана, на стене, той самой, которую мы вместе красили, каждый завершившийся день я ставил отметину о том, что я живой. Как узник в тюрьме. В редкие моменты, когда вечерами от выпивки тошнило еще до начала ритуала забвения, я писал письма. Сразу много. В стол. Саше. Дочери. Самому себе. Вселенной. Не могу сказать, в какой из двух вариантов моих вечеров я был ближе к реальности. Вероятно, одинаково далек. В конце месяца, когда, измаранных листов скопилась толстенькая пачка, а Серому, видимо, надоели рассказы клиентов о состоянии апартаментов, которые он мне сдал, он приехал лично. Как назло, вечером, когда я все закончил и собирался распить бутылку портвейна.

– Так, так… Гражданин алкоголик, хулиган, тунеядец, работу-то ты работаешь, а вот себя совсем загубить решил, да?

– Серый, мы же с тобой договаривались, что при условии трудоспособности я что хочу, то и ворочу.

– Договаривались. Я не то, чтобы в претензии. Ты, конечно, волен жить, как хочешь. И суицид, пусть даже такой медленный, все же неотъемлемое право каждого человека. Если честно, я сам удивлен тому, что мне не все равно, что ты тут творишь. Я не отличаюсь человеколюбием, ты мог заметить. Как спец ты мне интересен, но все же не настолько, чтобы я тебя лечить от сердечных ран добровольно взялся. Короче, нельзя так. Завязывай. У тебя вон, батарея из бутылок. И, надо думать, не одна. Тебе в зеркало на себя смотреть не стремно?

– А я не смотрю.

– Отличный выход, – он расхохотался. – Слушай, ты мне все же друг, а я не могу просто смотреть, как ты погибаешь молодой.

– Ну, не смотри.

– Какой ты сегодня находчивый! Может тебе мировые проблемы начать решать?

– Серый, если ты пришел не для того, чтобы отчитывать меня, то зачем вообще?

– Вот ты непонятливый. Пошли, пить будем. Ты же все равно хочешь.

– Ну, пошли.

– Не унывай, у меня все с собой. – Вместо бутылки портвейна на столе появились две с виски. – Поди, такого не пил еще? Ребята из Америки подарили. Шотов-то у тебя, небось, и нет?

– Кого?

– Стопок.

– Нет.

– Так и знал. – Он извлек две маленьких фирменных рюмки из недр своего пальто. – Закусывать чем будем? – Не церемонясь, Серый залез в холодильник, – да, не густо. А ну, пошли в лавку. Такие напитки надо употреблять культурно.

Отвертеться от похода мне не удалось. Лимон, колбаса, сыр, копченая курица, помидоры, зелень, хлеб, сигареты. От полок Серого пришлось оттаскивать. Он был тот еще чревоугодник. Ему дай волю, он весь магазин скупит. Зато дома он всласть мной покомандовал. Заставил вымыть тарелки, разгрести на столе, культурно все организовать, нарезать, и поставить.

– Злыдня!

– А нечего жить как свинья! Девушка бросила, это еще не причина. Даже в запой уходить надо по-человечески.

– Это еще не запой.

– Тем более. – Наконец, окинув критическим взглядом стол, Серый решил, что можно приступать к главной части. Открыл одну бутылку и разлил виски по стопкам. Причем, себе налил поменьше. Я уже смирился, и решил с ним не спорить. Пусть рулит. Чем меньше я вступал с ним в полемику, тем быстрее шел к цели. – Итак, мой унывающий товарищ, первый тост, я надеюсь, откроет тебе глаза на тот факт, что в достижении дна есть один самый главный плюс. Ниже падать некуда. Поэтому отталкивайся ногами и давай, всплывай. Запарил. Месяц же уже пьешь!

– Двадцать девятый день.

– Не важно. – Я выпил все, он только половину. И закусывал гораздо больше моего. – Ты не смотри, что я с тобой состязаться не берусь. Мне завтра с ранья надо огурцом быть, а у тебя возможность поспать будет, да и с твоей подготовкой теперь трудно, поди, тягаться.

– Как хочешь. Мне все равно. – Мы закурили.

– Да, я заметил, что у тебя пофигизм обострился, – он налил мне еще. – Хотя, я считаю, ты зря им так сильно увлекся.

– В глобальном итоге вообще все зря.

– О, – протянул мой собутыльник. – Понятно все с тобой. У тебя не только пофигизм обострился. Смыслоискатель сбоит жестко. Давай, вторую пей, может повеселеешь.

За второй последовала третья, четвертая, пятая. Серый больше налегал на еду, я на виски и сигареты. Он, как обычно, что-то мне втирал. Но сквозь дым смотреть на его точку зрения было проще. Пусть лопочет, лишь бы не приставал. По сравнению с тем, что я пил обычно, этот чудесный напиток, конечно, был экзотикой. Заходил он легче, но и эффект проявился быстрее.

– Классная вещь, этот твой виски.

– Цени! Это дорогой подарок.

– Спасибо.

– Смотрю, ты поадекватней немного стал. Хоть огрызаться бросил. Уже хорошо. Поговорить созрел?

– О чем?

– О том, почему ты все еще новую пассию не нашел.

– Потому что это свинство.

– А так жить, как ты сейчас, не свинство?

– Тоже свинство. Но более общественно приемлемое.

– Ладно. Допустим. А ты хоть раз позвонить ей пытался? Написать?

– Она меня не хочет ни видеть, ни слышать.

– Откуда сведения?

– Из первых рук.

– Да? А у меня вот другие. Так получилось, что я с нашим универом кое-какие дела завел, и случайно познакомился с Сашиными одногрупниками. Подруга у нее, кстати, классная. Чего молчал?

– Ирина, что ли?

– Ага, она.

– Да мы толком не знакомы.

– Ладно, не важно. Я за ней попытался приударить, и она мне кое-какие интересные сведения выдала.

– То есть ты приехал меня вразумлять?

– Да, дослушай ты! То, что Саша зла на тебя, это факт. По словам Ирины впечатление такое, что ей кто-то на мозги покапал хорошо по твоему поводу. Но это так, лирика. Вам все равно рано или поздно придется встретится и поговорить. Во-первых, расставить все точки над i. Во-вторых, тут ее вещи остались. А в-третьих, я думаю, у тебя все же есть шанс. Давай, набирай номер. Напился? Самое время звонить бывшей.

– Иди к черту!

– Да не ломайся ты, я знаю, что ты хочешь.

– Я еще не достаточно пьян!

– Значит, пей.

– За смелость. И за друзей которым не пофиг. – На этот раз мы оба выпили по целому шоту. Я почувствовал, что окривел. И это даже к лучшему. В таком состоянии обычной паранойе до меня не достать. Тут я в безопасности, вне зоны доступа для чего и кого угодно. Здесь легко и невесомо. Я чувствовал себя сигаретным дымом. Парить под потолком при дружеских пьянках, что еще может быть надо?

– Давай!

– Чего давать?

– Звони!

– Тебе надо, ты и звони.

– Идиот! – Серый приступил к поискам моего телефона. Ему пришлось мне позвонить и ползать по квартире прислушиваясь из каких недр доносится мелодия. Я смотрел на него, как на полоумного. Вот ерунду какую-то придумал. А, ладно. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Тем временем, с улыбкой от уха до уха Серый вернулся со своей находкой в руках.

– Чего лыбишься?

– Читаю вашу переписку.

– Ну, и как?

– Интересно. Романтично. Одобряю.

– О, спасибо, – я встал и пафосно поклонился. Хотя, кажется, сделал это зря. Если до этого я чувствовал себя парящим, то теперь перешел в стадию болтающегося. С трудом сел обратно на стул и попытался зафиксировать свое положение в пространстве сложив голову на руки.

– Всегда пожалуйста, обращайся. Мило, что ты не переименовал контакт. Набираю.

– Да, делай что хочешь.

Серый приложил телефон к моему уху, я взял аппарат, слышались длинные гудки. Ожидание показалось мне бесконечным. Я прислонился к стене, и закрыл глаза. И уснул. Прямо сидя.

– Вот же ж, свин! Проснись, балбес! – Серый тормошил меня, но все было без толку. Посапывание давало понять, что я не притворялся, а совершенно искренне спал.

– Костя? – Послышалось в трубке.

– Нет, к сожалению. Это Серый. Узнала?

– Серый? Что происходит?

– Я пытался заставить твоего суженного тебе позвонить, но ничего не вышло. Он долго отлынивал, пришлось его напоить, а, в итоге, он уснул в самый ответственный момент.

– Вы там оба напились что ли?

– Нет. Только он. Я чуть-чуть совсем выпил. За компанию.

– А чего тебе надо-то?

– Приезжай.

– Куда?

– К Костяну.

– Зачем?

– Поговорить.

– Он же уснул.

– Вот, значит, согласна. Приезжай. К твоему появлению я его разбужу.

– Поздно, Серый. Что за навящевые идеи?

– Ничего не знаю. Приезжай. Я такси тебе вызову.

– Не поеду.

– Милая Саша, со мной сейчас спорить бесполезно. У тебя нет выбора.

– Что ж с тобой сделаешь?

– Ничего со мной делать не надо. Только слушаться. Костян, вон, брыкался, а все равно без толку. Адрес у этого обормота спрошу. Чтоб через десять минут готова была. Жду. – Он отключился, и еще раз попытался меня разбудить. Эффекта ноль. – Вот же ведь! Ладно. Попробуем по-другому. – Серый открыл все окна в квартире, получился нешуточный сквозняк, я поежился, и начал понемногу пробуждаться, ворча что-то невнятно. – Во, пошел процесс, – довольно хмыкнул мой мучитель, – два плюс два?

– Четыре.

– Последняя версия форточек?

– Пятнадцать, но здесь ХР.

– Где живет твоя любовь?

– На шестьдесят восьмой странице.

– Адрес места где тебе хочется быть больше всего? – Гад. Подловил меня. Нечестно пользоваться таким состоянием у людей. Серый вызвал такси. Удивляла его самоуверенность. А если бы я другое что-то сказал? Я был пьян и мог ляпнуть что угодно. Но ему повезло. А вот мне нет. Мои злоключения на этом допросе под сквозняком не кончились. Серый опять волок меня в ванну, пока я пытался открыть глаза.

– Да чего ж тебе от меня надобно?

– Полного пробуждения, и адекватного состояния.

– Зачем?